Текст книги "Похищение Европы"

Она хорошо говорила на болгарском языке. Ни разу не сбилась на русскую речь. Но женщина говорила слишком громко и посетители кафе стали оборачиваться – они стояли посреди кафе, между столиками. Кто-то поднялся с места и заинтересованно прислушивался к разговору. Кто-то принялся обсуждать происходящее:

– Something happened not far from the border. Again, the problem of refugees. There are dead and wounded[66]66
  Что-то случилось неподалеку от границы. Опять проблемы с беженцами. Есть убитые и раненые. (англ.).


[Закрыть]…

– Пройдёмте со мной! – Момчил схватил её за руку и потащил в каптёрку.

– Спас всё время говорил, что я задаю слишком много вопросов. И вот я осталась… старые и малые…

Момчил плотно прикрыл дверь. Он попытался не пустить желтого пса внутрь, но тот сумел протиснуться. Момчил обернулся к женщине.

– Наталья? – строго спросил он.

– Да…

– А нельзя было собаку оставить дома?

Она помотала головой. Дьявол разберёт этих русских!

– СМС-ка пришла ночью, – она тискала дрожащими руками смартфон, но никак не могла совладать с электронным устройством.

Момчил нацепил очки и уставился на монитор.

– Вы не умеете читать по-русски? – спросила женщина.

– Успокойтесь. Я умею читать по-русски. Экран бликует. Дайте мне его. Дайте!

Текст был набран аккуратно, с учётом регистра. Все знаки препинания – на месте. Момчил читал, по обыкновению шлепая губами.

«Прошедшая ночь была ужасной. Все демоны навалились на меня. И истязали. И мучили. Сегодня ночью всё повторилось. Но я дожила до рассвета. Настанет ли для меня новая ночь?»

Он поднял глаза на женщину:

– Это всё?

– Нет, была ещё одна…

Она попыталась забрать у него телефон. Хотела показать Момчилу предыдущую СМСку, но тот отстранил руку женщины и всё сделал сам.

«Постелью моей будет земля она приютит меня и накроет меня вокруг меня будут соседствовать истлевшие кости весь мир останется снаружи могила похожа на ночь в которой меня ждет наказание свет осветил мою прошлую жизнь в которой я забывала про смерть».[67]67
  Текст песни Мишари Аль-Арада.


[Закрыть]

– Это писала ваша дочь? – спросил Момчил.

– Это пришло с её телефона. Но я не верю, что писала она.

– Почему?

– Это не моя дочь писала!!! – голос женщины сорвался на крик. – Она не могла такого написать!!! Это не она!!! Я знаю, знаю какая она!!!

– Тише, тише! – он протянул руку и погладил её по бледной, сухой щеке. – А позвонить и просто спросить?

– Я звонила, – сказала она тихо, устав от собственной паники. – Но абоненты недоступны. Ни Лазарь, ни Надя, ни София. Никто! А Спас просто не отвечает. Длинные гудки!!! Я чуть не умерла сегодня ночью. Моя дочь две ночи не ночевала дома и она не отвечает на звонки. Раньше она так никогда не делала!

– Что ж, когда-то наши дети взрослеют…

Момчил попробовал сам вызвать абонента под именем «Дочка». Холодный голос сообщил ему из динамика стандартную фразу: «Абонент недоступен». Женщина смотрела на него с надеждой, но он, Момчил, никогда не оправдывал дамских чаяний. Совсем другое дело Люб. Момчил схватил с подоконника собственный мобильник и сразу залез в меню быстрого доступа. Любомир ответил быстро, но голос показался Момчилу слишком уж взволнованным:

– Что тебе, дружище? Я занят!

– Тут дама одна волнуется…

– Оставь даму в покое. Нам не до дам. Приезжай лучше сюда.

В динамике мобильника слышались треск и крики.

– Погоди, Люб. Тут дама. Знакомая Спаса. Вернее, его соседка…

– Я сестра Лазаря Трендафилова, – женщина с мольбой смотрела на него.

– Очень плохо! – рявкнул Момчил. – Ваш Лазарь – бездельник. Два дня не выходит на работу!

Женщина, наконец, заплакала. Так-то оно лучше. Может быть, паника вытечет слезами и она хоть немного успокоится.

– Приезжай. Мы у рва в районе Галямо-Буково. Ну знаешь, где дом старого Ивана, – ревел мобильник.

– Ивана?

– Ивана Чавдарова, тупица!

Момчил всегда считал, что поворачиваться к дамам спиной по меньшей мере не вежливо, но он больше не в силах смотреть на лицо этой женщины. Стена, ряды полок, уставленные разномастными бутылками, – куда более приемлемое зрелище во время такого нервного разговора. Но зеркало! Справа от стеллажа стоял старый трельяж. Плоскости зеркал отражали лицо женщины. Время от времени Момчил мог видеть и желтого пса, который шарил по каптёрке. Неужели мышей наладился ловить?

– Повтори ещё раз, Люб. Только спокойно.

Ответом ему стал громкий, трескающий звук – автоматная очередь.

– Что там происходит?! – потеряв самообладание прокричал Момчил.

– Заложники! Вот что происходит! Дед Чавдаров убит! В его усадьбе двое бандитов с заложниками. Две девушки. Внучка Чавдарова и ещё одна…

– Что?!!! Дочь Спаса взяли в заложники?!!

– Да!!! И с ней ещё одна девушка! Наташа! Нет! Надьюша! Эй, как фамилия второй заложницы?!!

Ответом Любу стала длинная автоматная очередь. Звук оказался громким. Момчил отвёл от уха руку, сжимавшую электронный дивайс.

– Стреляют? – спросила женщина.

– Нет, что вы!

Момчил почувствовал, как рубаха на его спине напитывается влагой и липнет к телу. Ай, не хорошие дела!

– Вы спросите у неё… у этой вашей Любы… спросите, не знает ли она фамилию русской заложницы.

– Не знает!

– Спросите её!!! – закричала женщина. Бутылки на стеллажах ответили ей мелодичным звоном.

– Любо! – сказал Момчил в микрофон мобильника.

– Слышу! – сказали на том конце. – Это её мать. Не иначе.

– Чья?

– Надежды Андрюшиной. Это подружка Софии. Так?

– То так…

Момчил украдкой глянул на трельяж. Ай-яй! Дьявол! Сатана его попутал! Лишил осмотрительности! Теперь хоть приседай, хоть лезь под подоконник – по другому никак не спрятаться от глаз этой женщины. Троекратно отражаясь в зеркальных поверхностях, они смотрят на него с надеждой.

– Момчил! Где ты!

Его искали в кафе. Надо работать. Скоро настанет время позднего завтрака, а там и обед.

– Я поеду туда. Немедленно!

– Насколько я понимаю, Спас был против вашего приезда туда в настоящий момент.

– А вы?

– Момчил! – снова позвали из кафе. По коридорчику застучали шаги. Открывались и закрывались двери соседних помещений. Его искали.

– Вы будете мешать там. Верьте слову! – он приоткрыл дверь, пёс шмыгнул наружу и сразу началась кутерьма. Что-то с грохотом упало.

– Дьявол! – взревел Момчил. – Ваша собака! Это за Средецем. Ехать в сторону Галямо-Буково. Почти у самой границы. Вы всё равно заблудитесь и будет только хуже.

– Я двадцать лет ездила по Москве. А в лесу уж как-нибудь!.. – лицо её оживилось. Она выскочила в коридор следом за своей собакой.

Момчил видел мельком, как она отъезжала. Часа через полтора выдался пятиминутный перерыв. Налив себе чашку крепчайшего кофе, Момчил решился позвонить Спасу. Чавдаров ответил сразу, будто специально ждал его звонка.

– Чего тебе, толстый? – услышал Момчил и успокоился.

– Была твоя баба.

– Которая из них?

Он всё ещё мог шутить.

– В Несебре осталась только одна из них и зовут её Наташа.

– Не шути так, – отозвался Спас.

– Насколько я разбираюсь в бабах…

– Ты в них не разбираешься совсем…

– Думаю, она поехала к тебе.

– Ты не думай, молодой. Ты мой тарелки.

– Она поехала к тебе.

– Это должно было случиться.

– Я сказал куда ехать. Но она и без меня нашла бы дорогу!

– Ты всегда был идиотом, молодой. Пока!

– Погоди! Вам нужна помощь?

– Теодор здесь.

– Я могу приехать ночью.

– Теодор здесь, а пушечное мясо нам не нужно.

* * *

Надя заметила – когда Шурали кормил её с руки, он и сам ел, но понемногу, словно пища казалась ему совсем невкусной. Он мало спал и подолгу молился – возносил хвалы своему Богу, но никогда ни о чём не просил. Шурали снимал посиневшие запястья Нади и выкладывал фотографии в Твиттер. – Зачем ты делаешь это? – спросила Надя. – Твоя мать и брат читают твой Твиттер, – отвечал Шурали. – Они очень испугаются.

– Им уже страшно. Они придут тебя спасти. И тогда я попрошу у них Семя Вавилона в обмен на тебя. – Но почему ты не пришёл и не попросил просто, по-человечески? – Я поступаю по-человечески. Меняю одну ценность на другую.

Он предпочитал вовсе на неё не смотреть. Слишком увлечённый социальными сетями, он будто переставал слышать её голос. – Моя семья очень напугана сейчас. Ты поступаешь жестоко.

– Нет, – он, наконец, поднялся глаза и уставился на неё всё с той же волчьей печалью. – Я поступаю справедливо. Страх – лучший мотив к действию.

С Арьяном он беседовал на арабском языке. Порой они выходили на кухню. Надя слышала тихое бормотание – они молились вместе. Иногда ей удавалось уснуть. Снились боль и печальные глаза Шурали. И ещё – семья. Мать – сходит с ума от беспокойства, а Григорий ходит за ней по пятам и стонет, и ноет, и требует внимания. Дед с тоской смотрит на море. У него болит сердце. Бабушка не покидает постели. Что же будет дальше?

Когда он возвращался, она снова приступала к нему с расспросами: – Кто беспокоится о тебе? – размыкая веки, спросила Надя. – Никто, – был ответ. – Но твоя мать…

– Наши женщины рожают воинов и других женщин, – ответил Шурали. – Моя мать родила не одного хорошего воина. Ей не о чем беспокоится. Он поежился, будто замёрз.

– Здесь не с кем воевать, – Надя говорила, стараясь не замечать гневных взглядов Софии. – Болгария – мирная страна.

– Мира нет. Везде война. Мне нужно Семя Вавилона. Быстро. Я должен доставить его в Рим…Лондон… Куда скажут. Быстро. Скоро и там будет война. Там, где воины – там и война.

Что-то ударило в стену. С верхней полки на пол ссыпался мелкий металлический хлам.

– Что это? Взрыв? – Надя попыталась изменить позу, но боль в запястьях остановила её.

– Нет. Кто-то ударил в стену.

За стеной Арьян на английском языке выкрикивал проклятья, слышался топот множества ног. Время от времени стену сотрясали новые удары.

– Что это? – снова спросила Надя.

Шурали выскочил из чулана.

Он вернулся очень скоро. Лицо его напоминало маску воинственного божества из тех, что мать находила в антикварных лавках Кейптауна, только светлее. Он молча и с ненавистью уставился на Софию. Та засмеялась.

– Что случилось? – спросила Надя.

– Лошади деда учинили настоящий разгром, – сказала дочь Спаса. – Жаль, сам Иван этого не увидит.

– Где он? – спросила Надя.

София старалась на неё не смотреть. Что-то скрывалось за её демонстративным, ленивым равнодушием? Презрение или хуже того… Наде стало стыдно. Уже много, слишком много часов она не замечала подруги, а та сидела тихо в своём углу, завесив лицо волосами.

– Твой любовник убил его, – сказала София. – Распорол живот. Я не хотела тебя пугать. Тем более – ты, кажется, влюблена?

Надя уставилась на Шурали. А тот так же избегал её взгляда, делая вид, что всецело занят распутыванием кусока проволоки.

– Я по-другому не умею, – проговорил он. – Старик был опасен.

София изловчилась и пнула Шурали по колену.

– Вот так! Это за деда! – крикнула она.

Она согнулась пополам, давясь хохотом и плачем. Тогда-то Шурали и ударил её первый раз. Ударил мимоходом, почти без замаха, но она тряпичной куклой повисла на своём крюке, открывала и закрывала глаза, но больше не смеялась и не плакала.

– Зачем ты вернулась? – простонала Надюша. – София!!!

Арьян ворвался в чулан. Его полное лицо исказили злоба и страх, отчего оно сделалось очень некрасивым. Он что-то кричал о лошадях деда. О своём страхе, о невозможности выйти из дома, о взбесившихся животных, которые носятся по двору. Так Надя узнала, что может понимать арабскую речь. Арьян кричал. Шурали стегал Софию куском проволоки. Стена дома содрогалась под ударами копыт.

– Ты же обещал, что отпустишь нас! – кричала Надя.

– Молчи! – и Шурали снова наотмашь ударил Софию.

– Я люблю тебя!

Теперь засмеялся Шурали.

– Bay as it should. Then we show her father. Let povolnuetsya[68]68
  Бей как следует. Потом мы покажем её отцу. Пусть поволнуется (англ.).


[Закрыть], – командовал Арьян и Шурали ударил ещё раз, умело с оттяжкой.

– Я ненавижу тебя! – взвизгнула Надя.

– Хорошо! – оскалился Шурали. – Как говорят русские. Любовь и ненависть – один шаг. Туда и обратно или в одну сторону?

Непослушные пряди Софии, увлажнились, порозовели от крови. Дочь Спаса прятала за ними торжествующую улыбку.

– Мой отец уже здесь. Я знаю! – приговаривала она.

Надя прикрыла глаза. Скоро Спас или Теодор увидят Софию избитой. О последствиях лучше и не думать.

Избиение прекратилось так же внезапно, как началось – и дядя, и племянник отправились совершать намаз. Но завершить молитву им так и не довелось. За оградой взрычали двигатели. Утренний туман отозвался топоту копыт звонким эхом.

– Это Теодор, – сказала София, сплёвывая розовую слюну. – Потерпи ещё немного. Скоро всё кончится.

В ответ на её слова за стеной дома раздался громкий хлопок, словно кто-то уронил лист фанеры. Надя вздрогнула. София подняла голову.

– Стреляют, – проговорила она и тотчас же снова сжалась в комок, потому что в кладовку вбежал Шурали.

Он глянул на Надю с детской растерянностью.

– За тобой пришли. Скоро я тебя отдам.

– Нет! Я хочу с тобой.

– Твой выбор, – он улыбнулся, показывая ей ровные, белые зубы. – Мы поедем в Лондон или в Рим, или в Рожаву, а потом…

– Я знала, я надеялась, – шептала Надя, а он, угадав её желание, обнял.

Странными, жесткими и холодными казались ей объятия этого совсем чужого человека. Объятия мамы были легки и горячи. Объятия отца – она всё ещё помнила их! – крепки. Бабушке она уже давно не разрешала себя обнимать. Но Шурали! Ей хотелось растопить его холод, ответить, согреть. Но по-настоящему обнять связанными руками не получалось. Он, вновь повинуясь её желанию, отвязал верёвку от крюка. Надя уронила руки. Боль ожгла плечи. Надя охнула. София встрепенулась.

– Что?!! – рявкнула она.

Но Надя уже закинула ноющие руки на плечи Шурали. Прижимаясь щекой к его шершавой щеке, она отвернулась от Софии. От него исходил странный, сладковатый аромат. Мужчины, которых она знала, – отец, дед, брат – пахли совсем иначе.

– Послушай, ты поможешь мне? – спросил Шурали.

– Конечно, всё сделаю.

– Дурочка ты! – закричала София. – А этот – расчётливое животное! Враг! Христианин поматросит и бросит. Так вы, русские, говорите? Но этот!.. Он убьёт тебя и выбросит твой труп!..

София задохнулась – ярость отняла у неё дар речи.

– Болят руки? – Шурали словно не слышал или не понял слов Софии.

– Это ничего! Я понимаю, почему ты меня привязал. Ты не мог поступить иначе, так? Ты не доверяешь и я должна доказать, что достойна доверия. И я докажу!

София тихо засмеялась чему-то в своем углу.

– Помоги и всё будет хорошо, – он осторожно высвободился из её объятий. – Я не привяжу тебя, но ты сиди смирно.

Он ушел и София тут же напустилась на неё.

– Не сиди без дела. Нам надо спасаться, – начала она.

– Я не виновата…

– Ты могла бы не возвращаться и тогда…

– Не могла бы!

– Я обещала помочь и я помогу…

– Мне поможешь?

– Да…

– Видишь дверь? Вон ту! Она ведет в кухню.

– Ну и что?

– Дверь заперта на крючок. Нужно просто вытащить крючок из петельки.

– Зачем?

– Давай! Делай!

Надя со стоном поднялась на ноги. Руки плохо повиновались ей, да и связаны же были они, но она быстро откинула крючок.

– Всё! – командовала София. – Теперь садись на место и сиди. И молчи! Ни слова о крючке!

* * *

София Чавдарова! Сейчас он опять её увидит. Теодор сглотнул досаду. Иначе нельзя. Он мужчина и должен её защитить. Пусть её девчачья влюбленность теперь кажется ему неуместной. Пусть он досадует сейчас на собственную грубость. Действительно, при последней встрече он был слишком резок с ней. Он решил подвести черту. Он женат и ему не нужен роман с юной девчонкой. Солнечный берег слишком тесен. Шила в мешке не утаишь. Он просто сделает вид, будто ничего не было. Они станут видеться только на людях и он, Теодор, ни за что и никогда не останется с Софией Чавдаровой наедине. Так он решил вчера. Ночной звонок Лазаря потряс его стройные душевные конструкции. А теперь перед ним стоит этот человек. Скольких беженцев Теодор перевидал возле рва по весне? Но этого почему-то запомнил. Теперь он больше похож на привыкшего к сытой, размеренной жизни европейца, одет в приличную одежду соответствующего размера, глаза утратили голодный, волчий блеск. Ой, утратили ли? Запомнил волчий взгляд и хищную повадку опытного бойца. Вот он стоит перед ними, вооруженными, совсем безоружный, абсолютно бесстрашный и оттого ещё более опасный.

Белые шрамы от недавних порезов причудливым узором покрывают его смуглые щеки и подбородок. Он лучезарно улыбается, но взгляд остается холодным и пытливым, волчьим.

– Всё ясно. Бывший бармалей, – проговорил капитан – командир подразделения спецназа.

– Я узнаю его, – отозвался Теодор. – В конце весны мы выпроваживали его за ров. Но он сумел избавиться от мальчика. – Какого мальчика?

– Парнишки лет семи. Очень слабенький был. За ним ухаживает семья… подруга Спаса Чавдарова.

– А! Сирота. Они оформляют усыновление. Я слышал. Там проблема. Приемная мать не замужем. – Ха! Вон Спас! Скажи, пусть старый бобыль женится. Довольно гулять по барам!

* * *

Капитан обернулся. Автомобили волонтёров стояли кружком. Желтое такси Спаса Чавдарова – среди прочих. Волонтёры о чем-то оживленно беседовали, передавая из рук в руки термос. Они посматривали в сторону переговорщиков, но лица их оставались спокойными. Казалось, ровным счётом ничего не произошло. Словно дед Чавдаров вовсе не убит, а в его доме никого не удерживают. С прибытием спецназа бестолковая пальба по каменной кладке ограды закончилась. Бойцы спецназа замаскировались так умело, что даже намётанный глаз Теодора не мог рассмотреть их в зарослях по ту сторону дороги. Сам капитан по виду мало чем отличался от любого из волонтёров. Пожалуй, только слишком уж строгий взгляд и армейская выправка могли выдать его. Теодор с тоской посмотрел на налитые животы и расплывшиеся лица своих товарищей. Солнечный берег глох и слеп от цветомузыки и плескался в солёных волнах, они, тем не менее, патрулировали «ров».

Капитану удалось добиться начала переговоров и вот бритый бармалей стоит перед ними.

– Что же тебе так понравилось в Болгарии? Зачем вернулся? – Теодор сплюнул сквозь зубы злобу. – Дочку Спаса полюбил? Или другую? Но та – совсем ребёнок.

* * *

Капитан глянул на предводителя волонтёров. Мужик наигрался в войну и теперь зол сам на себя – надо работать, семью кормить. Но сезон кончится и он, и Спас Чавдаров снова займутся своим хобби. Если до этого ничего не случится. Если не объявят призыв.

– Я думаю, со Спасом сейчас шутки плохи. Его отец мёртв. Надеюсь, хоть дочка цела. Эй, ты! Где София Чавдарова? – проговорил капитан.

– Кто? – переспросил бывший бармалей. – Не понимаю болгарский. Только русский. Капитан сплюнул и заговорил по-русски.

– Внучка хозяина дома. Она передала информацию о вас Лазарю Трендафилову. Так, Лазарь? Нет! Близко не подходи! Стой где стоишь! Теперь ты понимаешь меня?

Бармалей кивнул. Оглянулся, произнес пару слов на арабском языке. На его зов явился товарищ – крупный человек с черными, как сливы, глазами и седой, аккуратно подстриженной бородой. Чем-то он походил на бармалея. Родственник? Старший брат? Капитан на миг задумался и зачем-то снял автомат с предохранителя. Разговоры мигом умолкли. Всё уставились на капитана.

– Никому не приближаться! Вы отдадите нам женщин или мы возьмём дом штурмом. – Мы безоружны, – бармалей протянул им белые гладкие ладони. Ещё один психолог! Невинная овечка с огромным боевым опытом!

– Вы удерживаете их в доме. Вы убили Ивана Чавдарова… – продолжил капитан.

Бармалей переводил своему товарищу слова капитана тихо и неточно.

– Постой! – вмешался Теодор. – Они плохо понимают нас.

– Знаю! Всем молчать!

– Мне нужно Семя Вавилона и … – бывший бармалей, умело изображая недоумение, оглянулся на своего бородатого товарища.

– … British Consul[69]69
  Консул Британии (англ.).


[Закрыть] – сказал тот. – We want to leave the country[70]70
  Мы хотим покинуть страну (англ.).


[Закрыть].

– Похитили двух женщин, а теперь хотят покинуть страну, – сказал кто-то из волонтёров.

– Не похищали, – возразил бармалей.

– Девушки другого мнения, – сказал Теодор. – Я сам получил сообщения от Лазаря Трендафилова…

Капитан следил за взглядом бармалея, а тот не сводил глаз с предводителя волонтёров. Вот Теодор Цонов снимает с плеча ружьё, вот проверяет затвор и предохранитель. Нет, бывший вояка, а ныне похититель девиц, не боялся Цонова, не считал его достойным противником, хотя сам безоружен – в этом он не солгал.

– Ты воевал? – спросил капитан.

Солжёт или нет?

– София просила передать отцу, что задержится и вернулась к нам добровольно, – сказал бармалей. – Мы не воюем.

– Пусть девушки подтвердят, – сказал капитан. – Мы хотим видеть их.

– Только одну. Вторая спит.

– Ну уж нет! Обеих! – взвился было Теодор, но, наткнувшись на взгляд капитана, примолк. Нет, надо убирать волонтёров отсюда! Пусть возят отдыхающих и протирают столики в кафе. Каждый должен заниматься своим делом!

Бармалей сказал несколько слов своему товарищу и тот скрылся за оградой.

– Всем молчать! – прорычал капитан. – Говорю только я! Что бы ни случилось, молчать и не двигаться!

Соседка Спаса, девушка, дочка его подруги, выбежала из-за ворот минут через пять. Выбежала одна – товарища бармалея при ней не было. Выбежала и остановилась, нашла глазами Спаса, заговорила, обращаясь только к нему:

– Спас, не волнуйся. А мама приехала?

Все, и волонтеры, и капитан, и сам Теодор молча уставились на неё.

– Где моя мама? – повторила девушка.

– Её здесь нет, – сказал капитан. – Но мы пришли за вами. Идите сюда! Ну же!

Капитан протянул ей руку, но тут случилось странное. Девушка подбежала к бармалею, обняла его сзади и прижалась щекой к спине. Парень немного смутился, попытался высвободиться из её объятий, но она вцепилась в него крепко и не думала отпускать.

– Вы здесь добровольно? – спросил капитан.

Девушка молчала.

– Они сами пригласили нас, – сказал бармалей. – Помочь деду. Навестить. Так?

Он обернулся к девушке. Та кивнула. Совсем русская.

– С Софией тоже всё в порядке, – проговорила она. – Она надеялась, что вы придёте и вот…

Теперь она перестала обнимать бармалея и доверчиво уставилась на Теодора. Совсем ещё девочка. Лет восемнадцать, не больше – открытый взгляд, тёмные волосы, точёная фигурка. Пожалуй, немного широковата, но руки и ноги изящные, а запястья… Теодор Цонов смотрел туда же.

– Посмотри на её руки, капитан! – взревел Теодор. – На запястьях кровоподтёки. Они держали её связанной!

Капитан сделал шаг вперед, отстраняя Теодора. Бармалей улыбнулся какою-то странной улыбкой – неужели жует насвай? – и взлетел в воздух. Капитан как зачарованный следил за его полетом сначала стоя на ногах, потом лежа на спине. Наверное, никогда раньше не видел такого приёма или попросту не мог продохнуть после удара и падения. Он хватал ртом воздух, наблюдая за парящим над ним человеком.

А капитан под рубашкой носил бронежилет. Металл зазвенел под ударом. Сам капитан завалился на траву, но автомат его остался в руках бармалея. Руку пронзила ужасная боль. Перелом? Вывих? Предводитель «Группы бдительности» хрипел где-то рядом. Капитан осмотрелся. Правая его рука была неестественно вывернута. Похоже, бармалей хорошо умел драться.

Бойцы «Группы бдительности» сквернословили громко, но приказу повиновались: никто не двинулся с места, никто не выстрелил. А бармалей, едва заполучив оружие, метко и расчётливо взорвал один из автомобилей. Завоняло бензином. В утреннее небо потянулся столб чёрного дыма. Тут уж началась беготня, заработали движки машин. Мужики сообразили верно – надо раскатить транспортные средства подальше от горящей машины.

– Огонь не открывать! Никому не приближаться! – вопил на всякий случай капитан.

Боль туманила глаза и будто во сне капитан наблюдал, как девушка – кажется, её звали Надя – быстро отцепила обойму от его ремня. Да она, пожалуй, помешалась или её чем-то опоили!

– Нееет! – взвыл капитан. – Беги через дорогу! Там мои бойцы! Спасайся!

Голос капитана тонул в рёве огня и тарахтении двигателей. Автомобили бойцов «Группы бдительности» перемещались по дороге и её обочинам, закрывая снайперам спецназа обзор. Горе-вояки!

Тишина навалилась внезапно и тогда он снова увидел улыбку бармалея. В ватной тишине раздавался тихий треск. Так трещит разрываемая на части ткань. Кто-то всё таки выстрелил. Капитан увидел, как пуля вырвала клок из тёплой фуфайки бармалея. Но он не мог пошевелиться. Рука отчаянно болела. Мир вращался. Мир кружился всё быстрее, словно он, капитан, сделался осью карусели.

– Беги за ограду. В дом. Быстро!

Губы бармалея шевелились, значит, это говорил он. Капитан попробовал повернуть голову. Это незначительное движение отозвалось во всём теле адской болью. Следом за болью пришла ночь. Стало так темно и тихо, словно капитан оглох и ослеп.

– Это морок… морок… – бормотал он.

Из морока возникла улыбка бармалея. Ага! Капитан облегчённо выдохнул. Несмотря на обжигающую боль, он радовался. Он всё-таки может видеть! А враг улыбался, по-волчьи ощерив белейшие зубы. Улыбка его блистала подобно созвездиям над ночным берегом, а чуть ниже её качалось и плавало бездонное чернее ночи отверстие – дуло автомата. Капитан предпочёл сосредоточиться на созерцании дула. Любоваться улыбкой врага было невыносимо.

– Есть патроны? – спросил Бармалей.

Капитан молчал, загипнотизированный чёрным дулом автомата. Взгляд бармалея быстро перемещался с его лица на кусты по ту сторону дороги и обратно. Капитану, наконец, удалось сделать полноценный вдох. Да, бармалей хорошо обучен солдатскому ремеслу. Эх, а руку-то как жалко! Капитан сглатывал горькую слюну вместе с досадой.

– Огонь не открывать! – стонал он.

Вдруг откуда-то из-за пределов видимости возникло лицо Спаса Чавдарова. Где-то слынчевбрягский водила добыл пневматический пистолет – жалкая игрушка, оснащённая баллоном со сжатым воздухом. Её-то он и приставил к виску вооруженного автоматом бармалея. Русская девочка Надя стояла рядом с ним. Каким-то образом в руках у Нади оказалось ружьё Теодора Цонова.

– Спас!!! – вопила девчонка. – Оставь его!!! Он не хочет никого убивать!!! Спас!!! Спас!!! Спас!!!

Пожалуй, она кричала слишком уж громко. Впрочем, её голос подействовал на капитана оживляюще – мир перестал вращаться, расцветился красками, ожил звуками войны и человеческими голосами. А девочка тем временем подняла ружьё над головой и нажала на курок. Выстрел старой винтовки наделал много шуму. Чья-то машина, взревев мотором, умчалась в сторону Средеца. Кто-то выпустил несколько пуль с противоположной стороны дороги. Одна из них угодила в автомобиль бойца «Группы бдительности».

– Мой «Порш»! Они пробили обе двери!!! – возопил нервный фальцет.

Капитан узнал голос Недялко Стефанова. Да! В рядах спецназа тоже страдает дисциплина – команды открывать огнь не было.

– Не хочу убивать. Больше не буду, – едва слышно произнёс бармалей и исчез. Вместе с ним исчезла и причина всех треволнений – послушная девочка Надя.

* * *

Когда я лежу под твоим креслом, положив морду на перекладину между ножками, моё сердце переполняет любовь. Любовь – это никогда не остывающая похлебка, приправленная разными ингредиентами – состраданием, голодом, счастьем, вожделением, азартом, чесоткой в середине спины по левую сторону от станового хребта. Зачем ты так страдаешь, Мама? Почему губы твои горячи, а щеки холодны? Почему ты ничего не ешь, а пьешь только по чуть-чуть чаю? Отчего не сомкнула глаз прошедшей ночью, обыскивая аккаунты каких-то чужаков в социальных сетях? Даже тело твоё стало пахнуть иначе. Раньше оно пахло морем, гречневой кашей, которую в этих местах почему-то называют русской, и отвратительной водой из большого стеклянного магазина на окраине Несебра. А теперь оно пахнет одним только горем. И запах этот с каждым часом становится всё слышнее. И всё это из-за Девочки. Из-за одной только девочки! А как же я? Люлёк шумно вздохнул, исторг из пасти ритмичную трёхступенчатую дробь и прикоснулся носом к твёрдой пятке хозяйки.

Мама! Я сделаю всё! Я спасу девочку. Если бы ей грозила настоящая опасность, я бы уже чувствовал это. А так… Ну кто они такие, эти людишки? Большой горько-солёной воды боятся, Люлька боятся, пугаются даже покровителя Ияри – большого человека с золотыми пуговицами, спутника вредного, блохастого кота. Мама! Я порву им штаны. Я помечу все углы в их жилище. Я оторву задники от их обуви. Большего ведь и не потребуется. А если потребуется, что ж, я готов на всё. Да, я несерьёзная мохнатая тварь желтой масти. Но ведь многие великие дела, подвиги, совершаются шутя, играючи. Ты же знаешь! Не убивайся же так, Мама!

Люлёк снова ткнулся носом в её пятку. На этот раз она отдёрнула ногу. Мама слышит его. Хорошо. Люлёк почесался и навострил уши. Сейчас, сию минуту она скажет своему верному псу, что ему следует делать.

* * *

– Ну я всё более-менее поняла, – сказала Мама. – Что? – Григорий насторожился. – Я нашла фотографию. Посмотри!

Она повернула экран ноутбука так, чтобы Григорий и Ияри могли видеть изображение. Ияри увидел Старшую сестру, женщину со светлой растрёпанной причёской – подругу Старшей сестры – и Марабута. За их спинами темнело море. Тело огромного корабля заслоняло большую часть горизонта. – Марабут, – тихо сказал Ияри. – Я видел этого человека, – сказал Григорий.

– И я. Это враг, – сказал Пёс, но его никто не услышал, кроме Ияри.

– Это не враг, – Ияри ткнул пальцем в изображение Марабута. – Он спас меня в Алеппо. Он очень одинокий и несчастный. Он давно не был дома.

– Ты уверен? – Мама сначала больно ухватила Ияри за плечо, но быстро опомнилась, извинилась.

Глаза её наполнились влагой. Сердце Ияри сдавила жалость. По щекам потекли слёзы.

– Скажи же, мальчик! Говори всё, что знаешь? Они действительно из Лондона? Или бандиты?

Она принялась крутить колёсико «мыши» и они скоро увидели белобородого друга Марабута на фоне серых домов, черепичных крыш, автомобилей и больших деревьев. Изображения мелькали быстро. Под каждым имелась надпись. Иногда – арабской вязью. Иногда – на английском языке. Несколько раз мелькало лицо самого Марабута.

– Чего они хотят? Чего хотят? – бормотала Мама.

Колёсико «мыши» поскрипывало. Семя Вавилона Ияри снял через голову, повесил на палец. Григорий протянул руку, но Ияри не позволил ему прикоснуться к медальону.

– Опять ты за своё! – вздохнула Мама и посмотрела на часы. – Скоро вечер. Надо собираться в дорогу. Убери свою игрушку. Она тут ни при чём.

– Я с тобой! – сказал Григорий.

– Ты будешь присматривать за Люльком и стариками.

– Нет!

Она схватила сына за плечи.

– В этом доме только ты толком умеешь пользоваться интернетом и мобильником. Так что…

– А он? – Гриша ткнул пальцем в Ияри.

Глаза Мамы снова наполнились слезами.

Горе ещё не выпило всех её сил – она горевала только третий день. Движения её были скупы, стремительны и точны. Она берегла себя для важных дел. Все трое – Пёс, Гриша и Ияри – следовали за ней, не упуская из вида ни одного жеста, и едва поспевали. Вот она открыла багажник своего большого серебристого автомобиля. Вот вспомнила о чём-то забытом в доме и удалилась. Григорий последовал за ней, но Пёс почему-то остался у багажника. Ияри предпочёл общество Пса и оказался прав.