Текст книги "Похищение Европы"

– Изобилие, – радостно подсказала Надя.

Официант помог Наде снять мокрую куртку и усадил на софу, рядом с ним.

– Как говорят русские? – Шурали пощелкал бледными пальцами, а она рассматривала его отросшую за время разлуки бороду. – Последний… крайний… в последний раз…

– Напоследок?

– Да!

– Пируем напоследок?

– Точно! Я лучше узнал… развил… выучил… наша с тобой переписка…

– Ты совершенствовался в русском языке во время нашей переписки? Так?

– Да! Теперь я не только говорю! Я пишу! Я читаю! Свободно!

В его голосе звучала неподдельная радость, но глаза оставались печальными. Увидит ли она его когда-нибудь счастливым? Шурали обнял её левой рукой, не выпуская из правой филигранный серебряный прибор. Надя смотрела на женщину за соседним столом. Одежды из тонкой, струящейся шерсти, тонкое лицо в обрамлении шёлкового хиджаба. Она кормила с ложки ребёнка – кучерявого, подвижного мальчика. Что ж, и у тех, кто носит хиджаб, есть какая-то жизнь.

– Ты хотел бы, чтобы я носила хиджаб?

– Нет!

– Потом, после войны?

Он обнял её крепче, спрятал лицо в её волосах, но это искреннее объятие было недолгим. Подошедший официант подал ей кутабы, кофе и воду.

– Потом, после войны, – настаивала Надя. – Хочешь?

– Война не кончится, – на этот раз он посмотрел на неё с состраданием. – Для нас с тобой она не кончится никогда.

– Хорошо! – Надя глубоко вздохнула. – Пусть! Я согласна! Не стану надевать хиджаб.

– У меня был друг – Ибрагим Абдула, – сказал Шурали. – Он был такой же, как ты. Он меня многому научил. А я научу тебя быть настоящим солдатом.

– Я буду стараться, – заверила его Надя. – Буду Ибрагимом Абдулой.

Хохот его слишком походил на тявканье Люлька. У Нади сжалось сердце.

– Мы скоро уедем из Стамбула?

– Да. Завтра. Поедем на юг к «сельским стражам».

– Мы будем жить в деревне?

– Счастливо!

Он достал из-за ворота рубахи и показал медальон с изображением грозного царя, восседавшего с котом на коленях.

– Медальон Ияри! – воскликнула Надя.

– Дэв Ияри отправится с нами!

Он снова засмеялся. Наступал вечер. На минаретах огромного города запели муэдзины, призывая правоверных на молитву. Пришло ответное сообщение от Софии:

«В Несебре делать нечего. Я буду поступать в военный университет. В Тырнове набирают женские группы. Учиться всего два года. У меня ведь уже есть первое образование».

Официант подал чай для Нади и кальян для Шурали. Кто-то включил огромную панель, висевшую на стене прямо напротив них. Красивая телеведущая-турчанка почему-то начала выпуск новостей с криминальных событий Лондона. Надя читала бегущую строку титров. Там говорилось, что неделю назад в собственном особняке на окраине Лондона скончался известный коллекционер и антиквар Джером Шляйхер. Погибший проживал в особняке один, имел приходящую прислугу, из-за чего и был обнаружен лишь через несколько дней после кончины. Причины смерти Джерома Шляйхера не разглашаются, но на теле коллекционера найдены следы насилия. Перед глазами Нади мелькали тенистые пруды, серые стены, увитые ярко-зелёным плющом, и плачущая, коротко стриженная женщина с некрасивым мальчишеским лицом.

– Надо же, ещё один гей умер, – хмыкнул Шурали. – Видимо, дэв Ияри не захотел помогать ему. А Патриция плачет. Её жалко. Но ничего! Она скоро утешится. Эта женщина не умеет быть безутешной.

– Ты знаешь этих людей? – встрепенулась Надюша.

Её чайник уже опустел. В кафе становилось душно от кальянного дыма.

– Пойдём, поищем себе местечко на краю света, – ответил Шурали. – Этот мир становится слишком тесен.