Текст книги "Маятник птиц"

***

Снова с братом – и еще с Кириллом – и я словно постепенно просыпаюсь от долгого сна, глубокого, бездонного сна, где в полутьме на маленькой сцене бродят туда-сюда актеры и бормочут свои реплики, порой забывая слова и замирая в недоумении. Так я замирала в недоумении все эти последние месяцы, когда до меня доходило, что все, к чему мы стремились, все, ради чего мы работали, может быть уничтожено в один миг по воле кого-то чужого, живущего по своим правилам, не соответствующим никаким общим моральным принципам просто потому, что у него эти принципы другие.

Тусклым дождливым утром мы с Акимом сидели в нашем кабинете в «Фениксе» и изучали документы на новое здание в Невинске, когда пришел Байер с хорошей новостью.

– Ну, всё, одного деятеля обезвредили, – сообщил он, садясь на диван для посетителей.

– Кого вы имеете в виду? – спросил Аким. – Неужели поймали Самсонова?

Байер сжал губы, отрицательно помотал головой.

– Этот пока где-то бегает. А вот Грибанова мы нашли. Здоровенный бугай в черной маске с оскаленными зубами – не сказать что человек-невидимка, даже в мегаполисе. Выследили, скрутили и водворили на его законное место – на койку в психушке. Но охрана там… Как в продуктовом магазине. Неудивительно, что он тогда сбежал. Я с главврачом поговорил, человек серьезный, а может, вид такой делает, но вроде понимает проблему, обещал разобраться. Грибанов, если честно, меня сильно беспокоил. Иррациональное существо, которое бесконтрольно слоняется по городу с шилом в кармане, это вам не упорядоченный маньяк Самсонов. Грибанов под завязку набит демонами, туда никакой луч света никогда не пробьется, он вне всех христианских теорий. Просто зверь, и точка. Так что я рад, что удалось его нейтрализовать. А насчет Самсонова – нет, ничего не знаю. Анна, Тамраев вам звонил?

Я кивнула.

– Никаких следов Левы. Вроде бы, кто-то из бывших сослуживцев видел его в Ярославле, но стопроцентной уверенности нет. Мелькнул человек в толпе – и пропал. Он это был или кто-то похожий – неизвестно. Хотите кофе?

В отличие от Байера я про Грибанова ничего не думала. Я вообще о нем забыла. Но то, что еще один кусочек пазла встал на свое место, определенно приносило удовлетворение. Все очень быстро и как-то ладно, гладко возвращалось в прежнюю колею, со своими заботами, но привычную и знакомую до деталей, и мне казалось странным, что я все еще порой – на несколько минут или часов, посреди ночи – вдруг начинала ощущать огромную пустоту, вакуум, в котором гигантскими ногами медленно-медленно ходит нечто воплощенное, тяжело придавливая мое сердце.

Примерно то же самое я когда-то испытывала ночами в детстве, после случая с монстром, и тогда, помню, это воплощенное связывала именно с ним – он в моем детском представлении вселился в меня и ждал, жаждал моего страха. Я глушила в себе этот страх, но он все равно просачивался сквозь оболочку пустоты, я пыталась цепляться разумом за звуки – за гудение холодильника, доносящееся из кухни, или подвывание ветра за окном, или далекий сигнал клаксона с улицы, – чтобы удержаться в этом мире, но часто никаких звуков не было, кроме оглушающей тишины вокруг. Я прислушивалась к ней и чувствовала, что она тоже прислушивается ко мне.

Теперь на ночной улице звуков намного больше, чем было в моем детстве, однако они мне не помогают, скользят мимо моего сознания, сливаясь друг с другом и растворяясь в пространстве.

Еще совсем недавно я могла бы позвонить Розе и услышать знакомое: «Приезжай!». Но все проходит, все меняется. Некому больше звонить. Мне остается только одно: ждать, когда мой внутренний компас укажет мне нужное направление, и смириться, если не укажет…

Кирилл спал рядом, беззвучно и почти без движения, изредка вдруг глубоко вздыхая. Я плотнее придвигалась к нему, едва дыша от пустоты, разрастающейся во мне, но даже его живое тепло не могло смягчить этот стылый космический абсолют.

Потом приходило утро, с рассеянным серым светом из окна, с холодным сквозняком, выдувающим пузырь на занавеске, и все страхи исчезали, оставляя после себя лишь тянущий тоскливый отзвук в груди.

***

До отъезда Кирилла оставалась всего неделя, поэтому, когда брат сказал мне: «Поедем к Орловскому», я собиралась отказаться. Мы с Олли уже помирились, уже поговорили по телефону, высказали друг другу всё – от я хочу тебя понять до я тебя понимаю и я тебя люблю, чего же еще? Но оказалось, задумано было гораздо большее, нежели просто встреча старых друзей после долгой разлуки: дядя Арик на волне всех событий последнего месяца так расчувствовался, что решил устроить семейный сбор, а Олли предложил место – свой дом.

«Аня, я знаю, ты не хочешь ехать, – сказал брат, – но это наша семья, мы должны вкладываться и туда тоже».

Он был прав, но мне от осознания этого было не легче. Меня так завертел круговорот дел и проблем, беспрерывного общения, потока мрачных чувств в сопровождении все более частых тревожных звонков приближающейся апатии, что все, чего я хотела каждый день – остаться наконец вдвоем с Кириллом, в мирном молчании или неспешных беседах. Одна мысль о том, что мне надо будет несколько часов провести в обществе, пусть даже близких людей, приводила меня в отчаяние. Я просто больше не могла. Так я и сказала Кириллу: я просто больше не могу. Он понял, вздохнул, прижал меня к себе.

Вообще, я чувствовала, что он сам мысленно уже почти там, в своей экспедиции, – в лесу или в поле, на просторе, но в одиночестве, со всеми этими звездами, дождями, туманами, рассветами и закатами. «Если бы ты поехала со мной…» – как-то сказал он. Я промолчала. Я бы поехала с ним даже на край света, только если б у меня была еще одна жизнь, свободная от всего. А у меня есть только эта, где путь давно определен и сойти с него невозможно. Кирилл, разумеется, все понимал, поэтому продолжать не стал. Так и повисла между нами пауза, и вроде бы мы оба осознавали наше положение до нюансов (есть обязательства – и всё на этом, о чем еще говорить?), а тем не менее неудобное, беспокоящее ощущение недосказанности, неловкости, осталось. Потом были разговоры о будущем – нашем общем, о его переезде сюда («Я вольная птица, – улыбаясь, говорил он, – летаю где хочу, так что запросто перееду»), о том, что мы построим дом на хуторе деда Филиппа, а там тоже есть места, где можно отрешиться от насущного и созерцать рассветы и закаты, смотреть на звезды, слушать дождь и бродить в тумане. «Природа – вот идеальный мир». С этим я точно была согласна.

…Мы выехали около пяти, попали в пробку, но все же добрались до дома Орловского довольно быстро.

День был серый, светлый, тихий. Деревья в саду, давно растерявшие и летнюю зеленую пышность, и осеннюю многоцветность, и почти всю свою листву, уныло поникли ветвями в предчувствии близкой зимы.

Олли встретил нас у ворот, обнял меня, похлопал по спине Кирилла.

– Как закрутилось-завертелось, да? – лукаво поглядывая на нас, пророкотал он.

Я пожала плечами.

В гостиной на первом этаже за большим овальным столом, уставленным яствами из ресторана «Поваренок Мишенька», сидели Байер, тетя Полина, дядя Арик, Лена с мужем и дочкой Дашей – симпатичной веснушчатой девочкой с каштановыми волосами, забранными в высокий хвост. Минут через десять после нас с Кириллом приехал Аким. Его болезненная остроугольность сгладилась, волосы отросли уже на полсантиметра. В целом, он выглядел отлично. Он улыбнулся мне, а я ему. Долгий обоюдный взгляд – нам всегда было этого достаточно для краткого обмена мнениями. Я видела, он рад быть здесь и рад, что я тоже приехала.

– А где Лика? – спросила я его, когда выдался момент.

– В командировке, – ответил он. Но я поняла, что эта тема еще открыта…

Теплый уютный свет люстры, в капельках и призмах которой мерцают малиновые, фиолетовые, изумрудные, желтые огоньки. Шаляпинский бас, негромко, сквозь потрескивание и шипение, льющийся из динамика проигрывателя. Огонь в камине.

Брат, как всегда, был прав вообще во всем: присутствие на этом вечере было необходимо. Я сейчас не только отдавала дань семье, но и немало получала взамен. Я расслабилась, успокоилась, очистилась – пусть даже на время, но зато полностью – от всякого рода мутных, тягостных, дремучих мыслей и чувств. Олли шутил и пел, дядя Арик рассказывал смешные истории, Кирилл вспоминал случаи из экспедиций, Байер – скупо, но образно, – из милицейской практики. И никто, ни словом не упомянул об исчезновении Акима, никто ни о чем его не спросил.

Племянница Даша, расстроенная отсутствием Николая (я-то тоже была этим расстроена, но Лана твердо решила, что до Нового года он доучится в Москве; мы с ним уже наладили общение по видеосвязи, а Аким через пару недель собирался съездить к сыну), поначалу сидела, подперев щеку кулаком и уставившись в экран смартфона, а потом отвлеклась, заулыбалась, особенно увидев десерт – вафельный торт с орехами, и наконец перебралась ко мне и громким шепотом сообщила секрет: «Тетя Аня, спасибо за компьютер. А знаешь, дедушка подарил мне такой же, поэтому мама сказала, что один мы продадим и она частично покроет кредит». Лена услышала, покраснела, воскликнула: «Ну, болтушка! Все совсем не так, Аннуся!». Но я смеялась от души. Конечно, все было именно так.

Вечер удался. К десяти все понемногу начали собираться домой и минут двадцать еще толпились в холле, одеваясь, продолжая прерванные беседы.

Мы с Кириллом первыми вышли на улицу, во мглу, которая постепенно, пока привыкали глаза, приобретала свой цвет – приглушенный черно-серый.

– Может, прогуляемся немного? – спросил Кирилл. – Чудесный студёный вечер.

Было безветрено, но и правда очень холодно, почти по-зимнему. В застывшем воздухе, в огромном темном небе со всеми его сиренево-пурпурными оттенками, растушеванными по всему пространству, в полной тишине, ощущалась такая невероятная, невозможная свобода от всего земного, что казалось, эта планета сорвалась со своей орбиты и рухнула в глубины вселенной, в неизведанный мрак ее, великую бесконечность.

– Не здесь, – ответила я.

Мы сели в машину и уехали. А на середине пути я свернула на обочину и остановилась. Я знала тут одно необычное место, за небольшим пригорком. Если подняться на самый его верх, а потом спуститься по склону, можно было увидеть бескрайнее поле, напоминающее пейзаж из фантастических фильмов про чужие миры. Кроме этого поля здесь не было вообще ничего, ни одной постройки, ни одного дерева, насколько можно было видеть – только поле, ровное, голое. В теплый сезон оно, конечно, покрывалось растительностью, цвели здесь клевер, донник, иван-чай, кипрей, одуванчики и колокольчики, и вся космическая сущность поля пропадала бесследно, оставалась лишь тянущаяся к солнцу короткая, но кажущаяся вечной жизнь. А сейчас, поздней осенью, да еще поздним вечером, пейзаж был тот самый, вселенский, эпический. В темноте поле почти слилось с небом и мы замерли перед этим простором, вдвоем погрузились в его величественное безмолвие.

– Вот это все мое, Аня, – наконец сказал Кирилл. – Это пространство, небо. Идеальный мир природы – мой и я ему принадлежу.

– Я знаю, – сказала я.

Он кивнул.

– Я хорошо отношусь к людям, люблю общаться, просто устаю от суеты. Я встроен в природу. Знаешь, в идеале я хотел бы однажды поселиться в какой-нибудь глуши, ну вот хотя бы на этом хуторе, о котором ты говорила… Не сейчас, конечно, мне только тридцать восемь, впереди еще целая жизнь. Но потом я бы все-таки уехал в малообитаемую местность и остаток дней провел там.

Он обнял меня, прижал к себе.

– Замерзла?

– Немножко.

– Немножко, а дрожишь. Нельзя уже такую тонкую куртку носить, холода пришли надолго… Ничего, сейчас приедем домой, выпьем моего чая и согреемся. А завтра я схожу на рынок и приготовлю тушеные овощи, как вчера. Тебе же понравилось?

– Кирилл… Как могут понравиться тушеные овощи?

– Ого! Но ты же съела целую тарелку!

Я засмеялась.

– Ладно… Вообще-то, действительно, было вкусно.

– Вот это другое дело!

Мы вернулись в машину. Небесная темная громада нависла над нами и мне внезапно захотелось отстраниться от космоса и вернуться в привычное земное мироустройство.

– Я счастлив быть с тобой, – вдруг сказал Кирилл.

Я молча посмотрела на него.

– Здесь и сейчас, на природе, в городе, – везде. Вот и вся правда. Особо мне больше нечего сказать об этом. Но думаю, ты сама все уже знаешь.

Я улыбнулась и повернула ключ зажигания.

***

Следующий день, пасмурный и такой же холодный, как вчера, содержал целый список неотложных дел. Я надеялась разобраться со всем этим хотя бы к вечеру.

Сначала мы с братом окончательно согласовали с подрядчиком необходимый ремонт нового здания в Невинске и внесли предоплату. Потом Аким поехал в больницу к Шестаку, ночью попытавшемуся самоликвидироваться с помощью полотенца, привязанного к спинке кровати, а я домой – на одиннадцать был назначен визитор. Человек он был колеблющийся, неуверенный. Уже дважды он просил меня о встрече и дважды сам всё отменял. «На этот раз точно, Анна Николаевна, – сказал он, позвонив мне около девяти утра. – Сам уже измаялся, нет сил больше в себе это держать, пять лет прошло, сколько же можно…»

Накрапывал мелкий дождь. Небо было цвета асфальта, а мокрый асфальт – почти черным.

Без десяти одиннадцать я подъехала к дому, припарковалась на свободном месте – между старым серебристым «пежо» и обильно помеченном голубями «фордом экспедишн», – вышла из машины, и тут снова позвонил визитор. «Нет, простите, не приду я, не могу…»

Я поднималась по лестнице, размышляя о том, на что решился сегодня Шестак и не намечается ли такая же перспектива для моего несостоявшегося визитора. Тут существовала некая тонкая грань, и понять, какой шаг человека будет следующим, было невозможно. Я ощутила смутное беспокойство. Как-то давно, еще до «Феникса», был случай с визитором… Стройная брюнетка лет пятидесяти, сдержанная, с легкой улыбкой, не сходящей с тонких губ, накрашенных помадой вишневого цвета, даже во время ее печального рассказа, – вышла от меня, приехала домой и покончила с собой. Я узнала об этом неделю спустя. И хорошо помню, что она перед тем, как все-таки прийти ко мне, несколько раз отменяла уже назначенный визит.

«Надо будет позвонить ему вечером, – подумала я, открывая дверь квартиры. – Или завтра. А то мало ли что…»

Но беспокойство не проходило.

Я вошла в коридор и остановилась. Из гостиной доносилась тихая музыка. Мой диск Морриконе…

А я ведь так и не поменяла замки на входной двери…

Только сейчас я заметила, что мое сердце мелко дрожит, периодически замирая.

Что-то не так.

Я сделала шаг к гостиной и, уже делая второй, вдруг вспомнила серебристый «пежо» на стоянке возле дома. Такая машина была у матери Левы Самсонова.

По инерции я сделала еще шаг и остановилась в дверном проеме. Первое, что я увидела, – дуло пистолета, направленное на меня.

***

Любое огнестрельное оружие имеет этот равнодушный черный глаз. Сейчас такой глаз в упор смотрел на меня.

Лева Самсонов сидел в кресле, нога на ногу, держал в руке пистолет моего деда Иллариона и улыбался.

– А ты рано, я тебя еще не ждал, – сказал он, покачивая ногой. – Только чай собирался поставить, слышу – ключ в замке поворачивается. Думаю: Тамара пришла, что ли… Но я ее десять минут назад в окно видел – в магазин пошла, а это надолго. Ну проходи, поговорим.

– О чем? – спросила я пересохшими губами.

– О разном. Что ж нам, поговорить не о чем, что ли? Да не стой в дверях, что ты как в гости пришла, ей-богу… Садись на диван.

Я отрицательно покачала головой.

– А что так?

– Не хочу.

– Ну тогда и я постою.

Он легко поднялся, встал напротив меня, по-прежнему держа пистолет перед собой.

Он так сильно отличался от того Левы, который жил в моей квартире еще совсем недавно, словно это был другой человек. Тот – аккуратный, с румянцем на гладких щеках, симпатичный, вежливый, этот – с потемневшим до черноты острым взглядом, с кривой ухмылкой, да еще на вид старше первого лет на десять.

Я почувствовала, как шок медленно отступает.

– Хорошая у тебя коллекция дисков, – произнес он. – Музыкальный вкус у нас почти одинаковый, я давно заметил.

– Что тебе надо?

– Ничего особенного. Вот, пришел тебя убивать.

– Ну давай.

– Что? Не страшно?

Меня полжизни тянуло к этому пистолету, я полжизни заглядывала в его черный глаз, то мысленно, то в реальности. Я всегда знала, что однажды он выстрелит и втайне надеялась, что в меня. Так страшно ли мне?

Я усмехнулась.

– Чего ждешь? Или будешь, как в кино, трепаться, пока в дверь не начнет ломиться полиция?

– Не начнет. Они меня в Москве ищут, я там как Гензель и Гретель, разбросал метки по городу и округе, «хонду» оставил, а сам окольными тропами обратно вернулся. – Лева прошелся по комнате, не сводя с меня взгляда и ствола. – А потрепаться я не против. Мне вот очень хочется узнать, как все-таки вы нашли Акима? Что, не поверили мне? Продолжали искать?

– Не поверили, – легко солгала я.

– Да я и не рассчитывал… Я ведь тоже почти вышел на его след. Тамраев четко сработал, дал мне подсказку, сам того не желая, конечно… Но не успел я… Сорвался после смерти матери, выдал себя. Нервы не выдержали. А я-то думал, что волю в себе железную воспитал… Но так мне захотелось и тебе боль причинить… Сильную боль, – он сжал кулак, – чтобы почувствовала, что такое терять того, кто тебе дороже всего, дороже всех благ этого мерзкого мира, всех людей. А то ты надеялась, видишь ли, верила… И опять выходило так, что тебе – всё, а мне – ничего, и даже то, что имелось, отняли.

Он сделал несколько быстрых шагов ко мне и остановился. Я не пошевелилась.

– Не вы отняли, но через вас, через вашу семейку… – Он скрипнул зубами. Между нами было не больше метра. – Сначала отца. Потом его деньги. Часть моя была, скажешь, нет? А? Как там по вашей шкале справедливости? Мои были деньги?

– Твои.

– Мои! А вы их растратили на все это! – Он махнул рукой с пистолетом. – На «Феникс»! Меня не спросили! Ты вот хоть раз задалась вопросом: почему у Осинца не было наследников? Молодой же еще мужик был! Ну, родители его умерли, пару лет перед совершеннолетием жил в детском доме. Но потом-то! Ведь женщины у него были! Почему не проверили, есть дети или нет?

– Лева, мне было десять лет, когда это случилось…

– Знаю, знаю! – раздраженно сказал он. – Но потом же могла бы задуматься?

– Слушай, было бы намного проще, если б ты просто пришел к нам, рассказал всё…

– А вы бы мне поверили? У меня знаешь сколько доказательств того, что я сын Осинца?! Ноль! Большой круглый ноль! Что мне было делать?!

Он вернулся к креслу, с размаху сел, чуть не выронив пистолет.

– Поганая жизнь… Ты хоть понимаешь, что никакой справедливости вообще нет? Ну не существует ее! Достаточно вокруг посмотреть! Одни получают все, даже не прикладывая усилий, другие, как вьючные ослы, с юности до старости тянут лямку, мечтают, что вот, когда-нибудь все изменится и заживут! Потом доходит, что ничего не изменится, никогда, перспектива одна: продолжать работать, чтобы свою копейку получить, еды купить, коммуналку оплатить… Какая справедливость? Где она? – Он наклонился и заглянул под кресло. – Здесь? – Он кивнул на шкаф. – Там? Нет ее, нет! – Он рывком встал. – Люди ее придумали, чтобы в час, когда волком выть хочется, подумать о том, что будет и на твоей улице праздник, справедливость восторжествует, добро победит зло. Смешно…

Примерно то же самое когда-то сказал нам дядя Арик: «Справедливость – иллюзия». Аким ответил: «Да. Но мы стоим и делаем свое дело».

Был у нас с ним период, когда мы оба чувствовали одно: нельзя останавливаться, не время ложиться на диван и отдыхать, надо стоять и работать.

– Справедливость не существует сама по себе. Ее делать надо. Создавать.

– А! – Отмахнулся Лева. Он подошел к окну, отодвинул занавеску, посмотрел вниз, на улицу. – Пустые рассуждения. Я тебе говорю: нет никакой справедливости. Особенно это ясно становится, когда поработаешь на самом дне, как я, когда пахал опером. Такое повидал… – Он задвинул занавеску, повернулся ко мне. – Дети страдают – где справедливость? Старики беспомощные страдают – где справедливость? Я тебе так скажу: я ненавижу эту жизнь. Этот мир ненавижу. Хреново он устроен. Что хорошего в мире, где столько боли? Но это так… Размышления на тему. Мне по большому счету только мать жалко, а больше никого. И отца не жалко. Он от меня отказался, посмел матери сказать, что я не его сын… Моей матери! Той, которая любила его! Она ведь, сколько я ее помнил, никаких кавалеров даже близко не подпускала! Красавица была – а всегда одна. Говорила мне: «Люблю отца твоего, героического летчика-испытателя, и буду любить всегда». А он… Такая же дрянь, как большинство людей. Но на его деньги у меня есть все права!

– Как ты его нашел?

– Повезло… Говорил с подругами матери – никто ничего не знает. А как-то зашел к одной, бывшей ее однокласснице, не общались они уже сто лет, но я-то опер, я понимаю, что зацепка может быть там, где на первый взгляд глухо… – Лева снова сел в кресло. Он заметно успокоился, пистолет держал в руке небрежно, не направляя на меня. – Тетка эта сказала, что видела несколько раз своего соседа по подъезду в городе, под руку с моей матерью. Сосед – Осинец. Погиб давно. Я стал его фотографии искать, нашел. И сразу отца узнал! Мать мне показывала его на старой туристической фотке, у нее только она и осталась от него… Два плюс два – получилось двадцать! Так что да, Осинец – это и есть мой отец. Ну а отсюда уже потянулась ниточка к вашим капиталам… К нашим капиталам. Ох, и зол я был… – Он покачал головой. – Ох и зол… Мне мать лечить не на что – а вы мои деньги растрачиваете.

– Тебе надо было прийти к нам. Даже если б мы не поверили, мы бы помогли.

– Нет уж, мне благотворительность не нужна. Мне мое надо. То, что принадлежит мне по справедливости. – Лева тонко улыбнулся. – Ну и когда стало ясно, что я не смогу ничего доказать, я решил просто вас убрать. Обоих. Вот это было бы справедливо!

Он вскочил.

– Ты! – ткнув в мою сторону пистолетом, сказал он. – Ты понятия не имеешь, что такое: видеть, как умирает твоя мать, не физически даже, а интеллектуально, считай – реальная смерть, человек дышит, ест, ходит, а внутри пуст как старое ведро на помойке. И ты ничего, ни-че-го не можешь сделать! А в то же время вы с братом устроили свой рай на мои деньги. Справедливо?!

Лева оскалился, с ненавистью глядя на меня. Несколько секунд он стоял неподвижно, словно решая, что делать дальше, потом дернул плечом, отвел взгляд.

– Стал следить за Акимом… Он стремительный и непредсказуемый, сложно было. Месяц, другой, третий… Выжидал момент… – Лева принялся ходить по комнате взад-вперед. – И работу же никто не отменял! Так что вкалывал без продыху тогда. И вдруг на Невинском шоссе такой шанс! На размышление была всего секунда, наверное. Аким остановился у машины, держится за дверцу, я – р-раз! – Он взмахнул пистолетом. – И готово! Ехал, хохотал, радость была такая, облегчение такое… Всё! Я сделал что надо! Если б знал, что он жив остался – вернулся бы… Теперь на очереди ты была. Начал за тобой следить и тут поворот – в марте при задержании порезал меня шизик, еле выжил я, не до мести было. Операции, реабилитация… Столько времени все это заняло… Но выкарабкался, а пока на больничной койке валялся, разрабатывал план. Думал: должны быть у вас дома документы, на завод, на наследство… Может, там что-нибудь интересное обнаружилось бы… Привлёк кузена. Интересный спектакль получился! А? Как тебе? – Он хохотнул. – Но не вышло ничего, не нашел Денис никаких документов… Зато потом – подарок судьбы. Тамраев говорит: надо Анне обеспечить охрану. Я такой: «Всегда готов!». И отпуск как раз подоспел…

– И что ж ты меня не убил, когда жил здесь? – усмехнувшись, спросила я. За весь этот разговор я и шагу не сделала, стояла как вкопанная, только глазами следила за Левиными передвижениями. Не потому, что боялась. Я хотела узнать, почему. И как. И опасалась случайным движением сбить его с волны откровенности.

– Собирался поначалу устроить тебе «несчастный случай», но потом решил не спешить. Ясно уже было, что вы все Акима ищете активно, и действительно, была вероятность, что он жив. А к тебе то Тамраев бежит с информацией, то Байер… Отличная возможность быть всегда в курсе дела.

– Тормозной шланг ты перерезал?

– Спонтанное решение. Не слишком удачная была идея.

– А зачем моего племянника собирался похитить?

– Да не собирался… Случайно вышло. Знакомый попросил тачку перегнать из автомастерской, я на ней как раз был, вижу – идет ваш Николай в школу, деловой такой… Я к нему – а он как рванул… Нет, тут мимо, никаких похищений. Я мог его догнать, но не стал. Зачем мне это?

Лева остановился посреди комнаты, посмотрел на меня с улыбкой.

– Ну что? Все узнала, что хотела?

– Да, достаточно.

– Тогда скажи: «Прощай».

Он быстро подошел ко мне и приставил дуло к моему лбу.

Я рассмеялась.

– Что?! Смешно тебе? Думаешь, я блефую?

– Старое кино, Лева. Неинтересно. Стреляй.

Он помедлил, потом резко отступил.

– Не тороплюсь никуда.

И он опять зашагал по комнате.

– Как же ты не понимаешь… Как вы все не понимаете?.. Нельзя помочь никому. Временная помощь – да, но это же капля в море! Жизнь вы за человека не проживете, каждый сам должен разбираться со своими проблемами. А вы своими халявными деньгами только даете людям ложную надежду, что за них все решат, за них все сделают. Разве это помощь? Да вы так только хуже делаете! И… – Он внезапно зло посмотрел на меня. – Да сядь ты уже! Что застыла?! Сядь!

Я отрицательно покачала головой.

– Не хочу.

– Сядь, я сказал!

Он подскочил ко мне и сильно толкнул в плечо. Я чуть не упала.

– Сядь!

Он занял мое место – в шаге от дверного проема, а я отошла к окну.

– Зачем ты это делаешь, а? Зачем, Аня? – Он снова направил на меня пистолет. – Провоцируешь? Чтобы я выстрелил?

– Я тебе уже ответила: стреляй.

Помолчав, он вдруг усмехнулся.

– Да ты не сомневайся. Я выстрелю. Я же и правда пришел тебя убивать. Это и есть моя цель. Я не спрашиваю себя: «Тварь я дрожащая или право имею». Я и так знаю: право имею. Мне право это дала сама жизнь, в такие условия меня поставила, что мне ясно было сразу: я имею право на всё.

И в этот момент за его спиной вдруг возникла огромная фигура. Кирилл…

Лева что-то почувствовал, начал оборачиваться, но удар кулаком в висок сбил его с ног.

Лева кулем свалился на пол. Пистолет выпал из его руки.

Кирилл бросился ко мне, схватил за руки.

– Аня… Ты в порядке?

– Да нормально все, – сказала я. – Он-то жив?

Кирилл обернулся, посмотрел на Леву, лежащего без движения.

– Что ему сделается? Я его только вырубил, очнётся. Аня… – Он положил ладони мне на плечи, посмотрел в глаза. – Точно все хорошо?

– Точно.

– Это же он? Лева Самсонов?

Я кивнула.

– Что он хотел?

– Расставить все точки над ё, полагаю.

– Он не тронул тебя?

– Все нормально, Кирилл, правда. Было немножко нервно, но не более того. А ты откуда здесь? Я ждала тебя только вечером.

– Папку с документами вчера забыл на кухне. Мне звонят по работе, я ищу документы – нету… Вспомнил, где оставил, поехал сюда. Вхожу в квартиру… Собирался взять папку и сразу уехать, и вдруг слышу музыку, потом незнакомый голос… Подошел тихо к гостиной, а тут этот неадекват…

– Сам ты неадекват.

Лева сидел на полу, привалившись спиной к стене, вытянув ноги, и с усмешкой смотрел на нас. В правой руке он держал мой пистолет.

– Хороший удар. Но промахнулся чуток. Ну что, умирать готовы?

Кирилл быстро задвинул меня за спину, ухватил за локоть. Я вывернулась и отошла.

– Она не хочет, чтобы ее защищали, – сказал Лева Кириллу. – А чего она хочет – это никому не дано понять. – Он потер висок. – Вы, оба, слушайте… Как же я устал от всего, кто бы знал… Как же я устал.

Он перевел дуло пистолета с Кирилла на меня.

Кирилл снова встал передо мной. Я сделала шаг в сторону.

– Как же я устал… – повторил Лева. Он уже не улыбался. – И знаете, что? Надеюсь, вам будет очень трудно отмыть стену.

Он поднес ствол к виску и выстрелил.

Позже я много раз вспоминала тот миг и думала: успели бы мы его спасти? У меня нет ответа. Одно я знаю точно: это будет еще долго, очень долго терзать меня. Гораздо дольше, чем работники клининговой компании отмывали стену и пол.

5.

Дело было в нашем отце, вот что. Так решили мы с братом и, поразмыслив, решили все рассказать Байеру. Он выслушал нас, покачал головой.

– Нет.

– Что «нет», Эдгар Максимович? – спросил Аким.

– Ваш отец написал явку с повинной на следующий день после несчастного случая, – ответил Байер. – Видимо, на эмоциях, потому что это не он убил Осинца.

Я опешила.

– Как?.. Вы уверены?

Байер кивнул.

– Я же перерыл все его прошлое, как и собирался. Наткнулся на это дело, почитал материалы, явку с повинной… И съездил к следователю. Крепкий мужик с отличными мозгами и хорошей памятью, несмотря на свои семьдесят три. Он помнил ту историю. Говорит, тогда восстановил без особого труда, кто из охотников где находился в момент выстрела, даже нарисовал мне схему. Впереди всех, как опытный охотник, шел Осинец. – Байер отодвинул несколько документов и пальцем ткнул в точку на столе. – За ним, метрах в сорока, трое других, растянутой цепочкой. – Еще три точки на столе. – А ваш отец замыкал эту группу и даже если б он стрелял в сторону Осинца, он бы в него не попал – перед ним кралась эта троица. Лес в конце октября был еще довольно густой, даже те трое, которые шли за Осинцом, его не видели, только его брезентовая куртка периодически мелькала между деревьями. Пальнули все одновременно, услышав крик Осинца, который заметил кабана. Ружья у всех гладкоствольные, одинаковые, по ним установить, из какого именно был произведен роковой выстрел, не представлялось возможным.

– Что – у всех пятерых одинаковые ружья? – спросила я.

– У четверых. Осинец ружье имел старое, пристрелянное. Он же был заядлый охотник. А остальные четверо новички, на охоту отправились впервые. Ружья им в подарок купил сам Осинец, да, всем одинаковые. Он же и заманил их на охоту. Никто из них особо ехать-то не хотел, но Осинец уговорил их. Так что, Анна, Аким, ваш отец к его гибели не причастен, можете быть уверены. Это на самом деле был несчастный случай.

– Отец рассказывал тогда маме, я помню, – задумчиво произнес Аким, – что Осинец ставит под угрозу все дело.

– Я об этом не знала.

– Да и я случайно услышал. Зашел на кухню – они разговаривали, а ты же помнишь, они никогда не прерывали разговор при нас, считали это неправильным, обидным для детей. Так я и услышал, запомнил, но особого внимания тогда не обратил, зачем мне было, в двенадцать лет такие вещи не интересны. Помню, отец рассказывал, что Осинец от больших денег обезумел. Свою часть прибыли сразу тратил, водил женщин в рестораны, причем снимал весь зал на вечер, купил самую дорогую машину и разбил ее через несколько дней, купил новую такую же… А потом денег ему стало не хватать. Запросы потому что росли… Захотел он замок в Шотландии.