Текст книги "Катана для оргáна"

ГЛАВА XXIII. Polonaise Minkowski104104
  ^* «Полонез Минковского» – несуществующее музыкальное произведение, представляющее собой гибрид Полонеза М. Огинского и четырёхмерного пространства Г. Минковского – являющегося геометрической интерпретацией пространства-времени специальной теории относительности А. Эйнштейна.


[Закрыть]

Чтобы развеять свои сомнения, Христофор решил немного пождать, не вернется ли вдруг к ним рыжеволосая дива под каким-нибудь предлогом. Вдалеке справа виднелась бетонная будка автобусной остановки, к ней они и направились. Обшарпанные стены были исписаны матерными словами и надписями «дембель» с указанием года, благодаря которым можно было вычислить, когда эту конструкцию тут установили. Внутри обнаружилась скамья в виде приделанной к бетонным ножкам толстой крашенной доски, на которой ножом тоже были вырезаны дембельские надписи тех служивых, кто таким образом решил увековечить факт своей безмозглости. Иш’ар сел первым. Брезгливо поморщившись, Христофор нехотя последовал его примеру.

– Иш’ар, а какие впечатления у вас от этой рыжей особы, которая от нас уехала?

– Веселящий запах. Не агрессивна.

– И всё? А у вас не возник вопрос, зачем она появилась рядом с нами?

– Нет, это и так понятно.

– Вот как? – заинтересовался Христофор, – а можете меня просветить, а то я теряюсь в догадках.

– Всех, кто появляется на жизненном пути, можно разделить на четыре категории. Одни пытаются помешать в достижении цели. Их почему-то больше всего. Другие, как вы, например, наоборот, стараются помочь. Третьих я рассматриваю просто как часть фона, декорации. А четвертые – это такие информационные катализаторы. Они могут давать верные или неверные советы, либо подталкивать к принятию определённых решений, которые, в зависимости от обстановки могут помочь, а могут и помешать достигнуть цели.

Христофора такой разумный и логичный ответ по—настоящему заинтриговал.

– А каким образом вы можете оценить обстановку, чтобы определить, в какую сторону вас могут склонить эти «катализаторы» – в правильную или неправильную? – спросил он.

– В основном, по картинке, но тут легко ошибиться. Потому что коллекция декораций бесконечно велика, а мой опыт ограничен.

– Хорошо, ну и к какой категории вы бы отнесли эту девушку?

– Методом исключения это может быть только четвертая.

«Не напала и не помогла, значит, не первая и не вторая, это ясно», – подумал Христофор.

– А почему не третья? – спросил он вслух.

– Во-первых, по сравнению с фоном она активно с нами взаимодействовала, а во-вторых, я давно заметил, что декорации обычно или не пахнут, или пахнут очень плохо, вот как здесь. А приятный аромат может появляться очень редко, что само по себе может служить подсказкой.

– Запах победы? – сыронизировал Христофор. Рассуждения Иш’ара о запахах показались ему наивными.

– Типа того. Вы же говорите: «дела пахнут плохо» или как там. Значит конец дел и должен пахнуть хорошо.

– Ну, раз так, то может быть, девушка, распространяющая столь сказочный аромат, это признак близкой цели?

– Если бы! Я всё так же далек от цели и пока не имею понятия, где искать этот чёртов стеклоизофрен.

Тон, которым это было произнесено, был настолько новым для Иш’ара, что у Христофора даже мелькнула мысль, а не попал ли он сам в расставленную кем-то ловушку, и не играет ли роль наживки этот прогрессирующий персонаж.

– Иш’ар, скажите честно, а вам было страшно там, в психбольнице, или до этого, в милиции?

Иш’ар внимательно посмотрел в глаза Христофора.

«До этого он всегда разговаривал, глядя перед собой, и он совершенно точно не псих», – подумал Христофор, и услышал ответ:

– Я могу чувствовать голод, это значит, что нужно поесть. Я могу чувствовать боль, это значит, что следует на неё как-то среагировать. А какой смысл в страхе? Какое действие он стимулирует?

– Ну как же! Бежать. Или прятаться. Или хотя бы не совершать рискованных действий.

– Что значит рискованных?

– Ну, если вы боитесь волков, то вы не пойдёте в лес.

– А разве я не могу просто не ходить в лес, если там волки?

– Можете. Но если вы в этом не уверены, то страх поможет сделать выбор в пользу того, чтобы не пойти.

– А разве нельзя выяснить всё заранее?

– Не всегда.

– Тогда зачем он мне сдался – этот лес вообще?

– Мало ли. Захотелось пойти за грибами-ягодами. Вы же вот зачем-то отправились искать этот ваш стеклоизофрен.

– Тут совсем другое дело! Без него я не смогу активировать…

– Пружину эту, конечно, я помню, – Христофор начинал терять терпение. – Ну и черт с ней, с пружиной с этой. Вы же сейчас без неё живёте и ничего. Махните на неё рукой.

– Но тогда я не смогу выполнить своего предназначения!

– И что? Придумаете себе другое предназначение! Разве это зависит не от вас самих?

– Конечно нет! Вот от вас, например, зависело, где и когда вы родились?

– Ну нет, – нехотя согласился Христофор.

– Значит, появившись на свет в определённом месте и в определённое время, спектр ваших возможных целевых установок сузился до вполне измеримого числа, так?

– Ну, допустим, – вынужден был признать Христофор.

– Потом вам понравилось чем-то заниматься, или вас заставили что-то делать, что вам не нравится, и у вас осталось всего две степени свободы – либо бороться за любимое дело, либо плюнуть на мечту и делать, что скажут другие. А вот теперь и ответьте, всё ли будет зависеть только от вас самих при любом выборе из этих двух вариантов?

Христофор немного растерялся. Он не ожидал услышать от Иш’ара столь осмысленной аргументации по вопросу свободы воли. Привыкнув с самой первой их встречи относиться к нему снисходительно и покровительственно, он с трудом воспринимал тот стремительный процесс превращения «гадкого утёнка» в кого-то другого, кто, похоже, уже не нуждался в его опеке.

– Послушайте, Иш’ар, мне кажется, что за последние несколько часов, вы очень изменились. На мой взгляд, в лучшую сторону. И знаете что? По-моему, вы больше не нуждаетесь в моей помощи. Вы знаете о своём предназначении, что является редкостью для большинства людей. У вас есть цель, и, насколько я понял, вам неведомо чувство страха, что ещё большая редкость. К тому же я так и не могу взять в толк, что именно вы ищете, а значит вряд ли смогу помочь вам это найти. Теперь, когда вы свободны… и никто пока не пытается вас схватить и упрятать за решётку… я, пожалуй, могу считать добровольно взятую на себя миссию выполненной… И проститься с вами. Вы не против?

Иш’ар не ответил сразу. Казалось, он размышляет, прикрыв глаза. Прошла минута, две, он продолжал молчать. Видимо, он просто задремал. Христофора это сначала разозлило, потом рассмешило. Тогда он встал, открыл сумку, достал оттуда пакет с парой бутербродов и положил возле Иш’ара. Потом он снял с себя и убрал в сумку красную олимпийку, закинул сумку за плечо и не спеша перешёл на другую сторону шоссе. Там он оглянулся. Иш’ар продолжал дремать на остановке. Христофор вздохнул и медленно пошёл по направлению к Москве по тропинке, идущей вдоль леса.

«Странная у него категоризация людей, – думал Христофор. Помогает, мешает. Как-то слишком утилитарно и эгоцентрично получается. Пуп земли! У него, видите ли, есть цель, а все остальные крутитесь вокруг. У каждого может быть. А сам-то ты что? Чем отличаются эти четыре класса людей с точки зрения твоей ответной реакции? Ладно, для тех, кого он относит к фону, можно ничего не делать, разве не все люди думают так же? От тех, кто мешает, он старается убежать, хотя есть ещё и две другие базовые реакции на агрессию – сражаться и подчиниться. Подчиняться он способен, правда, разбрасывая и отращивая заново свои уши – возобновляемый ресурс. А вот бороться, видимо, не в его характере. Почему? Ведь он уверяет, что ничего не боится. Ну хорошо, а что он сам готов делать для своих «помощников»? Лично мне от него ничего не надо, но в принципе? Даже слово «спасибо» ему пришлось объяснять, и не потому, что это вопрос языка, похоже, он и с самим понятием не был знаком. Почему?

Впрочем, наверное, так же рассуждает большинство людей, не склонных к агрессии. Не потому, что они махровые циники, а по простоте душевной. Которая хуже воровства. Тянутся к тем, кто может чем-то помочь. Бегут от тех, кто может навредить. Спрашивают совета у тех, кто может сыграть роль «катализатора» их решений в случае сомнений. И стараются не замечать всех остальных, пока те не отличимы от декорации и не преграждают им путь.

А я? Я не такой же? Когда у меня была цель, разве я не бежал за помощью и советом? Ещё как бежал. И кто становился моим «катализатором»? Нет, всё-таки я не такой. Во-первых, я всегда сомневался, а сомневается ли Иш’ар? Во-вторых, моя цель всегда была связана с другими людьми, как и сейчас. Я же оказался здесь не по своей прихоти, а по чужой просьбе. Хотя Иш’ар-то как раз меня ни о чём не просил… выходит, это можно рассматривать и как мою прихоть? Но тогда и любой альтруизм можно представить как прихоть, нельзя же называть прихотью любое решение помочь другому?

А Иисус? К какой категории можно было бы отнести Его? Для атеистов Он – декорация. А для верующих? В зависимости от силы их веры?

«Господи, – подумал Христофор, поднимая глаза к небу, – правильно ли я поступаю сейчас? Помоги мне перестать сомневаться, если дело касается других, так же как Ты раньше помог мне перестать сомневаться, когда дело касается меня самого».

Господь, как всегда, ответил молчанием. «Глас вопиющего в пустыне», – вздохнул Христофор, и тут же услышал сзади шаги.

«Один… мужчина… рост 175, вес не больше 70 кг, возраст… не имеет значения», – мозг Христофора привычно считывал и расшифровывал параметры в автоматическом режиме, в то время как его тело быстро переходило в состояние боевой готовности.

Сначала он бросил быстрый взгляд вперёд и по сторонам, потом незаметным движением изменил положение руки, которая держала сумку. Когда до догоняющего его человека оставалось, судя по звукам, не больше пяти метров, Христофор резко повернулся, и одновременно метнул свою спортивную сумку. Огромная сумка просвистела в воздухе словно валун, выпущенный из пращи великана, и с глухим ударом столкнулась с корпусом неизвестного преследователя. Двумя прыжками Христофор преодолел отделявшее их расстояние, успев ещё раз на лету оценить обстановку вокруг, и вдруг замер с поднятым кулаком, не веря своим глазам.

Какой-то человек, лицо которого сейчас заслоняла брошенная Христофором сумка, потеряв от удара равновесие, опрокидывался назад, но это происходило неестественно медленно, как будто при замедленной киносъёмке или под водой. Продолжая это плавное движение, тело человека неуклонно приближалось к земле, но внезапно сбоку возникло словно из воздуха большое жёлтое кресло и, вращаясь, буквально прыгнуло под то место, куда человек должен был грохнуться. Именно в это кресло через долю секунды и рухнул преследователь. Его руки с трудом оттолкнули от себя тяжёлую сумку, и Христофор увидел сердитое лицо Иш’ара, сидящего в кресле. В очень знакомом кресле. Ярко-жёлтом.

– Что за дурацкие у вас шутки! – воскликнул Иш’ар.

Не обращая на него внимания, Христофор обошёл кресло вокруг, внимательно его разглядывая. Потом потрогал его рукой. Потом нагнулся и посмотрел на небольшое пятно на подлокотнике. Сомнений быть не могло, это было его кресло, то самое, которое стояло в его штаб-квартире ещё несколько часов назад.

– Как?! Как вы это сделали? – Христофор обратил полный удивления взгляд на Иш’ара. – Это же моё кресло!

– А я на него и не претендую, – огрызнулся Иш’ар, продолжая сидеть.

– Прошу прощения за сумку, – пробормотал Христофор, поднимая её с земли и закидывая за плечо, – я не предполагал, что вы пойдёте за мной.

– Конечно, я не могу вас задерживать, – ответил Иш’ар. – Только попросить. И вы мне ещё очень даже можете помочь и в поиске, и… не только…

Христофор слышал слова Иш’ара, но как будто сквозь вату, Он лихорадочно пытался адаптировать своё сознание к новой реальности, но это у него получалось пока не очень хорошо. «Может так сходят с ума? Может он меня заразил какой-нибудь бациллой психоза? Или это галлюцинация? А, точно! Это всё от ядовитого парфюма этой рыжей! Сначала действует как афродизиак, потом как галлюциноген».

– Понимаете, – продолжал звучать голос Иш’ара откуда-то издалека, – раз вы появились, значит так и было задумано. В этом мире случайностей не бывает.

Христофор размахнулся и пнул кресло ногой. Кресло отнюдь не исчезло, лишь отъехало в сторону на метр. Вместе с Иш’аром.

– Но я вижу, вы и сами прекрасно можете за себя постоять, – наконец, ответил Христофор, кивая на своё кресло. Как оно сюда прилетело?

– Оно не прилетело, оно переместилось. Вдоль пятой оси. Как это у вас, называется – телеконец? телекинец? телекинез?

Как это «у них» называется, Христофор не имел ни малейшего понятия, но поскольку очевидное всё ещё оставалось для него слишком невероятным, решил уточнить.

– Пятой оси?

– Ну да.

– А разве их пять?

– Конечно, нет. Их семь, каждый ребенок знает. Вы в школе же проходили.

– Вообще-то, когда я учился, мы проходили только три…

Иш’ар недоверчиво посмотрел на Христофора, но потом, хлопнул себя по лбу:

– Аа, точно! Я забыл, что вы не…, – он поднялся, жестом уступая кресло хозяину, а сам встал перед ним и начал чертить рукой в воздухе линии, словно изображая пародию на дирижёра. – Все предметы и тела занимают какую-то часть пространства, так? Длину (он прочертил горизонтальную линию слева направо), ширину (ещё одну линию от себя к собеседнику), высоту (вертикальная линия вверх) и так далее – (несколько линий во все стороны) – всего шесть основных осей координат и вспомогательная седьмая – она сама по себе четырехмерная, но про неё я не смогу объяснить – не хватит слов… ну, и знаний тоже.

«Ага, теперь наш философ стал геометром. Что за бред? – думал Христофор, – хотя… если я здесь, в лесу, действительно сижу в своём кресле, то скорее это у меня бред…».

– Мы можем в какой-то степени менять эти параметры, например, присесть, чтобы уменьшить высоту, – Иш’ар присел, – или наоборот вытянуться, – он выпрямился и поднял вверх руки, – или надуться, да? Вот вы же смогли раздуться, став намного толще, чем вчера.

– Вы просто не представляете, сколько у меня под одеждой всего… – попытался объяснить Христофор.

– Неважно, я о самом векторном принципе. Точно так же мы можем менять положение тела или двигать предметы вдоль каждой из осей, точнее относительно каждой из них. Например, двигаясь относительно четвертой и пятой оси вы, совершенно не меняя своей формы, перемещаетесь в пространстве относительно других предметов, а при временнóй константе…

– Ничего подобного! – Христофор вспомнил начала физики, – перемещаюсь я вдоль всё тех же самых трёх осей – икс, игрек и зет!

– Здрасьте, пожалуйста! А время и энергию вы на перемещение разве не тратите? Ими нельзя пренебречь. Это всё равно как свести всю вашу многогранную личность только к объёму вашего тела.

– Ну, допустим, – согласился Христофор, так ничего и не поняв, – а кресло-то как сюда прилетело?

– Оно ПЕ-РЕ-МЕ-СТИ-ЛОСЬ! При идеально чистом перемещении вдоль пятой оси координат это не затрагивает параметры объекта по другим осям, и тогда для вас это визуально воспринимается, как проецирование, то есть мгновенное появление из ниоткуда. Но чисто переместить трудно, поэтому в конечной точке предмет может слегка двигаться, вращаться. Из-за этого вам и показалось, что кресло «прилетело». Но в любом случае это всего лишь временный эффект, нестабильный.

– То есть?

– Ну… Это как натянуть и держать пружину. Потом отпустишь, и она снова сожмётся. Так что ваше кресло скоро вернётся обратно, можете за него не волноваться.

Услышав это, Христофор немедленно встал, опасливо косясь на кресло.

– И что, вы так можете любой предмет переместить? «И в магазине можете стенку приподнять»?105105
  Цитата из пьесы М. Булгакова «Иван Васильевич».


[Закрыть]

Иш’ар вдруг стушевался.

– Чисто теоретически… На самом деле, требуется много усилий… Просто в школе на уроках телекинеза я больше всего тренировался именно с креслами, стульями…, в общем на чём сидят.

– Это ещё почему?

– Потому что у нас любимым озорством мальчишек было незаметно подкрасться и выдернуть из-под тебя стул. Ты брякаешься на пол, все смеются. Очень неприятно! Чтобы не опозориться, нужно было при потере равновесия успеть подставить под себя другую опору. А где её взять? Только из другого места, переместив её с помощью телекинеза. Вот я и тренировался. Ходишь, запоминаешь, где что стоит. Потом рраз! и перемещаешь. Так постепенно и довел до автоматизма. Сейчас я даже об этом не думаю – само срабатывает, когда тело теряет равновесие. Как условный рефлекс.

Христофора продолжали одолевать сомнения.

– Но тогда я не понимаю, зачем вы так долго находились в психушке? А не сбежали оттуда сразу, как и из милиции?

– Я ждал. Они кололи мне какую-то гадость, и я решил, что так было задумано, что это должно мне помочь, и я догадаюсь, куда двигаться в моих поисках дальше. Но это не сработало. Я не сразу понял, что эти… люди… они не из четвертой категории, а из первой, которые всегда мешают.

Христофор вспомнил эпизод падения и спросил:

– А мне это только показалось, или вы действительно падали как-то неестественно медленно?

– Да? Так это выглядело? – обрадовался Иш’ар. – Нет, не показалось. Это не очень трудно, нужно только сконцентрироваться на движении вдоль шестой оси, против гравитационной составляющей. Тогда движение замедляется. Но совсем подвисать в воздухе, как другие, я так и не научился. Терпения не хватило.

– Как это «сконцентрироваться»? Подпрыгнуть что ли?

– Нет, если просто подпрыгнуть, то вы двигаетесь, в основном, вдоль третьей оси, и только на 1—2 процента вдоль шестой. А надо наоборот. Вот, смотрите.

Иш’ар встал на кресло и спрыгнул на траву. Правильнее было бы сказать спорхнул, потому что выглядело это опять как в замедленной съёмке, будто он был лёгким как пёрышко.

– Вы тоже вполне можете научиться, – сказал он изумлённому Христофору.

– Ну да, с моим-то весом! – не поверил тот.

– А это практически не зависит от массы, – уверил Иш’ар, – хотите попробовать? Я помогу вам сконцентрироваться на шестой оси координат.

Ещё вчера Христофор отказался бы от любого предложения, поступившего от Иш’ара. Но теперь, вынужденный уверовать в то, что он имеет дело с необычным существом, он поддался искушению познать новые горизонты владения своим телом. «Ладно, это же не с крыши прыгать», – подумал он. Поставив сумку на траву, он залез ногами на кресло, не забыв привычно просканировать пространство вокруг. Всё выглядело безопасным.

– Сосредоточьтесь на невесомости.

Христофор вспомнил свои ощущения, когда он летал на параплане, и сфокусировал на них своё внимание.

Иш’ар тоже сделал сосредоточенное лицо.

– Давайте! – скомандовал он.

Христофор поднял одну ногу, чтобы сделать аккуратный шаг вперёд. Однако в это самое мгновение желтое кресло под ним вдруг предательски шевельнулось, а потом и вовсе исчезло из-под него. Резко подавшись вперёд, будто его дёрнули за ноги, Христофор вскрикнул и рухнул вниз, упав на свою сумку локтями. Быстро вскочив, он взглянул на Иш’ара. Если бы тот засмеялся, он, наверное, не сдержался и врезал бы ему. Но лицо его спутника выражало только участие.

– Почти! Почти получилось! Надо потренироваться на более стабильных опорах и будете порхать как бабочка.

– Как пингвин, – буркнул Христофор, вглядываясь в траву. Кресло исчезло бесследно. Впрочем, нет, не бесследно – следы от его ножек ещё виднелись на тропинке. Значит не померещилось. – Пойдём, тут недалеко есть место, где есть возможность услышать совет от самого главного «катализатора».

В воздухе время от времени вспыхивали звуки бесформенной сюиты, воспроизводимые железнодорожным сортировочным узлом. Амелодичная и аритмичная, она, однако, была структурирована и подчинена строгим правилам, организующим и движение катящихся с горки106106
  Сортировочная горка – специально оборудованная железнодорожная площадка с уклоном, используемая на сортировочных станциях для ускорения расформирования составов из грузовых вагонов.


[Закрыть] вагонов, и повторы объявлений по громкой связи, и суету путейцев.

Исполнение этой сюиты происходило на довольно тоскливом фоне одноэтажных домиков, позади которых словно сторожевая вышка возвышалась одинокая колокольня. Сама церковь была в плачевном состоянии, но колокольня сохранилась и выглядела крепкой, несмотря на то что многие годы она служила водонапорной башней для пионерского лагеря, оккупировавшего территорию бывшего монастыря. Однако то ли пионеров стало меньше, то ли их нечем стало в лагере кормить, но лагерь закрылся, что послужило началом процесса реставрации монастырских строений. Начали с колокольни, устроив в её основании временную часовню, куда по церковным праздникам из ближайшего прихода приезжал для службы батюшка.

Дверь в часовню оказалась заперта, но Христофора это не смутило. Он перекрестился, поклонившись иконе, прикрепленной над дверью, после чего вполголоса обратился к Иш’ару:

– Это называется молитва. Во время неё мы обращаемся к Всевышнему с благодарностью и просьбой. Можно произносить её вслух или мысленно. Разумеется, далеко не всякая просьба удовлетворяется, но люди верят, что каждая молитва будет Им услышана, а обращение к Нему само по себе уже оказывает благотворное влияние на молящегося. Например, в голову может прийти какая-то новая идея или откроется то, что раньше не замечал. В любом случае, если молиться искренне и не просить, чтобы исполнилось какое-то недоброе дело, шанс на помощь свыше может появиться.

– А Всевышний… – начал Иш’ар тоже вполголоса, – наверху этой башни или за дверью?

– Он вездесущ.

– А почему мы тогда подошли сюда?

– Люди склонны считать, что в намоленных местах связь лучше и, стало быть, шансов больше.

– А, понял. Эта штука, как антенна. И что, можно прямо спросить про стеклоизофрен? Может сначала нужно объяснить про активацию барионной пружины?

– Вот этого лучше не надо. Учтите, что каждую секунду к Нему обращаются сотни миллионов жителей. Сделаем так: я попробую сформулировать, а вы тихонько или мысленно повторяйте за мной.

Никогда не забывавший о безопасности Христофор огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что они по-прежнему одни. Затем он закрыл глаза и произнёс вслух:

– Господи, помоги рабу Твоему Иш’ару найти искомое, завершить начатое, выполнить своё предназначение и достигнуть желаемого, если оно достижимо, или же, если оно недостижимо, то помоги ему найти себе иное занятие по душе и не во вред себе и другим, чтобы не предаваться унынию, праздности и прочим грехам здесь на Земле или в тех местах, откуда он явился. Отведи милостиво от раба сего угрозы, видимые и невидимые, и не откажи и мне в Своей милости, чтобы я мог закончить то, что начал. Спаси и сохрани. Спасибо тебе, Господи, аминь.

Христофор специально говорил медленно и с паузами, чтобы Иш’ару было легче повторять за ним. Он слышал, как тот тихим эхом повторил за ним «Аминь», и уже собрался повернуться, чтобы идти, но Иш’ар вдруг решил продолжить:

– А самое главное, Господи аминь, помоги нам найти стеклоизофрен или хотя бы поделись догадкой, где его нужно искать в первую очередь!

Едва он это произнёс, как с неба прозвучал голос: «Машинист Варламов, составитель Козлов на четвёртом пути прекратите манёвры на первый путь принимаю поезд номер 011 дежурный по станции».

Иш’ар вопросительно посмотрел на Христофора.

– Не про нас, – ответил на немой вопрос Христофор.

– Эти двое раньше попросили, да? – предположил Иш’ар.

Нужно было двигаться дальше, и Христофор повёл своего спутника по просёлку в сторону шоссе. Как только они отдалились от колокольни, с её нижнего яруса бесшумно соскользнула на землю фигура в чёрном одеянии. Словно тень она переместилась к ближайшим кустам и исчезла за ними, однако через три секунды появилась снова, с явным усилием толкая мотоцикл, тоже чёрного цвета. Оседлав его, мотоциклист не спеша надел шлем и замер в ожидании.

От шоссе доносился низкий монотонный гул, совершенно непохожий на то пунктирное жужжание проносящихся автомобилей, которое Христофор слышал днём. С приближением к шоссе этот гул приобретал всё более жёсткие обертона подобно громыханию надвигающейся грозы, но с примесью устрашающего металлического лязга. Когда шоссе оказалось в пределах видимости, причина рокота и лязга стала понятной – по дороге двигалась колонна танков и бронетранспортеров.