Текст книги "Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени"

25

Кошмар! На кухне появились тараканы, наглые, рыжие, быстроногие существа. Мама и папа заняты, как всегда, и Аня решила сама от них избавиться. В один из морозных дней, когда занятия в школе отменили, она нашла в чулане жестяной насос-распылитель с дустом, завязала лицо косынкой, чтобы закрыть рот и нос, и посыпала плинтуса, порог и те места, где водопроводные трубы и трубы парового отопления входили в стену. Через два часа зашла на кухню и с отвращением подмела дохлых тараканов. Родители не знали, хвалить ее или ругать, – с одной стороны, тараканы исчезли и больше не появлялись, а с другой – она возилась с дустом, а это вредно для ребенка. Но Аня была вполне довольна собой. Можно один раз и пострадать ради такого дела.

Проигрыватель стал плохо работать: пластинки крутились неравномерно, и в конце концов завывание стало настолько сильным, что слушать их было уже невозможно. Папа обещал починить, когда будет время, но времени все не находилось. Как-то утром Аня решила посмотреть, что же там внутри происходит. Она открыла крышку радиолы и осторожно попробовала приподнять вертушку. Она подалась, и Аня увидела находящийся под ней механизм. Включила – и поняла, в чем проблема: резиновое кольцо, надетое на две оси, сильно износилось, что вызывало неравномерную работу механизма. Аня вспомнила, что на кухне в столе есть резиновые детские соски, которые они иногда вместо пробок надевают на бутылки. Она нарезала одну из сосок на несколько колец нужной ширины и примерила, какое лучше подойдет. Теперь попробуем включить… Ура! Все работает! Можно опять слушать любимую музыку или «Дела семейные», которые она знает уже наизусть. Миронова и Менакер так смешно читают! Вот вся семья делает уроки за нерадивого Бориску – мать по арифметике, отец по рисованию, а бабушка пишет сочинение «Как я свои каникулы провел». Бориска приходит из школы: «Мамане за задачку двойка, у старика по рисованью три…» Бабуленька глаза раскрыла шире и, трепеща, спросила наконец: «А мне, за сочинение?» – «Четыре! Ты у меня, старуха, молодец!» Но дела все равно кончились плачевно для Бориски, когда он написал в школе изложение по басне Крылова «Ворона и лисица»: «Ворона каркнула и мирово запела. Сыр сверзился Лисице прямо в рот. Лиса обтяпала фартово это дело». Бориска «плохо» получил за год.

Однажды в разгар Аниного музыкального сеанса раздался стук в дверь. «Кто там?» Ей не разрешают открывать дверь, не спросив, кто это. «Мальчик или девочка, открой, пожалуйста», – прозвучал незнакомый мужской голос. Вежливый! И Аня открыла дверь. За дверью стоял мужчина в грязном ватнике и ушанке, с мешком за спиной, и было в его облике нечто столь страшное, что она сразу попыталась захлопнуть дверь. Но дядька налег с другой стороны. Непонятно, откуда у нее взялись силы, но она так надавила на дверь, что сумела ее захлопнуть, благо французский замок тут же защелкнулся. Хорошо, что родители его не заменили! Через несколько дней она проснулась ночью от собственного крика и обнаружила, что изо всех сил упирается обеими руками в стенку. Да, родители правы – дверь незнакомым никогда открывать нельзя. Папа придумал условный стук, и теперь они все так стучатся, когда возвращаются домой.

26

Нина Алексеевна ушла на пенсию, ее класс расформировали, и в четвертом классе у Ани оказалась новая учительница. Наталья Алексеевна намного моложе, и все удивляется на Аню: «Надо же, она деепричастный оборот отделяет запятой!» Аня не знает, что такое деепричастный оборот, но запятые она любит, это правда. Нина Алексеевна ничему не удивлялась, просто иногда хвалила, иногда ругала.

Сережа Балашов учился теперь в 4 «А», но Аня его любила не меньше, чем все эти годы. Ей было довольно видеть его, встречаться глазами, оказаться рядом на перемене и случайно прижаться, когда кто-то толкал ее или его. Она любила его голубые глаза, стриженый белобрысый затылок, высокий рост. Но раньше она каждый день видела его в классе, а теперь нет, и весной она начала ходить гулять к его дому, как будто к Гале Ч., которая жила с Сережей в одном подъезде. Но Сережа, к удивлению Ани, почти никогда не выходил. С ними иногда играл Санька Рыжий, похожий на гориллу – крепкий, приземистый, с длинными сильными руками и низким лбом, старше их на несколько лет. Он считался хулиганом, у него была своя кодла, и его все боялись, но к Ане он хорошо относился – может быть, уважал за то, что она быстро бегала. А однажды он сказал ей: «Я знаю, почему ты сюда ходишь! Из-за Сереги Балашова!» – «А вот и нет», – покраснела Аня. «Да я же вижу», – усмехнулся Рыжий.

Она фантазировала о том, что, когда они с Сережей вырастут, то ничто не сможет их разделить, как буквы ст или ск в суффиксе при переносе. Они будут это делать, и у них родятся дети. Она рассказала об этом Ларке, которая тут же тоже влюбилась в Сережу. Однажды Аня была у Ларки, и они сидели на подоконнике и ели нарезанный кружками лук с черным хлебом, макая его в подсолнечное масло – дома она никогда такого не ела. Потом Парка предложила Ане поиграть в нее и Сережу. Они слезли с подоконника, и Ларка начала тискать ее через школьную форму за ягодицу, постепенно подбираясь ближе туда. Прикосновения ее не были неприятны, но когда Ларка предложила, чтобы Аня так же ее потискала, она почувствовала, что тискать Ларку ей совсем не хочется, и вся эта игра стала ей противна. Она ушла и больше никогда не приходила к Ларке домой. Уже до этого стало неловко бывать у нее: ее мать и отец часто ругались, потом отец некоторое время не жил дома, а когда вернулся, тяжелое напряжение продолжало висеть в их двух смежных комнатах в коммуналке. Лара рассказала девочкам, что подслушала разговор матери с отцом. Мать говорила, что ходила к молодой женщине с работы отца и при всех сказала этой твари бесстыжей: «Ты с ним по…лась – тебе понравилось. Только попробуй еще к нему подойти – пожалеешь, что тебя мать на свет родила». Вот уж не ожидала Аня, что не только хулиганы, а мамы и папы могут говорить такие слова.

Вскоре Санька Рыжий объяснил Ане, почему Сережа никогда не играет с ними. Оказывается, он ходит гулять к другому дому, где живет девочка Люда из его нового класса, за которой он теперь бегает. Измена Сережи была для Ани таким ударом, что она заплакала прямо при Саньке. Но Санька над ней не смеялся, даже пытался ее успокоить. Сказал, что Аня красивее Людки, а Серый все равно летом переедет в другой город. Значит, она его больше никогда не увидит! Аня убежала домой и, чтобы утешиться, стала читать книжку Шолом-Алейхема, которую папа недавно купил. Там такая смешная история про мальчика Мотла! Его старший брат Эля все время попадал в переделки, а когда они поехали в Америку, их мама пришила брату Эле карман в такое место, что ни один вор не догадался бы, что там может быть карман.

Но книжка открылась на другом рассказе, «Песнь песней». Была одна девочка, Эстер-Либа – Либузя – Бузя, и мальчик Шимек, и вдвоем им было не больше двадцати, как Ане с Сережей. И красива была Бузя, как Суламифь из «Песни песней», и они бегали и играли вместе. «Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне». А потом Шимек уехал учиться в город. Ане хотелось кричать вслед за Бузей: «Не надо лететь так далеко, послушайся меня, не надо!» Но он уехал, а Бузе, когда она выросла, нашли жениха. Буря разрастается в груди Шимека, и огонь пылает у него в сердце, потому что он понимает, что сам любит ее. Он вспоминает, как летели они когда-то: «Я мчусь – она за мной. Я через колоду – она за мной. Я вверх – она вверх; я вниз – она вниз». Но больше этого не будет. Как и у Ани с Сережей. «Бузя чья-то невеста. Чья-то, не моя!.. Ад бушует во мне…Многие воды не могут потушить любовь… и реки не зальют ее, – читает Шимек за столом в праздник Пасхи. – Неужели я проиграл свое счастье, проиграл навеки?» А кто виноват? Где ты был все эти годы? Так ему и сказала Бузя, когда он признался ей в любви. Бузя для него – тайна. Сад запертый, источник запечатанный. Он говорит: «Я люблю тебя той святой, пылающей, адской любовью, которая описана в “Песни песней”». А она в ответ только плачет. «Так плачет девушка, оплакивающая своего возлюбленного, отвернувшегося от нее. Так плачет человек над своей жизнью, выскользнувшей из-под его ног». Потому что он уехал, забыл про нее, не отвечал на ее письма. И она выходит замуж за другого. А он сидит один на горке, на которой они когда-то сидели вдвоем. И Аня горько плачет над их потерей, над несбывшимся счастьем, над своей потерей и засыпает на подушке, мокрой от слез.

27

Однажды, когда родителей не было дома, раздался телефонный звонок. В трубке послышалось шушуканье, а потом «можно к телефону Льва Рафинадовича?» и хихиканье. Аня задохнулась от возмущения и обиды за папу. Вот оно – то, о чем дедушка говорил. Телефонное хулиганство было не редкостью, но такое переиначивание папиного отчества – Рафаилович – действительно отдавало антисемитизмом. А вскоре после этого Аня ходила играть к школе, и когда вечером возвращалась домой, от одной из скамеек на тротуаре, на сиденье и спинке которой сидела кодла ребят постарше (Санька Рыжий в их числе), отъехал худой, как глиста, Толян и покатил навстречу Ане, направляя велосипед прямо на нее. Ребята молчали. Внутри у нее все замерло, но Аня шла навстречу, не сбавляя шагу, почему-то вспомнив, как учил ее папа: «Нельзя показывать злой собаке, что ты ее боишься. Если ты побежишь, она погонится за тобой и может укусить. Иди спокойно, как шла, и она тебя не тронет». Велосипед медленно приближался к Ане, но в последний момент Толян резко повернул в сторону переднее колесо, сбросил ноги на землю и сказал, ухмыляясь, в сторону скамьи: «Вот, против евреев и велосипед не идет». «Кончай, Толян», – процедил Рыжий. А папа, выходит, был прав!

Дополнение к характеристике на Хазанову Анну, 4 «Б» класс

Аня принимает активное участие в общественно-полезной работе в классе. Развитая, умная.

Учитель: H.A. Тимофеева

 
Два цыпленка, два цыпленка просо молотили,
Две хохлатки, две хохлатки к мельнице возили.
Муха месит, муха месит, пчелка помогает,
Солнце светит, солнце светит, тесто запекает.
 

Эту песню пели октябрята на концерте, когда закончился учебный год. На будущий год у Аниного отряда будет свой подшефный класс. Учебный год окончен, в музыкальной школе она получила на экзамене пятерку, хотя немного сбилась. Она уже играет с педалью, и теперь, когда играет перед комиссией, у нее трясутся не только руки, но и ноги, так она волнуется. Алексей Степанович в «Марине Петровой» говорил, что бывает волнение творческое и нетворческое. Аня понимает, что ее волнение нетворческое, но ничего поделать с собой не может.

28

Ура! В июне приезжает дедушка, и они все вместе поплывут по Каме и Волге в Куйбышев, а там поедут на дачу к дедушкиной сестре, тете Эсе. Сима приедет прямо туда ненадолго и вернется с дедом в Ленинград. Сначала они поехали на поезде в Пермь – каким унылым показался Ане город по сравнению с Гиперборейском! – переночевали у знакомых в Мотовилихе, а утром приехали на пристань, где уже стоял теплоход. Сначала плыть было интересно, особенно шлюзоваться, но потом погода испортилась, пошел дождь. На Камском море была сильная качка, как на настоящем море, и Аню, как всегда, укачало. Они ехали в каюте 3-го класса без окон, было душно и неуютно. Но когда погода наладилась, они проводили почти все время на палубе, выходили на берег на долгих стоянках. Запомнилась Елабуга на высоком берегу. А вот и Волга. Ее берега до Жигулевских гор не так красивы, как камские, но зато они проезжали Ульяновск, бывший Симбирск, где Ленин учился в гимназии.

На даче под Куйбышевом есть ягодные кусты и фруктовые деревья, недалеко пляж. Не успела Аня познакомиться с другими детьми своего возраста, как папа запретил ей с ними играть, потому что она отказывалась снимать на пляже майку. У нее начала расти грудь, и Аня стеснялась бегать в одних трусах, как раньше. Но папа сказал, что это каприз, что они специально приехали сюда, чтобы она могла загорать, и что если она не снимет майку, пусть сидит на даче или на пляже рядом с папой, который сразу нашел партнеров для игры в шахматы и в преферанс. Мамины уговоры не помогли. Попереживав несколько дней, Аня уступила, пересилила стыд и, играя с ребятами в воде и на берегу, иногда даже забывала про свою новую грудь. Ребята ее не дразнили.

Тети-Эсина дочка Нина хорошо шьет, она сшила Ане потрясающее розовое платье, все в оборках, с поясом, завязывающимся сзади на бант. Такое же платье она сшила для Сони, его дедушка с Симой заберут в Ленинград. Аня тоже уже может хорошо и ровно строчить на швейной машинке, но тети-Нинина машина лучше – на ней можно не подрубать края по старинке, а обметывать, не подгибая, – это называется оверлок – без чего в жизни не сделать таких воздушных оборок.

Возвращались Аня с папой и мамой на поезде, и на несколько дней остановились в Москве у другой дедушкиной сестры, тети Рахили. У нее все по-другому, чем у всех родных, у которых Ане приходилось до сих пор бывать. Тетя Рахиль живет на Суворовском бульваре, в длинной, как коридор, комнате. Узкий проход между громоздящейся справа и слева то ли мебелью, то ли рухлядью, как в лавке старьевщика, ведет от двери к окну, дающему немного света. У этой дедушкиной сестры все какое-то серое – и мебель, и ее одежда, и она сама, только улыбка на лице светлая от радости, что к ней приехали. Тетя Рахиль живет одна, она никогда не была замужем. Ее жених погиб в Первую мировую войну, и она так больше никого и не полюбила. Она угощает их необычным супом, в котором нет ничего, кроме картошки и мелко нарезанного лука, и по случаю приезда гостей брошен для вкуса кусочек сливочного масла. Тетя Рахиль работала раньше учительницей, теперь она на пенсии и получает всего 130 рублей[3]3
  «Старыми» деньгами. После денежной реформы 1961 года эта сумма составила 13 рублей.


[Закрыть] в месяц. Дома у Ани не принято говорить о деньгах, но она понимает, что это намного-намного меньше, чем получают мама и папа. После обеда они пошли в Елисеевский магазин и накупили всяких вкусностей, каких в Гиперборейске не продают, а тетя Рахиль, хоть и живет в Москве, не покупает, – севрюгу, буженину, ливерную колбасу, копчушки, косхалву.

На следующий день они сходили на выставку картин из Дрезденской галереи, которые Советский Союз должен был вернуть Германии. Знаменитая Сикстинская мадонна Рафаэля произвела на Аню неизгладимое впечатление. Как она идет-парит в облаках в этом огромном небе, с широко расставленными грустными глазами и маленьким сыном, на которого она не смотрит, как другие мадонны… А на другой день родители повели ее в Кремль. Возможность видеть вживую эти могучие строения, пережившие века, дает ощущение причастности к истории. Никакие картинки этого не заменят. Потом они встретились с сыном тети Эси и его женой-красавицей, и те поводили их по улицам Москвы. Дядя Яша моложе папы, но тоже воевал. Сбежал из дома на фронт, был ранен. Он женился недавно и кажется очень счастливым. Тетя Люба показала свою Москву – остатки Китай-города, Арбат, особняк Морозова – особенный, сказочный.

Вернувшись в Гиперборейск, Аня впервые в жизни поехала на одну смену в пионерский лагерь. Лагерь калийщиков маленький, небогатый по сравнению с лагерями большинства других предприятий. Самый лучший лагерь у строительного управления СУТС на высоком берегу пруда, с длинной, широкой деревянной лестницей, ведущей к воде. Но и у калийщиков неплохо. Утром у них линейка и подъем флага. По вечерам из репродуктора по всему лагерю несется музыка. «На карнавале, под сенью ночи, вы мне шептали: люблю вас очень. На карнавале вы мне шептали – да-да, шептали: я вас люблю». И очень смешной конец: «Под маской леди, краснее меди, торчали рыжие усы!»

Хорошо жить в лесу, ходить в походы. На одной из прогулок ребята набрели на огромную черемуху. Мальчишки сразу забрались на дерево, потом слезали по очереди с черными ртами. Ленька Стесин сорвал для Ани ветку, усыпанную вяжущими рот ягодами. Леня не такой красивый, как его старший брат Витя, но тоже ничего. Он на два года старше Ани. Когда их водили в кино, Ленька сел рядом с Аней, и она заметила, как его рука в темноте тянется к ее руке, лежащей на колене. Аня следит с интересом краем глаза и в последний момент убирает руку, так что Лёнина рука ложится на ее колено. Он вздрагивает, убирает руку и, подождав, повторяет попытку. Она снова отдергивает руку и чуть не прыскает. Она еще никогда не сидела за руку с мальчиком в кино, но любопытство не такое сильное, чтобы поддаться искушению. Вот если б это был Сережа или хотя бы Витя Стесин… А Ленька со своим смешным ежиком не так уж ей и нравится. А может быть, она просто еще себя не знает и узнавать не торопится.

В лагере начинают готовиться к соревнованиям по легкой атлетике, тренер отбирает детей в команду. Первый в жизни прыжок в длину – 3 метра 40 сантиметров. «Хорошо! – говорит тренер. – А ну, попробуй еще!» Второй прыжок – 3,60. На соревнованиях, немного улучшив результат, она занимает второе место среди девочек, уступив высокой шестикласснице. Ане очень понравилось прыгать в длину. В школе на уроках физкультуры довольно однообразно: они прыгали в высоту, что у нее не так хорошо получалось, бегали по кругу, доводили до совершенства кувырки на матах и до умопомрачения прыгали через козла.

В палате на соседней с ней кровати оказалась девочка Нина. У нее бесплатная путевка, потому что у нее нет папы и мама растит Нину и младшего сына одна, а получает мало. Нина боится ходить в лес, потому что однажды летом в деревне, когда ей было шесть лет, какой-то дядька потащил ее в лес и хотел изнасиловать, но ее успели отнять. С тех пор она заикается. У ее братика по шесть пальцев на руках.

По возвращении домой мама обнаружила у Ани вшей. Сначала их долго вычесывали над белой простыней, потом засыпали волосы дустом и туго замотали платком, чтобы оставшиеся вши и гниды отравились и подохли, а потом мама помыла ей голову несколько раз и хорошо прополоскала. Затопили колонку, чтобы Аня как следует искупалась в ванне.

До начала учебного года оставалось еще несколько дней, и Аня наслаждалась чтением. Прочитала «Героя нашего времени». Странный этот Печорин. Делал несчастными других и сам никогда не был счастлив. Но хорошо бы научиться ходить, как он, не размахивая руками – это признак скрытности, а Ане очень хотелось быть таинственной и непонятной.

29

Папа часто рассказывал Ане, обычно перед сном, как он был маленький и про своих друзей, а мама почти не рассказывала. Наверно, у нее не так много было смешного в детстве. В школе у мамы была подруга Таля, ее немцы убили в Керчи во время войны.

Папа знает американские и английские песни, например, моряцкую песню «Мэри Лу, Мэри Лу, ты одна знаешь песню мою» и солдатскую «Гарри пишет самой лучшей девушке своей». Там очень смешно – «если есть в письме ошибки, дело нехитро – здесь чернила очень липки, очень скверное перо». Припев они поют сначала по-русски, потом по-английски: «It’s a long way to Tipperary, it’s a long way to go». Папа знает много веселых песен. Они вместе с Аней поют «Гоп со смыком». «Чему ты учишь ребенка?» – ругает его мама, но не очень сильно. А Аня научила папу петь «Когда качаются фонарики ночные», которую слышала в лагере. «Сижу на нарах, как король на именинах, и пайку черного мечтаю получить», – поют они вместе к неудовольствию мамы.

И в лагере, и во дворе ребята пели иногда блатные песни. Особенно Ане нравились «Джон Грей» и два варианта одной песни, суть которых сводилась к одному и тому же: «Мой милый мальчик, грустишь ты зря, ведь нас, блондинок, любить нельзя: сегодня с этим, а завтра с третьим, и так проходят наша юность и мечта». Слова немного отличались, а мелодия совершенно разная: у одной, начинавшейся «А в тихом Лондоне горят огни, там в шумном баре пьют до зари»– залихватская, у второй, «В далеком Риме давно все спят, в одних лишь барах огни горят»– медленно-вкрадчивая. Это похоже на два варианта песни про лен «Сегодня мне не весело, сегодня я грущу», которую часто поют по радио тоже с двумя разными мелодиями, одна оживленная, другая размеренно-задумчивая, но слова в них почти не отличаются. Обе они об одном: кругом цветущий лен, а тот, который нравится, не в меня влюблен. А в блатных песнях, наоборот, блондинка Джанетта не влюблена в «милого мальчика».