Текст книги "Похищение Европы"

– Да прославится его имя! – Фархат воздел руки к потолку.

Слуга вывел Шурали в соседний зал. А там молодые йеменцы уже затеяли свою любимую игру. Один из них с неимоверной быстротой перемещал по плоскому листу фанеры три пластиковых стаканчика. Другие йеменцы наперебой угадывали, под каким из них находится почерневший грецкий орех. Воздух в помещении был спертым. Шурали сдёрнул с головы арафатку и вытер ею лицо. Мучительно хотелось выйти наружу. Лучше смрад горящих покрышек, чем сладковатый душок анаши, щедро сдобренный запахами крысиного кала. Лучше лающая брань Ибрагима Абдулы, чем алчные, отуманенные травой и азартом очи йеменских наёмников Затычки.

– Постой! – кто-то схватил его за рукав. Знакомое слово, произнесенное на чужом языке, заставило Шурали обернуться.

Русский прислужник Затычки, спрятав лицо в поднятый воротник робы, тянул его назад.

– Послушай! – сказал он. – Слушай же!

Шурали повиновался, сделал шаг назад. Теперь он снова стоял на пороге командирской опочивальни и мог слышать всё, что говорилось в ней.

– Мне не нравится Ибрагим Абдула, – проговорил Фархат. – Что суть разум? Разум суть то, с помощью чего можно контролировать эмоции и животные инстинкты. Ибрагим Абдула не может контролировать их. Он обрил голову, отрастил бороду и не расчесывает её. Ибрагим Абдула смердит, как шакал. Нет, он не разумный человек и способен на многое.

– Он русский, а русских не переделать. Я навидался их в чеченскую войну. Даже приняв ислам, они остаются верны распятому, – проговорил Затычка. – Их можно использовать, как мясо свиней для затыкания дыр при наступлении. Но если кому-то из них удастся выжить – наш долг самим позаботиться об их судьбе.

Шурали глянул на слугу Затычки.

– Как имя? – она старался как мог, выговаривая слова пока не до конца освоенного им языка. – Твоё имя?

– Иван Удодов, – был ответ. – Другого имени у меня нет.

– Русский…

– Да.

– Нет Бога, кроме Бога, и Магомет пророк его, – эти слова Шурали произнёс на арабском языке.

Русский молчал, по-прежнему пряча усталое лицо в воротнике, но Шурали знал: он услышан и понят. Ответ прозвучал по-русски. Может быть, слуга просто боялся, что его услышит одна из наложниц Затычки?

– Нет. Я не принимал вашей веры. Абу Маариф аль-Эфвэ нанял меня. Просто нанял и всё.

* * *

– Что значит на вашем зыке слово «нанял»? – спросил Шурали.

– Ты разговаривал с Удодовым? – отозвался Ибрагим Абдула. – С гаремным рабом? Затычка не нанял его. Сволочь врёт. Он работает за еду.

С немалым риском они забрались на верхний из уцелевших этажей многоэтажки. Под их ногами бугрилось море руин. Нет, оно совсем не было бескрайним. Тут и там серую массу пепла и щебня разбавляли зелёные лоскутья уцелевших скверов. А на горизонте, с западной стороны, щетинился множеством антенн и блистал оконными стеклами один из уцелевших кварталов Халеба. С другой стороны, в паре миль от них, воткнулись в небо несколько дымных столбов. Русский смотрел на дымящиеся руины квартала Аль-Фарафра.

– Завтра снова в бой, – не отставал Шурали. – Абу Маариф аль-Эфвэ сказал, что в на соседней улице засели неверные. И на этот раз нам с тобой не отсидеться в группе прикрытия. Придётся идти на штурм вместе со всеми. – На всё воля Аллаха, да прославится его имя в веках!

* * *

Шурали с сомнением и опаской рассматривал квартал. Дюжина домов. Каждый высотой не менее восьми этажей. Все дома целёхоньки. Видимо, неисповедимым промыслом Всевышнего, да прославится его имя в веках, им удалось избежать ударов «адского огня». – Нам хана, – проговорил Ибрагим Абдула.

Всё утро этого дня он разговаривал только на родном языке и Шурали понимал каждое слово. Что ж, уроки русского не пропали даром.

– На всё воля Аллаха! – отозвался Шурали миролюбиво.

– Прежде чем штурмовать вот это… – русский махнул рукой в сторону высоток. – Надо дать залп из минометов.

– У Затычки нет мин, – ответил Шурали.

Последние слова он произнёс совсем тихо, не надеясь на лингвистическое невежество товарищей по бригаде. Все они были сейчас совсем рядом, устроились плечом к плечу на гребне двухметровой баррикады, перегораживавшей улицу, ведущую к высоткам.

– Зато патронов в изобилии, – продолжал Шурали. – Как это говорят? Я забыл выражение… что-то о пище неверных, которую не должно употреблять правоверному, но из которой можно делать снаряды для убийства неверных же…

– Пушечное мясо, – отозвался русский. – Пушечное мясо – не пища. Эх, ты! Не русский ты человек, хотя благодаря мне теперь говоришь по-русски почти без акцента.

Русский хлопнул Шурали по плечу.

– Ты – способный ученик. Умный. Странно!

Шурали не хотелось выяснять, отчего русскому его ум кажется явлением необычайным. Он рассматривал верхние этажи высоток в окуляры бинокля, стараясь поворачивать их так, чтобы стекла линз не бликовали. Впрочем, пыльные небеса Халеба после отчаянных схваток минувшей ночи не пропускали ни единого солнечного луча.

– Надо высадить стекла, – продолжал русский. – Эй, баба! Неси противотанковое ружьё!

К сирийской наложнице Затычки он также обратился по-русски.

– Шмальнём по домишкам разрывным. Ведь у твоего мужика ещё остались разрывные патроны?

Казалось, женщина поняла его, быстренько убралась с позиции туда, где на броне бригадной БМП восседал её хозяин. Через несколько минут весело галдящие йеменцы уже волокли ствол, станину и гремучий железный ящик с боекомплектом.

– Слишком маленькая дистанция, – покачал головой Ибрагим Абдула. – Тебе придется засветиться. После первого же залпа нам ответит их снайпер.

– А ты возьми снайпера… как это? – Шурали на миг призадумался. – Ну?..

– На заметку?

– Так!!!

Под дружеский галдёж йеменских побратимов они принялись за работу. Щелчок курка, грохот, отдача, звонкое падение гильзы, шелест опадающего стекла, победные вопли йеменцев. Шурали отстреливал одно окошко за другим. Снайпер ответил им на пятом выстреле – Ибрагиму Абдуле не удалось упредить его. Пуля ударила в мешок перед самым лицом Шурали. Сероватый фонтанчик брызнул в лицо, ослепив его на несколько мгновений. Сползая вниз с гребня баррикады, Шурали отчаянно тёр глаза.

– Аллах Акбар!!! – вопили за их спинами ослепленные боевым задором йеменцы.

– Погоди! – шептал Ибрагим Абдула. – Сейчас я его прищучу…

Три удара в ладоши последовали один за другим с секундными перерывами. Ответом на первые два явился хрустальный звон падающего стекла. Третий хлопок отозвался недальним, отчаянным воплем и глухим стуком упавшего тела.

– Аллах Акбар! – ревели йеменцы, а женщины Затычки аккомпанировали им длинными очередями в воздух.

* * *

Перед началом атаки они сидели на земле у основания баррикады. Ибрагим Абдула докуривал сигарету. Тлеющий окурок опалял его бороду, но он никак не хотел его выбрасывать. И где достал? Шурали впервые наблюдал у него нехорошую христианскую привычку. Бригадные машины тарахтели неподалеку, заполняя пространство за баррикадой плотной, белёсой взвесью. Затычка распорядился не жалеть солярки. Под пологом белого тумана минометные расчёты готовились к залпам. Потом уже их атаку поддержат стволы бронетехники. Но сначала им придется преодолеть ограждения лоджий первого из этажей. – Ты куришь… – прошептал Шурали. – Сегодня мы все окажемся в объятиях Аллаха… – Не шути так, русский!

– Кто я такой, чтобы шутить именем Всевышнего, да прославится оно в веках? – Мы выживем. – Не все. Давай простимся, что ли. – Зачем? – У солдат моего народа есть обычай прощаться перед боем. – Я не солдат твоего народа. – Ты – мой народ. Последнее, что у меня осталось.

Объятие русского было порывистым и крепким. От него пахло табаком, порохом и слезами. Расчеты минометов дали первый залп. Прислушиваясь к глухим разрывам и стрекоту осколков, они позабыли разомкнуть объятия. А йеменцы давали залп за залпом. Наконец, последовал гортанный оклик.

– Аллах Акбар! – возопил Затычка.

И бойцы с дружным рёвом полезли через баррикаду. Их растормошил молоденький дурачок. Его обидная брань рассмешила Ибрагима Абдулу, а Шурали чувствительно огрел наглеца прикладом. Юный йеменец, стеная, перевалился через гребень баррикады.

– Ну что, пора? – спросил Шурали. – Почему ты плачешь?

– Ты говоришь со мной по-русски!

– Хватит. Вперед. За веру! – проговорил Шурали на языке пушту.

Он карабкался на верхушку баррикады плечом к плечу с Ибрагимом Абдулой.

– Аллах Акбар! – ревел русский, выпуская короткие очереди поверх голов идущих в атаку бойцов Затычки.

Пули его автомата превратили оконные стекла первого этажа в мелкий бесцветный бисер. Люди племени гурани, вытянувшись цепочкой, обходили злополучный квартал слева. Остальные перли напролом, намереваясь штурмом взять первый этаж. Теперь противник перестал скрываться. Со второго и третьего этажей им отвечали короткими очередями. Очевидно, экономили боекомплект.

* * *

Дурачка звали Мураши. Сынок башмачника из Ибба[15]15
  Ибб – город в западной части Йемена.


[Закрыть], до прибытия в бригаду Затычки, он не видывал ничего кроме зеленых гор, пышных, обильно орошаемых садов и деревянных колодок своего отца. Какими судьбами его занесло в Халеб – то лишь Аллаху единосущному ведомо. Заскучал, видать, с утра до вечера, рассматривая тучные поля. О величии возмечтал в свои неполных двадцать лет. Жалость всякий раз касалась сердца Шурали, когда он смотрел на смазливое, опушенное плохо отрастающей бородой лицо Мураши. Продолжительные скитания по степям Сирии не даровали дурачку преимуществ раннего взросления. Он как был, так и остался деревенским недотёпой. Так и не научился толком обращаться с оружием, которое в его неумелых руках быстро превращалось в бессмысленную железяку, пригодную лишь для использования в качестве дубины, но никак не для стрельбы. Мураши очень гордился своим новым русским автоматом. Да, жители русских городов умели изготавливать надёжное, неприхотливое оружие. Затвор на автомате Мураши все ещё не был заклинен и потому он использовал оружие по прямому назначению: поливал раскаленным свинцом межкомнатную перегородку полуразрушенного многоэтажного дома. Они прятались за цементным ограждением лоджии. Ответный огонь не мог пробить панели из литого железобетона, но если высунуть голову из укрытия – всякое могло случиться. Поэтому Мураши поднимал оружие высоко над головой и палил длинными очередями, не глядя. Невдалеке дымила выхлопом бригадная БПМ. Она несла в своём брюхе практически неисчерпаемый запас патронов – можно не скупиться. АКМ Мураши извергал металл и грохот. Прерывистые огненные линии, испускаемые им, беспорядочно метались из стороны в сторону. Пули крошили цемент, рвали металл арматуры, разбивали в щепы дерево и пластик. Ибрагим Абдула уже лез на парапет лоджии. Он тоже не жалел патронов, то и дело бросая под ноги Шурали пустые автоматные рожки.

– Остановись! – Шурали ухватил друга за щиколотку. – Нет смысла! Там никого нет!

– Что?!!!

Шурали махнул рукой в противоположном направлении. За гребнем баррикады у них в тылу метались сполохи огня. Шурали видел, как вздрагивает, постепенно оседая, тело их недавнего укрытия. Из разорванных пулями мешков высыпался наполнявший их песок. Кто-то долбил по баррикаде из крупнокалиберного пулемета с тыльной стороны. Стволы бронетехники Затычки отвечали противнику частой пальбой. Похоже, враги предприняли обходной маневр, продемонстрировав несвойственную им сообразительность и тактическую смекалку. Возможно, они имели и альпинистское снаряжение. Иначе каким образом им удалось бы покинуть многоэтажку, минуя нижние этажи? Мураши продолжал поливать пулями пустую цементную коробку. Ибрагим Абдула стукнул его кулаком по черепу. Йеменец выронил оружие и схватился за голову.

– Хватит! – рявкнул русский. – Мы окружены. Надо беречь патроны.

– Аллах Акбар! – выл Мураши. – Мы победим собак!

– Сам ты собачье дерьмо, – сквозь зубы рычал Ибрагим Абдула. – Тварь криворукая! Посмотри, как он обращается с оружием, Шурали!

Ибрагим Абдула схватил его за рукав и что есть силы дернул. Брань, вылетавшая из его бороды, была подобна густым плевкам. Но их товарищи уже привыкли к таким словами и никто не обернулся на голос Алёши.

– Успокойся, – проговорил Шурали. – Матерясь по-русски, ты теряешь связь с Всевышним. Он затыкает уши, слыша брань неверных. И тем более ему оскорбительно, что ты, пришедший под его руку, то и дело вспоминаешь о прошлой, дурной жизни. Читай молитвы.

В ответ на его слова по ту сторону баррикады ухнул взрыв. Они повалились на землю, уподобившись тем пыльным кулям, из которых была сложена баррикада. В дымном облаке мелькали вспышки огня. Когда развиднелось, они увидели, что части баррикады больше нет, а улица за ней по-прежнему застлана дымом. В дымном облаке мелькали вспышки огня – работала артиллерия. Беспорядочно метались прерывистые огненные дорожки автоматных очередей. Надо всем этим висел неумолчный гул осыпающегося железобетона – стены строений проседали со стоном и уханьем. Человеческих голосов не было слышно, лишь мелькали быстрые фигуры. Сомнений не оставалось: их противник предпринял обходной маневр и зашел им в тыл.

– Мы окружены? – проговорил Ибрагим Абдула.

– Нам предстоит круговая оборона, – подтвердил Шурали.

– У меня кончились патроны, – заныл дурачок Мураши. – Что же делать? Брить бороду нечем. Придется сдаваться так. Эй, смотрите! Кто-то идёт к нам!!! Мы сдаемся! Сдаемся!!!

И он кинулся навстречу неясному, плавно движущемуся в дымном облаке силуэту. Шурали сразу признал наложницу Затычки по блестящей пряжке широкого ремня и плавной, танцующей походке. В бригаде говорили, будто командир подобрал её в одном из ресторанов Дамаска, где она работала танцовщицей. Это случилось давно, ещё до начала войны, но женщина так и не остригла длинных кос, не утратила грациозности движений, сменив изящные туфельки на грубую солдатскую обувь. Шурали так не удосужился узнать её имя. Усердно благодаря Всевышнего за дарованное ему спокойное равнодушие к прелестям дочерей человеческих, он посмеивался в бороду над неуёмной и доставляющей немало опасных хлопот страстностью товарищей по бригаде.

Вот и сейчас дурачок Мураши, облизывая губы, уставился на бронежилет командирской наложницы, наполовину скрытый серым хиджабом.

– Я принесла вам патронов, – проговорила иудейка. – Нас окружают.

– Уже, – ответил Шурали, принимая из её рук ящик с патронами. – Я говорю: уже окружили. Тебе лучше остаться с нами.

Он и сам удивился звуку собственного голоса. В наступившей тишине было слышно, как кто-то, скорее всего Затычка, переговаривается по рации.

Перестрелка возобновилась через несколько минут. Противник палил со всех сторон. Пули рикошетили от бетонного ограждения лоджии. Одна из них угодила Мураши в ногу. Дурачок повалился на спину. Шурали, нырнув под днище лоджии, ухватил его под мышки и дернул на себя. Ибрагим Абдула куда-то исчез. Наверное, он заскочил на лоджию и укрылся за ограждением. Вскоре над головой Шурали загрохотал автомат. Так и есть – русский там и ведет огонь, но у него всего два рожка! Мураши, минуту назад истошно вопивший, вдруг умолк. Тело его отяжелело. Шурали всё-таки затащил его под лоджию, уложил поперек. Первая помощь дурачку уже не требовалась – он был мертв. Наложница Затычки улеглась рядом с ним, словно нарочно прижалась своим бедром к его ноге. У неё было несколько полных рожков, но она вела огонь разумно, короткими очередями. Не покидая своего убежища, Шурали ухитрился, используя приклад автомата, подтянуть к себе ящик с патронами и несколько пустых рожков. Надо быстренько снарядить их, иначе им конец. Шурали сосредоточенно принялся за работу. Руки двигались с проворством и точностью робота. Автомат над его головой умолк.

– У меня кончились патроны! – завопил русский.

– Сейчас! Сейчас! – твердил Шурали. Руки его двигались всё быстрее.

Снарядив два рожка, он с немалым риском перекинул их за ограждение лоджии. Автомат заговорил вновь.

Шурали не мог видеть ровным счётом ничего. Всё пространство перед ним заволокло белым дымом. Затычка щедро лил соляру в выхлопные трубы бронетехники. Все машины были пока целы и огрызались огненными всполохами орудийного огня. Железная коробка с патронами быстро пустела. Белый дым лез повсюду. Он проникал даже в убежище Шурали. Становилось трудно дышать и Шурали пришлось вылезти из-под лоджии. Противник палил наобум, словно и не замечая их. Шурали подал иудейке знак не стрелять и та повиновалась. Шурали присоединил к автомату снаряженный рожок. Ухнул взрыв. Зашелестел падающий с небес щебень. Дымное облако отодвинулось. Перед ними открылось пустое, ограниченное белыми стенами дымовой завесы, пространство. Редкие, прерывистые линии автоматных очередей пересекали его во всевозможных направлениях. Автомат русского молчал, но Шурали слышал за ограждением возню, металлический лязг и внятную брань – значит, Ибрагим Абдула был ещё жив. Метрах в пятидесяти, в чреве дымного марева, кипела бурная перестрелка. Через пару минут оттуда, из-за дымовой завесы, выскочил Фархат. Он бежал, загребая ногами каменный мусор. Меж его ног стекала алая жидкость. Черная униформа его влажно блестела. Он зажимал ладонями рану чуть ниже ремня. Его ладони были перепачканы кровью. Шурали прикинул количество патронов. Их оказалось достаточно, чтобы снарядить один рожок. Но ему их надо как минимум пять. И это только на первый случай. При таком расходе боекомплекта одного рожка ему хватит ненадолго.

– Нужны патроны, женщина, – сказал Шурали, оборачиваясь к иудейке. – Патроны в железных ящиках. Ящики в БПМ.

– Поняла! – отозвалась та. – Я сейчас!

Её фигура скрылась в дыму. Шурали обернулся к Фархату. Тот лежал на боку, томно уставясь в пространство поверх головы Шурали. Итак, ещё тридцать патронов. Шурали взял в руки следующий рожок и продолжил работу. Краем глаза он видел, как дергаются ноги Фархата. Обутые в грубую солдатскую обувь ступни его ворошили пыльный щебень. Сам он лежал в кровавой луже, которая становилась всё шире. И штанины его, и наколенники влажно блестели. Разве дорезать мерзавца? Ранение в живот – не шутка. Всё равно издохнет. Шурали отложил в сторону полностью снаряженный рожок и взял в руки следующий. Нет, сейчас недосуг. Есть дела поважнее, а Фархата можно доверить воле Аллаха. Пусть пока мучается. Пения гурий ему всё равно не услышать.

К нему приползла наложница Затычки. Её тело извивалось по твёрдому щебню подобно змеиному. Наверное, острые камушки впиваются в её нежный живот, но она терпит, не кривит красивого рта. Где-то потеряла хиджаб, а длинные, черные с заметной сединой косы закрутила вокруг шеи. Наверное, трудно женщине на войне с такими пышными волосами – ни благовоний, ни должного ухода в разрушенном городе не добыть. А ей ведь хочется быть красивой. Наверное, хочется быть желанной, но тут, в боевой обстановке, её используют по-другому. Во славу Аллаха рожок был снаряжен и Шурали взял в руки следующий.

– Ну же, быстрей, женщина!

Она встала на четвереньки. Так ей удавалось перемещаться быстрее. Но длинная автоматная очередь снова уложила её на живот. Наконец, она оказалась на расстоянии вытянутой руки и Шурали принял у неё железный ящик. Он оказался слишком тяжёл – не менее двадцати килограмм. Наверное, поэтому женщина так устала. Она замерла, лёжа на животе, уткнувшись лицом в щебень. Спина её и бока тяжело вздымались. Шурали открыл ящик и принялся снаряжать очередной рожок. Над улицей трещали и грохотали автоматные и пулемётные очереди. На такой близкой дистанции звуки стрельбы уже не напоминали шлепки пощёчин и стук кастаньет. Звуки боя сливались в одну какофонию, оглушительную и непрерывную. Рожок был уже наполовину полон, когда хлопнул первый минный разрыв. Омерзительнейший из звуков преисподней – скрежещущий звон железных осколков – заставил их обоих уткнуться лицами в щебень.

– Иди же в укрытие! – крикнул Шурали. – Залезай под лоджию. Укройся за телом йеменца!

– Меня зовут Алисон, – сказала женщина.

Шурали продолжал снаряжать рожок патронами. Ноги Фархата снова оказались в поле его зрения, но теперь они не двигались. Верхняя же часть его тела была обильно присыпана щебнем. Разгрести, посмотреть, жив ли? Недосуг! Шурали уже закончил снаряжать последний рожок, щелкнул затвором, облил свинцом кучу щебня в том месте, где предположительно находились голова и плечи Фархата.

– О, Аллах! Да прославится имя твоё! – проговорил он.

– Воистину! – рявкнул русский из своего укрытия.

Иудейка кивнула. Рация на её плече шипела и перхала возбуждённым голосом Затычки. Командир сообщил своей женщине о потерях, особое внимание уделив выжившим после резни канадцам. По его словам выходило так, что «канадские хохлы» и их русский товарищ пали первыми. Шурали ещё раз оглядел мёртвое тело Фар-хата и на этот раз поверил своему командиру.

– Мы не оставляем своих раненных, – серьёзно проговорила она. – А теперь за мной! Нам надо присоединиться к командиру!

* * *

Остатки бригады Затычки, все немногие, кто выжил, сбились тесной кучкой в подъезде многоэтажки. Тут были обе женщины – простоволосые, с обнаженными, покрытыми ссадинами руками, они скалили жемчужные зубы, которые казались особенно яркими на покрытых свежей копотью лицах. Остальных оказалось непросто и узнать, так запылены, так искажены усталостью и отчаянием были их лица. Все оконные проёмы в их убежище зияли пустотой – остекление вынесло вместе с рамами. Зато хорошо была видна запаркованная на изуродованном газоне техника. Пока ни один транспорт не пострадал. Другое дело – люди. Бригада снова понесла чувствительные потери.

– Что нам делать? – ревел Затычка. – Что делать?

– Использовать метод Лива-Алькудс, – проговорил Ибрагим Абдула.

– О чём говорит русский? Ну-ка, пушту, переведи? – Затычка свирепел, он прекрасно понимал арабскую речь Алёши, но страх лишил его рассудительности.

– Он предлагает путь к спасению, – ответил Шурали, а Ибрагим Абдула уже сел за руль джихадмобиля.

– Эй, Затычка! – весело закричал он, просовывая в окно руку. Его чумазая ладонь сжимала смартфон. – Мне нужна корректировка, иначе я заблужусь в этих лабиринтах. Шурали! Ты лучший из наводчиков! Помоги в последний раз, друг!

Ибрагим Абдула по прозвищу Алёша махнул рукой. Солнечный лучик, чудом пробившийся сквозь пыльное облако, блеснул на игольном лезвии.

– Шерали-хан! Эй! Посмотри, что у меня есть!

Шурали подбежал к двери «Мерседеса».

– Возьми, брат! – Ибрагим Абдула протянул ему лезвие рукоятью вперёд. – Рукоятку не успел отделать, как полагается. Пластмасса. Дешёвка. Но сам клинок!.. Когда-нибудь ты будешь носить гражданскую одежду. Такой клинок возможно спрятать в шов рукава и он не порвёт ткань. Смотри! Конец иглы тупой. Ну же! Бери!

Мотор «Мерседеса» взревел, но громче рева надсаженного дизеля звучал голос русского. Он пел. Резкий, простоватый мотив последней невообразимой мукой терзал уши Шурали. Странно, необычно, волнительно отдавались в сердце слова чужой речи. Чудно! Он понимал каждое слово. Странная песня вливалась в его сердце, заставляя его биться чаще. Точно так же отзывались в нём рифмы любимых касыд.

– И снова в поход труба нас зовет, мы все встанем в строй и все пойдем в священный бой[16]16
  Ибрагим Абдула поёт марш «Прощание славянки».


[Закрыть], – закончив пение этими словами, Ибрагим Абдула отпустил педаль тормоза и резко надавил на педаль газа. Джихадмобиль рванулся с места. Щебень двумя колючими фонтанами брызнул из-под колёс. Выжившая йеменская молодежь бросилась врассыпную. Миг – и запыленный корпус автомобиля скрылся за углом улицы. А над их головами уже плавал, набирая высоту, беспилотник.

Не пыль, но солёная влага туманила взгляд Шурали, когда он рассматривал подарок Ибрагима Абдулы.

Сирийская наложница Затычки стала достойной заместительницей Фархата. Видеокамера дрона быстро обнаружила «Мерседес».

– Свяжись с ним! – скомандовал Затычка. – Смотри сюда, пушту! Вот они! Сейчас ему надо повернуть налево.

Мобильная связь работала хорошо. Не прошло и пары секунд после начала вызова и Шурали услышал голос Ибрагима Абдулы. Шурали не тревожился. Он прекрасно понимал, что Затычка никогда не забудет своей ненависти к его русскому другу. Вероятно, поступок Ибрагима Абдулы есть лучший выход. Но всё же… Друг послушно следовал всем его указаниям. Джихадмобиль на огромной скорости маневрировал по улицам и площадям Хале-ба, приближаясь к месту скопления противника. Наложницы Затычки хохотали, наблюдая за муравьиной суетой воинства САА. Крошечные фигурки на мониторе разбегались в стороны, едва завидев угрозу. Шурали шептал в микрофон мобильника:

– Налево, Алёша. Направо, Алёша!

Но Ибрагим Абдула далеко не всегда слушался его указаний. Окрашенный в цвета уличной пыли «Мерседес» сновал по лабиринтам старого Халеба, подобно напившемуся крови кокаиниста клопу.

– Налево, Алёша!!! – вопил Шурали. – Слушай меня, побратим шайтана!!!

– Посмотри-ка! Наш пушту освоил язык русских!

– По воле Всевышнего, да прославится его имя в веках, наш пушту говорит на любых языках!

Так говорили те из его товарищей, кто ещё мог складывать слова арабского языка с связные предложения.

– Он не взорвёт себя. Он побоится, – говорила сирийка. – Все русские – бродячие псы, неверные. Почему он ещё жив, а? Замыслил предательство?

Но вот джихадмобиль выкатился на магистраль, ведущую в жилые, не затронутые войной кварталы. Дома там мало пострадали от ударов «адского огня». Воинство САА решилось на минометный залп, но мины легли в двадцати метрах позади «Мерседеса». Автомобиль Ибрагима Абдулы увеличил скорость. Жители Халеба, войска САА и гуманитарии ООН освободили проспект от обломков зданий, словно специально подготовив его для совершения акции джихада. На въезде в жилой квартал располагался блокпост. Наложницы Затычки смеялись, наблюдая стремительное паническое бегство персонала блокпоста. «Мерседес» взорвался при въезде в квартал, едва достигнув заградительных сооружений. Шура-ли смотрел, как растет и ширится дымный гриб. Его очертания напомнили ему угловатую фигуру погибшего друга. Он встретил скорбь молча. Не славил вместе со всеми имя Всевышнего. Слезы застили ему глаза. Ах, как щиплется соленая влага!

– Посмотри! Он плачет, как женщина! – проговорил кто-то со смехом.

– Не смейся над ним! Этот отважный воин Аллаха был его другом, – отвечали насмешнику.

– Всевышний покарает всех виновных, – прошептал Шурали, вытирая бороду краем арафатки.

* * *

Острым лезвием он разделал куртку одного из свежих мертвецов. Ткань оказалась новой и достаточно плотной для того, чтобы Шурали мог безопасно хранить в ней последний дар умершего друга.

* * *

Может быть, где-то в этом самом несовершенном из миров и ведутся победоносные войны, но не здесь, не в Халебе. Город пал под ударами «адского огня», сделался жертвой человеческого безумия через тысячелетия после того дня, когда у подножия высокого холма горшечных дел мастер возвел стены своей хибары и накрыл их кровлей.

Перед тем, как затеряться в лабиринтах Халеба, Затычка повелел им расходиться в разные стороны. Сам он сбрил бороду и, захватив с собою обеих женщин, присоединился к стайке беженцев. Большая часть йеменцев обрили бороды и сдались офицерам САА. Шурали видел их исцарапанные безопасными лезвиями лица в окне большого автобуса с логотипами Организации Объединенных Наций на обоих бортах. Он зачем-то сфотографировал номерной знак автобуса на камеру мобильника. Изображение получилось нечетким, но вполне различимым. Миротворцы ООН вместе со специальными частями САА обыскивали руины в поисках пострадавших. Из-под обломков зданий на улицу выползали серые, изголодавшиеся тени. Победители встречали их неприветливо, в каждом подозревая бойца ан-Нусры. Крысы сновали повсюду, совершенно не опасаясь погруженных в своё горе людей.

Шурали не стал присоединяться к людям – ни к победителям, ни к побежденным, ни к жертвам тех и других. Он предпочел примкнуть к крысам. Обитатели подземелий Халеба помогали ему находить пищу и избегать опасности быть обнаруженным другими людьми. Шурали выжидал, когда уляжется суматоха, и победители перестанут искать выживших в руинах противников. В Старом Халебе тут и там всё ещё возникали спонтанные стычки. Не все баррикады ещё были разобраны. Шурали дни напролет проводил в зловонных подвалах, прислушиваясь к писку своих новых товарищей. Ночами он выходил на промысел. Мёртвый Халеб коптил небо зловонными кострами, светился тысячью глаз одичавшего за время войны зверья – двуногого и четвероногого. Он подслушивал разговоры у костров. Выходило так, что подразделения САА собирают всех подозрительных в специальных лагерях на окраинах Халеба. В южной части города почти повсеместно нет воды. Так Шурали ходил от костра к костру, таясь и ни с кем не вступая в разговоры. Подслушивая разговоры у костров, можно приобрести необходимую для выживания информацию. В разоренных зданиях супермаркетов и продуктовых лавок всё ещё можно найти пищу и питьевую воду. Помимо пищи, Шурали находил источники электрического питания – чудом уцелевшие розетки и гаджеты. Он искал возможность выхода в интернет и изумлялся странностям жизни разрушенного города: в Халебе проще найти работающий, подключенный к интернету компьютер, чем исправный водопроводный кран. Он заходил в Твиттер, изучал аккаунты товарищей по бригаде, но все они застыли на дате 21 декабря, том несчастливом дне, когда Затычка распустил бригаду. На третью ночь скитаний он обнаружил автобус с телами бойцов бригады Затычки. На обуглившемся остове машины чудом сохранились номерные знаки. Шурали сличил их с изображением в своём мобильнике.

– На всё воля Аллаха! – прошептал он и вспомнил, что давно не молился.

Лишь совершив намаз, он вернулся к сожженному автобусу, чтобы рассмотреть всё как следует. За двое суток, проведенных в руинах Халеба в обществе крыс, Шурали перестал слышать запахи и бестрепетно полез внутрь искореженного автобуса. Машина была сожжена вместе со всем её содержимым прямым попаданием зажигательного снаряда. Опознать обожженные тела не представлялось возможным. Оставалась ещё надежда на то, что его товарищей высадили в одном из лагерей. Обмотав лицо пыльной арафаткой, захлебываясь слезами, он рылся в пепле, надеясь опровергнуть или подтвердить свои страшные предположения. Наконец, ему в руки попался металлический короб из-под патронов. Пришлось воспользоваться ножом, чтобы вскрыть оплавившиеся защелки. Обуглившееся дешевенькое издание Корана, несколько открыток с довоенными видами Цитадели и желтая налобная повязка бойца ан-Нусры – вот всё его находки, бесполезные, банальные свидетельства войны. Один из беспечных юных йеменцев зачем-то спрятал это добро под сидением злополучного автобуса. Шурали пришлось призвать всё своё мужество, чтобы признать: все, кто находился в автобусе в момент попадания зажигательного снаряда – его товарищи по боям за Халеб.