Текст книги "Похищение Европы"

Продолжая скитания в лабиринтах руин на поверхности земли и под ней, Шурали решил проверить правдивость разговоров у ночных костров. И он видел упоминавшиеся в разговорах лагеря. Участь беженцев – мужчин, женщин, детей, стариков – оказалась не намного лучше участи его погибших товарищей. Места сбора беженцев, обнесенные несколькими рядами колючей проволоки, охранялись хорошо вооруженными солдатами. Лагеря издалека извещали о себе вонью человеческих испражнений, которая была столь сильна, что её ясно различал даже обвыкшийся со зловониями мертвого Халеба нос Шурали.

На четвертые сутки его блужданий в городе начались зачистки. Избегать встреч с вооруженными победителями становилось всё трудней. Солдаты обшаривали каждый квартал. Следом за ними шли похоронные команды и миротворцы гуманитарных миссий. Неубранных мертвецов среди руин оставалось ещё слишком много. Городу грозили эпидемии. Настала пора расставаться с трупом Халеба. Но как миновать заставы, преграждавшие все пути из города? Шурали вспомнил привычки добросовестного мусульманина, и Аллах внял его мольбам.

Он выбрался из подземелья на небольшую, дотла разрушенную улицу, проезжую часть которой перегораживала баррикада. Среди стреляных гильз и разорванных «адским огнём» миномётных стволов он нашёл пыльное полотнище флага одной из повстанческих бригад. Прежде чем обследовать пространство за баррикадой, Шурали несколько минут прислушивался к тишине. Нет, на этой улице дышали, испытывали страх и испражнялись одни только крысы. Шурали поднялся на баррикаду. Ему стоило немалого труда сдержать вопль радости. По левой стороне улицы среди бесформенных куч щебня возвышалось вполне целое строение – трёхэтажный дом с лоджиями, кровлей, дверями и оконными переплётами. Конечно, большинство стёкол было разбито пулями, но в первом этаже дома чудом уцелело витринное стекло какого-то офиса. Из-за него на руины сосредоточенно взирали несколько обёрнутых в цветастые шелка манекенов.

* * *

На стенах офиса висели деревянные щиты с образцами материй.

За конторкой на полу лежала мертвая женщина. Её черные косы разметались в луже крови. Белую блузку на груди покрывали черные пороховые пятна – убийца стрелял в упор. Всадил в свою жертву пять пуль. Зачем? Шурали огляделся. Электричество в этот дом всё ещё подавалось – черная коробка процессора подмигивала ему зелёненькими светодиодами. На рабочем столе убитой был полный порядок. Очевидно, убийца торопился, не стал обыскивать стол, не стал уничтожать офисное оборудование. Шурали занял рабочее место убитой. Пошевелил «мышкой». Экран компьютера ожил. По счастью, вход в систему не был запаролен, и Шурали удалось подключиться к интернету. Несколько минут он потратил на угадывание комбинаций клавиш, чтобы поменять раскладку клавиатуры с арабской на английскую. Печатал быстро, не забывая, впрочем, проверять правописание и стараясь придерживаться правил пунктуации. Приходилось заботиться и о собственной безопасности. Но это не составляло особых проблем. Шутка ли! Пятнадцать лет войны. Из них пять – позорный плен. Клетка и в ней мечущийся на грани агонии волк. Ежедневные инъекции ненависти. Ничто не прошло даром. Он отомстит. Но как? Сейчас, находясь на грани гибели, Шурали мог слышать каждый звук на сотни метров окрест, почуять любое движение, уловить любой запах.

Напоследок он зашел на Google Maps. Карты! В Кэмп Букка майор Абрамс дал ему широчайшие представления о географии. Именно теперь он намерен воспользоваться ими. Итак, путь к дальним островам на севере, в неизвестный город Лондон лежит через три моря. Нет! Так не пойдёт! Слишком много опасной, соленой воды. Лучше избрать маршрут по суше, через земли курдов и турок, через горный массив на юге Европы, через густо заселенные земли, где живут соскучившиеся по крови лавочники. Если он изберет такой маршрут, ему не придётся пересекать большие моря.

* * *

Шурали оглянулся на баррикаду. Каменное крошево приобрело характерный бурый оттенок – слишком много пролито на него крови. Но он-то всё ещё жив. Впереди, над полуразрушенной многоэтажкой трепетало трехцветное знамя с двумя зелеными звёздами. Во всем здании не уцелело ни одно оконное стекло, но лестничные пролеты сохранились и по ним вверх и вниз сновали люди в камуфляже. Шурали рассматривал их через линзы бинокля. Разумеется, у всех были нашивки САА. Справа зияла чернотой уцелевшая арка – вход в подвал. Шурали нырнул под неё. Аккумулятор мобильника пока не издох. Звонить некому. Объявляться в социальных сетях опасно, но устройство ещё можно использовать в качестве источника света. Шурали зажёг фонарик мобильника. Обычная история – сводчатый подвал, по-видимому, был много старше надземных построек и представлял собой сложную систему залов, соединённых коридорами. Первый зал оказался низким, с плоским сводом. Из него вытекал короткий коридор. В свете фонарика Шурали мог рассмотреть соседний зал. Он направился туда и через пару минут оказался в другом зале с высоким сводчатым потолком, из которого выходило три коридора. Он посмотрел на дисплей мобильника. Зарядки аккумулятора хватит минут на десять, за это время надо выбраться из катакомб. Но куда? Рожок автомата полон наполовину. В кармане есть запасной. Ремень оттягивают три гранаты, и он обязательно использует их, если представится такой случай. Рюкзак тоже пока не утрачен. Там бритвенный прибор, сушеные персики, черствая лепешка, бутылка с водой. С таким запасом он может прожить в катакомбах несколько дней, переждать зачистки. Но что потом? Выйти наверх и отстреливаться до последнего? Ну уж нет! Теперь это не его война! Путь к спасению должен быть найден. Он выберется из Халеба живым! Недаром же Всевышний – да прославится его имя в веках – наделил живые существа не только зрением. Обоняние, слух и – самое главное! – интуиция! Наитие – тихий шепоток сладчайших уст, шелест широких, всемогущих крыл, взор ангела-хранителя, благосклонный и всевидящий. Наитие – вот неописуемое, необъяснимое, но самое надёжное качество любого воина. О да, Шурали часто удавалось выживать благодаря этому самому наитию и сейчас надо лишь собраться с духом и тогда…

Он упал на колени. Как в подземелье определить стороны света? В таких условиях легко поддашься самому страшному из грехов – святотатству. В непроглядной темноте глаза бесполезны. Оставалось полагаться лишь на милость Всевышнего – да прославится его имя в веках – но слова молитвы не шли на ум. Как же найти путь не видя его? Шурали вспомнился старый пёс деда. Лохматый, огромный кобель прожил долгую жизнь на пастбищах, не одного волка задрал, не одну матку спас. Холодными декабрьскими ночами, когда свирепые ветры сдувают всё живое со склонов Апушеллы, он согревал деда, а под старость совершенно ослеп. Но дед не позволил внукам пристрелить старого товарища. А тот, и лишенный зрения, исправно исполнял работу пастуха. Острый слух и чутьё помогали ему проходить по узким тропам над пропастями. Как же его звали? Шурали увидел лицо деда, узкое, гладкое, дочерна загорелое, с пронзительными фиалковыми глазами. Увидел он и пастушьего пса: седая морда, шерсть настолько длинная и густая, что глаз вовсе не видать, только черный блестящий нос и розовый, вываленный между белых клыков, язык. Как же его звали? Нет, дед не давал имён своим собакам. Шурали набрал полную грудь воздуха. Выходит, он может видеть деда и его пса и не может видеть безопасный выход из подземелья? Как бы не так!

Шурали поднялся с колен. Он начал движение вдоль стены подземного зала, время от времени касаясь её ладонью. Когда ладонь провалилась в пустоту, Шурали остановился, потянул ноздрями воздух. Только смрад и ничего кроме смрада. Наверное, этот коридор приведёт его к канализационным сооружениям. Шурали двинулся дальше. Следующий провал в шершавом теле стены встретил его сокрушающей трупной вонью. Голова кружилась. Шурали по инерции сделал пару шагов вперед, споткнулся. По счастью, внезапное падение на груду щебня не обернулось серьёзными увечьями. В зал возвращался ползком. Пятился подобно раку. Поднялся на ноги только после того, как стены справа и слева от него расступились.

Дуновение свежего ветра с лёгкой примесью пороховой гари помогло ему найти верное направление для дальнейшего движения. Нет, света впереди всё ещё не было, зато стены сдвинулись, образуя довольно узкий коридор, а воздух, попадавший в подземелье с улицы, всё время двигался ему навстречу, создавая ощутимый сквозняк. В конце концов мрак подземелья посерел и Шурали смог увидеть пальцы собственных рук, швы каменной кладки, мелкие камушки под ногами.

Так, миновав очередной тёмный зал, Шурали оказался в узком коридоре, заканчивавшемся короткой, ярко освещенной лестницей. По стене коридора пролегала водопроводная труба небольшого сечения со вполне исправным краном. Шурали подкрутил вентиль. Из крана побежала тонкая струйка, достаточно прозрачная, чтобы напиться без опаски. Шурали огляделся в поисках посуды и, не найдя ничего лучшего, достал из рюкзака полупустую бутылку. Возле крана было достаточно светло и он погасил фонарик. Десяток крутых ступеней и вот оно, солнце! Сияет в полную силу, беспрепятственно орошает труп города потоками золота. Блеклая синь небес не затянута больше пыльной пеленой и если смотреть только вверх, то вполне можно вообразить, что войны вовсе и не было. Его окружала кладбищенская, пугающая тишина. Между лопаток потекли струйки холодного пота. Шурали дрогнул. Почему так тихо? Должны же где-то копаться в завалах миротворцы, должен же тарахтеть хоть один двигатель, пиликать рингтон мобильника. Он не слышал даже ставшего привычным крысиного писка. Ну хоть бы кто-нибудь заплакал! Неужели все умерли?

– Аллах – Всемогущий, Всезнающий, Всевышний. Ты обладаешь всеобъемлющим и безграничным знанием всего что будет, было. Только Тебе Одному известно, что происходит в данный момент, то, что скрыто в душах, о чём молчат уста. Знание человека ничтожно по сравнению с тем, что ведомо Тебе, а Тебе ведомо абсолютно всё. Так покажи же ничтожному Шурали, сыну Амаиля, где выход из этого ада?

Словно вняв его мольбе, неподалеку заплакал ребенок. Он не радуется солнышку, но всё ещё жив. Наверное, он слишком мал, чтобы воззвать о помощи к Аллаху или к человеку. Если его в ближайшие же часы не подберут, он умрёт от голода или наступит на мину и истечёт кровью. Какая разница, как умирать, если смерть неизбежна? Щелчок выстрела заставил Шурали отступить в подвал. Ну вот! Всевышний услышал его! Мир снова ожил! За первым щелчком последовал второй. Стреляли из мелкого калибра. Скорее всего, это снайпер. Скорее всего, пуля со стальным сердечником опять пресекла чью-то жизнь. Может быть, того самого ребенка, ведь он, кажется, замолчал? Нет, пожалуй, он всё ещё плачет, но теперь совсем тихо, жалобно, но настойчиво. Зовет кого-то? Молит о спасении? Шурали покинул подвал ползком. Он полз по острым камням, опираясь на ладони и колени. Он миновал арку уцелевшего фасада. Двор дома был завален обломками строений и поломанной мебелью. Из железобетона торчали прутья арматуры. Один из них распорол ему штанину и оцарапал кожу на ноге. Так не годится! Надо себя сберечь для долгого пути. Запах мертвечины усилился. Видимо, этот дворик ещё не навещали спасатели ООН и под завалами всё ещё лежали мертвые люди. А где-то неподалеку снова и снова щелкали винтовочные выстрелы. Но теперь Шурали слышал и голоса. Кто-то отдавал команды на английском языке. А ребенок всё плакал, лепетал, жаловался. Теперь Шурали мог разобрать отдельные слова.

– Мама, мамочка, проснись! – малыш призывал мать на арабском языке.

Шурали стал пробираться по двору, выверяя каждый шаг, высматривая мины, прислушиваясь. Цементная пыль, обильно политая человеческой кровью, слипалась в плотные комки в его ладонях. Он миновал давнишний завал и оказался в задней части двора. Здесь было полно трупов. С ходу Шурали насчитал дюжину мертвецов – мужчин и женщин в гражданской одежде и униформе. Ребенок продолжал плакать, но теперь где-то совсем близко. Подать голос? Собственным криком прекратить его крик? Похоже, дворик подвергся минометному обстрелу. Осколки мин замечательны тем, что могут вовсе не обезобразить убитого ими человека. Рана может быть незаметной для невнимательного взгляда, но смертельной. Шурали переваливался через мертвые тела мужчин и женщин. Шурали вытащил запасные рожки из карманов и переложил их в рюкзак. Потом он снял пропыленную одежду с одного из мертвецов, судя по нашивкам – бойца САА. Нательное бельё было лишь слегка перепачкано кровью – неизвестный парень получил осколочное ранение в шею. Вся его кровь вылилась на камни, почти не запятнав одежду. Несколько минут ушло на переодевание. Карманы мертвеца оказались пусты. Из его рюкзака Шурали забрал пластиковую бутылку с водой и остатки сухого пайка. Мобильный телефон мертвеца был вдребезги разбит. Рядом с неизвестным, подарившим Шурали свою одежду, лежали две девочки. Одетые в камуфляж, с нашивками САА на рукавах, они лежали рядом, сжимая друг друга в объятиях. Одна – маленькая и хрупкая, другая – крупная со зрелыми формами взрослой женщины. Но личики у обеих совсем юные и безмятежные. Неужели эти девочки тоже бойцы САА? Не может быть! Скорее всего девчонки ряженные. Пообносились за время войны. Выросли из платьев, и родителям не удалось достать ничего, кроме камуфляжа. При них и оружия нет, и руки не перепачканы порохом. Ребенок плакал совсем рядом, но Шурали всё ещё не видел его. Щелчки выстрелов стали перемежаться короткими автоматными очередями. Вялая перестрелка грозила обернуться нешуточным боем. Надо торопиться!

* * *

Тонкие руки матери обнимали его. Последние ласковые прикосновения навсегда утраченной любви уже не даровали тепла, и ребёнка – мальчика – бил озноб. Платок его матери сполз на затылок. К бледной коже виска приклеился темный извилистый локон. Шура-ли потрогал его. Кожа мертвой женщины всё ещё оставалась влажной. Бедная! Сначала она поняла, что спасения нет. Но эта мысль не остановила её. Она хотела спасти сына, и потому бежала со всей возможной поспешностью. Она не успела захватить с собой самых необходимых вещей. Прижимаясь к содрогающимся в агонии стенам, она пробиралась по улице. Осколки железобетона преграждали ей путь. Едкий дым лез в горло. Мальчик, слишком большой для того, чтобы быть легкой ношей, старался помочь ей, цеплялся руками за шею, прятал лицо в складках одежды на её груди. А ей было страшно. Паника овладела ею, но желание спасти сына оказалось сильнее паники. Даже смертельно раненная, падая на пыльный, пропахший порохом щебень, она закрыла его своим телом. Она хотела, чтобы её ребенок продолжал жить. Зачем? Шурали поднял голову. Смаргивая туман внезапных слез, он смотрел на невысокий остов здания. Третий этаж его был полностью сметен взрывом, в первом и втором не осталось ни одного оконного переплета, ни единой межкомнатной перегородки. Только провалы окон и освещенная всполохами угасающего пожара пустота за ними. Часть дома рухнула, открывая вид на улицу. На противоположной её стороне возвышалась гора щебня. Осколки разбитого железобетона покрылись пылью. Эти руины давно остыли. Жители извлекли из-под завалов останки своей прежней жизни и мертвецов, сложив обломки в аккуратные кучи. Так их удобней собирать экскаватором. Рассматривая усталое лицо мертвой женщины, Шурали вдруг услышал тишину. Грохот перестрелки утих. Только огонь потрескивал за обрушенной стеной и неподалеку шелестел под чьими-то неспешными шагами гравий. Шурали не испытывал страха. Он отстегнул от пояса одну за другой все три гранаты. Вот он, подходящий случай применить их. Кто бы ни пришёл сюда – он убьёт любого или умрет сам, а значит, этому малышу тоже не спастись.

Что он видел в жизни? Самым прекрасным были сны. Склоны родных гор, подернутые утренним туманом, персиковые деревья в розовом дыму цветения. В его родных местах тоже жили красивые женщины, ничуть не хуже матери этого мальчика. Только он давно позабыл, каковы они. Шурали прикасался к темному глянцу волос незнакомки. Мальчишка перестал плакать и внимательно следил, как бородатый незнакомец в невообразимо грязной арафатке расстегивает застежки и снимает с запястий его матери золотые украшения.

– Я спасу тебя, – заверил мальчика Шурали. – Моё тело давно не мыто, но помыслы относительно чисты.

Подхватив ребенка, он вернулся в подвал. Вода из трубы всё еще сочилась. Мальчишка вырвался из его рук, подбежал к трубе. Забавно разинув рот, он подставил язык под тонкую струйку. Шура-ли достал из рюкзака бритвенный прибор, навел в ванночке пены и принялся за дело. Бритьё причиняло неизъяснимые страдания, но теперь у него появился шанс! Ребенок! Он спасет их обоих.

* * *

Кто-то бродил возле входа в подвал. Трое, пятеро человек? Битый кирпич отчаянно скрипел под их подошвами. Лязгал металл. Может быть, это Мераб вернулся за ним? Он ведь обещал матери, что спасет его, и Ияри знал – Мераб сдержит слово. – Как тебя зовут, мальчик? – спросил его Чужой человек.

Ах, как невежливо! Сначала ему следовало бы представиться самому. Но убийцам неведомы хорошие манеры. Вот он бреет бороду, вот проверяет количество патронов в рожке своего автомата. Древний царь с талисмана Ияри постарался на славу. Это он заставил Чужого человека оставить гранаты возле трупа Матери…

Вспомнив о Матери, Ияри снова заплакал в голос. Чужой человек принялся трясти его и закрывать рот грязной ладонью. Пришлось укусить его, и это помогло. Ияри не увидел в глазах чужого человека ни обиды, ни ярости, ни досады на его поведение. Чужак жалел его и умолял молчать.

– Иначе мне придётся связать тебя и заклеить рот скотчем, – предупредил он. – Или хуже того.

Он указал рукой на свой туго набитый рюкзак.

– Там у меня есть медикаменты. В том числе сильное успокоительное средство. Я сделаю тебе инъекцию. Укол. И тогда ты не сможешь больше ни рыдать, ни кусаться. Ты боишься уколов?

Ияри кивнул.

– Так-то! А теперь скажи мне: ты совсем один? Все твои погибли или остался кто-то ещё? Кто-нибудь будет тебя искать?

Царь Царей, изображенный на его амулете, честно предупредил его обо всем. Он поведал не только о скорой гибели Матери и сестер, но и обнадёжил. Царь Царей рассказал, что Ияри получит помощь из рук чужих, рожденных вдали от Алеппо, людей. Ияри не поверил тогда страшному сновидению, но вот перед ним первый из спасителей. Царь Царей называл его воинственным дервишем – Марабутом. Ияри жмурился на яркий прямоугольник солнечного света – дверь в подвал была сорвана с петель и унесена взрывной волной. Звуки улицы и солнечный свет беспрепятственно проникали в их убежище. Крысам дневной свет не нравился и они разбегались по тёмным углам.

– Меня зовут Шурали, – сказал чужак. – А тебя?

Так и есть, это он! Ияри не смог ответить своему спасителю. Тогда Марабут повторил свой вопрос на нескольких неизвестных Ияри языках. Отчаявшись получить ответ, он стал рассказывать о себе на арабском языке. Марабут был чрезвычайно умён и неплохо образован, несмотря на скромное, казалось бы, происхождение. Именно так и описывал его бородатый царь. Рассказывая, Марабут не забывал заниматься уничтожением своей бороды. Он, по-видимому, хотел теперь притвориться светским человеком. И это правильно. И это хорошо. Ияри также считал неуместным демонстрировать набожность напуганным войной, голодным и озлобленным людям. Сейчас они на время забыли об Аллахе. Но ничего! Они вспомнят! Чуть позже непременно вспомнят. Ияри утолил жажду, голода он не испытывал и хотел бы ответить своему спасителю такими же добрыми, полными участия словами, но язык отказывался повиноваться ему. Отказывался произносить даже имя Всевышнего. Стараясь побороть досаду, Ияри внимательно слушал Марабута.

– Нам с тобой предстоит трудный путь, – проговорил тот, вытирая лицо невообразимо грязной арафаткой.

Хоть бы он догадался выкинуть эту ужасную тряпку! Но как сказать ему об этом? Словно услышав его мысли, Марабут скомкал арафатку и забросил её в темнейший из углов подвала, туда, где попискивая копошились крысы.

Шаги на улице сделались слышнее. Кто-то направлялся ко входу в подвал. Марабут забеспокоился, схватил автомат, снял оружие с предохранителя. Ияри хотел попросить его не стрелять, но у него получалось лишь беззвучно открывать и закрывать рот. Так делает извлечённая из воды, засыпающая рыба. Тогда Ияри ухватился за ствол автомата. Марабут испугался. Хотя вообще-то, воинствующих дервишей принято считать очень смелыми людьми. От страха он толкнул Ияри и тот, отлетев к стене, сильно ударился спиной о водопроводную трубу. Светлый прямоугольник двери на улицу померк. Звуки шагов утихли. Ияри погрузился в небытие. И тогда бородатый Царь снова явился ему с наказом не бояться Марабута, но повиноваться ему, потому что именно этот человек дарует Ияри новую семью взамен погибшей. Ияри снова плакал, вспоминая мать, сестер и потерянного отца. Он просил Царя царей вернуть его к Варде, но тот только печально качал головой, и длинная борода его шуршала по шелку богатых одеяний.

* * *

Ияри очнулся скоро. Его вернул к жизни грозный окрик Марабута: – Стой! Иначе я убью тебя!

– Я миротворец. Не солдат, – отвечал Марабуту знакомый голос. – Мы попали под минный обстрел. Мои знакомые погибли все. Мы собираем трупы. Всех нашли. Только одного нет. Мальчика. Хорошенький такой. На вид ему семь лет. Вы не видели? Я волнуюсь – его нет ни среди живых, ни среди мёртвых. Такая жалось! Вся семья погибла! Ияри потёр глаза и уставился на яркий прямоугольник двери. По лесенке со света в темень спускался Мераб. Его крошечная фигурка была хорошо видна и Ияри, и Марабуту. Но ослеплённый светом дня, спускаясь в темноту подвала, Мераб вовсе не видел их.

– Не стреляйте! – повторил Мераб. – Я ищу мальчика. Ияри Зераббабель. Так его зовут. Семь лет.

Ияри хотелось закричать, сообщить ему, что он здесь и нашел, наконец, своего спасителя, но язык снова отказался повиноваться ему.

– Я должен проводить мальчика в Идлиб к его родне, – настаивал Мераб.

Он уже достиг нижней ступеньки и теперь, когда его глаза привыкли к полумраку подвала, наконец увидел Ияри.

– Вот он!

– Мне тоже надо в Идлиб, – проговорил Марабут. – Я готов сопровождать вас.

– Но…

Марабут поднял автомат и направил его на Мераба. Тот беспомощно замахал руками. Ияри кинулся к Марабуту, обнял его за талию, уткнулся лицом в подол рубахи. От Марабута пахло порохом и мертвечиной, но Ияри это не смутило. Он успел обвыкнуться с вонью войны. Но раз отец завещал его заботам бородатого царя, а тот велит повиноваться Марабуту – так и быть по сему.

– Видишь, миротворец, – проговорил Марабут. – Ребенок высоко ценит мужество своего спасителя. Веди же нас в Идлиб!