Текст книги "Катана для оргáна"

ГЛАВА X. Allegro non senza trucchi4343
  ^* Аллегро не без фокусов. Музыкальная ремарка.


[Закрыть]

Начать с того, что синьор Дженти отнесся к словам Роберто скептически. Это если выражаться вежливо и тактично. Проще говоря, он ему не поверил. А если называть вещи совсем уж прямо, то очевидно, что молодой маэстро свихнулся. Что, в общем-то, понятно – столько событий, плюс молодой неокрепший организм… Какие ещё небесные последовательности звуков? Пифагор? Где квадрат гипотенузы и где восприятие музыки?

Дженти совершенно не любил спорить. Когда тема не задевала его за живое. Но эта тема задевала ещё как! И всё же он спохватился, пока разговор не успел перейти в горячую стадию, когда окружающие вдруг замолкают и начинают смотреть на дискутирующих с ужасом, осуждением или желанием вызвать полицию. Тем более, что они сидели в такой микроскопической траттории, где звук следовало постоянно удерживать mezzo-piano сообразно объему помещения. Поэтому Дженти перестал возражать и сказал:

– Синьор Кармини, вы – дирижёр, и пусть ваше слово будет последним, но у меня сложилось своё представление о том, как музыка связана с психикой, политикой, экономикой, геометрией и астрономией.

– Ну… я не настолько авторитетен, чтобы навязывать вам своё мнение, – сказал Роберто, – я лишь прошу просто посмотреть на факты, те же самые факты, но под другим углом. Кроме того, я же не возражаю, что наступление рок-музыки – это деградация. Но разве можем мы противопоставить ей классическую музыку при той социальной базе, которая у нас теперь сложилась? Представьте на минуту, что мы бесплатно раздадим членам «Красных бригад» или NAR4444
  NAR (Nuclei Armati Rivoluzionari – «Революционные вооруженные ячейки») – ультраправая национал-революционная организация в Италии конца 1970—х.


[Закрыть] билеты на самый лучший в мире симфонический оркестр, думаете они пойдут его слушать?

– Не пойдут. Но если их привязать к креслам и всё-таки заставить прослушать Вивальди или Баха, почему вы уверены, что они превратятся в ангелов? – парировал Дженти.

– Тогда о чём мы спорим? Я просто поделился с вами собственным, сугубо личным переживанием – оно заставило меня заняться поиском универсальных причин. Но мне кажется, что я нащупал секретный ключ, который подходит не только к моему индивидуальному замку. Всё, о чём я вас прошу, это помочь мне опробовать его на других, а именно на вас. Если вы ничего в себе не ощутите, не заметите никакого резонанса, значит и на других не подействует. Значит я ошибся. Ну ничего, будем играть так же, как и раньше – строго по нотам.

– Если дело только в этом, то я, разумеется, могу попробовать… Кстати, зависит ли эффект от того, насколько скептически настроен исполнитель?

– Вот заодно и узнаем, – пожал плечами Роберто. – Только для чистоты эксперимента вам придется играть с листа, без подготовки.

– Не проблема! Давайте встретимся завтра на свежем воздухе.

Уединенный сквер с пальмами возле Пьяццетто Мондрагоне4545
  Площадь в Неаполе.


[Закрыть], в которым на следующий день встретились синьор Кармини и синьор Дженти, вполне подходил под понятие «свежий воздух». Сверху было только синее небо. С трёх сторон сквер был окружен старинными домами, но только один из них приветствовал его окнами и балконами, два же других игнорировали сочную зелень, повернувшись к нему спинами своих глухих облупленных стен. В былые времена двух мужчин в таком месте могли бы принять за дуэлянтов. Однако, если сейчас это и была дуэль, то вооружены наши гладиаторы были в очень разной степени – Дженти держал футляр со скрипкой, тогда как у Роберто была лишь папка с нотами.

Достав инструмент и проверив настройку, Дженти сказал: «Я готов». Он был совершенно спокоен.

Маэстро, заняв позицию в метре от скрипача и держа палец между страницами нотной тетради, первым сделал выпад. Он распахнул тетрадь перед глазами музыканта и задал темп: – Раз, два, три, четыре!

При слове «раз» скрипач поднял смычок словно рапиру и вперил взгляд в ноты, чтобы успеть сориентироваться и начать играть вовремя.

В сквере стоял полуденный штиль, так что скрипка запела достаточно громко, чтобы дуэлянты одинаково хорошо её слышали, но при этом и не настолько громко, чтобы привлечь толпы любопытных свидетелей.

Роберто внимательно смотрел на лицо Дженти. Тот начал играть с подчеркнутым равнодушием, лишь слегка окрашенным возбуждением профессионала, которому приходится с листа играть незнакомую вещь, однако, когда его глаза вскинулись ко второй странице, равнодушие стало исчезать, уступив место интересу, загоревшемуся в его глазах. Коварный капкан своего нотного магистериума4646
  Магестериум – то же, что и алхимия. Здесь используется для обозначения «магически» созданной формулы.


[Закрыть] Роберто разместил на третьей странице, чтобы усилить элемент неожиданности тем мгновением, которое нужно было для перелистывания. Взгляд Роберто, которым он гипнотизировал своего коллегу, словно мысленно дирижируя им, вспыхнул ярче в предвкушении кульминации. Смычок ускорил движения, наращивая плотность звука, мелодия взметнулась вверх, и вдруг Дженти… закричал!

– Ааа! – глаза его стали бешеными, на лице отразилась гримаса страдания, он продолжал играть и кричать одновременно, будто хотел остановиться, но какая-то сила не давала ему сделать этого. Потом он вздрогнул всем телом и остановился, не доиграв до конца две строчки. Смычок выпал из его руки в траву, рука бессильно опустилась. Дженти перевёл полный недоумения и отчаяния взгляд на Роберто, который беззвучно смеялся.

– У меня такое впечатление, что в вас только что вселился дух Никколо Паганини, – поделился Роберто. – А какие ощущения у вас?

Дженти достал платок и вытер пот с лица. Потом он поднял смычок и хотел было что-то ответить, но вдруг замер с открытым ртом, глядя через плечо Роберто. Тот медленно обернулся, чтобы посмотреть, не стоит ли за ним сам воскресший Никколо Паганини, и тоже застыл.

На каждом балконе и почти в каждом окне дома, который был обращен к скверу «лицом», стояли люди. Они были разного возраста, по-разному одеты, и тем не менее в этом своём неподвижном разнообразии представляли собой нечто единое – все они молча и внимательно взирали на Кармини и Дженти и не шевелились, словно над ними только что пронеслась Медуза Горгона.

Роберто поклонился неожиданно возникшей публике. Дженти сделал тоже самое. Никто их зрителей не пошевелился.

– Пожалуй, лучше смотаться отсюда поскорее, – вполголоса произнес Дженти, убирая трясущимися руками скрипку в футляр.

– Пожалуй, – согласился Роберто.

Теперь, когда клиническое испытание «музыкопатического средства», созданного Роберто, показало на одном пациенте положительный результат по сравнению с плацебо (правда, что именно считать плацебо в данном случае, музыканты договориться не смогли), было решено расширить эксперимент «на остальных морских свинок» (как выразился синьор Дженти). Здесь, однако, возникла серьёзная проблема. Добавить в авторские партитуры конкурсных произведений свой экспериментальный продукт, было бы преступлением. Исполнить его отдельным произведением тоже было невозможно – программа была утверждена. Просто так сыграть на репетиции в виде разминки не хотелось из-за разного уровня подготовленности оркестрантов.

– Если это формула действует как своего рода лекарственное средство, то какое у него действующее вещество? – пытался развить фармацевтическую аналогию скрипач. – Какая именно нота является триггером? Давайте ею и выстрелим где-нибудь во второй половине.

– Это так не работает, – уверял Роберто. – Здесь нет одного главного вещества. Это сложнейший комплекс разных компонентов, каждый из которых – вполне обычный ингредиент.

– Но я же помню, что закричал, когда взял верхнее соль бемоль!

– Боюсь, что, если даже вы будете кричать каждый раз, беря соль бемоль, на оркестр это произведет прямо противоположное впечатление, – пошутил маэстро. – Кроме того, результаты будут несопоставимыми из-за разных условий проведения эксперимента, а это ненаучно.

– А почему вы вообще считаете это наукой? Того же Паганини никто ведь не считал учёным, скорее дьяволом, – Дженти перекрестился. – И вообще, я склонен подозревать, что весь этот экзерсис удался только потому, что вы умудрились меня загипнотизировать, тогда и формула тут ни при чём.

– Если бы я умел гипнотизировать, поверьте, я начал бы не с вас, – сказал Роберто с явной грустью в голосе. – Так что скорее можно предположить, что это у вас случился приступ самогипноза.

– Да? А эти зомби-зрители на балконах? – напомнил Дженти.

– Чёрт! Об этом я и не подумал!

– Что такое?

– Жюри конкурса. Если они войдут в такой же ступор, что они тогда решат? Не-не-не! Придётся отложить наши эксперименты на потом.

– Синьор Кармини, а как насчёт такой сумасшедшей идеи? – взмахнув руками, воскликнул Дженти после пятисекундной паузы.

– Какой сумасшедшей идеи? – попробовал повторить его тон и жесты Роберто.

– Вы же как-никак дирижёр!

– Как-никак, и что?

– Кто определяет, как именно играть оркестру?

– Не понимаю, куда вы клоните.

– Я играл по вашим нотам. В них скрыта секретная звуковая формула, алгоритм. Но исполнение алгоритма состоит не только из воспроизведения нотных знаков, а из многих компонентов. А если мы говорим об оркестре, их ещё больше.

– И?

– В их числе есть и та функция, которую вы выполняете как дирижёр.

– И?

– ПРОДИРИЖИРУЙТЕ свою формулу! Разве нельзя промодулировать этим алгоритмом любую звуковую волну?!

– Синьор Дженти, я совершенно перестал понимать ваш неаполитанский диалект. Переведите пожалуйста на итальянский.

– Подержите пожалуйста, – он передал свой футляр Роберто, после чего встал в позу дирижёра и изобразил руками невообразимую гамму движений в сопровождении мимики, из которых Роберто смог понять, что все, кто слушал управляемый скрипачом оркестр, попадали в обморок. – Теперь понятно?

Как ни странно, Роберто уловил мысль своего коллеги и задумался.

– Вряд ли это сработает, – неуверенно сказал он, – когда я играю на органе, никаких движений, по крайней мере видимых, которыми управляется звук, ведь нет. А эффект есть.

– А чем симфонический оркестр отличается от органа? В этом смысле ничем.

– Ну-у… это уж слишком смелое предположение. В нашей оркестровой клавиатуре всего двадцать шесть клавиш…

– Я буду играть за двоих!

– Флейта осталась одна…

– Зато Бартоломео будет играть за четверых!

Представив, как это будет звучать, они оба рассмеялись.

– Я попробую, – сказал на прощание Роберто. – Увидимся на репетиции.

Роберто действительно попробовал. Но то, что он попробовал, не относилось к той музыке, которую выбрали для конкурса. Взяв за основу те сочинения, которые доводили его до крайней степени эмоционального возбуждения, он попытался трансформировать их в свои движения. Это не он дирижировал мысленным оркестром, наоборот, это оркестр стал играть роль хореографа, управляющего движениями Роберто. В зеркало Роберто старался не смотреть, чтобы воспроизводить только те ощущения, которые шли из глубины его души, запоминая те движения, которые полнее и точнее отражали эти эмоции. Естественно, он понимал, что со стороны его танец может показаться слишком вычурным и не слишком грациозным, поэтому в качестве ограничителя средств выражения самого себя в движениях он решил воспользоваться всё тем же ломиком отца Фабио. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что железная баттута стала слишком лёгкой и больше не могла выполнять функцию смирительной рубашки.

Решением могло стать использование лома побольше, который он опробовал в строительном магазине, перепугав продавца. Однако эта железяка была слишком тяжёлой даже для заметно окрепших рук дирижёра – сил хватало лишь на четверть произведения, звучавшего в его голове. Перепробовав разные черенки, рукоятки, гвоздодеры, монтировки и даже гантели, одну из которых он-таки уронил себе на ногу, Роберто остановился на резиновых жгутах, которые к тому же стоили недорого. Притащив домой с дюжину мотков, он прикрепил их концы к дверным ручкам и ножкам кровати, собрав в кулаках столько жгутов, чтобы их сопротивление при растяжении было в меру сильным, но в то же время достаточно преодолеваемым, чтобы дойти до финала. Со стороны получившаяся из Роберто живая скульптура отдаленно напоминала борьбу Лаокоона4747
  Лаоко́он и его сыновья – знаменитая скульптурная группа, изображающая смертельную борьбу жреца Лаокоона и его сыновей со змеями. Работа греческих ваятелей Агесандра, Полидора и Афинодора.


[Закрыть] со змеями и была бы отличной иллюстрацией для учебника медицинских вузов по клинической психиатрии. Но к счастью для Роберто, за ним никто не наблюдал.

Самому молодому человеку нестандартное применение резиновых жгутов казалось настоящим прорывом в оттачивании техники дирижирования. К тому же эта технология была свободна от рисков уронить лом на пол, или, того хуже, себе на ногу. Одна дверная ручка, правда, всё же в конце концов оторвалась, но любезно пролетела мимо головы дирижёра, так что на репетиции он смог появиться, скорее, как Гарибальди4848
  Джузеппе Гарибальди – итальянский полководец, национальный герой Италии. В одном из сражений был ранен в ногу.


[Закрыть], чем как Монури4949
  Мишель-Жозеф Монури – французский маршал, участник Первой мировой войны, где получил тяжёлое ранение в голову.


[Закрыть].

«Теперь, – мысленно беседовал сам с собой Роберто, шагая, слегка прихрамывая, к театру, – «нужно как-то наложить (нет, «наложить» звучит нехорошо), встроить этот алгоритм оплодотворенных (нет, лучше одухотворенных!) движений в звуковое полотно наших композиций, с тем чтобы оно преобразовалось словно… гадкий утенок в прекрасного лебедя (нет, лебедь, тот ещё певец) … словно Галатея из скульптуры… (тоже не то – она разве пела?) …в общем, придать страсти», – закруглил Роберто свои размышления, поскольку уже подошёл к залу.

Честно говоря, сомнения в успехе эксперимента так и не оставили Роберто. Однако взгляд синьора Дженти, выражающий твердую решимость идти со своим дирижёром до конца, придал ему уверенности. Он даже счёл излишним объяснять музыкантам гипотезу новоявленного доктора наук Паоло Дженти о «модулировании движениями дирижёра звуковой волны оркестра», и начал репетицию как обычно, с прогона.

То, что эксперимент провалился, синьор Кармини понял уже к середине первого конкурсного произведения. Судя по отчетливо слышимому дисбалансу, струнники и духовики прочитывали динамические нововведения дирижёра прямо противоположным образом, причём и те, и другие играли не так, как хотел бы услышать маэстро. Даже начальный энтузиазм Дженти быстро уступил место смущению. Роберто был вынужден остановить исполнение. В глазах музыкантов читался общий вопрос. И Роберто был вынужден честно на него ответить.

– Друзья, зачеркнём эту попытку. Это была целиком и полностью моя ошибка. Вы тут ни при чём.

– Синьор Кармини, если вы себя неважно чувствуете… – начала синьора Гуччо.

– Нет—нет, всё в порядке. Давайте сейчас поработаем отдельно с духовыми. Прошу вас, с третьего такта.

Генеральный просмотр перед представителями попечительского совета был назначен на полдень вторника – ровно за два дня до конкурса. Роберто при поддержке Дженти уговорил оркестрантов на внеочередную репетицию, к концу которой стало ясно, что потолок возможностей данных музыкантов с данным дирижёром при исполнении данных произведений достигнут. Оркестр звучал уверенно, динамично, практически без ошибок, но… Не было ни куража, ни вдохновения, ни праздника. Возможно потому, что все устали. Или личные внутренние проблемы каждого не позволяли полностью отрешиться и сосредоточиться на музыке. Или ещё почему, но… При этом ни волнения, ни переживаний по поводу готовности оркестра почти ни у кого из оркестрантов внешне не наблюдалось. Похоже, что никто не верил, что результаты конкурса, какими бы они ни были, как-то могут повлиять на их судьбу.

Роберто старался быть максимально искренним, подбадривая и поощряя музыкантов. Но лицедеем он был весьма посредственным, и его наигранный энтузиазм не передавался оркестру. Утром перед генеральным просмотром он посвятил добрый час молитве, благодаря чему его нервное возбуждение уступило место более уравновешенному состоянию, хотя полного спокойствия достичь всё же не удалось. «Ну, хотя бы не буду зевать», – подбодрил он себя.

Высокая комиссия прибыла с опозданием на сорок минут. Она состояла из трёх человек, одним из которых был уже знакомый синьор Бернарди, он и представил своих коллег – синьору Томази из городского совета Неаполя и синьора Фирелли, должность которого он не назвал. Все трое держались высокомерно и отстранённо, словно Парки5050
  Парки – три богини судьбы в древнеримской мифологии.


[Закрыть]. Они чинно расположились на стульях вдоль стены слева от дирижёра. Хотя стоя лицом к оркестру, Роберто мог их видеть только краем глаза, но скептический, если не враждебный, настрой, исходивший от них словно холод из склепа, он при этом прекрасно чувствовал. Или ему так казалось. Понимая, что это может повлиять и на музыкантов, которые начнут нервничать и ошибаться, Роберто решил отсадить гостей чуть подальше. Но как это сделать? Если их просто попросить, то они скорее всего откажутся, из-за завышенной самооценки своего статуса. Авантюрная идея родилась быстро. Роберто нагнулся к уху синьора Дженти:

– Сейчас я покажу на потолок над нашими гостями, а вы можете своими красноречивыми жестами продемонстрировать своё несогласие и возмущение?

– Нет проблем, синьор Кармини.

– Тогда вот видите? – Роберто показал на потолок как раз над стульями членов комиссии и поводил рукой вверх-вниз. – Мне кажется он не должен рухнуть им на головы.

В ответ Дженти настолько убедительно возмутился, покрутив головой, пожав плечами и разведя руки, что и сам Роберто поверил в неминуемую катастрофу. Приняв озабоченный и слегка испуганный вид, что ему удалось гораздо лучше фальшивого энтузиазма, он подошёл к синьору Бернарди.

– Уважаемые синьоры, позавчера вот такой кусок штукатурки с потолка отвалился и упал как раз на то место, где вы сидите. И хотя рабочие быстро и на вид аккуратно заделали дыру, но мало ли что. Впрочем, вы можете сидеть там, где вам больше нравится.

Все трое членов комиссии задрали головы и стали скрупулезно рассматривать потолок зала.

– Да, я вижу трещины, – сказала синьора Томази.

– Разумеется, раствор не мог так быстро застыть, – подтвердил великий знаток фальшивых ремонтов Бернарди. – Лучше пересесть от этого опасного места подальше!

Они взяли стулья и переместились за спину дирижёра, чего тот и добивался. Этот трюк поднял Роберто настроение, он подмигнул Дженти и дал музыкантам знак подстроить инструменты.

– Играем сначала вторую, потом третью, а потом первую, – громко сказал он.

– Синьор Кармини, – сразу же раздался голос сзади, – а почему в такой последовательности?

Роберто, предполагавший, что такой вопрос может возникнуть, повернулся и объяснил:

– Второй номер программы – самый продолжительный и тяжёлый для восприятия, поэтому я поставил её в начало, пока ваше восприятие свежо и беспристрастно. Поскольку вы – наши первые слушатели, мне хотелось бы, чтобы у вас была возможность…

– Синьор Кармини, – прервала его синьора Томази, – мы благодарим вас за заботу о нашем терпении, но давайте всё-таки начнём в том порядке, как это указано в программе, а там посмотрим.

Синьор Кармини поклонился в знак безоговорочного согласия, повернулся к музыкантам и с торжественной улыбкой, означающей ещё одну маленькую победу (первый номер был лучше всего отрепетирован), объявил о новом порядке исполнения. Оркестранты тоже заметно оживились.

Дав полный ауфтакт, Роберто задал темп чуть медленнее обычного, чтобы дать возможность справиться с волнением тем, кому оно мешало, а потом понемногу ускорился, словно серфер, поймавший волну.

Оркестр играл даже лучше, чем на репетиции, что воодушевляло и радовало Роберто, однако, никак не отражалось на лицах присутствующей судейской коллегии. Синьора Томази смотрела исключительно на движения молодого дирижёра, думая о том, можно ли их считать хоть сколь-нибудь эротическими даже под такую несоответствующую музыку. Синьор Бернарди слушал внимательно, с видом знатока переводя взгляд с одного музыканта на другого и иногда кивал головой, как бы говоря «да», а иногда качал ею же, как бы говоря «нет». Когда его блуждающий взгляд случайно наткнулся на встречный гипнотизирующий взгляд Орсино, синьор Бернарди вздрогнул и перестал сканировать оркестр, зато стал чаще покачивать, чем кивать головой. Действительно неподдельный интерес светился только в глазах синьора Фирелли, который не только слушал, но и делал какие-то пометки в блокноте. Из всех оркестрантов, только Бартоломео мог бы в долгих паузах своей партии как следует разглядеть жюри. Но, поскольку у судей в руках не было попкорна, они были ему не интересны.

Закончив первый номер полновесным аккордом с ферматой, дав возможность счастливому Бартоломео сгенерировать на литаврах рокот, от которого почти наверняка сошла лавина в далеких от Неаполя Альпах, Роберто сделал паузу, живо представив себе овации и крики «браво» в зале, и обернулся, чтобы раскланяться перед потрясенной публикой в его воображении.

В отличие от этой воображаемой публики, представители попечительского совета не аплодировали. Синьор Фирелли что-то тихо говорил синьоре Томазо, которая, видимо, была главной судьей, а синьор Бернарди очевидно зевал, прикрывая рот рукой.

– Вторая часть! – громко объявил Роберто комиссии, – адажио до мажор четвертой части симфонии…

– Синьор Кармини, одну секундочку! – остановил его синьор Бернарди.

– Что такое? – повернулся к ним Роберто, – Вы бы хотели перейти сразу к третьей части? Повторить первую? Мы готовы к любому развитию событий.

– Да, мы заметили, – сказала синьора Томазо. – Но, пожалуй, достаточно. Мы в целом удовлетворены результатом, который вам и синьору Мокинелли, несмотря ни на что, удалось достигнуть. Но у меня лично к вам есть одно замечание.

– Я весь внимание, – поклонился Роберто.

– Извините, но этот ваш пиджак… – она довольно брезгливо смерила молодого человека с головы до ног, – я вам настоятельно рекомендую раздобыть для конкурса фрак. Убеждена, что от этого перфоманс выиграет в целом.

– Я бы ещё позволил себе добавить, синьор Кармини, – встрял Бернарди, – что великий Берлиоз сравнивал дирижёра с капитаном корабля. Так вот в вашем случае у меня пока не возникает таких ассоциаций.

Синьор Фирелли не добавил никаких колкостей. Его улыбка была вежливой и почти дружелюбной.

Когда высокая комиссия имела честь отбыть, и дверь за ними закрылась, оркестранты неожиданно зааплодировали своему дирижёру, таким образом компенсировав те моральные травмы, которые причинили ему члены попечительского совета. Роберто рассмеялся со слезами на глазах. Глядя на их такие милые и симпатичные лица, он сто раз поблагодарил музыкантов.

– А кто-нибудь знает, кто этот вежливый господин, синьор Фирелли, единственный воспитанный представитель этой странной группы?

– Конечно, – ответил Дженти. – Маэстро Фирелли – дирижёр муниципального оркестра, нашего главного и единственного конкурента на предстоящем конкурсе.

– Вот это да! – растерялся Роберто. – Зачем же они пригласили его сюда? Это же нечестно. Разве они не должны защищать наши интересы?

– Чьи интересы они на самом деле защищают, никто кроме них не знает.

– Лично я совсем не удивлюсь, если они затевают какую-то пакость, – мрачно добавила синьора Гуччо. – Я бы с удовольствием подарила вам фрак, синьор Кармини, но, к сожалению, у меня нет даже плаща…

– Фрак – это не проблема, – подошёл Орсино к дирижёру. – Мой кузен, Марио, работает костюмером в театре. Он вам что-нибудь подберёт. Можем поехать прямо сейчас.

– Можно было бы к фраку ещё подобрать капитанскую фуражку, но этот Бернарди перебьётся и без неё! – добавил Бартоломео, тотчас же рассмеявшись своей шутке.

Роберто никогда не видел себя во фраке. Поэтому не сразу осознал, что стройная фигура денди в зеркале – это отражение его самого – синьора Кармини, дирижёра Католического симфонического оркестра города Неаполя. Пусть и временного. Белый жилет был слегка потрепан на краях, но и Орсино, и его брат уверяли, что издали это совершенно незаметно, зато пуговицы переливались перламутром, а манишка была почти новой. Неприятные ощущения вызывал только жесткий стоячий воротник, который противно давил на шею при каждом повороте головы, но с этим ничего нельзя было поделать. Подходящих лакированных туфель не нашлось, однако Роберто решил, что те, что он купил для игры на органе, вполне подойдут.

Если в положении неподвижного манекена Роберто чувствовал себя более-менее комфортно, то любое движение в этом облачении сразу всколыхнули воспоминания о раннем детстве, когда мама впервые надела на него сшитую ею рубашку из модного нейлона. Даже просто неспешная ходьба по костюмерной вызывала желание расстегнуть все пуговицы, а уж попытка подвигать руками и вовсе вела к нестерпимому порыву сорвать с себя этот маскарадный костюм.

– Да, к фраку нужно привыкнуть, – философски заметил Марио, глядя на гримасы Роберто, – опытные актеры рассказывали, что лучше всего для этого пожить в нём пару суток, не снимая ни днём, ни ночью. Правда, потом перед спектаклем его приходится снова приводить в порядок.

Роберто решил для себя, что спать во фраке он не будет точно. Однако дирижировать в полном облачении было совершенно необходимо, чем он и занялся, оказавшись дома. Свободные и раскованные движения, которые он так долго тренировал, во фраке стали невозможными, зато пригодился опыт, наработанный с резиновыми жгутами. При девятом повторе программы он почти перестал обращать внимание на фрак, но тот сам напомнил о себе характерным треском рвущейся подмышкой ткани. К счастью, рукав не оторвался, лишь немного разошёлся внутренний шов.

Ещё несколько десятков раз за оставшееся до выступления время Роберто продирижировал программными произведениями без фрака, попеременно меняя в руке палочку на ломик и облачаясь в разные предметы своего небогатого гардероба, чтобы избавиться от психологического дискомфорта, связанного с менее удобной одеждой.

Ночью перед конкурсным выступлением Роберто долго не мог заснуть. Когда это ему всё же удалось, он услышал ворчливые голоса великих дирижёров, цитаты которых его возбуждённый мозг почему-то воспроизводил с неосознаваемыми им искажениями.

«Я могу дирижировать, лишь когда слышу музыку за пределами нот»

«Это Господь говорит мне, как нужно исполнять, а я всего лишь миссионер…»

«Я бьюсь головой о стены, и партитуры рушатся…»

«Если критикам это не нравится, пускай дирижёры берут себе лом!»

«Жизнь ничего не стоит, если она не поётся5151
  «Я могу дирижировать, лишь когда слышу музыку сердцем» (Фраза великого дирижёра Артура Никиша). «Бог говорит мне, как надо играть эту музыку, а вы должны играть её так, как хочет он». (Фраза принадлежит итальянскому дирижёру Артуро Тосканини). «Я бьюсь головой о стены, но стены рушатся». (Фраза австрийского композитора и дирижёра Густава Малера. «Если критикам это не нравится, пускай берут себе в дирижёры метроном» (Никиш). «Музыка ничего не стоит, если она не поётся» – Артуро Тосканини.


[Закрыть]»

Утром следующего дня Роберто шёл на выступление с большой сумкой, в которой уместились тщательно сложенный фрак, чёрные лакированные туфли, партитуры и дирижёрская палочка. Несмотря на бессонную ночь, настроение у Роберто было приподнятым. Отчасти потому, что, как и при любых других волнительных событиях, можно было успокаивать себя тем, что всего через несколько часов всё будет уже позади. Отчасти потому, что он сделал всё, что было в его силах, и ему не в чем было себя упрекнуть. И совсем немного потому, что он надеялся на успех и признание. В чём именно этот успех должен выражаться, Роберто не позволял себе представить, а возникающий перед мысленным взором эскиз изображения полного зала рукоплещущих зрителей быстро и старательно вымарывал из своего воображения, не давая ему превратиться в многоцветную картину или кинокадры со звуком. Чтобы не сглазить.

И может быть, он в этом даже перестарался. Может, стоило, наоборот, дать разгуляться воображению, чтобы оно материализовалось и трансформировалось в реальность. Кто знает? Что точнее связывает сценарии желаемого и действительного, умирающая последней надежда или ее изначальное отсутствие? Наличие проработанного плана или спонтанные реактивные действия? Осознанность всего сущего или небрежная пустота неожидаемого?

В любом случае, никогда и ни за что сценарий того дня, утром которого Роберто воодушевленно шагал по улицам Неаполя, он бы не смог представить себе таким, каким он в итоге оказался.