Текст книги "Маятник птиц"

Мрачное, наполовину обгоревшее здание с торчащей сверху и по бокам арматурой, с черными оконными провалами и опаленными стенами выглядело как декорация к триллеру. Пейзаж вокруг был такой же инфернальный: с одной стороны – лесополоса со старыми деревьями, раскинувшими тяжелые кривые ветви в разные стороны, с другой – поле и дальше, на небольшой возвышенности, несколько пустых темных домишек за покосившимися заборами. Периодически сюда и в самом деле наведывались съемочные группы, о чем я вспомнила, остановив машину около оврага, где была стихийная свалка – на дне и рядом, на земле, валялась использованная одноразовая посуда, смятые сигаретные пачки, окурки, тряпки, разный мелкий мусор.

Белая, с явно различимыми темными пятнами на большом теле луна освещала часть сумеречного черного неба и тьму под ним, очерчивая желтым светом контуры верхушек сосен, кленов и вязов.

Стояла разреженная тишина, почти до звона в ушах, полная едва слышимых звуков природы – шороха листвы, скрипа дерева. С дороги, которая была отсюда метрах в сорока, время от времени доносился шелест шин проезжающего автомобиля.

Время шло, а Денис не появлялся. Я достала телефон и перечитала его смс. Да, все правильно, он должен ждать меня здесь сегодня, с восьми вечера. Может, ждал, но уже ушел? На часах десять ноль пять.

Я прохаживалась у машины взад-вперед, порой останавливаясь, прислушиваясь к тишине, вглядываясь в черный портал с призрачными, почти слившимися с тьмой деревьями, откуда слышалось словно покашливание, словно дыхание миниатюрного одинокого леса, каким-то образом выросшего здесь, возле дороги и поля, лет сто назад. При дневном свете вся эта магия терялась напрочь. То была просто лесополоса и все, просто деревья со стволами, изрезанными глубокими морщинами, и кронами, покрытыми серым налетом пыли.

Воздух был пронзительно холодный. Я вскоре замерзла и села в машину, полистала сообщения, на некоторые ответила. Среди сообщений было одно от Саши Проводникова, двухдневной давности. Ань, тысяча пардонов, но лучше поздно, чем никогда. Я тебе свой гонорар обратно кинул. Не знаю, что на меня нашло, нельзя было брать. Впредь обращайся в любое время, до конца своих дней Снежок любую работу для тебя будет делать бесплатно. Вот так вот. Оревуар! Я улыбнулась. Хорошо, что Саша вырулил на нужную дорогу, мама была бы рада…

Тихий осторожный стук – словно ветка от порыва ветра хлопнула несколько раз по стеклу. В темноте за окном, совсем рядом, возникла и тут же отпрянула фигура в светлой куртке.

Я вышла из машины.

Денис стоял, переминаясь с ноги на ногу, втянув голову в плечи и сунув руки в карманы куртки. Он явно очень замерз.

– Аня… Я думал, ты не приедешь… С восьми до девяти тут торчал, продрог до костей. Потом снова в свое обиталище, – он мотнул головой в сторону фабрики, – вернулся. И вот, решил еще разок посмотреть… А ты здесь.

Прошло совсем немного времени, но бездомность уже оставила на нем свой след. Лицо его осунулось, губы обветрились и потрескались. В ровном свете луны он казался бледным словно мертвец.

– Вот деньги.

Я вынула из кармана тонкую пачку купюр и протянула ему. Он схватил ее, сунул куда-то под полу, мимолетно улыбнулся мне замерзшими губами.

– Спасибо. Я знал, что только ты… Ты одна. Не все умеют прощать.

– Прощают близких. А ты мне кто?

– Да, понимаю… Я думал – зря, конечно, с чего это в голову взбрело?.. Думал, что та ночь и для тебя что-то значила. Для меня – значила.

Я усмехнулась. После той ночи он пошел рыться в бумагах моего отца, напевая «Let It Be». А сейчас казался вполне искренним.

– Там тридцать тысяч. Этих денег хватит, чтобы ты уехал из города. Чем скорее, тем лучше.

– Понял, понял… Завтра же свалю. Аня, слушай… – В своей легкой курточке он заметно дрожал от холода. – Я реально себя чувствую как последний подонок. Но поначалу все казалось таким, знаешь… Не особо серьезным. Я вообще о тебе никогда не слышал, честно. Про «Феникс» – да, вскользь, а про тебя – нет. Поэтому ты для меня тогда была как… Как объект. Почти неодушевленный. Только потом, когда мы провели вместе эти несколько часов… И потом, когда я вспоминал тебя, твой голос… Все перевернулось. До меня дошло, что я сделал. Ты стала уже ты. Аня. Я и сейчас смотрю на тебя и хочу насмотреться так, чтобы до конца жизни хватило. Потому что ничего лучше уже не будет. Может, еще и встречу кого-то, но после того, что я натворил, настоящего мне уже не дадут. Таким не дают настоящего. Не то чтобы я верил в Бога или в разум Вселенной… – Он качнул головой, указывая на небо, зависшее над нами угрюмой громадой. – Но точно есть что-то вроде глобальной справедливости, что-то такое, необъяснимое, есть…

– Что ты искал в кабинете моего отца?

– А-а-а, так это… Ну, документы.

– Какие?

– Он сказал, любые, все брать, что найду. – Денис говорил нечетко, застывшими от холода губами. – Но я ничего не нашел.

– Он – это?..

– Лёвка. Лёвка Самсонов. Мой двоюродный.

Я опешила. Такого я никак не ожидала.

– Он твой двоюродный брат?

Денис кивнул, быстрым движением вытер рукавом красный нос.

– В баре познакомились, веришь? Он стал фотки на телефоне показывать и я вдруг вижу – рядом с ним тетя Вера, сестра моей матери…

– Поподробнее давай.

– Понял. А может… – Он нерешительно посмотрел на меня, вдруг перестав дрожать. – Может, в машине поговорим? Холодина – жуть. Еще минут пять и я на твоих глазах околею.

Я кивнула.

Он быстро обогнул машину и забрался внутрь. Я села на водительское место, включила свет.

Дениса трясло как в лихорадке. Я перегнулась назад, взяла с сиденья плед и бросила ему. Он благодарно посмотрел на меня и мигом завернулся в плед до подбородка. Сейчас он был похож на француза зимой под Москвой из старых фильмов о войне 1812 года.

– Продолжай, – сказала я.

– Да представь: захожу в бар, сажусь за стойку рядом с парнем, который начинает хвастаться новой машиной. Достает мобильник, показывает фотки и… Тетя Вера! Спрашиваю осторожно: кто это? Оказывается, его мать. Так и нашлись два кузена… Я сначала рад был, у меня ж никого из родных не осталось. Потом только выяснилось, что лучше никого, чем такой…

– Дальше.

– Ну, это семейная история, довольно обычная. Тетя Вера была старше моей матери на десять лет. Родители ее строго держали, а мою баловали. В шестнадцать Вера с каким-то мужиком связалась, ее из дому выперли и с тех пор больше не общались. Но она какое-то время тайком с младшей, с моей матерью, встречалась, мороженое ей покупала, на аттракционы в парк водила. Потом моя выросла и пути разошлись. Мать вышла замуж как положено, свадьбу сыграли, я родился. А Вера с мужиком тем рассталась и долго жила одна. Это позже уже выяснилось. Мать рассказывала, что встретила ее однажды в городе, случайно. Даже не узнала сразу. Была блеклая как мышка, а тут, говорит, ого, расцвела Веруня, одета шикарно, волосы крашеные и уложены красиво. Пошли в кафе, посидели, поболтали. Оказалось, ничего путного так и не вышло у нее. Влюблена, но не замужем. Живет в квартирке, которую ей тот, первый оставил, вроде как завещал, а сам умер…

– Денис, не настолько подробно.

– Ясно… В общем, после той встречи в кафе, мать сказала, больше встречаться не хотелось. Разные сестры совсем оказались, ничего общего и говорить особо не о чем. Новостями поделились – это да, но и все на этом. В следующий раз увиделись уже когда Левке год был. Вера сама позвонила, пришла в гости. Все такая же шикарная и влюбленная, но переживала сильно – этот ее кавалер ребенка признать отказался. Не мой пацан, мол. А он точно его был. У Веры – если она не соврала – кроме первого мужика, что с квартирой, и этого, нового, никого больше не было. Это, Ань, все, что я запомнил из рассказов матери про ее сестру. Да и то слушал вполуха, зачем мне было? И сдуру тогда в баре Левке все это выложил. Он вроде как без интереса выслушал, головой покачал, посмеялся… Потом уже оказалось, что он на этой теме застрял вмёртвую. На теме папаши своего. Начал искать его…

– А что ему надо от нас?

– Левке? Да не знаю…

Он знал. Он все-таки был плохой актер, правильно его сослали играть в массовку.

– Рассказывай или выметайся из машины.

– Не веришь? – Он вскинул голову, посмотрел мне в глаза. – Слушай, Аня, я виноват перед тобой… Но он – Левка, я имею в виду – умный, четко уловил, где у меня слабое место, где я плыву, отключаю мозг и меня можно брать за жабры…

– И что это за место? Дом?

Денис кивнул.

– Родовое поместье. Родители погибли, когда мне стукнуло восемнадцать, в самый мой день рождения подгадали… Спешили домой праздновать и влетели на нашем «жигуленке» под фуру. И понеслась… В квартире был отцовский племянник еще прописан. Недальновидно со стороны родителей, да… Родственнички затеяли размен и вскоре я поехал в комнату в коммуналке. В том же году вторая жена деда умерла и он дом продал, чтобы купить квартиру в городе, рядом с сыном оставшимся. Обо мне опять никто не подумал. А я ведь там все детство свое провел, всю юность. Каждое лето. Я там жить начал. Там был счастлив. Первая любовь в тринадцать – тоже там. Эти закаты… Рыбалка с отцом. Книги на чердаке. Там весь я был, понимаешь? А дед продал… Что делать?.. Стал деньги копить, чтобы выкупить дом. Новый владелец вроде как согласился, а потом раз – и продал другому. У меня-то нужной суммы еще не было на тот момент. Я закрутился как уж на сковородке от такой новости… Схватил накопленные деньги, кретин, побежал в ресторан. Сколько-то пропил, остальные потерял. Ну, или украли. Девок много было рядом в тот вечер. Ночь в беспамятстве провел, только днем сообразил, что наделал… – Денис вздохнул. – Ну, прошло время. Я опять туда, к новому хозяину. А он, гнида, сначала слушать не хотел, а потом такую цену заломил… Скворечник наш надумал как дворец продать. И всё. Ни шагу назад. На копейку не подвинулся, тварина… Прости, Ань… Я уговаривал, объяснял, что неоткуда мне столько бабок взять, что этот дом мне дорог, сердцу моему, а он кто? Чужой в этих краях человек. Ему-то что с него? Нет. Бесполезно.

– Лева обещал дать тебе денег?

Денис кивнул.

– Полную сумму. Я согласился, даже не думая. Он разработал план, дал мне роль, ну и… Дальше ты знаешь. Вот только денег мне братишка только четверть суммы принес. Остальное зажал. Так что я все равно свое семейное гнездо выкупить не смогу. Теперь уже никогда, ясно… Да и эта четверть лежит в банковской ячейке. Где моя голова была? Мне ж теперь носа наружу не высунуть, тут же в ментуру загребут. Надо было с собой носить. Мне один знакомый рассказывал: досталось наследство из прадедова матраса, сшил пояс для денег и таскал его на себе не снимая, под футболкой. Вот так и мне надо было…

Я помолчала. Он раздражал меня, но в его взгляде, во всей его исхудавшей фигуре была такая тоска… Я понимала эту тоску. Я сама ей болела.

– Приди и сам сдайся. Я заступлюсь. Получишь условно, а может, и совсем ничего.

Он покачал головой.

– Не выйдет…

– Будешь прятаться до старости? Где?

Он не ответил, глядя в непроницаемую тьму за окном машины.

– Денис, попробуй размышлять рационально. Если тебя ищут всерьез, то рано или поздно найдут. И тогда уже точно сядешь. А если придешь сам…

– Ань…

Он осторожно тронул меня за колено. Я сбросила его руку.

– Ань, никаких «условно» тут быть не может.

– Почему?

Денис вздохнул, открыл дверцу, высунул ногу наружу.

– Спасибо тебе за все. Необычная ты. Чувствуешь сильно. Вот только одним тебя Бог обделил – чувством опасности. Живешь как будто у тебя семь жизней, а это не так. Жизнь у тебя одна, Аня. Будь осторожна.

– Спасибо за совет…

Он дернул плечами, скидывая плед на сиденье, и медленно, словно нехотя, выбрался из машины в кромешную стылую мглу.

– Меня посадят, сам я приду или в наручниках привезут, – сказал он, наклонившись в открытую дверь. Сквознячок прошелся по салону машины, обдав меня холодом. – Потому что это я тогда в подъезде тебя камнем по голове шандарахнул. Левка, гад, купил меня с потрохами. Как голодную собачонку за сардельку. Повесил передо мной наживку – мой кров родной – и я продался. И ничего во мне не дрогнуло. Так что ты меня не жалей.

Он захлопнул дверцу и исчез, растворившись в ночи.

Несколько минут я сидела, не двигаясь. Его признание потрясло меня. Как-то, в одну из бессонных ночей, мелькнула мысль, что в подъезде на меня напал Денис, но я отогнала ее как странную и маловероятную. Значит, шестое чувство меня не обмануло. Это был он. Но тогда я его еще не знала. Да я его даже не видела – он напал на меня сзади. А потом… Потом он читал мне Пушкина и угощал вином с барбитуратами. И лежал в моей постели. И был моим. С кем я могу поделиться этой жгучей как перцовая струя досадой в моей душе? Кто примет меня как визитора?

Я почувствовала, как намокли ресницы, вытерла глаза рукой. Все, капнула пару слез, пожалела себя, и хватит. Этот человек больше никогда не появится в моей жизни.

Наверное, я ошиблась: он хороший актер. Все же мне не удалось до конца распознать его многослойный обман.

Я завела машину, сдала назад, в чавкающую приовражную слякоть, развернулась и поехала к шоссе.

***

По городу шастал Грибанов со своим шилом, а потому машина Вадима снова заняла пост у моего подъезда.

Когда я подъехала, Вадим вышел из «BMW» и встал, наблюдая, как я паркуюсь. Тусклый свет уличного фонаря чуть поодаль освещал его исполинскую фигуру, отбрасывающую шрековскую тень.

Я приткнулась между «фордом экспедишн» спортивного бога и кустом газона, открыла дверцу. В висках у меня стучало, все тело налилось тяжелой усталостью. Больше всего мне хотелось сейчас очутиться в своей квартире, принять горячий душ, заварить свежий чай.

От меня до Вадима было шагов пять, не больше, но мне казалось, что он идет медленно, словно статуя Командора, с трудом переставляющая каменные ноги.

– Добрый вечер, – сказала я, выходя.

В ответ он кивнул.

– Тут… Это… – изрёк он и неопределенно махнул рукой. – Сидит один в тачке. Типа вас ждет. Два часа уже. Я велел носа не высовывать, а то пристрелю.

– Ты что, носишь с собой оружие?!

– Не… Соврал. Типа припугнул.

– Не больно-то он тебя испугался, – проговорила я, глядя ему за спину.

К нам, улыбаясь, шел Кирилл. На плече у него висела спортивная сумка.

Вадим оглянулся, потом бросил короткий внимательный взгляд на меня, кивнул и вернулся к своей машине.

– Охрана – это правильно! – заявил Кирилл, приближаясь. – Прекрасная холодная ночь, не так ли? А я опять тебя заждался.

Он остановился передо мной, склонив голову, посмотрел мне в глаза. Улыбка его стала мягче.

– Устала?

Я устала. Только вдруг я поняла, что эту усталость вполне могу отложить ради того, чтобы побыть немного с ним.

– На чашку чая меня хватит.

– Отлично! Я как раз принес тебе свой чай с травами. – Он похлопал ладонью по сумке. – Знаешь, у него есть классное свойство: он бодрит, когда надо работать, и усыпляет, если бессонница.

– То, что нужно, – сказала я.

***

Тамара оставила в холодильнике котлеты с пюре. Я разогрела их в микроволновке и мы с Кириллом поужинали, в тишине, в мирном уюте, от которого я давно отвыкла. Все последние месяцы, вплоть до сегодняшнего вечера, я ощущала себя как мрачный зритель в хохочущем зале. Жизнь во всем ее многообразии проходила мимо меня. А я застряла в своей тоске, прикованная невидимыми цепями к одной беде, делала круг за кругом на крошечном пятачке, освещенном лишь огнями «Феникса».

Мне не хотелось прерывать нашу идиллию рассказом о происшествиях этой осени и о гибели Акима. Но Кирилл спросил – и я ответила.

Потом он долго молчал, глядя в сторону. Чашка с травяным чаем остывала на столе.

Я свой чай давно выпила и сейчас налила себе из термоса еще немного. Вкус у этого напитка был удивительный – терпкий, пряный, чуть сладковатый. «Надо спросить рецепт», – подумала я, отпивая небольшой глоток. Еще час назад я едва держалась на ногах от усталости, но теперь чувствовала, что мой организм достал-таки чуток сил из какого-то резервного хранилища. Не то чтобы я стала бодра – до бодрости мне нужно было хотя бы несколько часов сна и пара чашек крепкого кофе, – но определенно уже могла видеть и мыслить достаточно ясно.

Ночь за окном тлела, присыпанная солью неярких звезд. На какой-то миг мне вдруг показалось, что я снова вижу брата Абдо – но нет. Тень, скользнувшая по стене, была лишь тенью занавески, тронутой легким холодным сквознячком из приоткрытого окна.

Я встала, с чашкой в руке подошла к окну, всмотрелась в сумрак ночи. Его больше нет. Есть другая жизнь. Она идет полным ходом, не замечая отсутствия сошедших на своих остановках пассажиров. Что-то такое мне говорила однажды Роза. Тогда я лишь пожала плечами, мельком подумав, что я сама довольно часто – опаздывающий пассажир и меня это ничуть не беспокоит. А теперь вдруг ощутила гигантский разрыв между этой жизнью, устремленной только вперед, и мной, замершей в пустом промежутке между ней и моим братом. Меня очевидно тянуло назад, к нему. Я сделала свой выбор, не раздумывая. И если бы не…

Опять неоновые буквы ФЕНИКС мелькнули и тут же погасли, но дело уже было сделано. Да, есть еще «Феникс». Мои вериги. Я не могу остаться с братом. Пока – не могу.

– Расскажи мне об отце, – внезапно попросил Кирилл.

– Зачем?

– Хочу понять, какая связь может быть между ним и этим лейтенантом Левой.

Я пожала плечами.

Он вздохнул, глотнул остывшего чая.

– Знаешь, в гостинице такие тонкие стены… Вечерами соседка возвращается с работы и сериалы смотрит, ну а я их, соответственно, слышу. И вот что заметил: там часто попадается такой мелодраматический ход – внебрачный ребенок, все дела…

Я поморщилась.

– Ну а что? И правда же, бывает…

– Только не с моим отцом.

– Но тебе приходила в голову такая мысль?

– На пару секунд. Ты не понимаешь, Кирилл… Отец, он… Он был вне всего этого. Вне любых мелодраматических ходов. До мамы у него была девушка, не дождалась его из армии. Потом встреча с мамой – и больше ничего.

– Вот я и спрашиваю – какой он был?

– Цельный. Добрый, но нисколько не сентиментальный. Умный.

Я вернулась за стол, села на свое место, напротив Кирилла, посмотрела прямо в его серые глаза. Похоже, отпуск не пошел ему на пользу. Он по-прежнему выглядел уставшим.

– Он был… Он не разменивался никогда. Если брался за какое-то дело – доводил до конца, ночами сидел над проектами, чертил что-то. Ему это было интересно. А все свободное время отдавал нам, семье. Конечно, я теперь понимаю, было что-то еще. Иначе как бы он всего за пятнадцать лет из обычного инженера стал олигархом? Этот вопрос мучает меня последнее время, да… Но никаких мелодрам не было в его жизни, это точно. Основной частью его жизни всегда была работа. Сначала инженерная, потом предпринимательская. После того, как они с Осинцом стали владельцами завода и пошли деньги, он приобретал только предприятия или доли в них. У нас с Акимом было все необходимое, но ничего лишнего, этого он не допускал. И только к концу жизни он вдруг начал скупать барахло типа яхт и недвижимости в разных городах и странах…

Кирилл усмехнулся.

– Ну, скажешь тоже, барахло… Вы на это барахло как-никак целый «Феникс» отгрохали… А отец вам помогал? Я имею в виду, до «Феникса», пристраивать тех бедняг, которые обращались к тебе и Акиму?

– Нет. Он говорил: «Добрые дела надо делать за свой счет».

– Что ж… Сурово, но справедливо. Слушай, а есть его снимки?

– Отца? Да, есть вразброс по разным альбомам.

– Покажешь?

– Сейчас… – сказала я, вставая. – Или… Я лучше его личный альбом поищу, заодно сама посмотрю, сто лет не видела тех фотографий.

Альбом я нашла в кабинете отца, на нижней полке книжного шкафа. Толстый потрепанный томик лежал на стопке аристократичных тонких художественных альбомов в глянцевых твердых переплетах. Я взяла его в руки, большим пальцем провела по серой потертой обложке. Под ней, я помню, есть надпись перьевой ручкой: «Сыну Николаю в день рождения от мамы. 02.II.1967 г.».

– Вот, – сказала я, заходя на кухню. – Смотри.

Я положила альбом на стол перед Кириллом, придвинула свой стул к нему и села, подвернув под себя ногу.

Кирилл открыл обложку. «Сыну Николаю…»

На первой странице были закреплены за уголки две черно-белых фотографии: сверху – ребенок месяцев восьми, глядящий в объектив фотоаппарата широко раскрытыми круглыми глазами. Снизу – трехлетний мальчик в коротких штанишках на помочах и клетчатой рубашечке, обеими руками прижимает к животу старенького плюшевого мишку. Вихор на макушке, серьезный взгляд.

– «Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу»… – задумчиво пробормотал Кирилл. – У меня был похожий, кто-то из дальней родни подарил. Потерялся потом.

– Будешь еще чай?

– Нет, допивай. Осталось там?

– Немного.

Я вылила из термоса чай в свою чашку, вытрясла до последних капель.

– Нравится?

Я кивнула.

– Сделаю еще. На рынок только надо зайти за травами.

Он перевернул страницу.

Отец был аккуратным и размеренным человеком. В его альбоме все немногочисленные фотокарточки были разложены по годам, так что передо нами сейчас пунктирно разворачивалась его жизнь от детских лет до армии, от студенческих и походных любительских снимков, в основном групповых, до свадебных. Пара строгих портретов для заводской Доски почета. Несколько фото из цеха, плохого качества. Демонстрация 7 ноября – воздушные шары, транспаранты, счастливые лица. Новый год у нас дома, в этой квартире: длинный стол, покрытый белой скатертью, наряженная елка, гости… Незамечаемое счастье. Оно становится таким несомненным, таким осязаемым почти физически, когда его уже нет.

– Постой-ка… – Я тронула Кирилла за локоть. – Постой…

– Что?

– Это…

Я вдруг на мгновение потеряла голос.

– Аня… – Кирилл обеспокоенно посмотрел на меня. – Что такое?

– Он…

Я ткнула пальцем в Осинца, сидящего рядом с моим отцом за праздничным столом. Новый 1995 год. Дата написана на разноцветном плакатике, вывешенном на окне.

– Кто?

– Осинец…

– Тот, с которым твой отец приватизировал завод?

Я кивнула.

– Ну и что?

Я помотала головой. Мысли запутались, заметались, но главную я выделила сразу. И тут же поняла, что надо сделать прежде всего.

Ночь. На часах без трех минут два. И все же я быстро поднялась, сходила за мобильником и на ходу набрала смс Байеру: Пришлите фото из квартиры Левы.

Он отреагировал через несколько секунд. Короткий писк – пришло сообщение. Старое фото троих туристов из зимнего леса. Бородач в ушанке. Недаром он показался мне знакомым…

Новое сообщение от Байера:

?

Я написала:

Завтра в 9 у меня.

Байер ответил:

Буду.

1995 год. Пока еще мой отец и Осинец – инженеры, месяцами сидящие без зарплаты. На новогоднем столе тарелки с солеными огурцами, бутылка водки, докторская колбаса, что-то еще, такое же унылое, стандартно-будничное. О празднике напоминает лишь шампанское, разрисованный снежинками плакатик и веселые лица гостей. Уже в марте отец с Осинцом возьмут кредит, купят ваучеры и вскоре станут обладателями основного пакета акций завода. Всё изменится. Как теперь выясняется, абсолютно всё. Жизнь каждого из нас оказалась завязана на этом девяносто пятом.

Сердце колотилось, я ходила по кухне туда-сюда, с мобильником в руках. Я знала, что не ошиблась. Но все равно надо было проверить.

Кирилл следил за мной взглядом, в котором явно читался вопрос: «Что случилось?».

Я остановилась у стола, потом рывком отодвинула стул и села.

– Это он.

– Да объясни наконец, в чем дело?

Я подалась к нему.

– Это, – кивнув на фото в альбоме, произнесла я, – Сергей Петрович Осинец. И он же был на фотографии в квартире Левы Самсонова.

– Что?..

Я вздохнула, откинулась на спинку стула.

– Да. Только на той фотографии он весь обросший. Борода, усы… Я никогда его таким не видела. В моей памяти он сохранился другим. Да я, на самом деле, видела его лишь в детстве, всего два или три раза. Он приходил к нам в числе других гостей. Он был… Обычный. С залысинами, без всякой растительности на лице…

– Но это точно тот самый?..

– Точно. Смотри.

Я снова открыла фото в телефоне. С минуту Кирилл сравнивал два снимка, потом вернул мне телефон, пожал плечами.

– Так трудно сказать…

– Это он, говорю тебе. Завтра еще Байер посмотрит. Он вживую Осинца не видел, но глаз у него наметан. Однажды он узнал на групповом фото восьмого класса преступника с доски «Их разыскивает милиция», а между этими снимками было двадцать лет! Да, в конце концов, он отдаст эти фотографии экспертам, они проверят и дадут однозначный ответ.

– Значит, я все-таки попал в точку… Ну, частично. Внебрачный ребенок. Только не твоего отца. А вот его. – И Кирилл тоже кивнул на фото в альбоме. – Как считаешь?

– Почти наверняка. – Я встала, снова прошлась по кухне. – Почти наверняка, так и есть. И думаю, Лева не случайно оставил в своей комнате только эту фотографию. Он все подчистую вынес оттуда, то есть вообще – все, но фото оставил. Знак для нас?

– Для тебя.

– Для меня… Чтобы я поняла… Но что я должна понять? Осинец погиб на охоте в том же девяносто пятом. Несчастный случай.

– Дело не в этом. Скорее всего, Лева считает, что половина вашего состояния принадлежит ему.

– Кирилл, тебе надо было идти на юридический… Из тебя вышел бы толковый следователь. Хорошая версия.

Я подошла к окну. Тьма египетская. Погасли огни окон и реклам, бледный мертвенный свет фонарей ничего не освещает. Тихо. И только мои тайны наконец начинают озаряться сиянием истины. Пока не полностью, есть еще темные пятна, недоступные уголки, но я чувствую, что подошла к разгадке почти вплотную. Ну, еще полшага… Или шаг. И я пойму, почему погиб мой брат.

Громадная тень поднялась за моей спиной. Кирилл. Отражается в оконном стекле во весь свой гренадерский рост. Но, в отличие от брата Абдо, он настоящий.

Я повернулась к нему. Он подошел ближе, положил руки мне на плечи.

Мне захотелось вдруг прильнуть к нему, обнять, почувствовать человеческое тепло близкого человека, однако расстояние между нами – эти пятнадцать-двадцать сантиметров – было заряжено напряжением, оно ощущалось так явственно, что я не могла бы сделать даже краткое движение вперед. Назад – да, свободно. Но не вперед, к нему…

– Аня… Думаю, мне надо идти… Уже поздно.

– Иди.

Он помедлил еще несколько секунд – жар его ладоней жег мои плечи сквозь тонкие шерстяные нити свитера, – затем отошел, взял со стола пустой термос, плотно завинтил крышку и вышел в коридор.

***

Мне снилась огромная птица. Она медленно шла по пустынной земле, опустив голову, волоча пыльные крылья. Над ней простиралось безбрежное сумрачное небо, всё в сполохах зарниц. Вдалеке грохотал гром.

Птица еще замедлила шаг. Молния сверкнула совсем рядом. Птица замерла и какое-то время стояла, не шевелясь. Потом когти ее впились в сухую землю. Задрав клюв к небу, она издала короткий гортанный звук. И в один миг вспыхнула.

Гори ярче, феникс. Гори ярче, сгори дотла. Твое пламя озарит округу, не оставив даже миллиметра тени. Твой ослепительный свет явит миру истину, и кто способен увидеть, тот увидит ее, кто способен понимать, тот поймет. Гори ярче!

А затем пепел твой взметнется и сложится в новую фигуру. Обновленный феникс расправит чистые крылья и воспарит в небе, исчезнет в безграничной выси, чтобы вернуться назад тогда, когда будет необходимо. И снова сгорит, и снова возродится. И не будет этому конца.

…Я проснулась уже около семи, вся разбитая, с тягостным ощущением от этого короткого, удивительно реалистичного сна. Все во мне словно расшаталось, расклеилось. Я распадалась на части, вновь и вновь вспоминая то, что хотела бы забыть хотя б на время: его больше нет.

Утренняя пробежка. Моя жизненная опора. Но в этот раз я нашла в себе лишь минимум сил. Я бежала медленно, периодически спотыкаясь на ровном месте, тяжело дыша.

Утром наше с Кириллом открытие уже не выглядело таким однозначным. Лева – сын Осинца?.. Ну, не знаю… Это кажется слишком… Да, Кирилл выбрал правильное слово: мелодраматичным.

– Не сомневаюсь, что так и есть, – сказал Байер, за чашкой кофе внимательно выслушав мой рассказ и сравнив фотографии. – Это Осинец. И он отец Самсонова. Всё сходится. Он же был зациклен на поисках отца. Выходит, нашел.

– Да, – устало проговорила я. – Нашел… Погодите минуту…

Я сходила в коридор, достала из кармана куртки конверт без опознавательных признаков, чисто белый с обеих сторон, принесла его на кухню и положила на стол.

– Вот… Утром взяла в почтовом ящике.

Еще внизу, в подъезде, я вскрыла конверт и вынула оттуда вырезку из старой газеты. Сейчас Байер читал то, что я уже перечитала раза три – стоя у почтовых ящиков, потом поднимаясь по лестнице.

Газета «Криминальный листок» от 31 октября 1995 г.

«СЛУЧАЙ НА ОХОТЕ

Трагедией закончилась вылазка на охоту в последнее воскресенье октября.

Пятеро мужчин отправились в лес, чтобы выследить кабана. Стоял пасмурный день. Небо хмурилось. Безветрие угнетало. «Предбурье», как позже сказал один из охотников, чувствовалось в воздухе, застывшем как стекло.

Но вот показался кабанчик и охотники воспрянули духом. Раздался залп выстрелов из пяти ружей. И – крик боли… Шальная пуля поразила одного из них.

Он скончался через минуту. Пуля попала ему в самое сердце.

По словам оставшихся в живых охотников, все они сделали выстрел одновременно. В кабана, однако, никто не попал, а вот 40-летний Сергей О. погиб на месте.

Иван К., Николай Д., Юрий М. и Михаил П. тяжело перенесли беду, случившуюся с их товарищем. «На охоту? Больше никогда», – с угрюмой тоской в глазах сообщил нашему корреспонденту Михаил П.

Погибший был одинок, поэтому редакция «Криминального листка» передает свои искренние соболезнования его друзьям и коллегам».

Прочитав заметку, Байер качнул головой, потер глаз костяшкой указательного пальца.

– Ну, ничего нового о той истории здесь нет. Разве что слог… Слишком вычурный. И про «оставшихся в живых охотников» за душу берет. А в целом – написано все верно, так и было. Вопрос в другом: кто подкинул это в ваш почтовый ящик? Если Самсонов, то…

– Нет-нет, – перебила я, помотав головой. – Не он. Это Денис.

Байер недоуменно сдвинул брови.

– Почему вы так думаете?

Я коротко вздохнула и поведала ему о своей встрече с Денисом.

– Ясно, – мрачно произнес Байер. – Видимо, так он отплатил вам за проявленное участие. Ну что ж… Если б вы сами не обнаружили сходство тех фотографий, то сейчас мы бы получили четкий мотив всех действий Самсонова. А так… Бесполезная бумажка. – И он бросил газетную вырезку на стол.

– Не скажите. – Я покачала головой. – Во-первых, эта заметка подтверждает, что наша догадка была верной: дело в Осинце. А во-вторых, вы же прочитали имена охотников… Вот. – Я взяла заметку. – «Николай Д.». Это же мой отец.