Текст книги "Почти непридуманные истории для взрослых"

Летом девчонки собрались на крышу.

– А разве можно? – спрашиваю я. – Это не опасно? На меня смотрят с недоверием.

– Конечно, пойду, что нужно взять с собой?

Мы поднимаемся на 9-й этаж, потом по технической лестнице, и попадаем на крышу. Первый раз я так высоко – дух захватывает! Я вижу свой двор, где на вкопанных шинах сидят два парня, рядом лежит овчарка. Вижу школу, которая отдыхает до 1 сентября, спортплощадку с алкашами, между ними ссора, они машут руками и орут друг на друга. Вижу, как в доме напротив на балконе женщина развешивает пеленки. Двор утопает в зелени, солнце печет, лето, июль.

Мы расстилаем полотенца на черную липкую крышу, раздеваемся до купальников и ложимся загорать. Я представляю себе, что это вовсе не Ясенево, а Затока под Одессой, куда мы ездили каждое лето, что это не гудроновая крыша, а желтый песочек, и от таких сладких мыслей засыпаю.

– Шухер! Девочки, быстро, кто-то сюда идет!

Мы вскакиваем, натягиваем футболки, юбки, шорты. Дверь на крышу открывается, и появляется мужик, то ли лифтер, то ли электрик, и начинает на нас орать:

– Вот как вас угораздило сюда, ёб, я хотел замок повесить, ёб, слышу кто-то разговаривает, как потом спустились бы, по балконам, твою мать, ну-ка брысь отседова!

Мы идем во двор, Ромка с гитарой выйдет нескоро, делать нечего, «раз-два-иды-ко-мне-сюда» сидит у подъезда и пьет из бутылки кефир, дядя Коля на костылях плетется из магазина, на качелях качается девочка лет пяти. Из арки показываются двое алкашей со своей вечной подругой Катей.

Про брата Женьку

В 1983 году, когда брат Женька закончил третий курс кишиневского политехнического института, его направили на летнюю практику в поселок Лозовая под Харьковом на завод, выпускающий детали для тракторов.

Двум его лучшим друзьям, Лехе Бызгу и Сереге Голосуну, повезло больше, их направили в сам Харьков, на известный во всей стране и самый передовой тракторный завод.

Женька вытачивал детали, а друзья из деталей собирали трактора. Работали в учебных центрах на заводе, выполняя простейшие операции всю неделю. Конец пятничного рабочего дня ждали, считая минуты. И первым же проходящим поездом Женька ехал из Лозовой в Харьков отмечать конец рабочей недели. А попросту говоря, пить.

Что на поезде, что на попутке выходило два часа езды. А дальше – общага, канистра красного, бычки в томате, жареная картошка, впереди два дня ссор и драк с местными харьковскими пацанами, дискотека в клубе под Юрия Антонова, «Верасы», «Бони М». «Земля в иллюминаторе» в тот год была абсолютным хитом, ее просили на бис три раза и пели хором. После дискотеки на повестке дня была либо драка, либо, если повезет, девочки. С первым проблем никогда не было, только посмотри на кого-нибудь из местных как-то не так, и все, повод уже есть. С девочками сложнее, напиться так, чтобы нравились все, им никак не удавалось, а те, которые нравились, были нарасхват, поэтому в ход шла тяжелая артиллерия в виде обаяния и чувства юмора. С этим у брата все было нормально, он умел стремительно ухаживать и вызывать доверие. Блондин с голубыми глазами, симпатяга, в модных затертых джинсах клеш и кроссовках «адидас» – этого уже само по себе было достаточно. Но когда он подходил и говорил: «Девушка, I would like to invite you for а glass ofwine[15]15
  Мне бы хотелось пригласить вас на стаканчик вина (англ.).


[Закрыть]», – тут уже все. Дальше можно было ничего не говорить, а молча вести девушку в общагу. Кишиневская английская спецшкола, на минуточку.

Но в это воскресенье девочки отменялись по двум причинам. Во-первых, вечер, завтра на работу – нужно было возвращаться в Лозовую. Но главное, Женька был сильно пьян, то есть настолько, что ни разговаривать, ни передвигаться самостоятельно уже не мог.

Бызг с Голосуном дотащили его до вокзала, теперь нужно было посадить его в поезд, который останавливается в Лозовой. Серега Голосун подбежал к одной из платформ. У дверей вагона стояла густо накрашенная женщина средних лет яркой армянской внешности, в форме проводницы.

– Скажите, мадам, ик, ой, пардон, – Серега всеми силами скрывал свое изящное подпитие, – этот поезд идет через Лазо… Лазо… ик, пардон, Ллазвую?

– Едет, едет, садыс, милый, двэр закрываю.

Женьку с чистой совестью бережно передали в руки проводницы, и поезд тронулся.

Проснулся он утром абсолютно голый в купе проводницы. На столе дымился чай в железном подстаканнике.

– Праснулса, милый! Вона чай пей, утро, – проводница вертелась перед зеркалом, поправляя прическу и напевая «зэмля в илименаторе, зэмля в илименаторе…».

Женька вскочил и прикрылся простынкой:

– Где я?! Кто вы? Я проехал свою станцию?!

– «Зэмля в илименаторе видна, как сын грустит о матэри…» Нэт, милый, не проехал, Лазаревская еще не скоро.

– Какая Лазаревская? – Женька с трудом соображал, что происходит вокруг.

– «Грустит он а зэмле она одна!» Лазаревская после Туапсэ, милый.

Женька отчаянно соображал, как он сюда попал? Почему едет в Туапсе вместо Харьковской области? Что сейчас будет в общаге и на заводе, когда обнаружат, что его нет?

– Бл..! Лазаревская! Мне в Лозовую… в Лозовую, понимаешь, – стонал он, обхватив голову руками. – Ты понимаешь, что меня искать будут?! Будет скандал, исключат из института, из комсомола. Отцу влетит, он в ЦК работает. Меня в партию потом не примут!

– Вот видишь, милый, сколк проблем, поехали ко мне, я в Сочи живу. У меня дома пэрски, груши, море четырст мэтров, хочешь купайс, хочешь – пэрски ешь.

– Какие персики?! Я тебе про ВЛКСМ, про партию, а ты – персики!

Женька обреченно опустил голову, простыня упала на пол. Проводница подошла к нему вплотную.

– Щас, милый, Ростов чэрэз дэсть мынут, а потом купе закрою и мы как вчера ночью.

– Как Ростов? Ростов-на-Дону?

– Стоянка дэсть мынут.

Женька схватил одежду, за секунды натянул на себя и побежал к выходу. Проводница побежала за ним. Поезд медленно подъехал к вокзалу. Проводница обняла Женьку на прощание и сунула в руку трешку.

– Жаль, что виходишь в Ростове, а то бы до Лазаревской еще бы пару раз успели, – и она кокетливо подмигнула.

Женька намек не понял, поблагодарил и выскочил на Ростовском вокзале. В Ростове у нас бабушка с дедушкой жили, прямо в центре, на Пушкинской. Как же они обрадовались, что приехал любимый внучок, хоть и пахнущий перегаром, с красными глазами, но свой, родной.

– Женечка, как же ты так? На один день всего? Почему приехал посреди практики-то?

– Соскучился, бабуль. Очень.

Бабушка суетилась на кухне, дед все расспрашивал внука о тракторах. Никогда еще Женьке не хотелось так сильно вернуться поскорее в Лозовую, на завод, в учебный цех, чтобы слушать шум производства, крик мастера товарища Подрывайло, вытачивать изо дня в день одну и ту же деталь и считать дни до пятницы. А в пятницу сесть на проходящий поезд до Харькова и отмечать конец рабочей недели.

Женька поел бабушкиного супа, поблагодарил ее за червонец и поехал на вокзал. Там вскочил в поезд Ростов – Харьков, что останавливается в Лозовой. На этот раз он точно доедет.

Рога

Отец часто куда-нибудь уезжал – в командировки, в санаторий, на рыбалку, к друзьям. И каждый раз привозил из поездок трофеи. Рыбу, понятно, мама потом целый день чистила, резала, раскладывала по пакетам: заморозить, отдать соседке Тамаре, на уху, для жарки.

Он приносил щенков, котят, однажды притащил черного петуха, мы с мамой только вздыхали. Из неживых предметов он приносил обычно большие и непрактичные вещи: старинный самовар, пианино, аппарат для изготовления живой и мертвой воды. Да, и такое бывало…

Как-то раз, вернувшись в изящном подпитии с очередной рыбалки, он вместо рыбы привез огромные оленьи рога. Мама уже даже ничего не спрашивала. А мне рога понравились, они хорошо оживляли советский скудный интерьер.

Повесили мы их на стене по центру. Заходишь в большую комнату – и сразу видишь рога на фоне обоев с листьями папоротника. Потолки у нас были низкие, а рога огромные, поэтому на них постоянно кто-нибудь натыкался. Перевесить их в безопасное место было невозможно: с одной стороны – румынская стенка, с другой – окно, с третьей – дверь. В родительской спальне тоже не повесишь, чересчур символично. В моей детской над кроватью было место, но решили: в гостиной рога смотрятся лучше.

На все праздники у нас собирались гости. Стол накрывали в большой комнате, и получалось так, что под рогами всегда кто-то сидел. Гости смеялись, рассказывали веселые истории, пели, мама хвасталась моими талантами и просила сыграть на пианино, позже – на гитаре, и я что-то играла и пела. Слуха у меня нет, но это было совершенно неважно, потому что выпивали обычно много и единственным трезвым человеком в компании оставалась я. Перед посошком мы фотографировались на память. Я доставала из коричневого кожаного чехла моего «феликса эдмундовича» и делала несколько кадров на черно-белую пленку.

После проявки из 36 кадров как минимум половина оказывалась «под рогами». Полковник в форме с пышными усами, жена Люся, кустодиевская красавица, стоит рядом, ее рука на его плече. Она улыбается, глаза на фотографии закрыты, моргнула. У него на голове огромные оленьи рога. Вот Петрович с рогами, хотя, по идее, рога должны быть у его жены. А вот эта фотография, хотя чуть смазана, мне все равно нравится: соседка Элеонора, продавщица из мясного отдела, в бархатном платье, с сигаретой и рогами.

К Новому году мы не всегда наряжали елку, потому что у нас был кот. Он сбивал игрушки – надоело стекло убирать. Наряжали рога: на каждый конец вешали по несколько игрушек, гирлянды и дождик. Как-то гостили у нас друзья из Черновцов, так дядя Коля чуть глаз себе не выколол рогами. Мама тогда их даже сняла. Но гости уехали, и рога повесили на место. К марту елочные игрушки снимали. Зато вешали воздушные шары на папин день рождения, потом на мамин.

Они провисели долго, лет семь. А потом отец умер, в квартире произошла перестановка. Рога, самовар, лыжи, полное собрание сочинений Ленина, Большая советская энциклопедия и детские книжки были отправлены в гараж.

Совсем недавно я прилетела к маме и пошла в гараж посмотреть, что уцелело из книг моего детства. Наткнулась на рога. За двадцать лет они совсем не изменились. Повертела их в руках, размышляя, что с ними можно сделать, сфотографировала зачем-то их на телефон и отложила в сторону.

– Драсте, Танька, ты, что ли? – начальник гаражей Володька заскрипел железной дверью. – Ух какая ты стала, вылитая мать! Порядок наводишь?

Володька, как большинство мужиков гаражного образа жизни, пил. Холодно, как иначе. Он постарел и как-то высох.

– Да вот, дядь Володя, смотрю, что тут осталось, что можно выбросить.

Володька стал деловито осматривать мой гараж, ища для себя хоть что-нибудь стоящее.

– Чо за рога? Мужа твоего? – сказал он и закатился заразительным смехом, оголяя прокуренные зубы. Взял их и примерил к стене: – А что? Жена просит вешалку в «Икее», так рога-то лучше. Можно я заберу?

– Берите, дядь Володя, жена оценит.

С рогами он прихватил старые санки и табурет. Сегодня он принесет их домой, как когда-то мой отец, повесит их в большой комнате, потому что в спальне как-то не очень, в коридоре нет места, а в комнате тещи висит во всю стену ковер.

Карма 1. Гитара

Гитара в моей жизни имеет кармическое значение, как и белая собачка, но о ней позже.

Первая гитара у меня появилась лет в 12. Друзья родителей подарили. Я часто бывала у них в гостях, брала ее в руки и представляла, что играю.

Эту же гитару мне расписали, когда уезжала из Кишинева в Москву. Учись на пятерки, люби меня, как я тебя и подписи 30 учеников 8-го класса. Я научилась четырем аккордам и всем значимым песням восемьдесят седьмого года: «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», «бьется в тихой печурке огонь» и «естэрдэй, ол май трабл симс со фар эвэй…». А потом к выпускному даже сочинила песню. Пела самозабвенно и очень хотела, чтобы меня услышали и поняли. Смысл был приблизительно про сегодня, которое вчера было еще вчера, а скоро будет завтра. Переживала и очень хотела, чтобы она понравилась мальчику, в которого я была влюблена. После концерта спросила его:

– Ну как песня?

– Ничо так, только я не понял, о чем она.

Лучше бы я пела про печурку или как музыкант повесил свой сюртук на спинку стула. Потом, через несколько лет, гитару убили. Кажется, об стул, но это не точно.

И у меня появилась вторая гитара. «Кремона». Первый муж подарил. И я снова что-то пела про ковер из желтых листьев в платьице простом. А потом зашел к нам домой ясеневский король дворовой музыки Рома и попросил у моей мамы (меня не было) гитару до утра. Мама дала. Это был последний день жизни гитары. Ночь. Рома умел не только петь, но и пить, и выражать свои эмоции.

С третьей гитарой я познакомилась случайно. Она выпала мне на голову из шкафа в спальне. Это был подарок второго мужа на мой день рождения по совету моей мамы. Странный совет, тем более что я не просила, не мечтала о ней. В нагрузку к гитаре прилагалась брошюра с песнями Андрея Губина. Актуальность гитара потеряла, к ней я не прикасалась, песни Губина ушли на розжиг дров в камине. А потом мы переезжали в Женеву, и гитара пропала. Куда и как – понятия не имею.

Четвертая гитара появилась относительно недавно, года два тому назад. Мне ее подарил мамин восьмидесятидвухлетний друг. «Играй, Танечка!» – сказал он. «У меня нет слуха», – говорю. «Ты ж когда-то играла и пела!» (он – наш сосед снизу и поэтому в курсе). Да. Без слуха. На нелепом энтузиазме.

Гитару я обещала ему забрать в Амстердам, где мы сейчас живем. Но умышленно не брала. А год назад мамин друг умер. И только сейчас мне стало совестно. И я забрала ее в Амстердам ровно в годовщину его смерти. С приключениями и доплатой за негабаритный дополнительный багаж. Теперь она стоит у меня в комнате и ждет какой-нибудь истории с таинственным исчезновением.

Потому что пятая гитара уже родилась.

Карма 2. Белая собачка

Все, что появляется в моей жизни как минимум два раза, я про себя называю кармическим. А если три, то это тем более.

Первая маленькая белая собачка у меня появилась после 8-го класса, в 1987 году. Я хорошо работала на заводе «Чайка» по производству моторчиков для игрушек (занятия на УПК) и заработала за год 15 рублей. Девчонки из класса сделали отличное вложение денег в помаду, тушь и дезодорант «Зеленое яблоко». А я тормозила, пока все это в магазине не закончилось (это были годы дефицита всего, кроме хозяйственного мыла и веревки). В итоге осталась ни с чем, но с деньгами.

А тут во дворе у девочки из нашей школы собака родила щенят. И я как-то очень необдуманно вложилась в собаку. Щенок был милый, белый и пушистый. И глаза – бусинки. Болонка. Назвала ее Буська.

Я не могла сделать шагу, чтобы кто-нибудь да не остановился и не умилился. Помню, гуляю с ней во дворе. Ко мне подходит девочка и спрашивает:

– А ты можешь мне сказать породу этой собаки?

– Могу.

Девочка говорит:

– Спасибо!

И убегает. Подходит к подъезду и кричит своей маме на третий этаж:

– Мама! Эта порода называется могур!!!

У Буськи с этого дня появилось новое опасное имя.

Потом мы поехали с ней отдыхать в пансионат. Она прибилась к кухне и к поварихе, которая полюбила мою собаку и слезно умоляла меня оставить ее на воспитание. А у меня ответственности в 15 лет процентов десять, переезды, походы, дома не бываю. Все сошлось. Буська была точно счастлива всю свою жизнь.

Вторая белая собачка появилась у меня снова неожиданно. Муж притащил. У него бывает. На тот момент он уже притащил мопса, двух кошек, морскую свинку, хомяка и двух попугаев. Ему показалось мало, и он купил веста. Чтобы жизнь мне медом не казалась. И вестик прожил 14 лет, последние годы коротал время с моей мамой, скрашивая ее одиночество.

Третья белая собачка появилась два с половиной года назад. И опять это была не моя инициатива. Я слезно умоляла не брать. Всем у нас дома кажется, что меня надо срочно чем-то занять. На этот раз даже моя аллергия не сработала, потому что Cotton de tulear это гипоаллергенная тварь, милейшая. Есть два минуса – она пугливая и громко пронзительно лает. Второй минус, как недавно оказалось, нулевой уровень интеллекта. Это официально. Я нашла сайт, где все породы расписаны подробно со всеми характеристиками в процентах, у этой – интеллект 0. За два с половиной года она стала понимать слово «гулять».

Еще она умеет улыбаться. Я думала, мне одной это кажется. Но нет, она правда улыбается. Поэтому это уже не ноль процентов, а около двух. Очень надеюсь, что утверждение, будто животные похожи на своих хозяев, неправда. И она просто живет у меня для отработки кармы.

Мои друзья

Значит так, пишу девочкам, тем, кому за сорок пять. Остальные читатели могут пролистать до следующего рассказа.

У меня есть один чокнутый и очень смешной друг. Вчера он оказался трезв и наконец-то весел, а то последние полгода переживал разрыв со своей женщиной, очень страдал и был невыносим. Он рассказал мне историю своей любви в деталях. Я его предупредила, что пусть не обижается, но послушать и пройти мимо, не записав это, я не имею права.

Читайте и делайте выводы. Я сделала такой: женские секреты выдавать мужчине нельзя ни при каких обстоятельствах. Дальше с его слов.

Женщины – самые невероятные существа на земле. Это я вам как не просто любитель, а знаток и в своем роде профессионал скажу.

Понятное дело, у женщин есть природное чутье, как вести себя с мужчинами. Но хитрость и умение скрыть свой возраст доступны не всем, на то есть несколько причин. Во-первых, деньги. Мама дорогая, сколько стоят все эти гилауронки, ботокс, нити и прочее! Во-вторых, мотивация. Замужние реже ко-лятся, чем женщины в статусе поиска. Но некоторые свободные дамы в этой области особенно сильно преуспевают, что, собственно, и будет темой моего рассказа.

Так вот, начну с того, что женщины мне всегда нравились постарше. Как ни странно, и я нравлюсь им. Я люблю разговаривать на любые темы, даже о детях, которые у них, как правило, уже выросли. Мне тридцать, а женщины мои те, кому сорок. Это нежные, чувствительные создания, которым не нужно охотиться за мужчиной с целью замужества, они самодостаточные и гордые. В один прекрасный день такая легко может уйти не попрощавшись. В них есть та сумасшедшая нота печали уходящей молодости, которая вдруг срывается и летит песней – задорной, веселой. Влюбленная сорокалетняя женщина прекрасна. Она вдруг превращается в восемнадцатилетнюю девчонку. Я люблю наблюдать за этими превращениями.

Когда мы познакомились с Анжелой, я не представлял себе, кто она, сколько ей лет и где она работает. Я мог предположить, что ей сорок с небольшим и она работает в принципе – ей несколько раз звонили по делу. Я слышал обрывки фраз о кредитах и отсрочках платежа.

Фигура у Анжелы была прекрасная. Тонкая талия, ноги двадцатилетней девушки, красивые руки и длинная шея. Яркие выразительные глаза, лицо почти не тронули морщины, сочные губы блестели и всегда были призывно приоткрыты. Мы сидели в ресторане с общими знакомыми, но разговоры для меня очень скоро стали фоном. Я смотрел на Анжелу, она поглядывала на меня, и когда мы встречались взглядами, она улыбалась. Это была любовь с первого взгляда.

Когда мы разговорились, я про себя отметил, ей нравится то, что мы обсуждаем. Мы говорили о бизнесе, политике, современной живописи, об общих знакомых, о сексе, мистике и религии. Ненавязчиво обменялись телефонами, как бы на всякий случай. На самом деле я собирался ей позвонить в тот же вечер, что и сделал. Мы проговорили полночи.

Ухаживал я ровно день, но красиво. Буквально сразу она пригласила меня к себе. Все самое главное тут же и произошло. Мы стягивали друг с друга одежду прямо коридоре, я упал, запутавшись в штанах. Мы были похожи на подростков, у которых это впервые.

С тех пор мы не расставались. Нам было хорошо и интересно вместе. А спустя год мы жили как пожилые муж и жена, ездили в Карловы Вары пить минеральную воду, гуляли по вечерам под ручку и разгадывали вместе кроссворды.

Анжеле было не сорок и даже не сорок пять, а пятьдесят восемь. Она работала в банке и истерично занималась своей внешностью, фактически истязая себя, заодно и меня. Два раза в неделю у нее была мезотерапия. После этой процедуры на лице, шее и руках оставались синяки. Она пыталась их замазывать, но синие пятна проступали сквозь тональный крем и пудру. Выглядело это ужасающе, будто ее били палками, а она сопротивлялась – руки мы тоже кололи.

Стоим мы как-то в «Ашане» в очереди. А бабуля сзади и говорит:

– Ты что ж так свою женщину бьешь-то, а? Вон какой здоровый, а ума нет!

Ну что тут скажешь?

– А она любит, чтоб ее били, – отвечаю я мрачно бабуле. Анжела улыбается, кивая, а старушка пятится от нас.

– Совсем с ума посходили. Куда катимся?

Подтяжку лица она сделала еще в конце девяностых, когда деньги у нее уже были, а хороших хирургов еще не было. И теперь она просто вставляла нити раз в полгода в шею. Лоб она раз в четыре месяца колола ботоксом. В щеках у нее стояли филлеры, губы она колола регулярно, и каждый раз они получались все больше и больше. Я очень просил остановиться, но она понимала красоту иначе. Мне кажется, в этих дьявольских коктейлях есть наркотик. Подсев на уколы, женщины не могут остановиться.

А тут как-то Анжела купила очередной шедевр, дарующий вечную молодость, – шлем. Для подтяжки шеи и подбородка. Адская вещь. В тот вечер, когда она надела его на голову, утянув подбородок так, что нижняя челюсть полезла вверх и нижняя губа покрыла верхнюю, я понял, что секс нам не светит. И вот лежит моя красавица в шлеме, резиновых штанах (от целлюлита), на простыне с шипами (аппликатор Кузнецова), в шерстяных носках со стельками, размягчающими пятки, и медленно засыпает.

Я лежу рядом, держу ее за скользкую руку (жирный ночной крем) и думаю, что это конец. Конец моим иллюзиям, страсти, конец моей потенции. Когда она мирно захрапела, я ее приобнял, но накололся на шипы аппликатора под ее спиной, выматерился, встал и пошел на кухню выпить. Выпил стакан коньяку – и никакого эффекта. Когда я допил бутылку, меня немного отпустило, я вернулся в спальню и завалился спать.

И так каждый вечер – я стал жестоко напиваться, чтобы не видеть шлем, аппликатор Кузнецова и резиновые штаны. В голове моей зрел разговор с Анжелой по поводу ее инструментов продления молодости. Она-то хорошела с каждым днем, но мои нервные клетки, а также клетки печени умирали сотнями за вечер.

Я набрался смелости и одним прекрасным вечером рассказал ей все, что по этому поводу думаю. Хотелось ей сказать, что я люблю ее любую, старую, в морщинах, грустную, веселую, с целлюлитом (нет у нее никакого целлюлита, это она себе придумала!), больную и с обычными узкими губами.

Но она меня не слышала. Она сказала, что мне не понять ее, так как мне 30 лет, вся жизнь впереди, а ей почти 60 и обратной дороги нет. Тем же вечером я решил уговорить ее хотя бы на одну ночь не надевать резиновые штаны и шлем и убрать аппликатор Кузнецова. Мы занимались любовью, но как-то печально. Она очень устала на работе, и по мерному храпу нетрудно было догадаться, что она заснула, а я все еще монотонно двигался.

Осторожно слез с кровати и пошел на кухню за коньяком. Его не оказалось, и я накатил водки прямо из горла. Мне реально хотелось убить Анжелу. Я становлюсь алкоголиком, моя сексуальная жизнь утекает в унитаз, зато я эксперт в области пластической хирургии, новинок мезотерапии и ботокса. С этими словами я посмотрел на себя в зеркало.

– Еще пару лет такой жизни, и придется делать блефаропластику, – сказал я сам себе голосом Анжелы.

Напиться не удалось, и я, злой, пошел спать. Ночью проснулся в холодном поту от сна, в котором Анжела сделала операцию по смене пола, стала мощным волосатым мужиком и властно приказывает мне стать на колени перед собой. По-моему, я кричал во сне матом и пытался драться с ней. Окинув взглядом комнату, убедился, что это всего лишь сон, и вот она, моя Анжела, все еще женщина. И тут я увидел, она лежит на спине с открытым ртом, открытыми глазами и не дышит.

– Убил! Задушил! Твою мать! Я – Раскольников, чудовище!

В голове хаотично бегали мысли, что сейчас приедет полиция, меня заберут, посадят, в газетах появятся заголовки, как молодой муж убил свою престарелую жену из-за денег, и прочий бред. Я стал хлопать в ладоши перед ее лицом, чтоб вызвать реакцию глаз (а вдруг она жива, мы так в детстве играли: моргнешь или нет).

И тут она очнулась.

– Ты чо в ладоши хлопаешь? Сдурел?

У меня как отлегло.

– Это аплодисменты, Анжела! Ты спала с открытыми глазами.

– Ну и что? Это после круговой подтяжки, мышца расслабляется, глаза непроизвольно открываются.

Про незакрывающийся рот я уже и сам догадался.

– Я ухожу, – сказал я утром.

– Надолго? – спросила меня Анжела, допив свой смузи болотного цвета.

– Навсегда. Я больше не могу.

– А-а-а-а… Ну иди. Вещи пришлю тебе на неделе, – сказала она, почувствовав, как и я, огромное облегчение.

Она не сожалела о моем уходе. Не рыдала, как рыдала бы молодая девушка, и не устраивала разборки о его причине. Мне тогда вдруг показалось, что одиноким женщинам в возрасте не нужны длительные отношения, тем более с молодыми мужчинами. Им нужен флирт, им важно чувствовать себя все еще молодой и привлекательной. А если вдруг все это заходит слишком далеко, то женщина чувствует себя уязвленной из-за разницы в возрасте.

Я сижу в кафе, пишу и вспоминаю моих женщин, когда ко мне подсаживается женщина лет сорока:

– Вы Олег?

– Да, – говорю, – я вас знаю?

– Нет, но я вас – да. Мы встречались на вечеринке у Анжелы. Я слышала, вы расстались. Мне очень жаль. Приходите сегодня ко мне, у меня в центре арт-салон, будет много знаменитостей – художники, литераторы. Придете?

– Хорошо, – отвечаю я.

Мы смотрим друг другу в глаза, улыбаемся и обмениваемся телефонами.