Текст книги "В поисках шестого океана. Часть первая. Безмятежность"

47. Побег

Я попалась. Уходить было поздно: полицейский встал рядом с выходом и теперь привяжется ко мне, если я попытаюсь улизнуть. Он явно сомневался, проверять мои документы или нет, но от двери не отходил. Я делала вид, что сплю, внимательно подглядывая за всем сквозь ресницы. Может быть, полицейский просто не хотел меня будить. Что мне делать? Даже с деньгами на самолет меня вряд ли посадят. Потребуют сопровождающих. Незаметно уйти тоже не получится. Да и куда я пойду? Кому я нужна?

В зал вошла пожилая супружеская пара, зазвучала французская речь. Женщина причитала, что их никто не понимает и что они обязательно сгинут в этой глуши. Еще не до конца осознавая, что делаю, я «проснулась», с улыбкой подскочила к старичкам и затараторила на французском:

– Как же я рада встретить соотечественников! Вы чем-то расстроены? Вам помочь?

Я участливо положила руку на плечо женщины.

Она так обрадовалась моим словам, что бросилась меня обнимать.

– О, мой ангел, вас послал сам Бог! Представляете? Мы прилетели не в тот Портленд! В этой Америке столько одинаковых городов! Мы совершенно измучались, пока поняли это.

– И куда вам теперь надо?

Вмешался старичок.

– Если мадемуазель будет так любезна и поможет нам купить билеты до Нью-Йорка, – он замешкался, сомневаясь, и добавил: – Большого, самого большого Нью-Йорка!

Я чуть не кинулась на шею старичку. Нью-Йорк! Именно! Вместо этого я улыбнулась и сказала:

– Я даже могу вас сопровождать. Я лечу туда же.

Эмоциональная старушка вновь бросилась меня обнимать:

– Спасибо, мой ангел!

– Как вас зовут, милое дитя?

– Софи. Меня зовут София Летиция Берто, для вас – просто Софи. Посмотрите за моими вещами, я узнаю, когда будет рейс.

– О, конечно! – старичок подхватил мой рюкзак.

Полицейский у двери утратил ко мне всякий интерес. Наша сценка больше всего напоминала долгожданную встречу родственников.

До рейса еще было время, мы расположились в ближайшем кафе. Французы хотели меня угостить, но меня подташнивало от запаха жареной картошки, и я отказалась. Парочка при более близком знакомстве оказалась еще более милая. Их звали Поль и Мадлен, они всю жизнь провели во Франции, посещая лишь соседние провинции. И теперь, выйдя на пенсию, решили путешествовать. А так как опыта путешествий с годами они не приобрели, с ними постоянно происходили незапланированные приключения.

Рассказав о своей жизни, парочка переключилась на мою.

– Софи, деточка, вы летите одна? Так далеко? Где же ваши родители? – участливо спросила Мадлен.

– Они… – я закусила губу, потом справилась с волнением и продолжила: – У меня теперь нет родителей. Я лечу к своему дяде Марку. Он живет в Бруклине.

– Он тоже француз? – заинтересованно спросил старичок.

– Нет, он еврей. У него сувенирный магазинчик, и я буду помогать ему там.

– А откуда же вы так хорошо знаете французский?

– Мои родители приехали сюда из Франции, а я родилась уже здесь.

Врать было легко – я просто рассказывала историю Марианны.

– Папа работал на консервном заводе, а мама была портнихой. Она мне все шила сама.

Дальше история обрывалась. Как Марианна, то есть я, лишилась родителей, мне было не придумать.

– Что же случилось с вашими родителями? – заинтересовалась Мадлен, когда я замолчала. Меня выручил Поль:

– Не надо, Мадлен, не расспрашивай. Ты же видишь, девочке больно.

Но Мадлен все же предположила:

– Автокатастрофа?

Я поспешно кивнула.

– Бог мой! – воскликнула Мадлен. – Здесь в Америке так гоняют! А эти ужасные грузовики! В нашем городке самая большая катастрофа, когда задавят курицу.

Наконец объявили наш рейс. Я взяла у старичков документы, мы подошли к стойке регистрации. Я протянула все три паспорта и билеты.

– Мы летим до Нью-Йорка.

– Софи Бертон, – администратор взяла мой паспорт, – вы ведь несовершеннолетняя. Вы летите одна?

– Меня сопровождают дядя и тетя. Мы едем в Нью-Йорк. – Я указала на старичков, те приветливо закивали.

– О да, Нью-Йорк! – подтвердил француз на английском, но супруга одернула его, зашипев по-французски:

– Поль, ты уже себя проявил. Теперь я полагаюсь на Софи.

Чиновница с сомнением вертела в моих руках документы.

– А где ваши родители?

– Они… они погибли, – произнесла я, и хоть сама не верила в это ни секунды, горло сдавило и голос задрожал. – Теперь меня будут опекать дядя и тетя.

Как же мне хотелось, чтобы это было правдой! Забавная французская парочка понравилось мне. По ним было видно, что они любят друг друга уже долгие годы. И меня смогли бы полюбить. Мне этого так не хватало!

– Они иностранцы? – подозрительность администратора отхлынула, вопрос она задала формально. Я развела руками:

– Что поделать? Это единственные мои родственники.

– Они любят вас, – сочувственно кивнула администратор.

В самолете мои «родственники» сидели рядом со мной, но вскоре они устали и угомонились. Перед тем как заснуть самому, Поль заботливо, как ребенка, укрыл свою супругу пледом, подоткнув его со всех сторон. Глядя на такую трогательную заботу, у меня на глаза навернулись слезы. Поль истолковал это по-своему.

– Все будет хорошо, Софи! Уверен, что евреи тоже хорошие люди. Мы с Мадлен были в Израиле, нас там очень хорошо принимали.

Видимо, он считал, что Бруклин – это представительство Израиля в Нью-Йорке. Впрочем, мне дела не было до того, что думал Поль. Я смотрела в иллюминатор.

Когда мы взлетали, на земле было темно. А здесь, над облаками, солнце все еще светило каким-то теплым оранжевым светом, окрашивая облака в такие неправдоподобные цвета, что захватывало дух! Я никогда не летала на самолете, и видеть небо под ногами было совершенно немыслимо. Я не могла оторваться и все смотрела и смотрела на сменяющие друг друга облака и едва уловимую перемену их цвета… Оторвалась от иллюминатора, только когда совсем стемнело и у меня заболели глаза. Я откинулась на кресле, готовясь уснуть. Поль уже спал, держа Мадлен за руку.

Нью-Йорк просто опрокинул меня. Когда мы были в нем с мамой и папой, он не казался мне таким бесконечным и неприветливым. Тогда весь мир казался безопасным.

До Бруклина я доехала на метро и уже на выходе обнаружила, что у меня нет денег. Совсем. Мой рюкзак оказался разрезан и выпотрошен. Где и когда это случилось, я не почувствовала. Одежда осталась, а сверток с деньгами исчез. Какое счастье, что мои документы лежали в нагрудном кармане куртки! Я не сильно переживала из-за денег, было только досадно, что без них я смогу перемещаться по городу только пешком. Впрочем, до Брайтон-Бич было уже недалеко. Мне так хотелось есть, что долетевший до меня запах пережаренной картошки, от которого меня тошнило вечером, показался мне одуряющее-прекрасным. Я пошла по запаху. Источником его оказалась крошечная забегаловка под ирландским флагом. «Открыто. Мы рады вас видеть!» гласила надпись на окне по-английски. А рядом – надпись на галлейском: «Ирландцам пиво – вполцены!» Дверь была распахнута. Я вошла.

– Что угодно? – услужливо обратилась ко мне барменша. Она была дородная, рыжая, белокожая и от этого казалась еще более полной.

Я с трудом вспоминала слова из детства.

– Доброе утро! Я ирландка, – сказала я по-галлейски. – Я хочу есть.

Барменша протянула мне меню.

– У меня нет… – я развела руками, так и не вспомнив слово «деньги».

– Джон, у нас проблемы, – крикнула барменша по-английски куда-то в глубь заведения.

– Что там? – отозвался невидимый Джон.

– Ирландская побирушка.

– Так гони ее в шею! Или полиции сдай. Чего с ними возиться! – ответил ей Джон, приближаясь, но я его так и не увидела. Я выскочила из заведения раньше, чем он появился.

«Ирландская побирушка! И это говорят сами ирландцы!» – возмущалась я. Есть мне расхотелось вовсе. Я шла быстро, почти бежала, и вот, наконец-то, Брайтон! Я всю дорогу думала о разговоре с Марком. Помнит ли он меня? Я скажу ему, что я теперь без родителей. Что мне просто невыносимо в приемной семье, а в приюте еще гаже! Что я готова на любую работу, что осталось всего два года, и я буду совершеннолетней. И больше никто не сможет распоряжаться моей жизнью!

Мне показалось, что я заблудилась. Вот магазин цветов, лавка с зеленью… Где же магазин Марка? Я беспомощно оглядывалась и наконец поняла: магазина нет. То есть здание стояло, но на нем красовалась новенькая вывеска: «Вечерние платья и аксессуары по низким ценам! Прокат смокингов». Я подергала дверь, она была закрыта. Села на ступени, и перед глазами мелькнули буквы: «Собственность Фила Сваровски».

Кто такой Фил Сваровски? Где теперь Марк? Что я теперь буду делать в этом городе? Где искать его?

– Может быть, барышня позволит мне пройти? – услышала я мягкий голос и подняла глаза.

Передо мной стоял толстенький мужчина средних лет в клетчатой рубашке. Я поспешно поднялась.

Он достал ключ и открыл магазин. Я нерешительно стояла на пороге.

– Заходите, барышня, заходите. Чем могу быть полезен? Позвольте, угадаю? День рождения? Выпускной? А может быть, подружка невесты?

– Этот магазин раньше принадлежал Марку… Марку… – я вдруг поняла, что не знаю фамилии папиного друга.

– Вы ошибаетесь, милая девушка. – Мягко возразил мужчина. Этот магазин всегда был моим. И все документы, и лицензии у меня в порядке.

– А кому он принадлежал до вас?

– Я покупал это помещение через агента, – он наморщил лоб, вспоминая, – Наташа… Наташа… Не помню ее фамилии. Это было пять лет назад.

Пять лет! На что я рассчитывала, когда ехала в Нью-Йорк? Что Марк, в память о дружбе с Ником, примет меня в свои отеческие объятия? Где мне теперь искать его? А вдруг он уехал к детям и живет в другом штате?

– Я жила здесь с родителями, у Марка. Я тогда училась в младшей школе. Здесь был магазин сувениров. Пожалуйста, помогите мне найти Марка, прежнего владельца!

– Не знаю, как помочь вам, мисс, – мужчина развел руками и поджал губы. Он явно потерял ко мне интерес.

Я цеплялась за последние соломинки.

– Вы не верите? – я торопливо вытерла слезы. – Там, на втором этаже, в розовой комнате, за шкафом нарисована пальма. Прямо на обоях. Фломастером. Но Марк был таким добрым, что даже не ругал меня за это! Пожалуйста, поднимитесь и посмотрите!

Мужчина смотрел на меня очень внимательно.

– Чего вы от меня хотите, мисс?

– Я хочу, чтобы вы мне поверили. И помогли найти Марка.

– Не понимаю, зачем вам сдался этот Марк? Искать его таким нелепым способом… – мужчина, казалось, бормочет себе под нос. – Это даже нелепее, чем искать иголку в стоге сена.

Продолжая бормотать, владелец магазина пошел за кассу, порылся где-то под ней и вытащил толстенную книгу. Потом надел очки и принялся неторопливо листать ее. Я затаила дыхание.

– Наташа… Наташа… У нее еще была совсем русская фамилия.

Кроме Найколайски и Сикорски я не знала никаких других русских фамилий, поэтому молчала, как мышка, тихонечко шмыгая носом. Бормотание хозяина сделалось совсем слабым, наконец он воскликнул:

– Смолярофф! Наташа Смолярофф. Вот ее телефон.

Он написал цифры на бумаге и протянул мне. Я взяла, не понимая, что мне с этим делать. Ведь у меня нет денег, даже чтобы позвонить. Владелец магазина истолковал мою нерешительность иначе. Он забрал листок обратно и взял телефонную трубку, которая оказалась там же, у кассы.

– Вот молодежь! Ничего не могут сами! Хай, Наташа? Я не слишком рано звоню? Это говорит Сваровски, Фил Сваровски. Пять лет назад мы с вами имели одно дело… Да… Совершенно верно, магазин. У вас хорошая память. Да. Бизнес процветает. Кстати, у нас появилась новая коллекция, может, это будет интересно вам или вашим клиентам. Спасибо.

Еще минут пять они обсуждали бизнес и каких-то общих знакомых. Потом Фил как бы спохватился:

– Наташа, я вот по какому делу вам звоню. Тут ко мне в магазин пришла какая-то девочка и говорит, что жила здесь раньше и ищет бывшего владельца, Марка. Нет, не претендует. Хорошо, подожду.

В сердце у меня затеплилась надежда. Особенно, когда Фил стал записывать что-то на бумаге. Потом они еще долго прощались. Я вся извелась от нетерпения. Наконец, разговор прекратился.

Фил протянул мне исчирканную бумагу.

– Вот адрес. Там живут те, кто нанимал Наташу продавать этот магазин. Спросите у них, здесь недалеко.

Я схватила листок, мельком взглянула на адрес и прижала его к груди.

– Спасибо, мистер Сваровски.

– Вы знаете, куда идти?

– Конечно, – улыбнулась я. – Я здесь все знаю. Спасибо, что вы мне поверили.

Фил смотрел на меня задумчиво. Казалось, он хочет сказать что-то важное.

– На втором этаже давно нет никакой розовой комнаты, ни шкафа, – вздохнул он. – Но я вам действительно поверил.

Я бежала по Брайтон-Бич, чуть не подскакивая от нетерпения. Два квартала. Всего два квартала. Когда я завернула за угол, увидела большой многоквартирный дом. Он жил какой-то своей отдельной жизнью. Я протянула листок с адресом мальчишке, гулявшему во дворе, но вместо того чтобы указать квартиру, он обернулся к дому и что-то крикнул. Окно распахнулось, и показалась дородная черноволосая женщина.

– Кого? Сару? А зачем она вам?

Я уже набрала воздуха, чтобы крикнуть про Марка, как вдруг этажом ниже распахнулось еще одно окно и показалась другая женщина, с полотенцем на голове. Она обращалась к соседке сверху:

– А тебе зачем это знать? Ты же не Сара.

Я поняла, что в этой перепалке я не получу никакой информации, и стала смотреть номер квартиры на указателе внизу. Нашла и стала подниматься на четвертый этаж. Мальчишка с улицы увязался вслед за мной. На втором и третьем этаже к нам присоединились женщина в полотенце и черноволосая толстуха. Не успела я постучать в дверь, как она распахнулась. На пороге стояла пожилая женщина необъятных размеров. Чем-то она напоминала мою таитянскую бабушку.

– Шолом алейхем! – поздоровалась она, и я, вспомнив, как нас приветствовал Марк, улыбнулась и просто ответила:

– Шолом!

Сара, не раздумывая, впустила нас всех. Я с удивлением обнаружила, что в квартиру Сары ввалилось уже не четверо, а гораздо больше. Сопровождающие нас словно размножались по пути.

Сара усадила меня на огромный диван, и я сразу стала сбивчиво рассказывать ей про Марка, про то, как мы жили у него на Брайтон-Бич и мама работала у него в сувенирном магазине. Я умолчала только про наркокартель, который преследовал нас, но рассказала о том, что родители пропали в море и что все считают их погибшими, но они живы и я обязательно найду их.

– Понимаете, мне очень надо найти Марка. Ведь у меня, кроме него, больше никого нет.

Все вокруг вдруг замолчали, переглядываясь. Сара приложила ладони к своим пухлым щекам и покачала головой.

– Так ты дочь Ника Берта?

Я растерянно пожала плечами:

– Не знаю… Моего папу действительно зовут Ник. Берто – это по-французски, а здесь, в Америке, ударение перенесли на первый слог и озвучили последнюю букву, получилось: Бертон…

Я вдруг поняла, что говорю все это в абсолютной тишине, словно в пустой комнате – все вокруг отводили глаза. Сара прикрыла ладонями рот, в ее глазах была скорбь.

Тогда я поняла, что больше никогда не увижу Марка.

48. В Бруклине

– Кушай, кушай, деточка! – мать Сары, совсем старая еврейка, бабушка Блюма, сидела рядом и буквально смотрела мне в рот. – Может быть, ты хочешь вашего «бэкона» или ветчины?

– Нет, спасибо, я не ем мяса, – сказала я с набитым ртом, но бабка поняла:

– Сара, деточка, убирай курочку. Девочка «вегэтарьянка».

Она говорила, смешно коверкая слова.

Я ела мацу, намазанную форшмаком, и мне казалось, что вкуснее этого я не пробовала ничего в жизни.

Сара, накормив меня, села рядом, опершись подбородком на руки. Они обе ждали от меня чего-то. Я смущенно поблагодарила за еду и поднялась.

– Ну, и что же ты будешь делать дальше?

Я пожала плечами.

– Еще не знаю. Устроюсь куда-нибудь на работу.

– И что ты умеешь работать? – заинтересовалась бабка. – Что-нибудь особенного?

Я смутилась. У Харди я выполняла несложную работу по дому: прибирала, мыла посуду, гладила белье. Готовить мне не доверяли, хотя, когда мы с родителями жили в Астории, я запросто варила суп.

– Я готова делать что угодно.

– Что угодно не надо, – мягко сказала Сара. – Сколько тебе лет?

Я опустила глаза.

– Шестнадцать.

– И ты еще не закончила школу?

Я покачала головой.

– И что с тобой делать?

Я прижала руки к груди.

– Пожалуйста, не выгоняйте! Мне некуда идти! И я скорее умру, чем вернусь в приют или к опекунам.

Сара поднялась.

– Мама, мы идем в синагогу. И там все решим.

Сара привела меня в синагогу.

Я, католичка, сидела в еврейском храме и думала: считается ли это грехом? Ну, то, что я здесь нахожусь? И можно ли молиться своему богу в чужом храме? Совсем чужом. Я была воспитана уважать евреев и их религию, родители считали, что евреи – богом избранный народ, только вся их трагедия заключается в том, что они не приняли Иисуса, а продолжают жить по жестоким законам Ветхого Завета. А ведь у нас есть Новый Завет. И там – про милосердие и сострадание, про самопожертвование и любовь. И про то, что именно любовь спасет весь мир. Бог добрый! И он любит нас!

Я размышляла об этом, когда ко мне подсели два парня. Один – высокий и красивый, с прямым носом, коротко стриженными волосами и черной шапочкой на голове. Второй – мелкий и вертлявый, с лохматой шевелюрой и такой же черной шапочкой на макушке.

– Шолом алейхем! – приветствовали меня оба, и я ответила: – Шолом!

Дальше лохматый заговорил на иврите, но я не поняла ни слова.

– Пардоне муа! Же не компроне… – вырвалось у меня, и парни сникли.

– Она не понимает, – перевел красивый.

– Иностранка, – развел руками мелкий.

– Изя, Тони! Оставьте ваши матримониальные планы. Девочка ирланка! – это в синагогу приковыляла бабушка Блюма.

Мелкий, он оказался Изей, покраснел, а второй независимо вскинул подбородок.

– Ваши предположения, бабушка Блюма, необоснованны.

– Ой, Тони, да знаю я все твои снования и положения! Только что-то ни одна правильная еврейская девушка тебе не слишком хороша.

По всем разговорам выходило, что моего папу принимают за еврея и очень жалеют, что он женился на моей маме и что я уже еврейкой не считаюсь. Я не стала им противоречить. Пусть будет так. Только бы дали крышу над головой и не выдали меня полиции.

Меня пристроили на работу, и я не отлынивала, честно отдавая половину заработка Саре: за крышу над головой и еду. Сначала я мыла витрины. Эта работа была временная, пока болел их постоянный мойщик. Потом помогала в бывшем магазине Марка. Фил был за кассой, а покупателями занимались мы с Ветой. Вета – маленькая худенькая еврейка с удлиненным лицом и красивыми губами. Она совсем не красилась – ее лицо и без того привлекало внимание. Вета мне нравилась. У нее был взрывной характер, и она была гораздо решительнее, чем я. Ее родители эмигрировали еще из Советского Союза, теперь его называют Россией. Вету все считали русской, хотя она родилась уже в Америке и была еврейкой. Я таких перипетий не понимала. Кто же тогда я? Полинезийка? Француженка? Бабушка Блюма, мама Сары, называла меня «ирланка». Пусть будет так.

В магазин Фила надо было как-то привлечь клиентов, и я предложила устроить «живые фигуры» в витринах. Разложив товар, мы с Ветой надевали на себя платья и перемещались в витринах. Моя идея имела колоссальный успех. Оборот магазинчика так увеличился, что Филу пришлось нанять еще двух девушек. Дело процветало, но однажды утром Сваровски позвонил и о чем-то долго разговаривал с Сарой. Я поняла, что дело нехорошее.

– Софа, деточка, тебе не надо сегодня ходить в магазин. У Фила проверка. Из трудовой инспекции.

У меня екнуло сердце.

– Ему что-то будет? – я опасалась за доброго Фила.

– Нет, но тебе там лучше вообще не появляться. Он сказал, что ты – его племянница и приезжала к нему на каникулы. Остальные девочки работают официально.

– Что же мне теперь делать?

Сара погладила меня по голове.

– Найдем тебе другую работу.

Я успела поработать на складе. И в магазине. В магазине я работала по чужим документам за другую девушку, похожую на меня, поэтому проблем с трудовой инспекцией не должно было возникнуть. Проблемы начались другого плана. Одна из девчонок, работающая на кассе, приревновала меня к своему дружку и сказала хозяину, что я ворую товар. Доказательств не было, но с работы меня выгнали.

Меня взяли работать в ресторан, на кухню. Я должна была чистить овощи и выносить помойные ведра. А потом еще и намывать кухню. Работа начиналась еще до полудня и заканчивалась после полуночи. У меня оставалось время, чтобы поспать и прогуляться по набережной. В это время мне страшно хотелось рисовать, особенно по ночам, когда я возвращалась с работы и видела ночной город и бруклинский мост, отражающийся в черных водах. Но после работы очень хотелось спать, а утром хватало времени только чтобы привести себя в порядок и дойти до работы. Завтракала я в ресторане тем, что оставалось с вечера.

У меня были два выходных на неделе, в понедельник и в четверг, но я не знала, чем себя занять в эти дни, и просто лежала в постели, глядя в потолок. Один раз в свой выходной я пробовала сходить на танцы со знакомыми девочками из ресторана, но вышло плохо. К нам сразу в дверях подвалил парень и предложил травку и колеса на выбор. Мне вспомнилась школа в Уоррентоне и тамошний дилер, и танцевать сразу расхотелось.

В ресторане мне нравилось работать. Потом шеф-повар увидел, как ловко я чищу рыбу, и перевел на другой участок. Работать по времени я стала меньше, но теперь от меня постоянно пахло рыбой. Но это было к лучшему. Слишком уж часто на меня стали засматриваться мужчины. Взрослые мужчины. И мне это не нравилось. Постоянный запах рыбы, к которому сама я привыкла, отпугивал половину из них.

Однажды я возвращалась из ресторана и в одном из переулков наткнулась на компанию парней. Переулок был узкий, бежать бессмысленно. Они бы все равно догнали. Я повернулась им навстречу. Парни приближались развязной походкой победителей. Вдруг один из них узнал меня.

– Это же Софа Берта, – сказал он. – Шолом Алейхем!

– Шолом, Тони! – ответила я. – Это твои друзья?

Странно было видеть Тони в такой компании, он ведь учился на юриста. Впрочем, может быть, он здесь искал будущих своих клиентов.

– Да, это моя компания. А ты здесь откуда?

– С работы иду. Проводите? Говорят, здесь опасно, но вы же смелые ребята?

Тони презрительно выпятил губу, сплюнул.

– Вообще-то, у нас дела…

– Ну, хоть до угла, Тони! – упрашивала я.

– Знаешь, от тебя так рыбой несет, что ни одна собака к тебе не подойдет, – усмехнулся Тони. – Разве что кошки. Давай иди домой.

– Помыться не забудь! – крикнул он мне вслед.

Я шла быстрым шагом по улицам и думала: «Кто меня спас? Еврейский бог или наш, католический? Почему они не тронули меня? Потому, что я как бы еврейка? Или потому, что от меня несет рыбными потрохами?»

Не найдя ответов на эти вопросы, я добежала до дома, быстро приняла душ и заснула тревожным сном.

Я не училась в школе, можно было забыть об уроках, но мне хотелось хотя бы читать. В библиотеку я записалась под своим настоящим именем, а вот школу, в которой я якобы учусь, назвала прежнюю, в которой я занималась, когда мы жили у Марка. Вот в этом я сглупила. Школа была начальная. Когда при очередном обновлении системы библиотечный компьютер на моем файле выдал ошибку, мою фотографию отправили для проверки в полицию. Там и обнаружили, что я сбежала от опекунов в Орегоне.

Не знаю, как бы решилась моя судьба в дальнейшем, но раньше полиции и службы опеки меня разыскал Алек. Видимо, его мама действительно работала в правительстве, потому что нашли меня федеральные агенты.