Текст книги "Вернусь, когда ручьи побегут"

В «Петровском» купили яблок и литровую банку сливового компота – больше покупать было нечего. В рыбном отделе давали, правда, атлантическую селедку, но стояла очередь. Александра прошла мимо.

– Мамуль, – остановила ее Таня, – давай постоим, очень селедочки хочется, под шубкой.

– Ты ж знаешь, я не люблю стоять в очередях, – напомнила мама. – И тебе не советую. Нет ничего такого в жизни, за чем бы стоило стоять.

– А бабушка стоит.

– У бабушки талант терпения.

– Я могла бы постоять, как бабушка, – смиренно сказала Таня. – А ты пока иди покури на улице.

– Ладно, – смягчилась Александра, немного пристыженная, – давай уж стоять вместе. Ради твоего рождения.

Уже когда уходили из гастронома, отоварившись тремя сельдями, в отдел «мясо-птица» с голым мраморным прилавком вдруг внесли ящик цыплят. Саша с Таней случайно оказались у самого прилавка. Через десять секунд вокруг них образовалась толпа покупателей. Народ нервничал, толкался.

– Две куры, пожалуйста, – сказала Александра продавщице.

– Курицу – в одни руки! – отрезала продавщица.

– Простите, какая же это курица, это цыпленок, – запротестовала Александра.

– У нас двое рук, тетя! – нашлась Таня и вытянула ручонку с растопыренными пальцами.

Продавщица бросила беглый взгляд на Таню и сказала:

– Дети – не в счет.

– У ребенка завтра день рождения, – попросила Александра.

– «Все лучшее – детям», – неожиданно напомнила Таня, высовываясь из-за маминой спины.

Продавщица еще раз посмотрела на Таню, осмыслила сказанное и молча бросила на весы вторую курицу.

– Почему женщине две куры? – тут же откликнулись из очереди.

– Их двое, – строго объяснила продавщица.

Когда вышли из магазина, довольная Александра, с авоськой, из которой торчали куриные ноги, сказала дочери:

– Поздравляю, Татьяныч, тебя сегодня наконец посчитали за человека! Пойдем отметим это событие молочным коктейлем.

Таня взяла мать за руку, улыбнулась и подытожила:

– Какой сегодня длинный день у нас с тобой!

* * *

На день рождения Тани Надя пришла задолго до остальных гостей.

– Где наша самая красивая, самая замечательная, самая любимая девочка на свете? – с порога воскликнула Надя, с обожанием глядя на нарядную завитую Таню, бегущую ей навстречу по коридору. Она протянула ребенку букет цветов и красиво упакованный набор для «барышень»: ручное зеркальце в розовом обрамлении, щетка для волос, полдюжины изящных заколок…

– Тетя На-а-дечка, спасибо! – растаяла Таня, с женским восторгом разглядывая подарок, и раскрыла руки для объятий.

– С днем рождения, родная! – Надя поцеловала девочку и на секунду замерла, прикрыв газа и прижавшись нежно к детской щеке.

– Это – мамочке, – сказала Надежда, протягивая Александре букетик фиалок. – А где же ваш папа?

– Я тут! – отозвался Вадим, появившись в дверях ванной с намыленными щеками и бритвой в руке. – Мое почтение, Надежда Павловна, извиняюсь, что не могу припасть к ручке, – сказал он, стоя на пороге и почти касаясь головой дверной перекладины, – вот, жена бриться заставила!

– С утра не могу уговорить, – буркнула Саша.

– Поздравляю, папашка! – засмеялась Надя и помахала Вадиму рукой. Она порылась в сумке и извлекла оттуда объемный целлофановый пакет. – У меня еще кое-что есть. Танечка, у тебя же скоро открытый урок на бальных танцах?

– Да, по ча-ча-ча, – кивнула заинтригованная Таня.

– Вот! – торжественно провозгласила Надежда и достала из пакета небесной красоты облегающее платье с глубоким вырезом и короткой юбкой во множестве воланов.

– Ой! – задохнулась Таня.

– Тебе нравится?

– Безумно! – воскликнула Таня, осторожно ощупывая оборки.

– Как я рада! – с облегчением сказала Надя. – Помнишь, Сашка, я тебе говорила: Розенбаум привез своей дочке платье из какой-то заграницы, чуть ли не из Парижа, а она выросла… Ну вот, нам досталось через Ленку, мою приятельницу, она с ними дружит… Как раз Танин размер.

– Это какой Розенбаум, который «Вальс-бостон»? – поинтересовалась Таня, прикидывая на себя наряд и глядясь в зеркало.

– Он самый.

– Ка-а-кая честь! – взмахнула руками Александра.

Надя немного обиделась.

– Где ты такое купишь, глупая? – сказала она и, склонив голову набок, еще раз оценивающе посмотрела на платье.

– Нигде! – согласилась Саша, примирительно обняла подругу и звонко чмокнула ее в висок. – Спасибо, белочка!

– Тетя Надя, мы тебя обожаем!

– Это правда! – подтвердила Саша. – А теперь, девки, на кухню. Именинницы это не касается, – добавила она, обращаясь к дочери. – Когда папа закончит бриться и наконец поставит большой стол в гостиной, прикинь, пожалуйста, посадочные места для гостей. Кстати, – как бы между делом поинтересовалась она, – Лену Соболевскую ты пригласила?

– Нет, – твердо сказала Таня, глядя в глаза.

– Ну и хорошо, – улыбнулась ей Александра.

Все начиналось так мирно в этот день…

Гости подтягивались не спеша, с большим разрывом. Вовремя пришли только дети, наполнив дом шумом, визгом, смехом, топотом. Следом появились родители Вадика, интеллигентная чета, – милейшая Бронислава Семеновна, никогда в своей жизни не повысившая ни на кого голос, и добрейший Леонид Борисович, никогда в своей жизни ни про кого не сказавший дурного слова. Такое встречается, хотя редко. Александра считала, что ей несказанно повезло со свекром и свекровью. Таточке, в которой оба не чаяли души, были подарены билеты на «Щелкунчика» в Кировский театр – на завтра, на утро, предполагалось, что Таня пойдет в театр вместе с бабушкой и дедом.

– Ребятки, – сказала Бронислава Семеновна, обращаясь к Вадику и Саше, – так мы Таточку заберем с собой после детского праздника, если вы не возражаете, – она перевела вопросительный взгляд с сына на невестку. – А вы еще повеселитесь.

– Конечно-конечно, – согласно закивала Александра и придирчиво оглядела мужа. Она задержала Вадима в прихожей, оттянула двумя пальцами старый свитер на его рукаве, сказала, понизив голос: «Может, пойдешь переоденешься?»

– А что, так разве нельзя? – громко удивился Вадик, опустив голову и разглядывая шерстяные катышки на груди.

– Поди немедленно надень свежую рубашку, – угрожающе прошипела она.

– А столы когда же ставить?

Александра безнадежно махнула рукой и, не взглянув на мужа, удалилась в кухню.

– О, как обалденно пахнет! – закричал с порога на всю квартиру следующий гость, бородатый Паша, друг студенческих времен. – Клянусь мамой, это чахохбили! – Он достал из внутреннего кармана куртки пол-литровую бутылку и протянул встретившей его запыхавшейся хозяйке. – Это спирт, мамочка, после сольватации получится две с лишним бутылки водки!

– Спирт, конечно, цельнотянутый? – понимающе улыбнулась Саша, принимая из его рук бутылку.

– Какие вопросы – с родного завода! – Паша работал на закрытом предприятии и на вопрос «что производите?» отвечал уклончиво. Но однажды, изрядно приняв на грудь, сказал в сердцах: «Что-что!.. Жучки для прослушки! Или я не патриот, писсала-каккала?»

– Ты, мамочка, сегодня хороша необыкновенно! – сказал он, усаживаясь на табуретку и с кряхтеньем снимая ботинки. «Хоть бы для приличия ребенку что-нибудь принес», – подумала Александра, глядя, как Паша пытается преодолеть тяжесть крупного живота и дотянуться до шнурков.

– Что-то у тебя табуретка шатается, – заметил он, беспокойно ощупывая сиденье под собой, – где хозяин-то? Вадим!

– Вадик столы ставит, помоги ему, будь добр, а то это никогда не кончится… Да не надо разуваться, Паша, ей-богу!

– Нет уж, я прямиком на кухню, процесс сольватации не терпит отлагательств, готовь посуду, – сказал Паша, наконец справившись с обувью и засовывая ноги в разношенные Вадиковы шлепанцы. – А где Таня, у нее ведь сегодня именины? – вспомнил он.

– Дети – в детской. Потрошат подарки, – тонко намекнула Саша.

– Дети зашунтированы, это хорошо! – одобрил Павел и приобнял Александру за плечо. – Пойдем, мамочка, плесни аперитивчику задроченному хозяйственнику!

– Потерпишь, – сказала Александра тоном воспитательницы детского сада. – Сейчас Сима с Левкой подойдут…

Сима с Левой поднимались по лестнице в гробовом молчании, слышно было только шарканье подошв о ступеньки. Это был их первый совместный выход за последнее время. Поначалу Лева категорически отказался идти, но друзья были общие, старинные, на семейные праздники собирались в полном составе, и, если бы Симочка пришла одна, это показалось бы странным. Нет, проще сходить, чтобы не вызывать ненужных разговоров, рассудил Лева. Симочка же, в свою очередь, возлагала на этот вечер большие надежды: может быть, в атмосфере праздника и общего веселья (наверняка танцы будут) незаметно перекинется мостик к их примирению. Ибо так больше жить нельзя, невыносимо так жить, думая, оставит тебя завтра супруг или сохранит при себе. Да и времени не остается. Сегодня!

Позвонив в квартиру и услышав, как поворачивается изнутри дверной замок, Сима быстро подхватила мужа под руку, и Лева машинально согнул локоть, так что перед хозяевами они предстали в виде тесно сплоченной улыбающейся четы.

В кухне, где слаженно, в четыре руки орудовали Саша и Надя, достругивая салаты, Симочка присела на табуретку и устало спросила:

– Девчонки, что помочь?

– Сим, зелень нарежь для украшения оливье, – сказала Александра, доставая из холодильника пучок петрушки. И тут же спохватилась: это на годы при Симочкиной расторопности. – Нет, знаешь, лучше пересчитай приборы на столе, нас предполагается пятнадцать человек вместе с детьми.

Сима кивнула.

– А хочешь, так посиди, – предложила Саша, – у нас практически все готово.

– Как поживаешь-то, Симка? – спросила Надя, энергично перемешивая в огромной кастрюле оливье.

– Да нормально, – слабенько улыбнулась Сима и махнула тонкой рукой. Она встала. Красивое желтое платье сидело на ней очень неудачно. – Пойду приборы считать… ты говоришь, сколько-сколько человек?

– Пятнадцать, – напомнила Саша.

– Что-то наша подруга неважно выглядит, – покачала головой Надя, когда Сима вышла.

– Одни глазищи остались, – кивнула Саша. – И вообще, какая-то она побитая, ты не находишь? Что-то с ней не так… Тихарится.

– Она всегда тихарится, ты же знаешь.

В кухню вбежала раскрасневшаяся Таня с толпой детей:

– Мама! Очень кушать хочется!

– Сейчас-сейчас, – засуетилась Александра, взглянув на часы. – Ждем только бабушку Риту и дядю Германа.

Бабушка Рита, Маргарита Сергеевна, приходилась Саше мамой, а Герман – старшим братом. Герман был деловым человеком и всегда опаздывал.

Гости, однако, томились и, сглатывая слюну, посматривали на сервированный стол.

– Аперитив, господа! – провозгласила Александра, вкатывая в гостиную столик на колесах, уставленный бутылками и тарелками. – Прошу выпивать и закусывать! – Она взяла одну из тарелок с бутербродами, протянула ее Наде, шепнула: – Детишкам отнеси, пожалуйста, и скажи, что через пятнадцать минут садимся.

– Как красиво! – восхитилась Симочка, глядя на маленькие бутербродики с воткнутой в них вилочкой. – А в магазинах ничего нет.

– Это как всегда в русских домах, – сказал Паша, быстро налил себе водки и выпил мелкими судорожными глотками. Подавился, страдальчески скривился и тяжело закашлялся.

– Вот учу-учу тебя столько лет, что водку пьют одним глотком, на вдохе, – и никакого толку, – покачала головой наставница-Александра и, подцепив из розетки черную маслину, протянула ее Паше. – Открой рот, закуси!

– Запить бы, – выдавил из себя Паша сквозь выступившие слезы.

– А запивать водку вообще дурной тон! Как ты меня огорчаешь, Па-а-вел! Вадик, налей ему клюквенного морсу, – распорядилась она.

После фуршета гости сразу повеселели. Александра, щепетильно относившаяся к обязанностям хозяйки дома, немного нервничала, поглядывала на часы и наконец объявила:

– К столу!

В этот момент раздался звонок и появились наконец Маргарита Сергеевна с Германом.

– Это для моей внучки, – сказала царственная бабушка Марго и протянула Тане подарок.

– Спасибо, бабушка, – поблагодарила Таня, принимая плюшевого медведя, кажется третьего по счету.

– Маргарита Сергеевна, вы – просто неотразимы! – сказал Паша, галантно целуя ей руку.

– Маргарет Тэтчер! – подметил Вадим, помогая теще снять пальто. Сходство с Железной леди было несомненным.

– Матушка у нас еще о-го-го! – подключился Герман, глядя на себя в зеркало и выравнивая пробор расческой с частыми зубьями. – Всем нам фору даст!

Маргарита Сергеевна снисходительно улыбнулась; прохладно поздоровалась с дочерью, позволив поцеловать себя в персиковую щеку. Обе в этот момент находились в сложных отношениях, что случалось, впрочем, довольно часто. Марго считала, что жизнь у ее дочери слишком легкая, что многое достается ей незаслуженно, буквально падает с неба, что у нее нет обязательств перед другими людьми, она ни с кем не считается и вообще живет как хочет. Всеми недостающими Александре качествами обладал ее старший брат Герман. «Мама, тебе было бы приятнее, если бы я жила не так, как хотела?» – спрашивала Саша. «Вот! Вот! – Маргарита Сергеевна выбрасывала указательный палец и направляла его на дочь. – Говоришь в точности как твой отец! Эта саркастическая интонация, усмешечка его!» Возможно, Маргарите Сергеевне мешало то, что она постоянно сравнивала свою собственную женскую судьбу с судьбой дочери. Но Александра подозревала, что дело не в трудной материнской судьбе и даже не в блокадном детстве и послевоенной юности. Источник непримиримости заключался в том, что дочь, по словам матери, была копией отца, и по характеру и по конституции, а он, отец, деспот и эгоист, «пил кровь» из Маргариты Сергеевны, а она билась «как рыба об лед», пока они наконец не развелись, и двадцатилетняя упорная борьба двух сильных воль закончилась, оставив на обоих супругах незаживающие уродливые рубцы. «Все на своем горбу тянула – и дом, и детей, и работу», – с непроходящей злой горечью говорила она. Надо отдать должное Маргарите Сергеевне: глядя на эту ухоженную, элегантную, все еще красивую женщину, трудно было заподозрить, что у нее может быть подобие горба.

Маргарита Сергеевна вошла в гостиную, и все непроизвольно встали, включая женщин и детей. Удержаться удалось только Брониславе Семеновне.

– Таня, представь, пожалуйста, своих гостей, – сказала Александра.

Таня представила. Полина, когда дошла до нее очередь, сделала книксен, склонила маленькую аккуратную головку, приопустила ресницы. «Все-таки хитрюга», – подумала Александра. Один из мальчиков представился сам: «Аркадий, собиратель монет… старинных», – добавил он и сделал реверанс, передразнивая Полину. Все засмеялись.

Наконец расселись за столом. Дедушка провозгласил тост за здоровье и будущее Таточки. Гости чокнулись с именинницей и вплотную занялись закусками.

– Селедка под шубой – изумительная, Сашенька, – сказала Бронислава Семеновна, заполняя образовавшуюся паузу. – Леня, положить тебе селедочки?

– Вот, не зря мы с тобой, мама, в очереди стояли, – хозяйственно заметила Таня.

– А по второй? – выступил с инициативой Паша, уже изрядно разогретый. – Как говорится, если между первой и второй рюмкой проходит больше сорока секунд, компания считается распавшейся. Надюша, тебе вина, водки?

– Вина, – ответила Надя прохладно и, наклонившись к Александре, поинтересовалась:

– Ты зачем его рядом со мной посадила?

Александра приложила руку к сердцу:

– Я не сажала, честное слово. Он сам спросил, где ты будешь сидеть.

– Чувствую, испортит мне весь вечер.

– Надька, ну будь немножко снисходительнее.

– Что-то ты сегодня больно смиренная, – с подозрением заметила Надя. А про себя подумала: не к добру!

В комнате длинно зазвонил телефон. Александра встала взять трубку: «Алло! Алло, я вас слушаю!» «Я люблю тебя!» – глухо отозвался Мурат. Саша взглянула на примолкших гостей. «Сегодня день рождения у моей дочери», – сообщила она, пытаясь совладать с дрогнувшим голосом. «Поздравляю, я помню». «Спасибо за поздравление», – выдавила Саша и отвернула лицо к стенке: ей казалось, что все слышат, как громко колотится ее сердце. «Ты не можешь говорить, я понимаю… Послушай, на днях к тебе зайдет один человек и кое-что передаст от меня… Это очень важно». Александра слушала. «Без тебя нет жизни, Саша!» – почти простонал он в трубку. Саша чувствовала спиной устремленные на нее взгляды. «Еще раз спасибо, обязательно передам Тане. Всего доброго!» Повесила трубку, оглядела собравшихся шальными глазами, сказала, обращаясь к дочери:

– Дядя Мурат поздравляет тебя с днем рождения. Ты ведь помнишь его, Таня?

– Конечно, – кивнула Таня, – еще дыню привозил.

– Кто это такой? – тихо поинтересовалась Бронислава Семеновна, наклоняясь к сидевшему рядом Вадиму.

– Это мой приятель, коллега, вместе в Москве учились, – небрежно пояснила Саша, расслышав вопрос свекрови. И вдруг счастливо, громко рассмеялась и, никого не дожидаясь, одним махом выпила рюмку коньяка.

Вадим сдвинул брови. Надя посмотрела на Александру и сделала ей «большие глаза». В комнате зависла неловкая тишина.

– У меня есть тост, – сказала Надя, чтобы как-то сгладить ситуацию. И предложила выпить за родителей: Сашу и Вадика.

– Налей мне, – сказала Александра, обращаясь к мужу.

– Ты не частишь? – поинтересовался он, наполняя ее рюмку.

– Молодцы, хорошего ребеночка воспитали, – одобрила Симочка и взглянула на Леву.

Таня вмешалась в разговор:

– Вы знаете, как меня мама воспитывает? Это интересно. Она говорит: не делай как я. Вот она, например, курит и говорит мне: никогда не кури, а то станешь рабом привычки – как я. Или мы перебегаем с ней улицу на красный свет, мама говорит: никогда так не делай, это неправильно. Это называется метод от противного.

Александра засмеялась:

– А чему я, в сущности, могу научить дочь, кроме своих ошибок?

– Да уж, – покашлял в кулак Вадим.

– А мне нравится! – оживился собиратель монет Аркадий. – Помните, тетя Саша, как вы мне однажды язык на улице показали? Это в первом классе было. Я на спор с Серегой, – он подпихнул локтем своего соседа, – забрался на каштановое дерево в школьном дворе. Тут идет такая тетя в черной шляпе с полями и на меня смотрит, я думал, она сейчас ругать меня начнет, взял и показал ей назло язык…

– Ага, – кивнула Александра, – пользовался своей недосягаемостью.

– А она остановилась под деревом и тоже мне язык показала, длинный такой… А я так обалдел, что с ветки свалился. Потом я узнал, что это Танькина мама была. Прико-о-льно!

– Вполне в духе нашей мамы, – прокомментировал Вадим. – Она даже на нашей свадьбе в загсе язык показывала всем. Дескать, как это все смешно. И вот уже пятнадцать лет говорит, что брак – это обман.

– Сложно тебе, наверное, старина, – сочувственно сказал Герман, кивнув в сторону сестры.

– Ничего, привык.

Герман поправил яхонтовые запонки на белоснежных манжетах:

– Я вот думаю, почему вокруг меня так много агрессивных, сильных женщин? Это же, у, – он сжал кулак и свирепо выпятил челюсть, – броня, а не женщины.

Маргарита Сергеевна повела бровью, и длинные ее ноздри раздулись.

– Бедный, бедный Герман, – с усмешкой покачала головой Александра.

Герман недавно пережил развод с «сильной женщиной» и теперь был накануне второго брака. «Вот все думаю: жениться – не жениться?» – спрашивал он у знакомых, как до этого интересовался: «Как думаешь: разводиться – не разводиться?»

– Баба должна ухватами на кухне греметь! – сказал он, вроде как дурашливо, как кондовый мужик-домостроевец, но все же следуя за какой-то давней, наболевшей мыслью, которая никак ему не подчинялась.

– Молчи, баба, твое слово 8 Марта! – вставил свои двадцать копеек Паша и тонко хихикнул.

– Ай-ай-ай, вроде интеллигентные люди! На премьеры ходите, выставки посещаете, книжки читаете, – укорила Надя.

– Вот ты – феминистка, – тянул свое Герман, обращаясь к сестре.

– Я – не феминистка! – вздернулась Саша. – Я вообще противница эмансипации!

– Неужели? – изумился он, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди.

Надя обеспокоенно склонилась к Александре:

– Объяви перерыв, мне надо с тобой поговорить.

Саша тряхнула головой и, вставая из-за стола, скинула нож на пол:

– Ой! – вскрикнула она и исчезла на мгновение под столом. – К нам кто-то придет.

– Мужчина! – уточнила Симочка и покосилась на Леву.

– Только этого нам не хватало, – сказал Вадик и почесал мочку уха.

– Объявляется курительная пауза, господа. Все временно свободны! – Александра сделала широкий жест рукой, будто отпуская всех на волю. – После перерыва – танцы!

– До этого предлагаю тост за дам! – шустро вклинился Паша, выуживая среди салатниц бутылку сольватированного спирта. – Гусары пьют стоя!

Мужчины встали и дружно выпили, оттопырив локоть. Аркадий, собиратель монет, тоже встал и лихо осушил бокал шипучего лимонада. А Сережа посмотрел на тихую хорошенькую одноклассницу Катю, покраснел и неловко хлебнул из своего стакана.

Гости встали из-за стола, разбрелись по квартире, сытые дети умчались в детскую играть в фанты, старшее поколение осталось на диване вести светскую беседу про концерт Ростроповича в филармонии. Саша с Надей удалились в кухню.

– Во мне все кипит! – сказала Надя, нервно выдергивая сигарету из пачки. – Сволочь какая!

– Это ты про Мурата?

– А про кого же! Достал-таки тебя, не мытьем, так катаньем, и знал же ведь, что у Тани день рождения, гости, родственники… Подставил тебя, только о себе любимом думает… Убила бы гада!

Александра с изумлением уставилась на подругу: пожалуй, она не видела ее в таком гневе.

– А ты тоже хороша, Сашка!

– Не поняла?

– У тебя же все на физиономии было написано, все твои эмоции, я аж сжалась вся…

Надя внезапно замолкла и устремила округлившийся взгляд за Сашино плечо. Саша обернулась. На пороге стоял Вадик.

– Не помешал? – спросил он, переводя взгляд с жены на Надю.

– Нет, что ты, – заполошилась Надя и загасила недокуренную сигарету в пепельнице. – Сашка, так когда горячее будем подавать?

…В гостиной шумно сдвигали мебель, освобождая пространство для танцев. Запустили старую добрую «АББУ». От души попрыгали под хиты 70-х. Александра, исчезнув на несколько минут, вдруг вплыла в гостиную со старым кружевным зонтиком в руках, на голове у нее была «бабушкина» соломенная шляпка с цветами. «Гера! – лукаво поманила она брата; водрузила на него клетчатую кепку с помпончиком, кинула на плечи шарф. – Станцуем, морячок?» Квартет запел «Money, money». Они начали танцевать. Александра изображала скромницу-гимназистку, а Герман – весьма артистично – брутального матроса с трубкой в зубах. Матрос приставал к гимназистке. Гимназистка кокетливо закатывала глаза к небу и жеманно оттопыривала мизинчики, пытаясь увернуться. Матрос наступал. Гимназистка, порхая и кружась, характерным движением потерла пальчики у него перед носом, намекая, что такие девочки не отдаются просто так; матрос плотоядно щелкнул зубами и подхватил гимназистку; они прижались друг к другу щеками и слились в экстазе аргентинского танго… Народ хохотал, даже Маргарита Сергеевна вытерла набежавшую слезу. Дуэт «барышня и хулиган» наградили аплодисментами. Когда магнитофон заиграл «Thank you for the music», Александра, отдышавшись, объявила «белый танец» и вытащила из кресла в углу смущенного Леонида Борисовича, у которого на коленях лежал раскрытый альбом с репродукциями Босха. Таня набрала воздуха в легкие и пригласила Сережу. «Я не умею», – признался он, заливаясь краской. «Я научу», – сказала Танечка. Симочка приглашающе потянула за руку мужа. Промолчавший весь вечер Лева отрицательно помотал головой.

– Левка, ты что, с женой не хочешь танцевать? – засмеялась Саша, продолжая танцевать со свекром.

– Да нет, почему же. – Лева улыбнулся и нехотя встал со стула.

Сима положила обе ладошки ему на плечи: Леве пришлось обнять жену.

Паша пригласил Надю.

– Это дамский танец, – напомнила Надя, отрываясь от беседы с Маргаритой Сергеевной и Брониславой Семеновной.

– Ну и что? – спросил он. – У нас свободная страна, равенство полов.

– Иди-иди потанцуй, Надя, – отечески поощрила Бронислава Семеновна.

Паша подхватил Надю, крепко обнял за талию. Медленно двигаясь под музыку, прижался вспотевшим лицом к ее щеке. Надя слегка отстранилась.

– Ты ведь живешь на пятом этаже? – спросил он, глядя на нее затуманенным взглядом.

Надя кивнула.

– Помнишь, в твой последний день рождения… «Моя любовь на пятом этаже, она, наверно, спит давно уже…» – чуть фальшиво пропел он.

– Так это был ты? – Она распахнула два огромных глаза.

Вспомнила, как в день ее рождения, довольно поздно, когда гости уже разошлись, раздался телефонный звонок. В трубке послышалась возня, затем щелчок, и зазвучала популярная песня группы «Секрет». Когда Надя прослушала мелодию до конца, раздались короткие гудки. Долго гадала, кто мог поздравить ее таким странным образом, но мысль о Паше почему-то не пришла в голову.

– Это был я, – сознался Паша.

– Спасибо, – Надя признательно улыбнулась.

– Почему ты за меня замуж не пошла?

– О, господи, Паша, опять? Столько лет прошло. – По лицу Нади промелькнула страдальческая гримаса. – Пусти, мне надо выйти.

Паша поплелся за ней по коридору.

– Пойдем в спальню, поговорим, – сказал он, прихватив ее за локоть.

– Ты что, спятил? – Надя вырвала руку.

– Да я ничего такого не имел в виду, просто… – Он склонился к ней и интимно прошептал на ухо: – Но тот единственный раз помню как сейчас.

Надя вспыхнула. К сожалению, она тоже помнила. И что было после того единственного раза.

Она вдруг озлилась.

– Может, заодно вспомнишь, как ты с девкой на дачу приехал?

– Когда?

– После того как… как в любви мне объяснился. Вся наша команда собралась у Сашки на даче, и тут являешься ты с этой…

– Прошмандовкой, – подсказал Паша.

– Ты, между прочим, на этой прошмандовке женился.

– Не вспоминай: вырванные годы… Ты ведь мне отказала тогда.

Надя в сердцах шлепнула его по губам:

– Ну что ты врешь-то, все не так было!

Он перехватил ее руку и поцеловал в ладонь.

– Надь, выходи за меня. А то меня опять какая-нибудь прошмандовка подберет, сколько можно уж. – Он ткнулся бородой в Надино плечо и тяжко, прерывисто вздохнул.

«Что ж за идиот такой непутевый!» – подумала Надя, и ей стало его почти жалко.

– Так выйдешь? – повторил он, дыша ей в шею.

– Прекрати ломать комедию, ты, как выпьешь, так замуж меня зовешь.

– Неправда твоя. Последний раз я тебя звал лет пять назад. Тогда еще Валька была.

Надя усмехнулась.

– Ты нынче-то у нас женат или как?

– Или как, – соврал Паша, не отрываясь от Надиного плеча. – Так выйдешь?

– Отстань от меня, обслюнявил всю, – с досадой сказала Надя, отстраняясь от навалившегося Паши. – Пить тебе надо бросать. Вон как тебя развезло.

Павел вдруг выпрямился, сделал стойку и отрицательно помотал головой:

– Не-е-т уж! В трусах по Невскому пойду, а пить не брошу.

Надя не удержалась и засмеялась.

Из дверей гостиной высунулась Симочка:

– Что это вы тут в коридоре затаились? – спросила она, постреливая любопытными глазками. – Между прочим, там Сашка предлагает всем в бутылочку играть… – Она прыснула в ладошку.

– Та-ак, началось… – сдвинула брови Надя и быстрым шагом направилась в гостиную.

Александра в соломенной шляпке, поигрывая кружевным зонтиком, стояла посередине комнаты и, дерзко сверкая глазами, вопрошала публику:

– Так будем играть в бутылочку?

– Сашка, охолонись, а? – попросила Надя, приблизившись к Александре. – Здесь же родители!

Александра будто не слышала.

– Вот ты, мама, когда последний раз играла в бутылочку?

Маргарита Сергеевна вздернула голову, сердито посмотрела на дочь, но быстро нашлась, бросила с игривым вызовом:

– А вот не скажу!

Бронислава Семеновна тихонько засмеялась и призналась смущенно:

– А я даже не помню, по-моему, никогда.

Сидевший в уголке Леонид Борисович оторвался от журнала «Знание – сила», приподнял очки на лоб и уставился на жену:

– Как же ты не помнишь, Броня, в пятидесятом году, на студенческий Новый год! После этого я на тебе женился, – хихикнул он.

– Да-да, правильно, – спохватилась она, и щеки ее зарумянилась, – только это было в пятьдесят первом.

– Зрасте-пажалста, пятидесятый год это был, у Гуревича отмечали всей группой, играли в бутылочку.

– Пятьдесят первый, Ленечка.

– Дуся моя, у тебя всегда было плохо с хронологической памятью, – начал сердиться Леонид Борисович.

– Ладно, пусть будет пятидесятый, – привычно уступила Бронислава Семеновна. Она сделала глоток сока и тихо сказала себе под нос: – Пятьдесят первый.

В дверь позвонили.

– Кто бы это мог быть? – оживилась Александра.

Вадим пошел открывать и вскоре вернулся посмурневший.

– Это к тебе, – сообщил он жене.

Александра, не выпуская из рук кружевного зонтика, пошла в прихожую.

– Кто там? – тихо поинтересовалась Бронислава Семеновна.

– Сашин одноклассник, – пояснил Вадим скучным голосом.

В прихожей, как соляной столб, стоял Ванька Стрельцов:

– Привет! А я к тебе, – радостно сообщил он.

Александра на мгновение замялась, соображая: присутствие на семейном празднике Ваньки было неуместным. Ваня – это совсем другое кино.

– Сегодня день рождения у Тани, – сказала она.

– Это кто?

– Это моя дочь, – напомнила Саша и ткнула его зонтиком в грудь.

– Ну так и слава богу! – сказал он, снимая куртку. – Есть за что выпить.

Александра взглянула на него с недоумением:

– А ты – наглый!

– Ага, – заржал он.

«Да и черт с ним!» – подумала она, взяла его за руку и повела в гостиную.

– Знакомьтесь – Иван, мой одноклассник.

– Ножик-то не зря упал, – заметила Симочка, радуясь своей наблюдательности.

– Присаживайся, Ваня. А мы тут, видишь ли, собрались в бутылочку играть. Не хочешь с нами?

– Отчего же? – довольно развязно сказал он. И снова неприлично заржал.

Тут он увидел, наконец, сидящую через стол Сашину маму, удивленно приподнял брови, сконфузился, непроизвольно сложил руки по швам, вобрал голову в плечи: «Здрасте, Маргарита Сергеевна».

Саша оглядела гостей смеющимся чумным взглядом, будто наслаждаясь всеобщей растерянностью.

– Для начала выпей, Ваня, с нами, – увещевала она нарочито ласково, – давай я за тобой поухаживаю.

– Может, прекратишь игрище, – прошептала подруге Надя. – Ты что, не видишь, что он уже пьян. Это детский день рождения, не забыла? Хочешь скандала?

– Кстати, а где все дети? – воскликнула Александра, озираясь.

– Дети играют в детской, – сказала Бронислава Семеновна с мягкой укоризной. – Не пора ли, Сашенька, детям подать десерт, уже восемь, нам с Таточкой завтра в театр. Да и я бы чашечку чая выпила.

– Как же, а горячее? – спохватилась Саша.

– Горячее уже подавали, – напомнила Надя, не глядя на Александру.

– Кто?

– Я.

Во время десерта заговорили о политике. Герман горячо объяснял, что он – патриот. «Вот помяните мое слово, через пару лет мы не узнаем Россию! Какой прорыв сделан: свобода слова, гласность, книги, которые мы можем читать, не рискуя угодить на рудники… Надо ценить!.. Свободное предпринимательство… Да, слабые вымрут, это неизбежно, но зато как жить интересно!» Почему-то он говорил все это, обращаясь в основном к Леве, который только что потерял работу в своем научном институте, не выдержавшем первого натиска капитализма. Лева молча кивал и улыбался уголком рта.