Текст книги "Маятник птиц"

Я помолчала, снова глядя перед собой. Эмоции постепенно угасали. В словах Байера был смысл, но весь этот разговор мне определенно очень не понравился.

– Я подумаю, – сказала я, посмотрев на него. – Но знаете, Эдгар Максимович, сегодня впервые за все годы нашего знакомства у меня появилась мысль расстаться с вами.

Он опустил голову и ничего не ответил.

– Всего доброго, – добавила я.

Помедлив еще несколько секунд, Байер кивнул и вышел из машины.

Я пристально смотрела ему вслед – он шел по улице к «Фениксу-1» тяжелой, чуть косолапой походкой, – но думала о своем. Значит, слепки с моих ключей?.. Почти наверняка Денис сделал это. Зачем? Оба пришедших на ум ответа были из криминальной тематики. В общем, надо срочно сменить замки и одновременно заказать на заводе новые уникальные. Срочно – значит не сегодня, но не позже, чем завтра.

Кажется, именно тогда, отъезжая от кафе, я впервые заметила черную приземистую машину, припаркованную метрах в двадцати позади меня и тронувшуюся с места сразу следом за мной.

***

О черной машине я вскоре забыла, осенённая еще одним мудрым решением: надо наконец подключиться к делу и самой поискать в собственном прошлом то, что могло навлечь лавину проблем на наши с братом головы.

Я повернула ручку радио и сразу услышала знакомый голос. Оперный баритон Олег Орловский пел Myfanwy в сопровождении Британского мужского хора. Сделав погромче, я прибавила скорость. Одна из моих любимых песен звучала в машине, пока я ехала домой и думала о белой «жигули», сбившей насмерть человека, который убил моего брата Абдо. С подробностями, чувствуя какое-то странное удовлетворение, я представляла себе этот момент: ночь (например – ночь, я не знала, когда это произошло на самом деле), пьяный Волзиков плетется домой, гудение мотора, Волзиков оборачивается, в свете фонаря на миг высвечивается «23—17» – номер мчащейся на него машины, затем удар… И заново – все то же самое, только номера машины не видно. Потому что номер был другой. Другой, я в этом не сомневаюсь.

Абдо, возникший рядом на пассажирском сиденье, отвернулся к боковому окну. Я косилась на него, но он молчал и не двигался, а затем просто исчез.

Дома я заварила крепкий чай, взяла ноутбук и расположилась на диване в своей комнате.

С чего начать?

Я бросила взгляд в окно. Серое пустое небо и одна-единственная чайка, что-то забывшая там, наверху; она металась зигзагами туда-сюда и время от времени истошно вскрикивала. Вдруг пришло в голову: так я мысленно мечусь в разные стороны, не зная покоя, не зная правды.

Конец сентября. Последнее тепло, медленно, но уже ощутимо остывающее.

Лет пятнадцать назад в такой же тихий день мы сидели с дядей Ариком на ступенях крыльца его дачи. Тетя Юля, дядина жена, умерла от инсульта за два месяца до этого, и он все никак не мог прийти в себя. Его природная энергия угасла, он словно потерялся в жизни; всё пошло не так, как он планировал, всё разрушилось внезапно, неожиданно. Взяв отпуск, он уехал на дачу и сидел там безвылазно, погруженный в непривычную для себя глубокую печаль. «Мир устроен так, что от человека ничего не зависит, – говорил он то ли мне, то ли в пустоту перед собой. – Всё решается свыше. Человеку или дается шанс, или нет. Если дается, то тогда в дело вступает воля самого человека – или он воспользуется этим шансом, или потеряет его. А те, кому шанса не дали… Тем остается только вера и надежда».

Позже он все-таки ожил – не сразу, очень медленно, шаг за шагом возвращаясь в жизнь. Энергия вновь закипела в нем. Он закрутился в делах заводской бухгалтерии, яростно споря с аудиторами и доказывая им (успешно) свою правоту. И, наверное, забыл о своих попытках рассуждать о том, как же все устроено в этом мире. А я сейчас вспомнила его слова и подумала: да, несмотря на запутанность нынешнего сюжета моей жизни у меня все же остались вера и надежда. Я верю в то, что найду брата. Я верю в то, что он жив. И я надеюсь, что мы снова будем вместе строить другой идеальный мир.

И тут же мелькнула мысль: самообман? Ведь на самом деле я уже не знаю, во что я верю. Брата нет слишком давно. Слишком…

Я прикрыла глаза. Все-таки сил осталось маловато. Во мне вновь пробуждается AND, желающая одного: погрузиться в свой ватный туман, ничего не видеть, ничего не слышать, ни о чем не думать…

Нет, не сейчас. Я вздохнула и посмотрела на экран ноутбука. Голубое небо, зеленое поле…

С чего начать? С чего угодно. Ключевое слово – «феникс».

Согласно Марру, язык произошел от четырех речевых элементов: SAL, BER, YON, ROШ, одинаковых для всех языков. Судя по количеству и качеству самых разнообразных текстов в интернете время умножило эти элементы на миллиард. Зато уже через минуту я наткнулась на первое упоминание «Феникса» в примерно интересующем меня контексте.

Газета «Криминал. Местные новости» от 12 октября 2014 г.

«Сегодня в городском суде слушалось дело о дорожно-транспортном происшествии, которое произошло в центре города 9 августа этого года. Тогда 20-летний Наиль Гусейнов сбил на пешеходном переходе отца двоих малолетних детей – Андрея Казарина. Андрей в тот же день скончался в больнице, не дожив недели до своего 30-летия. Как установило следствие, Гусейнов превысил скорость и даже не сделал попытки затормозить, а после происшествия скрылся на своем автомобиле марки „Феррари“. По утверждению его адвокатов, молодому человеку внезапно стало плохо. В суд были представлены медицинские справки о том, что у Гусейнова диагностированы гипертония и стенокардия. Однако на стороне истицы, вдовы Андрея, Ирины Казариной, выступил адвокат, предоставленный ей известной в городе благотворительной организацией „Феникс“. Он опроверг все доводы защиты ответчика и доказал, что в момент наезда Гусейнов был совершенно здоров, а его медицинские справки сфальсифицированы. Суд назначил лихачу наказание в виде пяти лет лишения свободы в исправительной колонии общего режима».

Я полистала более поздние заметки, связанные с Гусейновым. Так я узнала, что в прошлом году, отсидев весь срок, он вышел на свободу, сразу уехал на родину, в Азербайджан, и более в нашем городе не появлялся. Этого человека можно было вычеркивать из мысленного списка (пока пустого) вероятных недоброжелателей. Но начало положено. Возможно, мой преследователь из тех, кто однажды проиграл «Фениксу». Почему нет? Пусть Байер раскапывает далекое прошлое, а я поищу где-нибудь поближе.

И все же идея Байера о том, что мы с братом не объекты для ненависти, а лишь препятствия на пути злоумышленника к «Фениксу», не оставляла меня. Чем больше я думала об этом, тем тревожнее мне становилось. «Феникс» потерять нельзя. Множество людей зависимы от него. Отбери у них «Феникс» – жизнь будет сломана снова. Здесь все – подранки, все – лишь временно, но эта короткая или длинная остановка на жизненном пути необходима для того, чтобы перевести дух и обрести силы двигаться дальше. «Феникс» – наш с братом вклад в создание идеального мира. Но для кого-то это может быть просто изрядный куш. Как написали про «Феникс» в одной статье, «даже пыль с его крыльев золотая».

«Не золотая. Бесценная. Бесценная для нас с братом, – резюмировала я, подъезжая к набережной. Навигатор, которому я задала конечную точку маршрута кафе „Бури вестник“, привел меня сюда. И тут только я вспомнила, что „Бури вестник“ вообще-то не кафе, а пафосный ресторан, открытый недавно в большой застекленной каюте списанного теплохода, с живой музыкой и разноцветными фонариками на палубе. Я видела фото в рекламном буклете. – Да, для нас с Акимом… А деньги имеют значение только в связке с „Фениксом“, но не сами по себе…»

Мысль сдулась и ушла. Я, хмурясь, уже размышляла о другом. С какой стати Тамраев позвал меня в этот ресторан? Свидание под маркой «я кое-что выяснил по вашему делу»?

По радио передавали Reggy, я посидела еще немного, послушала. Потом началась следующая композиция Orange и я вышла из машины.

На набережной уже зажглись фонари. В сумеречном небе клубились огромные серые облака. Темная вода реки текла медленно, умиротворенно; отблески света сияли на ее гладкой поверхности тут и там.

Тамраев ждал меня у трапа, одетый продуманно небрежно – в свободные то ли черные, то ли темно-синие брюки и обтягивающую светло-серую водолазку. На не слишком широкие, но крепкие плечи был накинут замшевый пиджак цвета, кажется, индиго. Я же, как обычно, надела сегодня джинсы и красную футболку. С собой у меня была еще ветровка, я оставила ее в машине.

Не знаю, на что он рассчитывал. Я просто кивнула ему и прошла по трапу на палубу. У входа в каюту-ресторан он обогнал меня, распахнул передо мной стеклянную дверь.

– У меня столик заказан, – сказал он. – Вон тот, слева в дальнем углу.

Место он выбрал удачно. Я не люблю многолюдные пространства. Столик в углу стоял в отдалении от других столов, насколько это было возможно. Небольшая эстрада, правда, находилась буквально в нескольких шагах от него, но пока была пуста. Негромко играла приятная безличная музыка в записи.

– Роман, давайте не будем терять время, – произнесла я, когда мы сели. – Что за идея вас осенила? Подели́тесь.

– Конечно. Только давайте сначала что-нибудь закажем.

– Я ничего не хочу.

– Анна, пожалуйста… От вас уже одна тень осталась.

– Ну, какую-нибудь рыбу. И салат.

– Понял. Из напитков чай? Кофе? Еще тут есть отличный безалкогольный глинтвейн.

– Хорошо, глинтвейн.

Тамраев улыбнулся.

Пока он подзывал официанта и делал заказ, я смотрела в огромное окно на реку, во́ды которой отсюда, из ярко освещенного помещения, казались почти черными. Краски неба сгустились до серо-синего. Здесь, в своей стихии, чайки резвились над водой, то опускаясь, то вспархивая ввысь и исчезая в темноте.

На какой-то краткий миг мне показалось, что все мы мертвы. Я, Тамраев, все, сидящие здесь, все, идущие по улице или находящиеся в своих домах или офисах, вообще все на этой планете. Все – и мой брат тоже.

Наверное, с этой мысли я бы перешла на уже традиционный вопрос «Где он?», снова и снова изматывая себя одними и теми же предположениями, но тут Тамраев вытащил из карманов и вывалил на стол несколько предметов. Спичечный коробок, крошечная красная моделька Bajaj, желтая моделька побольше Skoda, пластмассовый зеленый солдатик с автоматом, серый солдатик с винтовкой, присевший на одно колено и напряженно вглядывающийся вдаль…

– У сына взял напрокат, – сообщил Тамраев, расставляя фигурки на столе. – Ему шесть.

Я молча смотрела на манипуляции следователя. Серого солдатика он безуспешно пытался пристроить на крышу машинки Bajaj и в конце концов просто поставил его рядом с ней.

– Э-э… Я в разводе. Воскресный папа, – вдруг сказал он, хотя я ни о чем не спрашивала и даже мой взгляд не был вопросительным.

Зеленый солдатик встал на спичечный коробок. Я заметила, что голова его сильно погрызена.

– Ну вот… Вроде все.

Тамраев удовлетворенно посмотрел на созданную им странную композицию, сложил руки на столе и, навалившись на них грудью, посмотрел на меня.

– Я подумал: ну не мог он просто исчезнуть, не мог. И решил снова съездить туда. Но не один. Поговорил с двумя оперативниками. Они согласились помочь – все знают вас и Акима. Потом договорился с экспертом. Старый зануда, но мужик неплохой. Он в наш отдел перешел лет пять назад, а до этого работал по ДТП. В общем, сели вчетвером в мою машину и поехали…

– И?

– Эксперт осмотрел место происшествия и сразу сказал, что могло произойти.

Я молчала, не сводя с него глаз.

– Он переставлял нас на дороге туда-сюда – меня и оперативников, – так сказать, прорисовывал картину… И вот что получилось… Смотрите, это ваш «мерседес» на обочине после резкого торможения. – Тамраев тронул пальцем красную машинку. – Внутри вы – без сознания, Аким – в порядке. Но ему же надо вытащить вас наружу, посмотреть, что с вами, так?

Я кивнула.

– Аким выходит. Не будем забывать, что он наверняка тоже ударился и возможно, выйдя, на несколько секунд остановился у открытой дверцы «мерседеса», потому что у него закружилась голова.

Я пожала плечами. Домыслы.

– Да, это не стопроцентно, но вероятно. Дальше. По той же дороге, от Невинска, несется какой-то… назовем его интеллигентно – «нарушитель». Наверняка гнал под двести. И случается вот что: он поздно замечает Акима и сбивает его. – Тамраев взял двумя пальцами желтую машинку и быстро прокатил ее по столу, сбив серого солдатика. – От сильного удара Аким пролетает далеко вперед. Не исключено, что даже на другую сторону дороги. – Тамраев переложил серого солдатика сантиметров на пятнадцать вперед, наискосок влево от модельки Bajaj. – Нарушитель скрывается. А на шоссе появляется новый персонаж, вот он. – Тамраев чуть подвинул спичечный коробок с зеленым солдатиком. – Водитель видит лежащего на дороге человека, тормозит, выходит из машины и идет к нему.

– И тащит его в свою машину?

– В точку!

– Но зачем?

– Эксперт считает, что у этого водителя по каким-то причинам могло не быть мобильного телефона. Ну, либо он разрядился. Поэтому он не смог вызвать «скорую». Но и оставлять человека посреди дороги совесть не позволила. Может, он подождал – вдруг кто еще проедет, а может, и не ждал, тут непонятно. Главное другое: если предположение эксперта верно, то Аким жив.

– Потому что нет смысла забирать в машину труп… – медленно произнесла я.

– Вот именно.

Я посмотрела на мизансцену на столе. Серый солдатик лежит на боку перед спичечным коробком. Возле него встал зеленый солдатик с автоматом. Красная моделька в стороне…

– Интересно, – наконец сказала я. – Но как-то сомнительно.

– Почему?

– Потому что если этот добрый самаритянин увез Акима, то мы уже давно нашли бы его в какой-нибудь больнице. Прошло почти восемь месяцев.

– Да, но ведь дальше могло произойти что-нибудь еще…

Тамраев замялся, отвел взгляд. Я поняла.

– Вы думаете, по дороге он обнаружил, что Аким умер, и избавился от тела?

– Ну, это одна из версий…

Я вздохнула.

– Вон несут наш заказ, Роман. Давайте прервемся и поедим.

– Хорошая идея, – неловко улыбнулся он.

Версия о том, что Акима сбила проезжающая мимо машина, конечно, уже рассматривалась. Как и дальнейшее возможное развитие событий. В версии следователя новым было только предположение об участии еще одного персонажа. И вот этот момент тревожил меня чем дальше, тем сильнее. Да, там мог быть кто-то еще. Кто-то третий. Тот самый зеленый солдатик на спичечном коробке, вмешавшийся в ситуацию.

Аппетита не было, хотя я ничего не ела с полудня. Тамраев легким тоном рассказывал о своей неудавшейся семейной жизни, я почти не слушала, думая о своем. Кто-то третий… Кто? Что он сделал? Куда увез моего брата?

– Как вам рыба? – спросил Тамраев.

– Что?

– Как рыба? – повторил он с улыбкой.

Рыба как рыба. Но конечно, я сказала:

– Замечательно. Очень вкусно.

А вот глинтвейн действительно оказался отличным. Горячий, терпкий, кисловато-сладкий, с маленькими кусочками фруктов, плавающими на поверхности. Я пила его не спеша, небольшими глотками; вдруг отвлекшись от своих мыслей, откинувшись на спинку стула, крутила в ладонях стакан и разглядывала зал, посетителей, разодетых и по большей части веселых.

Некстати вспомнился сегодняшний неприятный разговор с Байером. Разумеется, я понимала, что он прав. Верный товарищ, не раз выручавший меня и брата, всегда готовый подставить плечо. Что я вдруг так разозлилась на него? Он ищет того, кто расставил сети на меня. Он имеет полное право делать все, что нужно: разворошить прошлое моей семьи хоть до седьмого колена, проверить родственников и друзей… Но. Но…

Тамраев опять что-то сказал, а я опять не расслышала. Вернее, пропустила мимо ушей.

Я в темпе закончила свою мысль, начинающуюся с «но»: он не может поселить в мою квартиру постороннего человека. Это моя территория. Там нет места никому, кроме меня.

– Анна, у вас утомленный вид.

Я слегка улыбнулась.

– Я утомлена.

– Я понимаю… Тогда еще один момент и будем закругляться.

– Еще один момент?

Он кивнул.

– Лейтенант рассказал мне, что у вас был посетитель…

Тамраев был смущен и не слишком успешно пытался это скрыть. На его скулах проявились розовые пятна.

«Симпатичный», – равнодушно подумала я. Если бы я встретила его раньше… Когда я была молодой и носила платья. Но теперь – нет.

Я молча смотрела на него.

Мне следовало предположить, что Лёва Самсонов не утаит от следователя тот факт, что у меня в гостях был мужчина и ушел он только под утро. Но этот пласт жизни, в котором я существовала последнее время, был мне совсем незнаком: без брата я чувствовала себя неуверенно в засосавшем меня вакууме, на грани отчаяния и апатии, под прицелом неизвестного хищника.

В сущности, не имело никакого значения, что подумает обо мне следователь Тамраев. Я просто слишком устала.

Он, словно почувствовав мое настроение, заторопился.

– Анна, поймите, я ни в коем случае не собираюсь регулировать вашу личную жизнь, просто… Человек со стороны может быть опасен. Особенно сейчас, в вашей ситуации. Если вы собираетесь встречаться с ним и дальше, то хорошо бы его проверить.

На размышление мне хватило нескольких секунд. А потом я вкратце поведала ему, что случилось в ту ночь и что выяснил Байер.

– Все еще хуже, чем я думал… – после долгой паузы мрачно произнес Тамраев. – Вы можете предположить, кто подослал к вам этого типа?

Я качнула головой.

– Если мотив – месть, то таких людей может быть немало. Особенно в нашем прошлом, когда мы действовали не через «Феникс» – его еще не существовало, – а сами по себе. У нас не было ни средств, ни помощников, кроме Байера… А на противоположной стороне – грубая сила. И часто – большие деньги. Так что порой приходилось идти напролом.

– Мне нужны конкретные фамилии. Я их по внутренним каналам пробью.

– Ну, Бодоян, Павлихин… Нет, вроде бы Бодоян отпадает. Не знаю, Роман, правда, я много думала по этому поводу. Тем более если мотив преследователя не месть, а… какой-то другой, то тут я вообще ничем не могу помочь.

– В любом случае больше нельзя ждать его следующего шага. Надо действовать.

– Что вы предлагаете?

– Прежде всего, охрана. Около дома оставим, лишним не будет. Но усилим еще одним нашим сотрудником и сделаем рокировку. У вас же в квартире четыре комнаты?

Я глубоко вздохнула.

– Роман, ну что сделает охранник, сидя в моей квартире, если преследователь, предположим, решит перехватить меня в подъезде, как уже было? Или вообще в другом месте, не дома?

– Так-то все верно, нападение может произойти где угодно. Но, во-первых, пока я не вижу, чтобы именно это было целью злоумышленника. В смысле – нападение на вас. Он странно ходит кругами, то ли неуверенный в себе, то ли, наоборот, оборзевший, извините за выражение. Постановки эти сложносочиненные с актером, похожим на вашего бывшего мужа, потом – зачем-то к племяннику вашему подошел, хотя наверняка тоже подослал кого-то, не сам. Вот только случай в подъезде выбивается из серии. Банальный удар по голове… Если бы не ваша сумка со всем содержимым, включая наличные, я бы списал на ограбление, но он ничего не взял, поэтому этот случай тоже плюсую к списку. А во-вторых… Даже если он решит напасть в другом месте – это не так просто, как в кино: подкараулил, выстрелил… Надо быть отчаянным, вот чтоб вообще без границ. Могут же быть свидетели, да и видео сейчас пишется сплошь и рядом – на улицах, на видеорегистраторах в машинах, на подъездах, у любого прохожего есть телефон и он за пару секунд включит его и заснимет все происходящее… А вот ваша квартира – место самое незащищенное, самое укромное. Туда проникнуть – и всё, делай что хочешь. Что его, Тамара ваша остановит? В общем, считаю, что охранник нужен.

Я помолчала, глядя в сторону. Его доводы не показались мне убедительными, но тот факт, что после визита Дениса я действительно могла оказаться в квартире один на один с опасным незнакомцем, пугал.

– Хорошо… Кого вы планируете подселить ко мне?

– До завтра решу. Но скорее всего, лейтенанта Самсонова. У него все еще отпуск, а если понадобится, я ему отгулы выбью. Кроме того, он воспитанный, не болтливый. Ну и в силовом поле не последний боец.

– Завтра позвоните, – сказала я, – договоримся, когда ваш сотрудник придет ко мне. А сейчас… – Я посмотрела в сторону эстрады, где деловито размещали микрофоны и инструменты трое молодых людей в черных кожаных штанах и цветастых рубашках с рюшами, – нам пора.

***

На улице было довольно прохладно. С реки поддувал несильный, но ощутимый ветерок. Пахло сыростью. В темно-синем небе тускло светились немногочисленные звезды.

Набережная была пуста, лишь вдалеке на скамье в обнимку сидела молоденькая пара, почти дети. Они тихо смеялись и почему-то от этого смеха моя оторванность от мира показалась мне огромной. Я словно летала крошечной пылинкой высоко, возле звезд, а подо мной медленно совершала свой очередной круг моя планета – без меня. Жизнь без меня. Вот что по какой-то неведомой причине мне навеял смех двух подростков, притулившихся на скамье под уютным желтым светом фонаря.

Но все это длилось лишь пару мгновений.

Мы с Тамраевым не спеша, в молчании, дошли до дороги и остановились возле моей машины. Все, что я сейчас хотела, – сесть в нее и уехать домой. Но Тамраев явно намеревался сказать что-то еще.

– Роман, говорите уже…

– Не знаю, поможет нам это или нет, но… Я раз двадцать просмотрел фотографии, которые вы делали на месте исчезновения Акима, и заметил одну деталь.

Я открыла дверцу машины и взяла ветровку.

Что он там мог заметить? Бесполезные фото: пустое шоссе, шоссе с пролетающими машинами, край леса, обочина, день, вечер…

– В общем, взгляните…

Он достал из внутреннего кармана пиджака две фотографии. На первой вверху было серое безоблачное небо, а ниже до горизонта простиралась пустая дорога. Почти пустая. Вдали, на стороне, ведущей к Невинску, виднелась старая «нива» неопределенного цвета. На второй на заднем плане раскинулся лес, а на переднем ехали по стороне, ведущей в наш город, две машины – белая и серая. Марку белой распознать было сложно – в кадр попала лишь ее средняя часть с пассажирской дверцей. А вот вторая, серая, на обгон которой пошла белая, совершенно точно являлась старой «нивой». Цвет ее при внимательном рассмотрении был все же не серым, а скорее потускневшим болотным.

– Вы считаете, это одна и та же машина? – произнесла я, вглядываясь в фотографии.

– Естественно, уверенности нет. Но кажется, это шанс. Обе фотографии сделаны в будние дни, значит, водитель «нивы» катается туда-сюда по каким-то своим делам. На этой дороге обычно низкая заполняемость. От Невинска до Москвы своя трасса, от нас тоже, так что по Невинскому шоссе ездят в основном наши и невинские – те, кто имеет работу или родственников в каком-то из двух городов.

– Да…

Всплеск эйфории ослаб и угас. Это не шанс, это снова домысел.

– Анна… Аня…

Тамраев взял меня за руку.

– Я понимаю, что опять могу вести вас по ложному следу. Как тогда, в морге… Не прощу себе этого. Я должен был сначала сам перепроверить, от и до, каждую деталь, а я повлёк вас в эту полуреальность с чужим трупом на каталке… Все оправдания, которые я вывалил на вас в тот день, ни о чем.

– Мне пора домой, – перебила я.

Он выпустил мою руку и я сразу спрятала ее в карман ветровки.

– Я просто очень хочу найти вашего брата, Анна. Очень хочу. Поэтому хватаюсь за соломинку.

Почувствовав мое нетерпение, он замолчал. А я за эти минуты буквально извелась, так мне хотелось уехать наконец домой, налить себе чашку чая и замереть хотя бы ненадолго на своем диванчике, глядя в синюю тьму небес. Окунуться в их бесконечность. Оторваться от этого мира.

Позже, когда я уже ехала по полупустым улицам, в сумраке, подсвеченном фонарями, сердце сжималось от тоски, словно гипотезы следователя Тамраева ковровой бомбардировкой уничтожили остатки моей надежды.

Я открыла дверь квартиры, вошла в коридор, включила свет и бросила связку ключей в половинку кокоса.

***

Сайт интернет-журнала «ФАК’ты». 11 мая 2017 г.

«Вчера вечером гражданин М-к в состоянии алкогольного опьянения попытался ворваться в приют для женщин, принадлежащий организации «Феникс». М-к применил нож, в результате чего пострадала одна из сотрудниц приюта и охранник. К счастью, охраннику, несмотря на ранение в грудь, удалось скрутить хулигана. В отделении полиции М-к объяснил, что хотел поговорить со своей женой, которая прячется от него с двумя общими детьми в приюте. По его словам, он не представляет себе жизни без своей семьи и готов поклясться, что больше никогда не поднимет на них руку. Редакция «ФАК'тов» надеется, что так и будет, по меньшей мере в ближайшие три года. Именно такого срока юристы «Феникса» намерены добиться для М-ка.

На фото: М-к.

На нижнем фото: М-к мечтает о примирении с семьей».

Степан Микрюк сел на три года. Его жена прожила в приюте «Феникса» несколько месяцев и все еще продолжала хромать (супруг сломал ей ногу, несколько раз ударив молотком), а дети в свои четыре и пять не разговаривали и боялись отойти от матери. Для этих людей, как и для многих других женщин нашего приюта, работали не только врачи, но и психологи. И все же я знала: почти никто не восстанавливается полностью, у каждого внутри остается пережитый ужас, – хотя бы отголосок его, но остается, и даже запрятанное глубоко (порой не найти и под гипнозом) воспоминание о том, что было, мгновенно выходит наружу одной и той же реакцией – страхом, – стоит только кому-то посмотреть тем взглядом/произнести что-либо тем тоном, который обычно предварял то, что в документах принято называть «актом агрессии», а по-простому – избиение или психологическое давление.

Так, получается, Микрюк должен выйти на свободу в этом году. Надо проверить, не выпустили ли его раньше, как бывало уже не раз – приговаривают, к примеру, к десяти годам, а преступник выходит через пять и все начинается сначала. Но, поразмыслив, я решила, что Микрюк к нашим проблемам не причастен. Если б он хотел отомстить, то скорее просто подкараулил бы и всадил нож, но не стал изобретать целый план.

Кто-то более умный, более хитрый, более опасный открыл сезон охоты. На брата. На меня. На «Феникс». Обнес зону красными флажками. И он уже не остановится. Я вдруг очень ясно это поняла.

***

Очередной день. Очередные 5.30 утра. Я словно автомат, отсчитывающий дни.

Во время пробежки я заметила машину Вадима. Он ехал медленно, в отдалении. Короткая мысль – остановиться и отправить его обратно к моему подъезду – улетучилась из-за странного чувства, какой-то смеси тревоги и надежды. Потом я вспомнила…

Сегодня мне приснился сон. Темный лес, пронизанный красноватым лучом заходящего солнца, тихо шелестел высокими кронами сосен. Ощущение одиночества вдруг покинуло меня и я обнаружила себя стоящей в этом лесу, на маленькой поляне, покрытой вереском. Лебединое перо, покачиваясь в воздухе, медленно опустилось к моим ногам. Братья неслышно возникли рядом со мной, я видела их длинные узкие тени, упавшие на вересковый покров. Один из них коснулся пышного рукава моей красной кофты с кружевами и я вздрогнула… Взвейся, тихий сон, превратись в реальность! А потом исчезни навсегда, вместе со мной…

Обычно я встаю сразу, как только проснусь. Но в этот раз я еще долго лежала, вспоминая странный сон. Если б не присутствие в нем брата Абдо, вернуть которого в жизнь было невозможно, я, наверное, позволила бы себе принять его за знак: все будет хорошо. Но Абдо был в нем. Я не видела его, но чувствовала. А значит, ничего обнадеживающего этот сон не содержал.

Волна отчаяния вновь захлестнула меня. Я одна. Сейчас и потом. Всегда.

Я готова сделать все для моих братьев. Если будет нужно, я пойду в лес рвать крапиву голыми руками и потом буду плести из нее рубахи для них. Я всю жизнь проведу в полном молчании. Вот только никакие жертвы не потребуются, потому что от меня ничего не зависит.

Одиночество – вот то, что есть всегда, у любого человека. Вот то, чем мир готов щедро одарить каждого. Замри на миг в толпе, которая веселится вокруг тебя и вместе с тобой и прислушайся к себе. Там, внутри, нет никого, кроме тебя. И никогда не будет.

Через пару минут я встала и пошла в душ. «Что только не придет в голову», – мрачно подумала я, включая холодную воду.

И вот теперь, пробегая по пустым улицам, под пасмурным, уже совсем осенним небом, хотя был всего лишь конец сентября, я снова и снова вспоминала этот сон. Я редко вижу сны, а тем более редко – сны сюжетные и связные, но даже такие никогда не запоминаю от и до. Сразу после пробуждения еще теплятся в памяти смутные обрывки, затем и они постепенно растворяются, словно тают под светом дня. Но этот сон, короткий и тоскливый, запомнился детально.

Лёва Самсонов прибыл к полудню. Из вещей у него была с собой только спортивная сумка с надписью Nike, явно сшитая таджиками в какой-нибудь съемной квартире. «Так, Лева… Вот комната. Вот постельное белье. Кофе, чай – на кухне. Печенье в навесном шкафу на верхней полке. Есть еще какая-то еда, поищите сами». И я уехала в «Феникс», оставив лейтенанта одного в моей квартире, в ее гулкой тишине, днем нарушаемой лишь обычными звуками с улицы.

Весь этот день до самого вечера я снова и снова вспоминала странный сон: лесная поляна, лебединое перо, тени моих братьев…

Аннушка, зайди ко мне, моя звездочка, когда вернешься домой – смс от Тамары.

Я вздохнула. Тамара знала, что у меня поселился страж, и горячо одобрила это решение Тамраева и Байера. Но, видимо, что-то все-таки было не так – за годы она писала мне смс всего несколько раз.

Все оказалось просто и банально: Лева приготовил обед (сварил куриный суп, сделал пюре и куриные котлеты) на двоих, тогда как Тамара уже купила морского окуня и собиралась делать рыбу по-польски. «Я же тебе сказала, что могу готовить на него тоже, мне не сложно, – обиженно говорила она, суетясь возле плиты. – Я все равно всегда готовлю много. Ты не ешь почти – еда не пропадает, Котик съест все и еще попросит. Ну зачем он стряпать полез? Его дело сторожить – пусть сторожит, все остальное – мое. Я двадцать семь лет с этой семьей…» Я подняла руку. «Т-ш-ш… Тамара… Ну приготовил он обед, парень старается, не хочет быть обузой». – «Я понимаю. Положить тебе рыбки по-польски?» – «Нет, Тамара, нет. Не буду ничего. Ни твою рыбу, ни его курицу. А вот… Вот чаю с булочкой – пожалуй что…» Тамара сдержала довольную улыбку, налила мне чашку чая и положила в тарелку две маленьких плетёных булочки с маком.

Пока я ела, думая про себя: как странно все же – чужой человек в моей квартире, на правах полноправного жильца, теперь я (знаю я себя) буду включать музыку тише, чтобы его не потревожить, буду говорить по телефону только в своей комнате, а впрочем, много ли я бываю дома? Ладно уж, – Тамара сидела напротив меня, подперев подбородок пухлым кулаком, и рассказывала про Котика. Что-то он раскапризничался сегодня, не захотел позаниматься со Светой физзарядкой, а она ведь так ему полезна; кажется, он опять прибавил в весе, и неудивительно, он очень много ест, очень много, и так любит плюшки, что берет их в постель, а утром их уже нет, только вся простыня в крошках…