Текст книги "Похищение Европы"

Часть 3
Падшие ангелы затхлого рая

* * *

Патриция пересекла Тибр по мосту Умберто Первого и остановилась на узком тротуаре. Зелёный глаз светофора ехидно подмаргивал ей, призывая не трогаться с места. Действительно, лучше повременить. Вот-вот загорится зелёный для транспорта. Тогда первыми ринутся с места счастливые владельцы скутеров. Бодрая их стая опередит автомобили, унесётся по набережной Тибра в сторону моста Ковуар, подобно стае весенних птах. Следом за скутерами тронутся автомобили.

Гулять по летнему Риму жарко. Если перейти на солнечную сторону улицы, подошвы тут же начинают прилипать к асфальту. А ей ещё нужно добежать по лабиринтам Лацио[27]27
  Лацио – один из районов Рима.


[Закрыть] до Виа дель Корсо. Там, среди прочих, воздвигся над подтаявшим асфальтом серый дом в четыре этажа с высокими окнами. Рядом, бок о бок точно такой же, но свежеоштукатуренный. В первом этаже дома – кафе «Манго» и магазин «Калцедония». Чуть правее двери кафе – кованые ворота с дверцей, ведущие под арку. Под аркой, направо – дверь на лестницу. От этой двери у Патриции есть ключ. Она ещё обольётся потом, поднимаясь на третий этаж – лестницы в доме высокие. Но в апартаментах Джерома царит прохлада. Полотна фламандцев не любят иссушающей жары.

– Алло! – Патриция выхватила из кармашка вибрирующий мобильник. – Джером! Я скоро буду! Я на мосту Умберто! – It’s good![28]28
  Это хорошо! (англ.)


[Закрыть] – пророкотал Джером в ответ.

– Тут так много машин! Сейчас горит зелёный свет и я не могу перебежать через Лунготевере Тор ди Нона[29]29
  Название одной из улиц района Лацио.


[Закрыть]. Зато здесь тень, а потом мне придётся бежать по жаре. Мои сандалии… – трещала Патриция.

– Я выслал за тобой своего человека. Смотри внимательно и увидишь чёрную немецкую машину. Шикарную. Ой, забыл название лейбла!.. На таких любят ездить русские бонзы средней руки. Четыре колечка на радиаторе. Водитель – сущий азиат, но не русский. Он уже где-то неподалёку от тебя!

Джером, так же как Патриция, любил поговорить. Пусть даже и по телефону. Автомобили римлян сигналили друг другу и газовали в унисон их трескотне. Где-то внизу, за парапетом каменной набережной лениво катил свои воды зелёный Тибр. Патрицию не назовёшь дурочкой. Она мигом опознала чёрный «Ауди». Лоснящийся, огромный, он перемещался вдоль кромки тротуара. Дома и кроны каштанов уплывали назад, отражаясь в его лакированных поверхностях. Блики на лобовом стекле не помешали Патриции разглядеть и седую, с черными прядями бороду водителя. В ряду разноцветных, пыльных малолитражек чёрный «Ауди» казался китом в окружении аквариумных рыбок. Выхлоп монстра мощной струёй вырывался из блестящих труб. Знойный воздух Вечного города нипочём не хотел растворять его. Патриция несколько раз звонко чихнула, когда серое облако достигло её ноздрей.

– Вы женщина Джерома? – бородатый водитель «Мерседеса» говорил на итальянском языке с едва заметным акцентом. – Патриция?

Патриция со всем возможным вниманием уставилась на собственное отражение в зеркальных стеклах его очков.

– What?[30]30
  Что? (англ.)


[Закрыть] – растерянно переспросила она.

– Джером – муж? – спросил водитель.

Патриция ответила, но её голосок заглушило отчаянное гудение клаксона синего «Пежо», пристроившегося следом за чёрным монстром.

– Садись. Джером велел доставить, – сказал водитель.

Патриция отрицательно покачала головой.

– Тут пешком восемьсот метров.

– По жаре! – водитель ослепительно улыбнулся.

Парень, управлявший «Пежо», уже выскочил на тротуар.

– Оборзели совсем! – возопил он. – Полон город проклятых мусульман! Скоро нас будут бить шариатские патрули! Куда катится Рим?! Наш город превращается в девятый круг Дантова ада! Паркуются в левом ряду Лунготевере Тор ди Нона! Дикари!

Случайный прохожие слева и справа от Патриции с любопытством рассматривали парня, а он, воодушевлённый всеобщим вниманием, верещал всё громче.

– Да он педик… – задумчиво произнёс старикашка в соломенной панаме.

– Вы не политкорректны, сеньор, – проговорила дородная дама в штапельном платье. – Надо говорить: гей.

Патриция подвинула парня бедром, распахнула заднюю дверцу и погрузилась в прохладное нутро огромного «Мерседеса».

– Поехали. Виа дель Корсо четыреста один… – она на минутку задумалась. – Нет! Четыреста три!

Она видела, как стекло водительской двери поплыло кверху. Тонированная поверхность умерила блеск солнечных лучей, заглушила голоса прохожих и вопли водителя «Пежо». В машине стало ещё прохладней. Водитель приглушил звук магнитолы. Навязчивое мяуканье восточного напева сделалось еле слышным.

– Вам ведь не понравятся наши нашиды… – проговорил он.

Ореховые глаза Патриции время от времени сталкивались с его чарующе синим взглядом в зеркале заднего вида. Она провела ладонью по мягкому ёжику на своей голове. Так продолжалось, пока не пропиликал мобильник. Патриция провела пальчиком по дисплею и прочитала новое сообщение Джерома: «Постарайся присмотреться к водителю. Он может оказаться полезен для нас».

Несколько лёгких прикосновений и её ответ улетел в эфир. Он состоял всего из одного короткого словца: «Уже». Джером прочитал кратчайшее из посланий через несколько секунд после отправки. Джером ждал Патрицию.

Проклятая привычка сутулиться. Увлекаясь, она неизменно забывала об осанке. Вот и теперь она скрючилась на скользкой, кожаной поверхности заднего сидения «Мерседеса» так, что смуглые колени оказались на уровне глаз. Стороннему наблюдателю, которым в данном случае мог быть и водитель, её поза могла бы, теоретически, показаться сексуально привлекательной. Патриция гордилась своими ногами: стройные как колонны дорического ордера, кожа смуглая, глянцевая, идеально гладкая. Патриция считала ноги наиболее привлекательной частью своего тела и всегда выставляла их напоказ, а интеллект, наоборот, приучилась не демонстрировать. Теперь она водила пальцами по дисплею телефона, просматривая корреспонденцию в почтовом ящике, и не спешила заводить разговор с новым работником Джерома. Среди прочего она перечитала и записку, полученную вчера. В электронном послании Джером сообщал ей о приобретении автомобиля представительского класса и новом водителе-афганце, который хоть с виду и диковат, но чрезвычайно услужлив и прекрасно владеет, помимо итальянского, ещё и английским языком. Джером нанял его ещё в Лондоне, но уговорил на время переехать в Рим. Патриция подняла голову. Водитель рассматривал её в зеркало заднего вида. Седая борода, весёленькая шапочка прикрывает коротко стриженую макушку, глаза удивительного холодного синего оттенка – в целом вполне приличный пуштун. Вероятно, давненько живёт в Европе и вполне адаптировался. Конечно, Рим это совсем не Лондон. Здесь больше привержены традиционному христианству. В Италии слишком много католиков и совсем мало атеистов. Неужели этому человеку удаётся сохранить традиционный, присущий культуре его предков, быт? Неужели его жена носит чадру или хиджаб? Да и одна ли у него жена? Надо о чём-нибудь его спросить. Продемонстрировать участие. На каком же языке к нему обращаться?

– You’ve recently been in Rome? How did you get settled? Is the family satisfied with the new conditions of life? You have a big family? Children? Wife… or Wives?[31]31
  Вы ведь недавно в Риме? Как устроились? Семья довольна новыми условиями жизни? У вас большая семья? Дети? Жена… или Жены? (англ.)


[Закрыть]

Он заговорил с ней по-итальянски. Добросовестно и толково ответил на каждый её вопрос.

– Большая ли у меня семья? У моего деда был брат. Их было двое в целом мире. Теперь нас 190 человек.

– Ооо! – Патриция вытянула губы трубочкой. – Вы действительно хорошо говорите по-итальянски. Лучше, чем сеньор Джером.

– Сеньор Джером? – широкие плечи водителя затряслись.

Он смеялся. Передний парктроник пищал. Перед поворотом с Лунготевере Марцио на Виа Томачелли образовалась пробка. Патриция опустила стекло.

– Что там? – спросила она у водителя скутера – молодого импиегато[32]32
  Офисный служащий.


[Закрыть] в блестящем костюме-двойке.

– Скутер врезался в «Фиат». Карабинеры перекрыли движение, – ответил импиегато.

– Что за хрень? – поддержал его коренастый мужик в цветной майке с логотипом известного бренда. Этот оседлал шикарный байк. Алая его макушка была обрамлена волнистыми рыжими лохмами. Нижнюю часть лица, шею и грудь закрывала борода, из которой на приборную панель байка выплескивалась забористая русская брань.

Патриция высунула в окно руку с зажатым в ней телефоном.

– Эй! Дорогушья! Повторитэ! Я включаю диктофон!

– Да пошла ты, шалава! – отозвался байкер в майке и сплюнул на горячий асфальт Лунготевере Марцио.

– My brother was killed by Russians. It was 30 years ago. But I love Russia. One of my brothers lives in Moscow now[33]33
  Мой брат был убит русскими. Это было 30 лет назад. Но я люблю Россию. Один из моих братьев живет в Москве (англ.).


[Закрыть], – проговорил водитель.

– What? Do you understand Russian?[34]34
  Что? Вы понимаете русский язык? (англ.)


[Закрыть] – спохватилась Патриция. Она плюхнулась на прохладную кожу сидения и подняла стекло. – Я изучаю русский мат как социальное явление. Это помимо работы на сеньора Джерома. But this is very difficult work, if it is deprived of communication with the Russians![35]35
  Но это очень трудная работа, если лишен общения с русскими (англ.).


[Закрыть]

Волнуясь, Патриция начинала путаться в известных ей языках.

– I’m an American myself. In Italy I study art and linguistics. Russian mate is just a hobby. For the soul[36]36
  Сама я американка. В Италии изучаю искусствоведение и лингвистику. Русский мат – это просто хобби. Для души (англ.).


[Закрыть]. – лепетала она. – Там всего пять корней! Но какое разнообразие идей и смыслов! Вы простите, что я то на итальянском, то на английском… Вы ведь понимаете меня?

– Russians were led in Afghanistan by stupid idea. Americans are led by evil idea. I don’t like Americans. Nobody likes them[37]37
  Тупые идеи привели в Афганистан россиян. Американцы руководствуются злой идеей. Я не люблю американцев. Никто не любит их (англ.).


[Закрыть].

– Но я…

– У вас красивые колени! Вы показали мне их, сеньора. Я – заметил и оценил.

Он обернулся, демонстрируя ей широчайшую из улыбок, но во взгляде его не было дружелюбия.

– Я – американка, – на всякий случай повторила Патриция. – Но вам, как я понимаю, больше нравятся русские.

Движение на Лунготевере Марцио возобновилось и водителю пришлось сосредоточиться на вождении. Некоторое время Патриция рассматривала узоры на вышитой разноцветными шелками шапочке нового сотрудника Джерома. На Виа Томачелли «Мерседес» разогнался до двадцати миль в час.

– Вы расскажете мне про русских? – поспешно спросила Патриция.

Теперь она спрятала колени и прижалась грудью к спинке водительского сидения.

– Русские солдаты с почтением относились к нашим традициям. Они никогда не заходили на женскую половину дома, – ответил водитель.

Патриция отпрянула.

– Ну же! – водитель улыбнулся ей в зеркало заднего вида. – О чём ещё попросил вас вызнать сеньор Джером?

– Ни о чём. Я сама… просто хочу побольше узнать о русских.

– О да! Я кое-что помню о русских!

– Например?

– К геям русские плохо относятся, потому что у них женщины очень красивые! Один мой брат вторую жену из Киева привёз. Говорит, русские очень заботливые и верные.

– А к американцам?

– О, да! Вы – американка! – водитель снова оскалился. – Один американец, очень хороший человек, объяснил мне, что Америка должна воевать всё время – иначе её оружие не будет продаваться.

– Вы не любите американцев?

– Если бы кто-нибудь – Россия, Китай, Иран – помог нам оружием, мы бы выкинули американцев за один день.

– Мне кажется, вы очень любите свою родину.

– Я не был дома шестнадцать лет, – вздохнул водитель. – Меня зовут Арьян.

«Мерседес» остановился.

– Виа дель Корсо четыреста три, – сказал Арьян.

Патриция выскочила на липкий асфальт.

* * *

В сумрачных апартаментах Джерома было намного прохладней, чем на улице, но всё равно очень душно. Патриция пережила в Риме две зимы, две весны и вот теперь наступило второе лето её жизни в Вечном городе. Но в апартаменты Джерома даже ветреная Римская осень не приносила прохлады. Здесь пахло старыми холстами, тяжелым мужским парфюмом, мебельным клеем и старой бумагой. Сквозь плотные гобеленовые портьеры могло пробиться послеполуденное солнце, но шуму Виа дель Корсо сюда не удавалось проникнуть.

– Бум-бум, – маятник огромных, антикварных часов двигался по своей обычно траектории. – Бум-бум!

Патриция прислушивалась к тишине апартаментов. Очень уж не хотелось искать хозяина в пустынных комнатах. Она отчаянно надеялась застать Джерома одного, без гостей. Семьи-то у него не было. Никого, кроме неё. Просто он слишком поглощён работой и не слышал, как стукнула входная дверь. Прислуга – немолодая и очень некрасивая римлянка – покидала апартаменты Джерома не позже четверти четвертого пополудни. Она-то и впустила Патрицию в квартиру. Значит, Джером должен был услышать, как входная дверь хлопнула дважды. Почему же он не выходит к ней? Потолки в апартаментах были очень высоки. Вероятно, именно это обстоятельство делало гостиную сеньора Джерома такой огромной. Мебели совсем мало: часы, рояль, ломберный столик, этажерка, пара диванов, в простенке между окнами – старинное огромное венецианское зеркало в тяжёлой раме. На стенах там и сям висели полотна в золочёных рамах – мутноватые пейзажи малоизвестных голландцев, портреты бледных дам и кавалеров в буклях. Пожалуй, всё. Из комнаты ведут три двери. В одну из них Патриция вошла. Можно попытаться поискать Джерома за любой из оставшихся двух. Патриция глянула на часы. Она ожидает Джерома уже двадцать минут. Патриция достала из карманчика телефон. Несколько движений большого пальца. Вызов пошел. Рингтон мобильного гаджета заиграл совсем рядом – Джером оставил телефон на фортепьяно. Досада вышибла из пор последнюю влагу.

– Чёрт! Чёрт! Чёрт! – Патриция подпрыгивала, ударяя каблуками в коллекционный паркет.

– Почему ты не прошла в комнаты? – Джером появился в гостиной со своей обычной стремительностью, совершил «круг почёта» вдоль стен, словно желая приветствовать каждый портрет, и остановился возле фортепьяно. Во всё время пробежки Патриция следовала за ним след в след, словно преданный пудель.

Несколько секунд Джером с птичьей внимательностью рассматривал наряд Патриции. Вердикт его, как обычно, сочился ядовитой категоричностью:

– Я говорил тебе: не стоит покупать вещи на распродажах. Не будешь скупиться – станешь совсем-совсем итальянкой.

– Я не хочу становиться совсем-совсем… К тому же…

Патриция остановилась перед высоким зеркалом, погладила ладонью сначала ёжик на голове, потом подол платья. Чем не устраивает Джерома её наряд? Плотный шелк на ещё более плотном льняном чехле. Ручная роспись в технике «батик». Сдержанные цвета. Патриция смотрела в зеркало. Поверхность его была такой же мутной, как взор пожилого человека. Да, лучше смотреть на отражение Джерома, чем на него самого. Внешность её начальника можно описать одним словом: никакой. Растянутая майка невнятного серо-коричневого цвета, тёртые-драные светло серые джинсы, кеды на босу ногу, пепельно-серый ёжик на голове и точно такой же – на щеках и подбородке. На носу – тонкая, проволочная оправа. Стекла очков с собирающим эффектом – у Джерома значительная дальнозоркость. Поэтому блеклые глаза его кажутся слишком уж большими. Рост у Джерома – средний. Телосложение – жилистое. Джером очень подвижен и весьма похож на пропущенного через мясорубку мультяшного персонажа.

– Ну?! – требовательно спросил Джером.

– Что? Ну да! Я познакомилась с твоим водителем. Он действительно афганец и ненавидит нас, американцев.

– Тебя не должно это смущать. Пуштуны ненавидят всех. Мне не нужен водитель. Тебе известно – я привык перемещаться пешком или городским транспортом. В конце концов, всегда можно вызвать такси. Только русские вельможи разводят вокруг себя этот помпезный шик. Но мы не таковы!

– Мы не таковы! – эхом отозвалась Патриция. – Тебя интересуют Сирийские музеи?

– Интересуют ли меня музеи Сирии? – Джером всплеснул руками. – Да они разорены дотла! Всё или утрачено вследствие разрушения или благополучно осело в частных запасниках! Но! Есть одна очень ценная вещь, которая исчезнув, пока нигде не всплыла.

Джером схватил со стола планшет, принялся листать.

– Вот! Смотри! – он протянул гаджет Патриции.

– Семя Вавилона. Хранится…

– Хранилось! – прервал Патрицию Джером. – Музей разрушен! Дотла! Дотла!

Он бегал по комнате и в мутной глади зеркала попеременно отражались то его искаженное волнением лицо, то искривленная сколиозом спина. Монитор планшета «заснул» и Патриция не решилась прикоснуться к нему.

– Стоит ли так волноваться? Может быть, артефакт похоронен под руинами музея…

– Нет!

– Может быть, следует организовать экспедицию. Кажется… мне помнится… я слышала… в Алеппо больше не стреляют? Мы могли бы… Я! Я могла бы покопаться в руинах музея!..

– Нет! – Джером обернулся к ней. Зубы его выбивали отчётливую дробь. – Ты не понимаешь главного: я хорошо знал и самого Варду и его брата Одишо. Наверное, многое не удалось спасти. Но артефакт! Но Семя Вавилона! Варда скорее умер бы сам, но не дал бы погибнуть Царю Царей! Я выцепил этого пуштуна в Лондоне. Он там работал таксистом. Нанял. Перекупил за хорошие деньги. Перевёз в Рим…

Джером волновался. Хватал и снова ронял на крышку фортепьяно гаджет. Руки его заметно тряслись. Наконец он смог совладать с электронным устройством и сунул под нос Патриции монитор. Фотография была довольно чёткой.

– Это Семя Вавилона. Артефакт, хранившийся…

– Да! Я знаю! – рявкнул Джером. Он всё ещё волновался.

– Как им мог завладеть водитель такси? Он и сейчас у этого… как его…

Джером водил пальцами по монитору устройства. Наконец перед глазами Патриции возникла новая картинка. На ней был изображён худенький мальчик, светловолосый и ясноглазый. Одетый в приличную, но давно не стираную одежду, он сидел среди россыпи разноцветных подушек.

– Ну и что. Мальчишка. Араб? Пуштун?

– Нет!

Джером провел пальцами по изображению. Фокус картинки сместился. Стали видны подбородок и распахнутый ворот сорочки ребенка. На белой груди мальчика теперь стало возможным разглядеть продолговатую подвеску на золотой цепи. Патриция смотрели на изображение. Джером таращился на Патрицию.

– Поняла? Ты поняла? – приговаривал он.

– Семя Вавилона. Царь Царей и его кот. Ты, помнится, говорил мне, что этот артефакт обладает волшебными свойствами…

Патриция смотрела на изображение, но она знала: Джером сейчас кивает в такт её словам. Так он делал всегда.

– Эти… хм… картинки я скачал с телефона обычного лондонского таксиста. Семя Вавилона не погибло! И Арьян может знать, где оно сейчас! Я потратил деньги на дорогой автомобиль, чтобы получить возможность нанять соответствующего водителя. Подбери ключи к этому человеку. Влезь в душу. Ты умеешь. Он уже рассказал тебе кое-что о своей семье, так? Так! – Джером стучал ногтём по дисплею гаджета. – Кто-то из его братьев воевал или по сей день воюет в Пальмире или в Алеппо. Надо выяснить место нахождения этого человека.

Патриция смотрела в блеклые, многократно увеличенные стеклами очков глаза Джерома. Похоже, он был вполне искренен сейчас.

– Но почему же ты не сам, Джером!..

– Я уже говорил: пушту ненавидят всех. Но геев – более остальных. Ну а к тебе, – он немного помолчал, словно подбирая слова. – Теоретически, тебя он может принять за женщину. Хотя… Но у меня-то уж точно нет ни единого шанса.

* * *

Женщина стояла рядом с водительской дверью босиком. В правой руке она держала сумочку. В левой – обе туфельки. У одной из них отломан каблук. Она беспокойно переминалась с ноги на ногу – наверное, разогретые камни тротуара обжигали ей пятки. Лучи послеполуденного солнышка золотили забавный ёжик на её макушке. Из-под подола слишком короткого, цветного платья торчали ровные, гладкие, жилистые ноги. Нет, пожалуй, она не слишком нравилась Арьяну. Но она не уходила, выжидающе рассматривая стёкла его очков.

– Я отопру, – она указала на кованые, крашеные в тёмно-зелёный цвет ворота. – И вы сможете запарковать машину во дворе.

– Зачем?

– Хочу подняться с вами наверх.

– В мою «нору»?

– Да!

– Зачем?

Женщина молчала. Арьян рассматривал её. Грустно и одиноко, наверное, бедняжке. По виду она больше походит на изголодавшегося бродягу, гонимого, безродного, утратившего способность заботиться о семье. Да и само понятие «семья» для неё, скорее всего, вычитанный из книг старомодный термин. По сути она, как и большинство тех, кто населяет европейские города – никчёмное, озабоченное лишь собственными фобиями, дикое существо. Учебное пособие для модных психоаналитиков. Любые божества для неё всего лишь изображения и изваяния, хранящиеся в запасниках музеев или арт-объекты в лавке антиквара или в витрине вернисажа. Да. Такие любят глазеть на картины и изваяния. Умеют нажимать на кнопки. Их вселенная рациональна. Есть вера в знания, которые приводят в движение их убийственные машины, но и эти знания однобоки и неполны.

– Нет более несчастного в этом и том мире человека, чем тот, кто не соблюдает этику почитания Аллаха! – тихо проговорил Арьян на языке пушту.

– Я на минутку, – она сделала вид, что смущена и, наконец, прекратила рассматривать своё отражение в стёклах его очков.

Совокупляться с такой женщиной – страшный грех. Но она ведь что-то хочет от него. Зачем-то навязывается. Не боится. Не брезгует. Ею движет корысть, но не вожделение.

– Ты чем-то похожа на старшего сына моей третьей жены, – Арьян оскалился. Она подпрыгнула, словно асфальт, на котором она стояла, внезапно сделался ещё горячее.

– Афият – вдова моего дальнего родственника, – как ни в чём ни бывало продолжал Арьян. – У неё уже было трое сыновей, когда я взял её в свой дом. Старший из сыновей Афият – очень похож на тебя. Он работает официантом в пабе. Впрочем, теперь у Афият уже четверо сыновей и она…

Женщина не стала дослушивать его речь. Кинулась к воротам, быстренько открыла замок. Арьян наблюдал, как двигаются мускулы на её спине, когда она управлялась с воротами.

– Девочка-мальчик, – проговорил он на итальянском языке.

Потом он ещё несколько раз повторил эту мантру на каждом из известных ему европейских языков. А потом и на языке дари, и на пушту. А ещё через пару минут он ловко запарковал огромный «Мерседес» в узеньком дворике и выбрался наружу. Девочка-мальчик выжидательно смотрела на него. Нет, она не была блудницей и ровно ничем не напоминала сладострастную гурию из арабских сказок. Но она чего-то хотела от Арьяна. Зачем-то он ей понадобился. Третью неделю он живёт в Риме один, без семьи. А Мариам, и Замина, и Афият, и дети – все остались в Лондоне. Но совокупляться с бритой бабой? Докатиться да такой крайности? Всецело поддаться обычаям европейцев? Нет! Страшнее такого греха только богохульство. Арьян сглотнул горький ком.

Мариам помнит ручьи и пастбища Нангархара. В Лондоне ей душно. Ноги её отекают и болят. Замина намного моложе Мариам и она суть её ноги. Вдвоём им и не скучно, и легко вести дом и заниматься детьми. А Афият все жалеют, кроме Мариам.

– Твоему хозяину зачем-то нужно, чтобы ты обольстила меня, – сказал Арьян.

– Нет! И Джером мне не хозяин.

– Ты знаешь язык пушту?

Она осеклась.

– Мы сейчас на нём говорим, – ехидно заметил Арьян.

– Хорошо! – она подняла вверх и показала ему обе ладони. Этим жестом американцы демонстрируют свою лояльность.

Арьян рассмеялся.

– Я говорю на всех языках востока. Арабский, пушту, фарси, идиш. В том числе и на «мёртвых». Я специализируюсь на предметах искусства, изготовленных в Передней Азии в период…

– Не надо! Остановись! – Арьян скопировал её жест. – Пойдём, посмотришь мою «нору». Посмотрим вместе телевизор. Пива и вина я не пью. А насчёт остального… Для меня что ты, что твой Джером… Ха-ха-ха!

* * *

Арьян нажал на кнопку пульта. Экран ожил. Беловолосая женщина с неподвижным лицом безупречно артикулировала на вполне понятном языке. Английский или итальянский? Арьян путался в языках европейских народов. Затхлый, сытый мирок. Идеально гладкие дороги, ухоженные городишки, разряженные в пух и прах старухи и волочащиеся следом за ними старики. На лицах идеально отработанные фарфоровые улыбки. Если ты упадешь или нечаянно обольешься колой они посмеются над тобой. Если ты захочешь кого-то убить – они не станут сопротивляться. Они дисциплинированны. Они позвонят в полицию. Вот и эта женщина, похожая на оживший восковой манекен, идеально поставленным голосом на итальянском языке зачитывает новости. Что-то нехорошее произошло в одном из германских городишек. На лице её время от времени мелькает фальшивая скорбь.

– Совершено нападение на дом военнослужащего. В ноябре прошлого года Генрих Шульц завербовался в одной из подразделений…

Арьян задумчиво смотрел на экран телевизора. Картинки быстро сменяли одна другую. Вот тихая улочка, затенённая кронами широколиственных дерев. В горах и долинах родного Нанганхара такие деревья не растут. Но в Европе полно всяких деревьев. Арьян не стал утруждать себя запоминанием их названий. На тихой улочке городка – кажется, это действительно Германия, а может быть, и Швеция, Аллах их разберёт! – нет ни одной припаркованной машины. Совсем не то, что в Риме или Лондоне. Тут на тротуарах не протолкнуться – всё заставлено скутерами и малолитражками. Вот на экране возникло скорбное лицо седого старика. Борода у немца седая, как у Арьяна, но немец намного старше. Северные люди начинают седеть позже южных. Лица их долго остаются гладкими, зато на светлой их коже заметней старческие пятна. Под глазами у старика набрякли тяжелые, все в красных прожилках, мешки. Глаза его слезятся то ли от горя, то ли от хвори. Он сбивчиво рассказывает о сыне, который будто бы отправился служить волонтёром в миссию «Красного креста» и сгинул где-то под Алеппо. Старик говорил на немецком языке, а переводчик синхронно и добросовестно переводил его речь на итальянский.

– Его телефон не отвечал на звонки, – говорил старик. – Мы звонили день и ночь. Старуха чуть с ума не сошла… А потом он вдруг позвонил сам.

Старик шумно высморкался. Нарядная корреспондентка не успела унести в сторону трубу микрофона и весь мир услышал фырканье и сопение старого немца.

– Что сказал ваш сын?

– Не знаю! Он бормотал что-то на английском языке. Я не понял ни слова. Проклятые островитяне! Кто поймёт их язык?

– Ваш сын хорошо говорил на английском языке? – спросила корреспондентка.

– Куда там! Нет!

Стало очевидно – старик плачет. Последние его слова были переведены криво, но Арьян понял их смысл по-своему, правильно:

– В армии Затычки все говорят только на английском и все кое-как – так говаривал мой сын.

Мысли путались. Скучный голос телеведущей, звон и жужжание, доносившиеся с кухни, – всё усыпляло его. На экране мелькали разорённые комнаты, оплавленные занавески. Среди прочего и широкое супружеское ложе, залитое чем-то красным и пожилая, полная женщина на нём. Белые её волосы тоже перепачканы красным. За кадром сбивчивая речь пострадавшего немца. Он перечисляет свои утраты, в том числе и почти новый автомобиль марки «Форд». Арьян и уснул бы, пожалуй, если б не мелькнувшее на экране знакомое лицо. Узкое, костистое, глаза большие, выразительные. В волосах ни одной серебряной нити. Мать всегда говорила, что Шерали Хан больше других её внуков походит на деда.

– Шерали Хан!!! – завопил Арьян. – Ты?!! Ооо!!!

Он вскочил с места, принялся нажимать кнопки на пульте. Картинки стали сменять одна другую ещё быстрее. Беловолосая дикторша, старый немец и хорошенькая корреспондентка немецкого ТВ совсем пропали, зато появилась бритая наголо девочка-мальчик – прибежала из кухни на его крик.

– Что случилось? – спросила она.

– Я видел там племянника! – Арьян ткнул волосатым пальцем в экран телевизора. – Шерали Хана показали по одному из новостных каналов. Он в Германии.

Девочка-мальчик быстро вытерла руки бумажным полотенцем. Она умела добывать информацию. Прошло не более получаса и в интернет-архиве одного из новостных каналов они нашли требуемую телепередачу.

– Вашего племянника ищет германская полиция, – проговорила девочка-мальчик, просмотрев передачу до конца.

– Он хороший, – заверил её Арьян.

А девочка-мальчик рассматривала стоп-кадр с фотороботом Шерали Хана. Рассматривала взглядом внимательным, оценивающим, как у кобры. Кончик языка её при этом скользил по губам, придавая ещё большее сходство со змеёй.

– Bell’uomo[38]38
  Красивый мужчина (итал.).


[Закрыть], – сказала она после паузы и добавила уже на английском языке:

– Жалко, что попусту пропадёт ещё одна жизнь. Вы уверены, это действительно ваш племянник? Пожалуй, он похож на поэта. Глаза любующегося на луну волка. Вот-вот завоет… Ууу!

Она растянула губы в улыбке. Улыбаясь, девочка-мальчик никогда не показывала зубов, отчего улыбка её казалась искусственной. А вот теперь она украдкой глянула на Арьяна. Хочет узнать, не разозлился ли. Такая всё замечает, для любой, самой ничтожной информации в её бритой голове отведена своя полочка. Она всё слышит, всё обдумывает и всегда достигает своих целей. Срок их знакомству – всего пара недель, а она уж сумела проникнуть в его нору. Нашла же повод! Слава Аллаху, ни одна из его жён не владеет никакими иными языками, кроме арабского! Хвала Всевышнему, ни одна из них и не мечтает о занятиях коммерцией. Нет, девочка-мальчик конечно не пригодна для семейной жизни, для рождения детей и прочих житейских нужд правоверного мусульманина. Не годится она и для увеселительных затей – слишком уж умна. Вон как быстро управилась с поисками нужной телепередачи, с какой проницательностью рассматривала полицейский фоторобот. Наверняка крепко запомнила лицо Шерали Хана. Она явно заинтересована. Может быть, её удастся использовать, как инструмент спасения племянника? А парня действительно надо спасать, иначе ему не миновать тюрьмы.

– Волк, голодный и дикий бегает по мирным пастбищам европейских асфальтированных деревень! – воскликнула Патриция. – Ты имеешь связь с ним?

Последний вопрос, заданный робким, срывающимся голоском, на самом деле являлся истинной целью её прихода. Вот почему она так стремилась пролезть в его «нору»!

– Что тебе нужно от него? Он просто солдат, – осторожно ответил Арьян.

– Нет, не он! – она явно волновалась. – Он был в Алеппо… Сейчас все антикварные лавки и в Риме, и Лондоне наводнены военной добычей…

– Награбленным.

– Мы спасаем музейные ценности!

– А я спасаю свою родню.

– Джером поможет вашему родственнику. Как вы поддерживаете связь?

– Не скажу!

– Вы не верите мне?

– Не скажу!

Он схватил Патрицию в охапку и поволок к двери.

– Проклятые американцы! Считают, что скупили весь мир. А кого не купили – на того бросят бомбы…

– Я хочу помочь вашему родственнику…

Девочка-мальчик решила не сопротивляться и зажмурила глаза. Конечно, она надеялась, что прикосновения к её телу изменят настрой Арьяна. Он живёт один в Риме уже несколько недель – так она рассуждает. А она очень красива, у неё длинные ноги – так она рассуждает. А ещё она умна, может трепаться на нескольких языках – так она рассуждает. Арьян крепче сжал жилистое тельце. Какая же гадость! Ничего, кроме мускулов и костей. Пожалуй, она довольно сильна и ловка, и могла бы попытаться вырваться. Зачем же она прижимается лицом к его шее? Зачем зажмурила глаза? Надеется пробудить в нём вожделение? Арьян ярился. Волнение мешало справиться с дверным замком. Наконец, дверь на лестничную площадку распахнулась. Последнее усилие и его руки свободны. Всё!