Текст книги "Катана для оргáна"

– Хозяйка, – обратился Руслан к ней вежливым тоном, но с таким видом, что сразу было понятно, что главный тут он, – покормишь нас? Что есть вкусненького?

– Шашлык, куры-гриль. Суп закончился.

– Ну давай всё, что есть на нас троих, там разберемся. И чаю побольше.

– Чай турецкий.

Руслан поморщился. – А пэпси есть?

– Сок вимбильдан, яблочный.

– Дэвушка, я же не спрашивал про сок, я спросил, есть ли у вас пэпси? – тон Руслана стал чуть более раздраженным.

– Я же вам ответила, что нету! – резко парировала женщина.

Ишар поднёс руку к уху и слегка его помассировал. Оно было заметно розовым.

Заметив это, Христофор, не повышая голос, обратился к Руслану:

– Сын мой, давайте лучше найдём другое кафе – раз здесь такой сервис, то и еда будет не лучше.

Руслан хотел было высказать что-то колкое в её адрес, но Христофор мягко тронул его за плечо и встал.

– Спаси вас Господи, – сказал он женщине, направляясь к выходу. За ним последовал и Иш’ар. Руслану ничего не оставалось делать, как тоже покинуть негостеприимное заведение. Он зажег сигарету и пошёл к своей «Белоснежке», но внезапно чертыхнулся и бросился к машине, обгоняя Христофора и его спутника. Христофор поспешил за ним, увидев, что дверь кабины со стороны пассажира открыта, хотя он помнил, что закрыл её, а Руслан запер. Подбежав к кабине, Руслан резко остановился, увидев направленный на него ствол автомата, который держал мужчина, сидевший на водительском месте. Лицо его скрывала чёрная повязка. Сзади из-за фуры показались ещё двое в масках, держа руки в карманах кожаных курток, а из кафе в его сторону направлялась та парочка, которая до этого сидела там за пустым столом. Положение было не из приятных, но Руслан только усмехнулся.

– Да вы сначала скажите, что надо, зачем сразу стволы-то из штанов вынимать?

– Документы на машину давай, сука! И ключи, – крикнул из кабины бандит. Несмотря на грубость, голос его был довольно спокойным.

– Да не вопрос, – согласился Руслан, – щас выдам, только может передумаете? Пепелац-то у меня заметный, сразу найдут. Давайте я вам лучше откупных дам. Сколько вы хотите?

– Ты чё, падло, не поал? Хочешь, чтобы я с твоего трупа сам снял? – выразил своё несогласие главарь в кабине.

Между тем, двое в масках приблизились к Руслану на расстояние двух метров, а те, что вышли из кафе, остановились за спиной Иш’ара, который, прижав левую руку к уху, оказался между ними и Русланом.

– Сын мой, – обратился к главарю Христофор, сложив молитвенно ладони и медленно приближаясь к двери, – мы с братом служим Господу нашему, а здесь мы люди случайные, нам ваши разборки неведомы. Отпусти нас с миром.

– Да валите! Нам до попов дела нет, – он повёл стволом автомата в сторону.

– А сумочку, будь так добр, с одёжкой нашей… скинь пожалуйста, она там на кровати осталась, – Христофор поднял повыше сложенные руки, показывая в сторону спальника.

Бандит скосил глаза, увидел сумку, секунды три помедлил в сомнении, но потом всё же решил выполнить просьбу. Правой рукой он потянулся за сумкой, отпустив автомат, и взялся за ручки сумки. В ту же секунду тело Христофора сжалось пружиной и взлетело в воздух вверх и вперёд ногами, как у прыгуна с шестом. Держась руками за поручень, он развернулся в коротком полете, распрямляя ноги, и пятка его тяжёлого ботинка впечаталась в голову грабителя одновременно с оглушительным звуком выстрела. В глубоком нокауте бандит мешком вывалился с другой стороны кабины, а Христофор, уже выпрыгивал обратно, держа в одной руке свою сумку, а в другой автомат. Тело главаря и ноги Христофора коснулись земли одновременно.

Стремительное мелькание в воздухе фигуры в чёрном подряснике и с крестом поначалу оказало на всех свидетелей этого необыкновенного зрелища парализующее действие. Однако прозвучавший выстрел стряхнул это оцепенение. Те двое, что были в масках, ринулись к кабине, но Христофор крутанулся и с филигранной техникой метателя спортивного молота, смахнул их обоих своей сумкой на землю. Одновременно, крикнув Руслану «держи!», он швырнул ему автомат, а сам бросился на упавших бандитов. Его стальные пальцы сжали горло одного и заломили запястье другого так, что тот закричал. Христофор окинул взором поле боя, готовый снова вскочить.

Двое других, двумя секундами раньше тоже рванулись вперёд, отшвырнув от себя Иш’ара, который стоял у них на пути. Но лучше бы они этого не делали. Лёгкий Иш’ар, от такого толчка потерял равновесие и стал падать. А дальше всё пошло как обычно (обычно для Иш’ара, разумеется). Вращающаяся как вертолётный винт доска с бетонными ножками «спроецировалась» вдоль неведомой пятой координатной оси под пятую же точку Иш’ара, попутно жёстко сокрушив обоих нападавших. Когда доска, подхватив Иш’ара, застыла, Христофор опознал в ней ту самую исписанную дембельскими надписями скамейку с автобусной остановки.

Всё сражение произошло и закончилось гораздо быстрее, чем можно потратить времени на чтение его описания. В качестве музыкального фона к этой сцене прекрасно бы подошёл «Полёт шмеля» Римского—Корсакова, если бы в мире нашёлся музыкант, способный сыграть эту интермедию за 6 секунд114114
  По разным источникам, неофициальный рекорд составляет 10—14 секунд.


[Закрыть]. Наступила пауза, во время которой настоящий джигит и кавказец Руслан с автоматом в руках растерянно переминался с ноги на ногу, глядя на своих скромных священников-пассажиров, один из которых спокойно отдыхал на скамейке, а второй, не менее спокойно связывал руки лежащих автоугонщиков их же ремнями, как его когда-то научили.

Руслан взглянул на оружие, повертел его в руках и сказал будто самому себе:

– Бляха-муха! Это же мой Калаш! Как они его… – он отсоединил магазин и посмотрел на патроны. – Хорошо, что у меня первые три патрона были холостые, – сказал он Христофору.

– Да? – Христофор выпрямился и осмотрел своё одеяние. – Верно, дырок нет, – он прощупал кевларовую броню, спрятанную под подрясником, и добавил: – Впрочем, это не столь важно. Куда этих, Руслан? Оставим здесь или…?

– Здесь нельзя, возьмем с собой, я потом с ними разберусь.

– Надеюсь, вы не станете их убивать, сын мой? – строго спросил Христофор.

– Нет, конечно. Но проучить придётся.

– Может лучше сдать их в милицию?

– А что толку? Они их отпустят и всё. За деньги… Не беспокойтесь, отэц Христофор, я сам их погружу, надо только спеленать их получше, – и он пошёл за верёвкой.

При слове «милиция» Иш’ар поднял голову, словно очнувшись, посмотрел виновато на Христофора и встал со скамейки.

– Что? – спросил Христофор.

Иш’ар молча показал ему ухо, которое он держал в ладони. Христофор вздохнул.

– Возобновимый ресурс? – вспомнил он.

– Да, скоро отрастёт, – кивнул тот, – ничего.

Когда машина вернулась на трассу и продолжила свой бег, Руслан непривычно долго молчал. Он был сосредоточен и серьёзен. Христофор тоже задумался, вспомнив об отце Фабио. «Почему драться приходится именно тогда, когда надеваешь хабит или рясу? Неужели это церковное облачение провоцирует ситуацию? Но эти негодяи же появились независимо от моей одежды. Или все события как-то взаимосвязаны? Тогда что их объединяет, или кто? Иш’ар? Я? Руслан?

– Отэц Христофор, – нарушил тишину Руслан, – мне, конечно, очень хочется, но я чувствую, что не имею права спрашивать вас, в какой семинарии вы научились тому, что я увидел. Я просто потрясён.

– Священниками не рождаются, – повторил свою фразу Христофор.

Руслан помолчал ещё немного.

– Но как я могу вас отблагодарить? Я готов сделать для вас всё, что в моих силах. Просто вот буквально всё, что попросите!

– Спасибо. У меня как раз есть к вам две просьбы.

– Всего две? – удивился Руслан.

– Мы, монахи, должны быть скромными, – ответил Христофор, посмотрев на Руслана с хитринкой в глазах. – А просьбы такие. Во-первых, я уже понял, что вы – любитель красочно живописать всё, что с вами случалось или случается. И должен отметить, что вас очень интересно слушать. Но дайте мне слово чести, что про нас и про то, чему вы сегодня были свидетелем, вы не расскажите ни одной живой душе. Ни одной!

– Клянусь родителями! – строго сказал Руслан. – А эти п*****? – он мотнул головой в сторону кузова. – Ой, извините. Они же вас видели.

– Им вряд ли кто поверит… Впрочем… Если кто-то… не вы, а совсем другой человек, и уже после того, как вы их… умеренно поучите, смог бы намекнуть, что есть такое мнение… что они напоролись на такой, скажем, специально созданный боевой отряд Министерства Культуры, который разыскивает убийц священников, чтобы отомстить… хуже не будет. Пусть боятся.

– Всё понял. Министерство Культуры, да. А вторая просьба?

– А вторая… Вот вы давеча рассказывали про какой-то необычный полигон промотходов, где-то под Серпуховом. Мне это очень напомнило Поле Чудес в Стране Дураков из «Буратино». Вы могли бы нас туда отвезти?

– Да я не только отвезти, – воодушевился Руслан, – я даже оттуда сам, всё, что вам там понравится, отколупаю и куда скажете привезу!

– Нет-нет, это лишнее, мы хотим только посмотреть, может найдётся что-нибудь полезное и для нашего монастырского хозяйства. Но перед этим нам всем совершенно необходимо хорошенько подкрепиться и выспаться. Желательно в безопасном месте.

– За это не беспокойтесь, я всё организую, клянусь.

ГЛАВА XXVII. Batteristi di Cosa Nostra115115
  ^* Буквально «барабанщики коза ностры» – игра слов, использующая фразу «отставной козы барабанщик» и название сицилийской мафии «Коза Ностра».


[Закрыть]

В дверь постучали. Виктор Викторович никого не ждал, поэтому не сразу отвлёкся от своего занятия. Сидя на низкой табуретке возле камина, он рвал бумаги, которые доставал из разложенных по полу папок, бросал их в огонь и время от времени помешивал горящие клочки кочергой, чтобы процесс был эффективнее. В дверь постучали ещё раз. Тогда он встал, подошёл к стальной двери, посмотрел в глазок и только после этого повернул ключ в замке и открыл дверь. На пороге стоял Прохор Пафнутьевич Стрельников, собственной персоной. Он же генерал-майор Пиф-Паф в отставке (без мундира, с бородой и в очках он совсем не походил на генерала). Он же Проша – однокурсник Виктора Викторовича (бывший). Он же сосед по садовому товариществу «Застава в ружьё!» (действующий и здравствующий).

Такое название дал дачному сообществу садоводов, членами которого были исключительно люди с погонами и лампасами, сам Стрельников, имеющий среди знакомых репутацию острослова (или «словобляда», как он сам это называл). Как ни странно, его привычка острить не сильно мешала его карьерному росту. Во все годы его пребывания на руководящих должностях никто из его подчиненных ни разу не видел какой-либо продукции его умственного труда, хотя его рабочий стол был всегда завален таким количеством документов, что каждый раз, когда кому-то срочно требовалась его подпись, он неприлично долго искал свою ручку под ворохом бумаг. Где бы он ни работал, вокруг него ходили слухи о том, что всё, чем он занимается в рабочие часы, это игра словами. Это он после объявления перестройки пытался в неофициальной речи заменить её словом «пересрайка», но широкого распространения новый термин среди его коллег не получил. Такая же судьба постигла фривольное словосочетание «повышение эректильности сельского хозяйства», которое он употреблял вместо «повышения эффективности», перейдя из МВД работать на благо агропромышленного комплекса.

Зато название садового товарищества всем понравилось.

Вероятно, потому что перед ликвидацией Госагропрома именно благодаря Прохору Пафнутьевичу обширные совхозные угодья спешно были переведены в другую категорию землепользования, в результате чего дачные участки бывших и действующих руководителей в погонах выросли в десятки раз. («Приятно, всё-таки», – говорил он дачным соседям, – «когда забор соседнего участка можно увидеть только в бинокль, и то с дерева»).

Но также и потому никто не возражал против «Заставы», что прежнее название совхоза «Красный пахарь», земли которого перешли в личную собственность новых хозяев, звучало слишком уж архаично («Пахарь – это анахренизм» – повторял Прохор Пафнутьевич).

Ну и, может быть, ещё и потому, что призывное «Застава в ружьё!» намекало на общий боевой настрой членов товарищества, как бы говоря всем «дерьмократам», что мы ещё полны сил, нас голыми руками не возьмёшь, и мы ещё повоюем!

– Здравия желаю, товарищ ВиктОр ВиктОрович! – поприветствовал он не без подковырки соседа. – А я иду мимо, смотрю – из трубы дым идёт, значит, думаю, появился. Решил вот поприветствовать самолично, так сказать, дачного члена.

– Чай будешь? Или что покрепче? – предложил Виктор Викторович, как обычно, не обращая внимания на пошловатые солдафонские остроты товарища.

– Только что из-за стола, спасибо. Что, заметаешь следы? – он кивнул на полыхающий камин и бумаги.

– Не то, чтобы… Просто пользы эти архивы уже никакой не принесут, а вред ещё могут. А ты, когда в Центробанк из Госагропрома переходил, разве свои проекты не пожёг? По обратной конверсии.

– Наоборот! Повесил у себя в кабинете на Неглинной фото комбайна с пушкой, чтобы эти штафирки знали, на что лучше пустить народные деньги… Помочь тебе, что ли, Махмуд116116
  Фраза «Махмуд, поджигай!» из фильма «Белое солнце пустыни» когда-то была очень популярной.


[Закрыть]?

– Справлюсь, – Виктор Викторович снова опустился на табуретку перед камином. – Если хочешь, вон там на столике выпивка и чипсы эти чёртовы. Вот ведь зараза американская! Начнёшь жевать, уже не остановишься. Не с бомбами, так с чипсами нас завоевали.

– Виктóр, да грех, в общем-то, жаловаться, если подумать. Что ты потерял? Власть? Влияние? А зачем тебе это? Ведь в конечном счете только затем, чтобы у тебя было больше, чем у других, правильно? Благосостояния, возможностей… Вот, например, у других шесть соток, а у тебя сто шесть. Вот это измеримо и ощутимо. А десять лет назад ты мог бы себе такое позволить?

– Десять лет назад у меня и потребности такой не было, – проворчал Виктор Викторович.

– Потребности не было, потому что возможностей не было. Если бы ты не знал о существовании ананаса, как бы ты его хотел? Никак. Ел бы свою капусту, как вся Россия до Петра.

– Ты просто не представляешь, какое это потрясающее ощущение, когда тебя боятся. Даже среди капусты.

– Фи, Виктóр. Повелевать другими, как охранник в тюряге. Неужели от такого можно тащиться?

– Проша, а ты сам разве не тащился, когда на документах свои генеральские резолюции или приказы для подчинённых подписывал? Ещё как тащился, а иначе бы пользовался простой шариковой ручкой, а не своими голубыми чернилами.

– Откуда ты знаешь про голубые чернила? – удивился Прохор.

– А внучатого племянника своего, балбеса, ты в начальники разве не пристроил? Это тоже измеримо и ощутимо. Особенно для его подчинённых, – Виктор Викторович бросил в камин очередную порцию документов.

– Ну ты же гад, – сказал Прохор беззлобно, наливая себе полстакана виски. – На больную мозоль норовишь. Внук – не нашей породы, что поделать. А куда ещё мне его пристраивать, в Центробанк? В милиции хотя бы всегда есть на кого плохие показатели свалить. Подчинённые слишком тупые, преступники слишком умные, народ не дисциплинированный, зарплаты низкие, законы несовершенные. И что в этих условиях может милиционер, кроме как заехать кому-то дубинкой по черепу? С такой задачей он справится при любом начальнике… А Центробанк – совсем другое дело. Денежки счёт любят. Так что приходится держать… очкастых умников этих… – он сделал глоток и поморщился. – А что до приказов, которые я подписывал. Скажу тебе честно, я не от того удовольствие получал, что кому-то что-то приказывал, а от того, что не мне это выполнять придётся. Разве у тебя не так?

Виктор Викторович подошёл к столику, тоже плеснул себе в стакан, чокнулся с Прохором, сделал глоток и ответил:

– Нет, Проша, у меня не так. Если мои подчинённые что-то недоделали, мне приходится это доделывать за них. Это первое. А когда я сижу ночами, разгадывая ребусы, которые мне подчинённые разгадать не помогли, могу ли я сказать, что я упиваюсь своей властью? Или в этот момент я наслаждаюсь своими материальными возможностями, как новый русский? Нет, этого я сказать не могу… Но зато могу испортить этому мудаку в красном пиджаке жизнь, посадить его, например.

– Испортить малиновому пиджаку всю малину! – не удержался от реплики Прохор.

– Вот именно. Но даст ли мне это такое же удовлетворение, какое испытывает он, «отрываясь по полной» на Канарах? Если да, то чем я, по сути, буду отличаться от бандита, который кутит на награбленное? А если нет… то ради чего я трачу свои силы? Ради своего понимания справедливости? Вот о чём я теперь задумываюсь. Чтобы получать удовлетворение, работая охранником в тюряге, как ты говоришь, нужно быть садистом. Я люблю повелевать, но я не садист.

– В таком случае, Витя, ты такой же заключённый, как и они. Ну камера чуть побольше, ну отпуск есть. Но ты в той же самой тюрьме. Потому и настроение всегда плохое.

– Настроение у меня рабочее, просто нет такой потребности, как у тебя, острить тупым концом.

– Проша смотрит на вещи проще! Мой попугай так говорит.

– А вот сплю плохо, да. Почти не сплю.

– А ты сходи к нашему психотерапевту на Варсонофьевском. Он как раз бессонницу лечит. Гипнозом. Как говорится, век живи – век лечись.

– Да был я у него.

– И что, помогло?

– Гипнотизёр уснул раньше.

– Тогда я тебя сейчас научу. Смотри, утром ты просыпаешься и это раз!

– Что раз? Если я не спал.

– Не важно. Значит ты жив. Некоторые умирают во сне и не просыпаются утром. А ты ещё жив, и значит это раз. Ты встаешь, кряхтя, да? И о, Боже! У тебя есть обе руки и обе ноги, ты видишь, слышишь, говоришь! То есть ты не инвалид! Это, стало быть, два. А знаешь ли ты, как много инвалидов просыпается не так как ты – все эти несчастные безногие, слепые или глухие. Миллионы! Дальше. Ты где проснулся? Ну, или не спал.

– Где-где, в спальне своей. Или иногда в казенной.

– Вот! То бишь не в окопе, заметь! В комнате, где сухо, тепло, не стреляют, сверху не идёт дождь или снег, не слышен рык льва, и не кусают комары. Это три! И что ты думаешь в этот момент?

– Думаю, что надо идти в туалет.

– Да нет же! Ты в этот момент должен думать, что миллиарды людей в мире просыпаются в трущобах, просто на земле, и просыпаются они от голода. А ты о голоде не думаешь, ибо знаешь, что сейчас ты будешь завтракать, и у тебя есть чем. Это четыре? А если у тебя ещё есть жена, которая приготовит завтрак, или уже приготовила (или даже если она попросила тебя приготовить ей), то это всё равно пять! Не у каждого мужчины есть своя женщина. Таким образом, у тебя каждый день, независимо от ничего, есть фундамент, понимаешь? Пять столпов, на которых ты уже можешь начинать свой день гораздо лучше, чем МИЛЛИАРДЫ! ЛЮДЕЙ!! НА ПЛАНЕТЕ!!! Разве этого недостаточно, чтобы чувствовать себя счастливым, хотя бы утром? Понимаешь логику?

– Логику я понимаю, проста как сапог. Но я обычно просыпаюсь УЖЕ с включённым плохим настроением, и весь твой фундамент о пяти столпах, ни хрена не обеспечивает не то, что лёгкости или радости, а даже выключения этой уже работающей программы!

– Э, братец, потому что приелось. Ты подходишь к окну, смотришь в небо и думаешь, ну вот, опять серо и пасмурно. А ты вниз посмотри, на свой фундамент. Вместо того, чтобы замечать плохое и не замечать хорошего, делай ровно наоборот. Вот зачем верующие люди придумали поститься? Чтобы освежить приевшееся. Чтоб контраст был. Если ты пять дней не ел, а потом тебе дали хот-дог, ты ведь не будешь расстраиваться, что он – не вершина кулинарного искусства. А будешь уплетать его со слезами счастья на глазах. Долой завышенные ожидания! В них – корень зла.

– А у тебя, значит, завышенных ожиданий нет.

– Неа.

– А знаешь почему? Потому что ты ни хрена не делаешь. Если бы ты делал хоть что-то, то думал бы о результате своего труда. А поскольку для тебя понятие результата труда вообще отсутствует, то и ожиданий нет. Хотя, если бы ты сам верил в то, что говоришь мне, ты так и остался бы лейтенантом и не дорос бы до генерала. Так что ты, Проша, всё брешешь.

– А может я просто везунчик? – рассмеялся Прохор Пафнутьевич.

– Ты не везунчик, а лизунчик! – поправил его Виктор Викторович.

– О! А ты оказывается тоже можешь сострить, – ничуть не обиделся на толстый намёк Прохор Пафнутьевич. – Как бы то ни было, главное – вовремя соскочить с тонущего корабля. Тебе тоже нужно искать другие сферы, пока не поздно. Конвертировать свои возможности в финансы, это я тебе как советник Центробанка говорю.

– Вот уйду в отставку и попрошусь куда-нибудь в тёплые страны вторым секретарем посольства, – сказал Виктор Викторович, возвращаясь к своим огневым работам.

Пошевелив кочергой золу, он бросил ещё несколько листов в камин и снова повернулся к Стрельникову.

– Кстати! А ты не задумывался, что является самой заветной мечтой русского человека?

– Ясен перец! Выпить, закусить, подраться. И так восемь раз. Что – нет?

– Нет. Это ты о простом выходном говоришь или о дне ВДВ. А заветная – это мечта всей жизни. Это как тактика и стратегия.

– Ну, а причём тут русский человек? Заветная мечта у любого человека одна и та же, ещё с ветхозаветных времён. Разбогатеть, чтобы больше не работать, и жить там, где нет зимы. Лучше всего на каком-нибудь острове.

– Почему это на острове?

– Потому что там народу меньше.

– Это сейчас меньше. А если все наши люди разбогатеют и поедут на острова, то и там будет столько же, сколько сейчас здесь.

– Ну, тогда, Виктóр, мы и там тоже организуем кооператив «Застава в ружьё!» и будем с его помощью сокращать население. А тебя выберем председателем.

– А ты уже готов уволиться из банка?

– Не-е, пока не могу. Где мне ещё будут столько денег платить ни за что? Вот мемуары свои допишу, тогда уже.

– Слушай, ты их так долго пишешь, что это у тебя не мемуары никакие, а дневник! – впервые улыбнулся Виктор Викторович.

– Да… разницы, в общем-то, и нет, – согласился Прохор Пафнутьевич.

Виктор Викторович поднял с пола очередную папку и полистал содержимое.

– О! Смотри, Прош, твой почерк. Помнишь эту историю с оторванными ушами?

– Нет, не помню. Серийный убийца какой-нибудь?

– Нет, «дело Ван Гога», ты же сам так его назвал. Неужели забыл?

– А, это! Так твоя контора дело забрала, зачем мне помнить. С глаз долой из мозга вон.

– Хорошо тебе. А я с ним намаялся. Состава преступления ноль. Задержанный исчез. Зато вокруг пошли такие круги, такая возня, что глаза стали разбегаться.

– И чем закончилось?

– Хороший вопрос… Нет у меня на него ответа. По факту – ничем. По сути – прекращено. А по собственным ощущениям оно и не закончилась. Велели бумаги уничтожить, а я вот сюда притащил – думал, на досуге ещё посидеть, покумекать. Но теперь не буду. Никому это уже не нужно. Мои молодые коллеги буквально следуют твоему совету – всё конвертируют в чипсы.

С этими словами Виктор Викторович бросил содержимое папки в камин. Страницы сразу полыхнули огнём, отражающимся в стёклах его очков.

Прохор подал товарищу стакан с виски и продекламировал:

– Есть многое на свете, друг Горацио, что не услышишь по служебной рации! Давай-ка, тяпнем ихнего вискаря за нашу «Заставу».