Текст книги "Почти непридуманные истории для взрослых"

Сэнсэй

Так сложилось, что учителя играли в моей жизни большую роль. Первая учительница была самая лучшая, самая добрая в мире, добрее матери, которая ничему толком не учила, а только покрикивала: «Тоньк! Уроки! Тоньк! Посуду вымой! Тоньк, пол помой! В магазин сходи! Тоньк!»

В старших классах у нас были хорошие учителя. На уроке труда я научилась шить. По географии благодаря учителю я так выучила все страны и столицы, что разбуди меня ночью – расскажу без ошибки. Учительницей анатомии была душевная женщина, нас всех очень любила и жалела. Она же и рассказала нам, как это бывает у мужчин с женщинами. А мать ничего не рассказывала. Говорила, держись от мужчин подальше, дочка, твари они.

В институте преподаватели были прекрасные. Говорю же, везет мне.

Три года назад я познакомилась с моим духовным учителем. Случайно. Подруга стала ходить на тренинги по духовному росту, которые включали в себя йогу, медитацию, правильное питание и самосовершенствование. Учителя звали Олег, но для всех он был сэнсэй. Подружка ездила раза по три в год с ним и группой в горы, на Байкал, в Индию. Вероятно, она как-то просветлялась, но особых изменений я не наблюдала.

Занятия мне очень нравились. Мы глубоко дышали, стояли в позе собаки мордой вниз и лежали в позе мертвеца. Олег так жонглировал названиями поз, я только успевала удивляться. За полгода шавасану только и запомнила.

Олег был очень терпелив с нами, а как же иначе, он же учитель, сэнсэй. К нему тянулись и взрослые, и дети. Он вел подростковую дневную группу, обучая основам восточных единоборств, самозащите и самообладанию. После детей вечером приходили мы, взрослые.

Этим летом Олег собрал подростков в летний лагерь под Нижним Новгородом, в маленьком городке Ветлуге, на берегу одноименной реки.

Мой сын, ему двенадцать, ходил в эту группу, поэтому я напросилась поехать с ними. Олег обрадовался, как-никак у меня педагогическое образование, смогу помогать. Собралась группа из восьмерых детей и нас – двоих взрослых.

Поселились мы недалеко от берега в двух больших деревянных домах, стоящих по соседству и объединенных одним двором. Между домами стояли старые теплицы, а в глубине участка покосившийся туалет. Занятия предполагались на берегу реки, а при плохой погоде в доме. Водопровода там не было, воду брали из колодца. Такие условия меня слегка расстроили, но детям было все равно, они шумели и обустраивались.

На следующий день Олег обрадовал нас, что мы идем в поход, затем свернем к реке, искупаемся, потом разожжем костер и только к ужину вернемся домой. Мы взяли с собой бутерброды, воду и двинулись в путь.

Тринадцатилетняя худенькая девочка Вика буквально сразу натерла ногу и хромала. Олег ее подбадривал и всячески отвлекал:

– Смотри на деревья, говори вслух, что видишь, боль постепенно уйдет.

Двое мальчиков спорили о честности. Один говорил, что нельзя врать ни при каких обстоятельствах, а другой – что иногда солгать лучше, чем говорить правду.

– Ну и что толку, если я расскажу родителям о моей драке в школе? Мать будет переживать, и у нее разболится голова. Отец скажет, что я слабак, раз мне наваляли, а не я – им.

Лес становился гуще, мы старались держаться вместе, чтоб не потеряться, хотелось передохнуть, но Олег просил потерпеть, мол, скоро будет родник и поляна. Он эти места хорошо знал, у него в Ветлуге бабушка жила. Собственно, в бывших ее домах мы и расположились.

Родник мы нашли действительно очень скоро, дети жадно пили холодную воду, отталкивая друг друга, чтобы наполнить поскорее кружки и бутылки.

Олег стоял на холме и наблюдал за нами.

– Дети, как вам кажется, чем гордость отличается от гордыни?

– По-моему, это одно и то же, – сказал двенадцатилетний Максим.

– А мне кажется, гордыня – плохое качество, а гордость хорошее, – сказал Степа.

– Та-а-ак, теплее, – протянул Олег. – И почему же гордость иметь хорошо, а гордыню плохо?

Все молчали, допивая воду. Я умыла лицо, и стало легче, июльская жара выматывала даже в лесу.

– Вот представьте, человек ставит себя выше других, он тщеславен и заносчив. «Не стану я пить эту воду с толпой, подожду, когда все разойдутся, тогда и напьюсь, вот еще с ними толкаться…» Это гордыня.

А гордость, когда человек хочет пить, но чувство собственного достоинства не позволяет ему, как животному на водопое, набрасываться на воду и пить ее с жадностью. Он спокойно пропустит всех, а потом подойдет и выпьет немного.

С этими словами он медленно подошел к колодцу, набрал в ладони воды и отпил маленькими глотками.

Дети молчали.

Мы немного отдохнули и двинулись дальше. Шли к дереву, которое, по словам Олега, представляет особую энергетическую ценность. Конечно, это оказался старый дуб, ветвистый, раскидистый. Под дубом ковром лежали желуди, как маленькие человечки в шляпах. Меня они умиляют, и я набрала полный карман. В детстве мы делали из них поделки: руки, ноги – спички, глаза – горошины черного перца. Мы расселись вокруг старого великана и медитировали, думая о хорошем, представляя, как энергия дуба попадает в наши тела и распределяется до самых кончиков пальцев. Отдохнув немного, мы продолжили путь.

Олег говорил, что слова наши должны подтверждаться делами. Что толку говорить о высоком, а самим совершать низкие поступки? Обогнув огромное поле, мы спустились к песчаному берегу. Дети шли впереди, а мы, не мешая их разговорам и спорам, на расстоянии.

В последнее время я чувствовала, как Олег на меня смотрит. Я ему нравилась, это точно. Мне было приятно, тем более что мужчин в моей жизни было не так уж много – с отцом моего сына мы разошлись очень давно. Сейчас сыну двенадцать, мужского влияния ему не хватает, поэтому я и привела Лешу в группу к Олегу, у которого столько положительных качеств.

Мы шли по берегу реки, солнце припекало макушку, дети сбросили обувь и топали босиком.

– Какие самые ценные качества в человеке, по-вашему? – спросила я.

Олег не задумываясь ответил:

– Эмпатия. Сострадание. Сочувствие. Умение чувствовать чужую боль.

Дети захотели искупаться, и мы сделали привал. Олег быстро сбросил одежду, оставшись в одних плавках, и с криком «за мной!» побежал в воду.

Дети плескались и шумели. Я стояла в воде и наблюдала за ними. Олег плавал кролем и брассом, на спине, нырял, ставил ребят по очереди себе на плечи и бросал их в воду. Он такой сильный и красивый… Если бы мы сейчас оказались одни, то между нами точно что-нибудь произошло. Возможно, он думал об этом же. Наплескавшись в прохладной воде, мы легли на песок рядом, и я снова стала засыпать его вопросами:

– А что, по вашему мнению, может сильно улучшить карму?

– О! Ну тут много чего. Спасти кого-нибудь, например. Человек в беде, а вы, жертвуя собой, ему помогаете, несмотря ни на что, даже на личную неприязнь. А это непросто.

Я задумалась, потому что никого в своей жизни никогда не спасала и, возможно, не спасу. Так что ж теперь, лучше я не становлюсь?

Олег смотрел на меня с улыбкой:

– Тоня! Расслабьтесь. Вы все время о чем-то напряженно думаете.

Он вдруг игриво стал сыпать мне песок на спину. Мне было приятно. Мы немного перекусили и решили идти обратно. Дети совсем перегрелись.

На обратном пути, почти уже у наших домов, мы наткнулись на брошенное строительство. Участок не огорожен, котлован вырыт и залит бетоном, может, бассейн хотели сделать, или это был подвал дома.

На дне бассейна сидела огромная, очень страшная жаба, вся в пупырышках. Она тяжело дышала и, казалось, просила о помощи.

– Сэнсэй! – крикнула я Олегу, который прошел мимо стройки. – Идите сюда!

Дети встали вокруг ямы и говорили между собой:

– Она дышит тяжело, ей надо к воде.

– Как она туда попала?

– Свалилась, наверное.

– А может, тут вода была после дождей? А теперь в такую жару вся высохла. Она умрет…

Олег подошел к нам:

– Ну что тут у вас?

– Жаба. Ее нужно отнести к реке.

Олег посмотрел вниз:

– Страшная такая… Да ну ее, пойдемте, ребята, ничего с ней не будет.

Двое детей нерешительно пошли за Олегом, остальные остались со мной. Я невероятно брезглива, от вида мухи на еде или таракана на полу меня может вывернуть наизнанку. Можете себе представить, как мне стало плохо от этой жабы! От одной мысли, что ее придется взять руками, к горлу подкатывала тошнота.

– Учитель! Не оставляйте нас, я ее боюсь, я не смогу, правда.

– Тоня, бросьте эту затею, это всего лишь жаба. Пора домой, дети устали.

Олег ушел. Катя, самая маленькая девочка в группе, вдруг заплакала. За ней зашмыгал носом мой сын:

– Мам, она умрет, если мы не отнесем ее к воде.

Дети решили, что никуда не уйдут, пока мы не спасем жабу. Я сняла с сына кепку и спрыгнула в бассейн. Жаба разволновалась – она пока не знала, что я охочусь на нее не для ужина, а из самых что ни на есть гуманных побуждений. Дети стали смеяться надо мной и над жабой, но наконец-то я поймала ее кепкой. Я не прикасалась к ней голыми руками, тем не менее мне было нехорошо от одной мысли, что я ее держу.

Дети помогли нам с жабой выбраться. Мы пошли все вместе обратно к реке выпустить нашу красавицу на свободу. Я вывернула кепку:

– Ну, вперед!

Жаба послушно выпрыгнула и шлепнулась в воду. Дети закричали «ура!».

– Она теперь не умрет? – спросила Катя.

– Что ты? Нет, конечно, это же заколдованная принцесса. Она поплыла к своему принцу.

Дети захихикали, а Катя серьезно сказала:

– Это очень хорошо.

Жаба забралась на корягу и посмотрела мне прямо в глаза. Мне показалось, что она моргнула, сказав нам «спасибо».

Домой мы шли очень веселые. Оставшиеся дни я проводила больше с детьми, чем с учителем. Стало вдруг легко и понятно, что слова должны подтверждаться делами, а сострадание – замечательное человеческое качество, одно из главных.

Эта поездка меня все же кое-чему научила, хотя учитель наш оказался больше теоретиком, чем практиком. Занятия по приезде мы с сыном бросили.

Нет времени. Мы взяли из приюта милого пса, но он, как ребенок, требует много времени и забот.

Если ты меня поцелуешь

Впозапрошлом году весна была особенно ранняя. В конце февраля еще повсюду лежал снег, а в первых числах марта уже было 17 градусов, бабушки у метро продавали подснежники, снег почти сошел и проклюнулась первая свежая травка. Ну, наконец-то!

Я шел домой пешком, отпустив пораньше водителя, который уже вторую неделю работал без выходных, и просто радовался приходу весны.

У меня было прекрасное настроение. Это был один из тех редких моментов, когда приятное чувство разливалось в груди не по какой-то особой причине, не потому, что удалась сделка, или от того, что многообещающе улыбнулась самая красивая девушка из финансового отдела, а просто так. Иногда такое чувство возникает, предвещая что-то хорошее.

Всю субботу я провалялся и даже не проснулся от истеричного колокольного звона, доносившегося из раскрытого окна. Я купил эту квартиру почти два года назад. Когда агент показывал ее, сначала я ничего особенного не приметил, но, выглянув в окно, моментально решил, что покупаю. Вид на золотые купола, чуть прикрытые молодой листвой, сразил меня наповал. А когда раздалось «дзинь-бом, дзинь-бом», я, как ребенок, захлопал в ладоши. И вправду, у кого еще из моих друзей был такой вид из окна? Да ни у кого. И хотя я не особо верующий и вряд ли крещеный (если только бабушка в моем младенчестве тайно от всех меня не покрестила), идея жить ближе к Богу мне приглянулась.

Конечно, я не подумал о том, что по субботам, воскресеньям и церковным праздникам, когда я обычно еще сплю, эти «дзинь-бом, дзинь-бом» будут взрывать мой мозг, так нуждающийся в отдыхе после трудовой недели и бесконечных вечеринок. Иногда меня вполне можно было бы принять за исправного прихожанина, когда в семь утра я шел по направлению к церкви. Но, поклонившись из вежливости златоглавому богатырю, я заворачивал к своему подъезду, поднимался на шестой этаж и заваливался спать.

В ту субботу я даже не спускался за сигаретами, так было лень. А вот в воскресенье проснулся по будильнику «дзинь-бом», надел халат и вышел на балкон, затянувшись сигаретой, подышать свежим весенним воздухом. У церкви припарковался свадебный кортеж. Много раз наблюдал я эту картину. Я курил и смотрел на выходящих из машин нарядных гостей. Невеста была хороша – никакой дешевой пышности и кружев. Узенькое длинное белое платье и белый цветок в темных волосах. Я тогда подумал, что моя невеста должна выглядеть именно так. А жених, чья залысина блестела на солнце, как мне показалось с высоты моего шестого этажа, выглядел гораздо старше.

Никогда раньше я не проявлял такого любопытства, но сейчас почему-то очень захотелось рассмотреть их поближе. Я придумал себе достаточно правдоподобную миссию – поход за сигаретами, и, надев на себя что-то неброское, вышел на улицу. Как же было хорошо! Что ни говори, но когда семьдесят процентов жизни приходятся на зиму, тридцать ждешь с нетерпением. И когда наступает весна, то хочется тут же простить зиме ее неизбежное преимущество.

Я зашел в церковь, кстати, первый раз за все время, пока тут жил. Венчание еще не началось. Я сделал вид, что целенаправленно пришел поставить свечки за здравие и за упокой. Потом присел на лавку помолиться и делал это приблизительно так: «Господи, дай мне рассмотреть невесту, отодвинь чуть левее жениха. Спасибо, Господи. Какая же она сладкая, как конфетка… Нежная, почти прозрачная кожа, теплый взгляд, шелковые волосы… Могу сказать точно – жениху повезло. И где он ее нашел? Почему мне не попадаются такие?»

Я сидел и усердно молился на протяжении всего венчания: «Господи, останови этот процесс, я тут хозяин! Это я тут живу и слышу “дзинь-бом” каждое воскресенье. Эта невеста должна быть моя!» После венчания я вышел вместе со всеми на улицу. Фотограф щелкал молодых.

Всех приглашенных позвали на угощение в стоящий рядом с церковью гостевой домик. Я направился было к выходу, но бойкая женщина в ярко – красном платье вручила мне две тяжелые сумки: «Что же вы? Помогите-ка отнести. Да, да, вон туда! Надежде скажете, тут скатерти и посуда. Салфетки сейчас принесу». Та самая Надежда попросила меня расставить посуду и нарезать хлеб. Не успел я и рта раскрыть, что я тут, мол, посторонний, как мне тут же налили красного вина «за здоровье молодых»!

Невесту звали Маша, жениха – Женя. Надежда позвала помочь разнести блюда с закусками, и я вышел на кухню. В это самое время туда заглянула невеста:

– Вам не сложно будет пригласить отца Василия к нам, а то как-то неудобно…

– Не сложно, – сказал я почти шепотом, – если ты меня поцелуешь.

Она так на меня посмотрела! Никогда не забуду этот взгляд. В нем были и удивление, и восхищение, и растерянность…

– Я пошутил, сейчас схожу за Василием.

В пустой церкви все еще пахло ладаном. Я громко произнес:

– Кто тут Василий?

Ко мне подошел молодой человек в джинсах и рубашке. Без рясы я не узнал в нем священника, проводившего венчание.

– Вам отца Василия?

– Отца, наверное.

– Это я.

Мне стало неловко:

– Простите. Молодожены приглашают вас отпраздновать.

– Спасибо, иду.

Я выпил еще пару бокалов за здоровье молодых, послушал несколько забавных наставлений отца Василия супругам. Гости хохотали, отец Василий, несмотря на свой серьезный статус, был не обделен чувством юмора. Что-то он рассказывал про измены и про посуду, которую не воспрещается бить во время ссор, дабы выпускать негативную энергию.

Потом я решил уйти тихо, по-английски, как и пришел. На залитом солнцем дворе меня окликнули:

– Простите, можно вас на минуточку?

Она поправила белый цветок в волосах, моя чужая невеста:

– Да, да, вас… Вот, возьмите, – и она сунула мне в руку деньги.

– Вы что? С ума сошли?! За что?

– Ну, вы же тут работаете, нам помогали…

– Да я случайно зашел, правда.

Я так расхохотался, что она посмотрела на меня как на умалишенного. Ну и что? К юродивым на Руси всегда относились снисходительно.

– Хорошо, я возьму деньги, только если ты меня поцелуешь.

Я думал, она сразу развернется и уйдет. Но она поцеловала меня нежно в небритую щеку, едва коснувшись губами.

– Постойте… Я вон там живу, видите балкон на шестом этаже? Квартира 19. Заходите в гости, если вдруг поговорить захочется или еще что-нибудь… Чаю попьем… Придете?

Она улыбнулась:

– Нет.

Настроение у меня было превосходное, несмотря на ее «нет».

Наступила весна. Через несколько недель я почти забыл о невесте, как забывают о приятных неожиданностях, лишенных последствий. В субботу днем я готовил себе завтрак из яичницы с беконом. На столе дымилась чашка черного свежесваренного кофе. Вдруг в дверь позвонили.

– Это Маша, ну, помните свадьбу, невеста…

На улице я бы ее не узнал. В белом платье с цветком в волосах она была такая красивая, ей шло быть невестой. А в жизни она походила на множество обычных девушек из толпы: волосы убраны в хвостик, черный плащик, туфельки, старенькая сумочка… Нежная кожа, приятный голос и большие зеленые глаза, вот, пожалуй, и все, что осталось от образа моей идеальной невесты.

– Проходи.

Она вошла, повесила плащик на вешалку.

– Я завтракаю. Кофе будешь?

Мысли заметались, как бы ее вежливо выпроводить?

– Ты же сказала тогда, что не придешь. Обманула?

– Да. В первый и последний раз.

– Ну и как супружеская жизнь?

– Нормально. Мы жили вместе до этого пять лет, и вот… Решили пожениться.

– А тебе лет-то сколько?

– Двадцать восемь.

– А выглядишь на восемнадцать.

Она заулыбалась:

– Да ладно! Смотри, морщинки возле глаз… По-моему, я выгляжу на свой возраст.

Я ел молча. Она молча на меня смотрела. Потом я мыл посуду, не обращая на нее никакого внимания. Она тихо встала. Когда я вошел в комнату, Маша, раздетая, стояла у окна и смотрела на купола церкви.

– Ты с ума сошла?!

– Нет, нисколько.

Что было дальше, я вам не расскажу, только я не понял тогда, зачем она вообще приходила. Удовольствия она не получила. Как только все закончилось, она вскочила с кровати, оделась и ушла не попрощавшись.

Второй раз она появилась через неделю.

– Привет, а я вот шла мимо и решила зайти. Тортик будешь? – и она протянула свежий чизкейк.

– Проходи, только ненадолго, мне скоро уходить, – соврал я.

«Ненадолго» растянулось на полтора дня. О чем мы говорили? Не помню, но время пролетело незаметно. Сначала стемнело, «дзинь-бом», потом закончился чизкейк, закончились сигареты и бутылка вина, «дзинь-бом». Выкатилась на середину неба серебряным блюдцем луна, а потом она спросила:

– Как считаешь, правильно ли я поступила, обвенчавшись с Женей? Ведь я его не люблю нисколечко, и мне его совсем не жаль.

– Значит, неправильно.

– Вот и я так думаю.

С этого дня она стала приходить регулярно, без звонка и предупреждения, по выходным. «Дзинь-бом». Мне нравилась такая спонтанность. Придет ли она следующий раз, я не знал. Маша, в свою очередь, не знала, застанет меня дома или нет. Так прошло полгода.

Иногда я думал, что мы не равноценны в этом союзе, ведь она возвращалась от меня к законному супругу, а я оставался один. Наверное, я ревновал. А в сентябре я уехал на неделю в Испанию. Перед отъездом она зашла ко мне и сказала, что у нее для меня есть чудесная новость: она все рассказала мужу. Он, конечно, был в шоке, но пообещал дать развод.

На следующее утро я улетел в Барселону. В самолете познакомился со стильной симпатичной блондинкой, которая оказалась еще и неглупой. Работала в отделе маркетинга компании «Проктер энд Гэмбл» и летела в Барселону в командировку, а заодно взяла несколько дней отпуска погреться на солнышке. Благодаря ее щебетанию и задорному смеху над моими шутками, полет прошел на удивление быстро.

После ее рабочего дня мы встретились и уже не расставались. Ходили вместе на пляж, съездили в парк «Гуэль» посмотреть на шедевры великого Гауди, ели паэлью на Ла Рамблас. Каталонцы приветствовали нас: ола! И это было так похоже на ее имя – Оля. Время от времени у меня возникали мысли о Маше, но горячие губки моей блондинистой крошки отвлекали от кратковременных угрызений совести. С ней было хорошо.

Чем ближе было возвращение домой, тем чаще я ловил себя на размышлении, кто же из них мне нравится больше? С Машей я всегда чувствовал себя самим собой и никогда не выделывался, но она была все еще замужем. Оля была незамужней, самодостаточной и очень активной в постели.

Мы прилетели вечером и решили переночевать у меня, а утром я пообещал вызвать ей такси. «Дзинь-бом. Дзинь-бом».

– Здорово тут у тебя! Красота. Колокола звенят.

Раздался звонок в дверь. Там стояла Маша в красном плаще и перекладывала торт из одной руки в другую. Дверь я так и не открыл. В следующий раз, когда она придет, я ей все объясню. Но она не пришла. Возможно, увидела стоящую на балконе Олю в моем халате, сладко выпускающую колечки сигаретного дыма к золотым куполам.

С Олей у нас как-то очень стремительно развивались отношения, и через полгода мы решили пожениться. Я выбрал ей платье, узкое, длинное, и настоял, чтобы не было никакой фаты, только цветок в волосах. Решили обвенчаться в нашей церкви.

Середина марта выдалась на редкость теплой. Народу в церкви почти не было, только наши друзья. Долгая церемония прошла спокойно. Когда гости уже направлялись к своим авто, чтобы ехать в ресторан, я подошел к отцу Василию и протянул ему деньги в знак благодарности, так скажем, чаевые.

Он посмотрел на меня внимательно:

– Спасибо. Отдайте их вон той женщине, ей больше нужны, она помогала мне все готовить.

Я поставил свечу у какой-то иконы и подошел к худенькой женщине в длинной бесформенной юбке и в белом платочке и протянул ей деньги. Она повернулась, и я увидел красивое лицо с нежной полупрозрачной кожей. В зеленых глазах играл огонек свечей. Маша…

– Хорошо, я их возьму, если ты меня поцелуешь.