Текст книги "Ганнибал"

96

Барни вернулся к себе домой с работы, после окончания смены в больнице «Мизерикордия», которая продолжалась с трех до одиннадцати вечера. По дороге он съел в кафе тарелку супа, так что когда он вошел в свою квартиру и включил свет, было уже около полуночи.

За кухонным столом сидела Арделия Мэпп. В руке она держала черный автоматический пистолет, направленный прямо ему в лицо. Судя по отверстию ствола, пистолет был не менее 40-го калибра.

– Присаживайся, лепила, – сказала Мэпп. Голос ее звучал хрипло, белки глаз покраснели. – Поставь стул вон там и придвинься спиной к стене.

Что напугало его гораздо больше, чем огромный пистолет в ее руке, так это другой пистолет, лежавший на скатерти перед ней. Это был «кольт-вудсмен» 22-го калибра с пластиковой бутылкой, прикрученной с помощью изоленты к стволу – в качестве глушителя.

Стул заскрипел под весом Барни.

– Если ножка подломится, не вздумайте стрелять – я тут ни при чем, – сказал он.

– Тебе что-нибудь известно о Клэрис Старлинг?

– Ничего.

Мэпп взяла со стола малокалиберный пистолет:

– Я не собираюсь тут с тобой валандаться, Барни. Если только увижу, что ты врешь, лепила, тут же всажу тебе пулю в брюхо. Понятно?

– Да. – Барни знал, что это истинная правда.

– Еще раз спрашиваю: тебе известно хоть что-нибудь такое, что могло бы помочь найти Клэрис Старлинг? На почте мне сказали, что всю твою корреспонденцию целый месяц пересылали в поместье Мэйсона Верже. Интересно, за каким чертом, а, Барни?

– Я там работал. Я работал на Мэйсона Верже, ухаживал за ним, а он расспрашивал меня о Лектере. Мне там совсем не понравилось, и я уволился. Мэйсон был настоящий подонок.

– Старлинг пропала.

– Я знаю.

– Может быть, ее увез Лектер, а может, сожрали эти свиньи. Если это он ее увез, что он может с ней сделать?

– Честно скажу – не знаю. Я бы рад помочь Старлинг, если б только мог. Почему бы не помочь? Она мне нравилась, и она мне помогала. Посмотрите лучше в ее рапортах или в записках…

– Уже посмотрела. Хочу, чтобы ты кое-что хорошенько усвоил, Барни. Дважды я тебе ничего предлагать не стану. Если ты что-то знаешь, лучше говори сразу. И если я когда-нибудь выясню, не важно когда, что ты что-то от меня скрыл, что могло бы помочь мне, я вернусь сюда – и этот пистолет будет последним, что ты увидишь на этом свете. Я тебя застрелю, толстый увалень, понимаешь?

– Да.

– Так тебе что-нибудь известно?

– Нет.

За этим последовало долгое-долгое молчание, самое долгое на его памяти.

– Сиди и не рыпайся, пока я не уйду.

Барни потребовалось целых полтора часа, чтобы прийти в себя и наконец уснуть. Он лежал на кровати, глядя в потолок, его широкий, как у дельфина, лоб то весь покрывался испариной, то полностью высыхал от внутреннего жара. Перед тем как выключить свет, он встал и пошлепал босиком в ванную. Достал из своего армейского мешка зеркальце для бритья, из нержавейки, какое обычно выдают морским пехотинцам.

Потом прошлепал на кухню, открыл стенной щиток с электропробками и прикрепил зеркальце к внутренней стороне его дверцы липкой лентой.

Это было все, что он мог сделать для своей безопасности. Во сне он все время подергивался, как собака.

После своего следующего дежурства в больнице он принес домой аптечку первой помощи.

97

Доктор Лектер не имел права вносить значительные изменения в меблировку и общее оформление дома, который он снимал. Выручали цветы и различные экраны и занавеси. Было интересно изучать, как смотрится тот или иной цвет на фоне массивной мебели и высоких, погруженных во тьму потолков. Это очень древняя потребность, и подобный контраст невольно притягивал к себе, как бабочка, освещенная солнцем на закованной в латы руке.

Хозяин дома, видимо, был немного помешан на теме Леды и Лебедя. Совокупление этих двоих представителей разных биологических видов было представлено не менее чем в четырех бронзовых скульптурах разного качества – лучшая из них была копией работы Донателло – да еще восемью полотнами. Одна из этих картин – кисти Энн Шинглтон[248]248
  Энн Шинглтон – современная английская художница и скульптор реалистического направления. Училась в Италии, ныне живет в Тоскане. (Прим. авт.)


[Закрыть] – очень нравилась доктору Лектеру: в ней были совершенно гениально отображены все анатомические подробности, а сам процесс копуляции запечатлен с истинным жаром и вдохновением. Остальные он просто завесил. Гнусная коллекция бронзовых охотничьих сцен тоже была закрыта чехлами.

Рано утром доктор тщательно накрыл стол на три персоны, все время изучая его с разных сторон, прижав палец к носу; он дважды менял свечи, потом заменил дамастовые салфетки сборчатой скатертью, чтобы визуально сократить огромный обеденный стол до более приемлемых размеров.

Темный и жутковатый сервировочный столик стал меньше напоминать авианосец, когда на него были поставлены столовый сервиз и ярко начищенные медные подогреватели. К тому же доктор Лектер выдвинул несколько ящиков столика и поставил в них цветы – эффект получился такой, словно это нечто вроде висячих садов.

Потом он решил, что цветов слишком много, но следует добавить еще, чтобы все встало на свои места. Слишком много – это слишком много, а вот чрезмерно много – это будет как раз то, что нужно. Он устроил на столе как бы две икебаны: низкую клумбу из пеоний в серебряном блюде, белых, как «сноу-боллз», и огромный высокий букет из колокольчиков, голландских ирисов, орхидей и тюльпанов, который закрывал большую часть огромного пространства стола и создавал ощущение уюта и интима.

Перед каждой тарелкой – набор хрустальных бокалов, сверкающих, как льдинки, а серебряная посуда стояла на подогревателе – ее он поставит на стол в последний момент, теплой.

Первая перемена будет готовиться у стола, поэтому он соответствующим образом расставил спиртовки, поставив рядом с ними медные кастрюлю, соусник и сковородку для тушения, необходимые приправы и анатомическую пилу.

Он сможет купить еще цветов, когда отправится в поездку. Клэрис Старлинг не обеспокоило, что он собирается уехать. Он предложил ей пока немного поспать.

98

Это произошло на пятый день после резни в Маскрэт-Фарм. Барни только что закончил бриться и протирал щеки одеколоном, когда услышал чьи-то шаги на крыльце. Ему пора было идти на дежурство.

Громкий стук в дверь. На пороге стояла Марго Верже. В руках она держала большую сумку и небольшой пакет.

– Привет, Барни! – Она выглядела очень усталой.

– Привет, Марго. Заходи.

Он предложил ей присесть у стола в кухне.

– Коки выпьешь?

Потом он вспомнил, что мертвый Корделл воткнулся головой в нутро холодильника, и пожалел о своем предложении.

– Нет, спасибо, – ответила она.

Он сел к столу напротив нее. Она смотрела на его руки, как осматривают мышцы соперника перед соревнованиями бодибилдеров, потом взгляд ее переместился обратно на его лицо.

– У тебя все в порядке, Марго?

– Вроде да, – ответила она.

– Насколько я понял из газет, тебе не о чем особо беспокоиться.

– Я иногда вспоминаю, о чем мы с тобой говорили, Барни. И мне кажется, ты мог бы как-нибудь дать о себе знать.

А он в это время думал, не спрятан ли у нее в сумке или в пакете молоток.

– Единственно, как я мог бы дать о себе знать, – это как-нибудь заехать поглядеть, как вы там живете, если ты не против. Мне-то от тебя ничего не надо, Марго, на мой счет можешь быть спокойна.

– Да знаешь, просто начинаешь беспокоиться, что не все концы подобраны. Не хочется, чтобы торчали. А так мне, собственно, прятать нечего.

Тут он понял, что она все-таки сумела заполучить сперму Мэйсона. И волноваться насчет Барни она начнет только тогда, когда настанет время объявить о беременности Джуди, если, конечно, они сумели правильно все сделать.

– Я что хочу сказать, его смерть – это как дар Божий. Именно так, я не вру.

Ускоряющийся темп ее речи подсказал Барни, что она вот-вот примет насчет него окончательное решение.

– Может, и впрямь выпить кока-колы? – сказала она.

– Прежде чем я ее принесу, я бы хотел тебе кое-что показать. Поверь, я могу тебя вполне успокоить на свой счет, и это не будет стоить тебе ни гроша. Подожди минутку.

Из кухонной стойки он достал ящичек с инструментами, а из него – отвертку. Это он мог проделать, стоя к Марго боком.

На стене кухни имелись две дверцы – вроде как от распределительных щитков и электрических пробок. На самом же деле предохранители были только в одном, при ремонте этого старого дома второй щиток был отключен.

У щитков Барни был вынужден встать к Марго спиной. Он быстро открыл левую дверцу. Теперь он мог наблюдать за Марго в прикрепленном на внутренней стороне дверцы зеркальце. Она сунула руку в большую сумку. Сунула, но обратно не вынула.

Отвинтив четыре болта, он вытащил из короба отсоединенную панель предохранителей. За панелью, в глубине стенной ниши, оставалось свободное пространство.

Осторожно засунув туда руку, Барни извлек пластиковый пакет.

Он услышал, как у Марго перехватило дыхание, когда он достал из пакета то, что в нем лежало. Это было широко известное жуткое приспособление – хоккейная маска, которую надевали на доктора Лектера в Балтиморской спецбольнице для невменяемых преступников, чтобы лишить его возможности кусаться. Это был последний и наиболее ценный предмет из коллекции вещей Лектера, которые Барни стащил из больницы.

– Ух ты! – произнесла Марго.

Барни положил маску лицом вниз на стол, на лист вощеной бумаги, прямо под ярким светом кухонной лампы. Он прекрасно знал, что доктору Лектеру никогда не разрешали мыть эту маску. Высохшая слюна образовала плотный налет возле отверстия для рта. Там, где к маске крепились ремешки застежки, висели три волоса, зацепившиеся за пряжку и вырванные с корнем.

Одного взгляда на Марго было достаточно, чтобы убедиться, что покамест с ней все в порядке.

Барни достал из кухонного шкафа аптечку первой помощи. В небольшом пластиковом пакете оказались тампоны, баночка дистиллированной воды, чистые пузырьки из-под таблеток.

С огромной осторожностью он снял несколько чешуек засохшей слюны с помощью смоченного водой тампона. Тампон он положил в чистый пузырек. Вытащил волосы из пряжки и положил в другой пузырек.

Потом прижал большой палец к клейким концам двух кусочков липкой ленты, оба раза оставив четкие отпечатки, и заклеил лентой крышки пузырьков. И передал Марго оба, сложив их в один пакетик.

– Предположим, я попаду в какую-нибудь скверную историю и совсем потеряю голову и начну на тебя «катить», ну, скажем, попробую впарить полиции про тебя какую-нибудь гадость, чтобы с меня сняли часть обвинений. Вот это доказательства того, что я был по меньшей мере соучастником убийства Мэйсона Верже и даже, может быть, все сделал сам. На самый крайний случай – я дал тебе образцы ДНК доктора Лектера.

– Да тебя же все равно освободят от ответственности, еще до того, как ты начнешь колоться.

– Может быть, но только по статье «заговор с целью убийства», а вовсе не за прямое соучастие в убийстве, вокруг которого поднялась такая шумиха. Они могут мне пообещать иммунитет в смысле обвинения в заговоре, а потом надуют меня, когда поймут, что я уже все выложил. И тогда я совсем пропал. Так что я теперь в твоих руках.

Барни и сам не был во всем этом до конца уверен, но полагал, что его слова звучат достаточно убедительно.

Она ведь могла бы в любой момент подложить эти образчики ДНК Лектера на мертвое тело Барни, когда ей только заблагорассудится, и оба они прекрасно это понимали.

Марго смотрела на него, как могло показаться, очень-очень долго, не отводя взгляда своих ярко-голубых глаз мясника.

Потом она положила на стол свой пакет.

– Здесь куча денег, – сообщила она. – Хватит, чтобы увидеть всех Вермееров на свете. По одному разу. – Она выглядела теперь какой-то очень легкомысленной и странно счастливой. – У меня в машине сидит кошка Франклина, так что мне пора бежать. Франклин скоро выписывается из больницы, и в Маскрэт-Фарм нагрянет целая толпа народу – сам Франклин, его приемная мамаша, сестрица Ширли, еще какой-то малый по имени Стрингбин и еще бог знает кто. Мне эта драная кошка обошлась в целых полсотни. Оказалось, она все это время жила по соседству со старым домом Франклина, правда, под другой кличкой.

Она не стала класть пластиковый пакетик к себе в сумку, а так и понесла его в другой руке. Барни понял, что она просто не хочет ему демонстрировать то, что было в этой сумке приготовлено для него на случай иного исхода их разговора. У двери он сказал:

– Думаю, я заслужил поцелуй.

Она поднялась на цыпочки и быстро поцеловала его в губы.

– Хватит и этого, – резко сказала она. Ступени заскрипели под ее тяжестью, когда она спускалась вниз.

Барни запер дверь и несколько долгих минут стоял, прижавшись лбом к прохладному боку холодильника.

99

Старлинг разбудили доносившиеся издали звуки камерной музыки и резкие и острые ароматы готовящейся пищи. Она чувствовала себя чудесно отдохнувшей, посвежевшей и очень голодной. Легкий стук в дверь – и в комнату вошел доктор Лектер в черных брюках, белой рубашке и галстуке-эскот с широкими концами. В руках он держал длинный чехол для одежды и чашку кофе капучино.

– Хорошо поспали?

– Спасибо, просто отлично.

– Шеф-повар сообщил, что обед будет подан через полтора часа. Коктейли – через час. Вас это устраивает? Еще я подумал, что вам может понравиться вот это – примерьте, подойдет ли. – Он повесил чехол в стенной шкаф и вышел, не произнеся более ни звука.

Она не стала заглядывать в шкаф, пока не приняла ванну, а когда заглянула, ей ужасно понравилось то, что она там обнаружила. А обнаружила она там длинное вечернее платье кремового шелка с узким, но глубоким декольте, а также изумительный вышитый жакет.

На подзеркальнике лежали серьги и кулон с изумрудами-кабошонами. Неграненые камни так и играли огнем.

С волосами у нее никогда не было проблем. В этом платье она чувствовала себя чрезвычайно удобно. Несмотря на то что она совершенно не привыкла к одежде такого высокого уровня, она не стала рассматривать себя в зеркало, только глянула разок, все ли на месте.

Хозяин дома при строительстве установил в гостиной камин совершенно гигантских размеров. Войдя в гостиную, Старлинг обнаружила, что в камине уже горит приличных размеров полено. Шурша шелком, она приблизилась к его разверстому зеву, из которого исходило тепло.

Из угла доносятся звуки клавесина. У инструмента сидит доктор Лектер во фраке и белом галстуке.

Он посмотрел на нее, и у него перехватило дыхание. Руки тоже замерли над клавишами. Струны клавесина звучат недолго, и во внезапной тишине, воцарившейся в гостиной, обоим было слышно, как Ганнибал Лектер перевел дыхание.

У камина их уже ожидали два бокала с коктейлями. Ими доктор Лектер и занялся. Мартини с ломтиком апельсина. Один бокал доктор передал Клэрис Старлинг.

– Даже если я буду вас видеть всю жизнь, каждый день, я навсегда запомню сегодняшний вечер. – Его темные глаза обволакивали ее всю целиком.

– Сколько раз вы меня видели? Когда я не знала об этом?

– Только три.

– Да, но ведь…

– Это как бы вне времени. То, что я мог увидеть, ухаживая за вами, никоим образом не является вторжением в вашу личную жизнь. Все это отложено на особую полку вместе с вашей медицинской картой. Должен сознаться, мне приятно смотреть на вас, когда вы спите. Вы совершенно прелестны, Клэрис.

– Внешний вид – это всего лишь случайность, доктор Лектер.

– Даже если привлекательность создана тяжкими трудами, вы все равно прелестны.

– Спасибо вам.

– Никогда не говорите «спасибо вам»! – Чуть заметного поворота головы было ему вполне достаточно, чтобы выплеснуть свое неудовольствие, как бросают в камин опустевший бокал.

– Я говорю то, что думаю, – сказала Старлинг. – Может быть, вам больше понравилось бы, если б я сказала: «Я очень рада, что вы обо мне так думаете». Это было бы несколько более вычурно, но точно так же истинно.

Она подняла свой бокал на уровень глаз – таким взглядом смотрят в дальнюю даль в прериях, – словно закрываясь, отгораживаясь им ото всех.

В этот момент доктору Лектеру пришло в голову, что, несмотря на все его познания, несмотря на вторжение в ее личность, он никогда не сможет точно предвидеть ее поступки и хоть как-то обладать ею. Он мог выкормить гусеницу, он мог нашептывать что-то хризалиде-гусенице, но то, что вылупилось из кокона в результате, начинало следовать собственной природе и было совершенно вне его контроля. И еще он подумал, а не пристегнута ли у нее к ноге под платьем кобура с пистолетом 45-го калибра…

Тут Клэрис улыбнулась ему, кабошоны заиграли огнями, отражая пламя камина, и монстр тут же полностью погрузился в самовосхваления по поводу собственного исключительного вкуса и предусмотрительности.

– Клэрис, обед призван удовлетворить весьма взыскательный вкус и обоняние – это очень древние ощущения, их центры расположены в самой глубине мозга. Центры вкуса и запаха находятся в той части головного мозга, которая реагирует раньше, чем другая, где находится центр, управляющий жалостью. А жалости нет места за моим столом.

Однако в то же самое время в коре головного мозга играют и другие образы – обеденные церемонии, зрелища блюд, обмен мнениями, имеющие место за столом; все они играют, как чудеса, что изображены на плафоне любой церкви. И эта игра может быть гораздо более занимательной, чем любое театральное представление. – Он приблизил лицо к ее глазам, вгляделся, стараясь прочесть ее мысли. – Я хотел бы, чтобы вы поняли, насколько вы обогащаете мою трапезу своим присутствием, Клэрис, и какой награды вы заслуживаете за это. Вы в последнее время изучали свое отражение в зеркале? Думаю, что нет. Сомневаюсь, что вы вообще когда-либо это делаете. Пройдемте в холл, и встаньте там перед трюмо.

Доктор Лектер взял канделябр с каминной полки. Высокое зеркало было одной из лучших антикварных вещей в доме, восемнадцатый век, правда, чуть мутноватое и потрескавшееся. Оно было вывезено из замка Во-ле-Виконт[249]249
  Во-ле-Виконт – замок XVI в., шедевр французского барокко; принадлежал Николя Фуке, министру финансов Людовика XIV.


[Закрыть], и один бог ведает, что ему пришлось увидеть на своем веку.

– Смотрите, Клэрис. Это прелестное отражение и есть то, чем вы являетесь. Нынче вечером вам некоторое время придется наблюдать себя со стороны. Вы увидите, что такое справедливость, вы сами скажете, что такое истина. У вас всегда хватало мужества и смелости говорить то, что вы думаете, однако вам всегда мешали всяческие ограничения. Еще раз повторяю вам: жалости нет места за моим столом.

Если вы услышите какие-то высказывания, которые покажутся вам неприятными, помните, что сам контекст нашей беседы превращает их в нечто среднее между фарсом и невероятно забавной шуткой. Если вы услышите нечто кажущееся вам до боли истинным, не верьте – это лишь кажущееся обстоятельство, это пройдет. – Он отпил из бокала. – Если почувствуете, что где-то внутри нарастает боль, помните, что боль очень быстро перерастет в облегчение. Вы меня понимаете?

– Не очень, доктор Лектер, но я запомню ваши слова. И вообще, к черту все это самосовершенствование. Я хочу просто пообедать в приятной компании.

– Это я вам обещаю. – Он улыбнулся – зрелище, которое многих пугает.

Они больше не смотрели на ее отражение в мутноватом зеркале; они смотрели друг на друга сквозь пламя тонких свечей, горящих в канделябре, а зеркало наблюдало за ними обоими.

– Посмотрите сюда, Клэрис.

Она заглянула в глубину его глаз, увидела красные искры в его зрачках и почувствовала возбуждение, какое испытывает ребенок, приближаясь к ярмарке.

Из кармана пиджака доктор Лектер достал шприц с тонкой, как волос, иглой и, не глядя, на ощупь вонзил иглу ей в руку возле плеча. Когда он извлек иглу, ранка даже не кровоточила.

– Что вы играли, когда я вошла? – спросила она.

– «О, если б ныне правила любовь».

– Это очень старая вещь?

– Ее сочинил король Генрих Восьмой около тысяча пятьсот десятого года.

– Вы мне еще поиграете? Может быть, сыграете эту песнь до конца?

100

Ветерок, поднятый ими при входе, поколебал пламя свечей и горелок подогревателей. Старлинг видела столовую только мимоходом и теперь удивилась тому, как чудесно она преобразилась. Ярко освещенная, приглашающая войти. Высокие хрустальные бокалы, отражающие огни свечей над кремовыми салфетками под их приборами, все пространство сокращено до уютных интимных размеров, большая часть стола отгорожена от них своего рода ширмой из цветов.

Доктор Лектер извлек столовое серебро из подогревателей в самую последнюю минуту, и когда Старлинг потрогала свой прибор, то ощутила, что ручка ножа здорово нагрелась и горяча, как больной в приступе лихорадки.

Доктор Лектер разлил по бокалам вино и позволил ей для начала отведать лишь немного ause-gueule[250]250
  Закуска (фр.).


[Закрыть] – одну белонскую устрицу и кусочек колбасы. Сам же он восседал над бокалом с вином и наслаждался видом Клэрис в созданном им антураже.

Свечи были поставлены как раз на нужной высоте. Их пламя освещало ее глубокое декольте, к тому же ему не нужно было следить за ее рукавами, чтобы они не попали в огонь.

– Что у нас на первое?

Он прижал палец к губам:

– Не задавайте никаких вопросов – это может испортить весь сюрприз.

Они немного поговорили об обработке вороньих маховых перьев и о том, как это влияет на звук клавесина, и она лишь на секунду вспомнила ту ворону, что крала разные вещи с тележки матери, в мотеле, много лет назад. Теперь, после стольких лет, она решила, что это воспоминание совершенно неуместно в такой приятный вечер, и усилием воли отогнала его прочь.

– Ну, проголодались?

– Да!

– Тогда приступим. Первая перемена.

Доктор Лектер перенес один поднос с сервировочного столика на обеденный, поставив его рядом со своим прибором, и подкатил поближе сервировочную тележку. Здесь стояли его кастрюли, сковородки и подогреватели, а также разные приправы в небольших хрустальных сосудах. Он зажег горелки подогревателей и начал с того, что положил хороший кусок прекрасного шарантского масла в медный сотейник и, помешивая распускающееся масло, довел его до светло-коричневого цвета. Когда масло было готово, он отставил сотейник на подставку.

И улыбнулся Старлинг, показав свои очень белые зубы.

– Клэрис, помните, что мы говорили о приятных и неприятных высказываниях, о вещах, которые представляются очень смешными только в определенном контексте?

– Масло пахнет потрясающе. Да-да, я помню.

– А помните, кого вы видели в зеркале и как великолепно она выглядела?

– Доктор Лектер, если вас это не обидит, я должна заметить, что это начинает напоминать детские игры в вопросы и ответы. Да, я все прекрасно помню.

– Вот и отлично. За первым блюдом компанию нам составит мистер Крендлер.

Доктор Лектер переставил огромный букет цветов с обеденного стола на сервировочный.

Заместитель помощника Генерального инспектора Департамента юстиции США Пол Крендлер собственной персоной сидел за столом в тяжелом дубовом кресле. Крендлер широко раскрыл глаза и осмотрелся. На голове его была повязка, в которой он обычно бегал, сам же он был одет в прекрасно сшитый смокинг для покойника с прикрепленными к груди передней частью сорочки и галстуком. Такие одеяния имеют на спине разрез сверху донизу, так что доктору Лектеру не составило труда надеть этот смокинг на Крендлера, чтоб он сидел нормально, закрывая бесчисленные ярды липкой ленты, которой он был прикручен к креслу.

Веки Старлинг, возможно, чуть опустились, а губы слегка вытянулись, как она иногда делала, когда упражнялась на стрельбище.

А доктор Лектер между тем взял с сервировочного столика серебряные щипцы и отодрал кусок ленты, которым был заклеен рот Крендлера.

– Еще раз добрый вечер, мистер Крендлер.

– Добрый вечер. – Крендлер как будто был немного не в себе. На столе перед ним стояла небольшая супница.

– Не хотите ли поздороваться и с мисс Старлинг?

– Привет, Старлинг. – Он, кажется, несколько повеселел. – Я всегда хотел поглядеть, как вы едите.

Старлинг изучала его с расстояния, будто сама превратилась в огромное старое трюмо, наблюдающее за всеми.

– Привет, мистер Крендлер. – Потом повернулась к доктору Лектеру, поглощенному возней с кастрюльками и сковородками. – Как это вам удалось его поймать?

– Мистер Крендлер сейчас едет на очень важное совещание, посвященное его будущему в политических сферах, – сообщил доктор Лектер. – Его пригласила Марго Верже – она сделала мне такое одолжение. Нечто вроде quid pro quo. Мистер Крендлер бегал в парке Рок-Крик, и там его должен был забрать вертолет, посланный Верже. Вместо этого он попал в руки ко мне. Не угодно ли вам прочесть молитву перед едой, мистер Крендлер? Мистер Крендлер!

– Молитву? Да-да. – Крендлер прикрыл глаза. – Благодарим Тебя, Отче наш, за блага, что Ты даешь нам, что отпускаешь нам грехи наши… Старлинг уже большая девочка, чтобы продолжать трахаться с собственным папашей, хоть она и с Юга… Отпусти ей этот грех и допусти ее пред лицо Твое… Во имя Иисуса Христа, аминь.

Старлинг отметила, что в течение всей молитвы глаза доктора Лектера были благочестиво прикрыты.

Ей вдруг стало легко и свободно:

– Пол, должна вам сказать, что апостол Павел[251]251
  Имя Пол (англ. – Раul) соответствует русскому имени Павел.


[Закрыть] – ваш тезка – не справился бы лучше, чем это сделали вы. Он ведь тоже ненавидел женщин. Так что его бы следовало назвать не Павел, то есть Пол, а скорее Полудурок.

– Теперь вы уже совершенно все себе испортили, Старлинг. Вас больше никогда не восстановят.

– Так это вы, оказывается, работу мне предлагали в своей молитве?! Как тактично! Вот уж никогда бы не подумала!

– Я намерен попасть в конгресс. – Крендлер неприятно улыбнулся. – Заходите ко мне в мой избирательный штаб, там, вероятно, найдется для вас какая-нибудь работенка. Из вас вполне выйдет неплохая секретарша. Печатать умеете? Документы подшивать можете?

– Конечно.

– А стенографировать?

– Я пользуюсь компьютерными программами идентификации голоса, – ответила Старлинг. И продолжила рассудительным тоном: – Прошу меня простить, что говорю за столом о работе, однако вам не хватит ловкости, чтобы пробраться в конгресс. Умишко-то у вас хуже чем второразрядный, вы же только и умеете, что подличать да передергивать. Так что вас хватит разве только на то, чтобы подольше продержаться на побегушках у какого-нибудь крупного проходимца.

– Не ждите нас, мистер Крендлер, – сказал доктор Лектер. – Отведайте бульона, пока он горячий. – И он поднял крышку с супницы и поднес соломинку к губам Крендлера.

Крендлер скорчил недовольную гримасу:

– Не нравится мне этот суп!

– На самом деле это просто отвар петрушки с настоем тимьяна, – сообщил доктор. – Он больше предназначен для нас, чем для вас. Ну, сделайте еще несколько глотков, и пусть он постепенно переваривается.

Старлинг будто взвешивала создавшееся положение, используя руки как весы Фемиды.

– Знаете, мистер Крендлер, всякий раз, когда вы на меня смотрели этим вашим злобным и хитрым взглядом, у меня возникало мерзкое ощущение, что я что-то дурное сделала, чтобы заслужить такое. – Она покачала ладонями вверх и вниз, словно перебрасывая мячик туда-сюда. – Но я этого не заслужила! И каждый раз, когда вы заносили очередной отрицательный отзыв о моей работе в мое личное дело, я возмущалась, негодовала и все-таки еще и еще раз проверяла себя. Я каждый раз начинала сомневаться в себе – хоть на минуту, но сомневалась. И все время пыталась избавиться от этой проклятой уверенности в том, что начальству всегда виднее. Ни черта вам не виднее, мистер Крендлер. На самом деле вы вообще ничего не способны увидеть!

Старлинг сделала глоток великолепного белого бургундского и сообщила доктору Лектеру:

– Очень хорошее вино. Правда, мне кажется, его уже пора снять со льда. – И вновь повернулась к Крендлеру – внимательная хозяйка, заботящаяся о своем госте: – Вы как были… тупым уродом, так им всегда и останетесь. Вообще не достойным никакого внимания, – добавила она любезным тоном. – Ну ладно, хватит о вас за таким великолепным столом. Поскольку вы гость доктора Лектера, надеюсь, обед вам понравится.

– Да кто вы такая, в самом деле? – вдруг спросил Крендлер. – Вы не Старлинг. У вас такое же пятно на щеке, но вы не Старлинг.

Доктор Лектер между тем высыпал в разогретое и зарумянившееся на сковороде масло мелко нарезанный лук-шалот и, как только запахло жареным луком, положил туда же мелко порубленные каперсы. Потом снял сковородку с огня и поставил вместо нее сотейник. С сервировочного столика он взял большую хрустальную чашу со льдом и серебряный поднос и поставил их подле Пола Крендлера.

– У меня ведь были кое-какие планы в отношении этой острой на язык дамы, – сообщил Крендлер. – Но теперь-то я вас уже никогда никуда не возьму. И вообще, кто вам назначил здесь встречу?

– Я вовсе и не жду, что вы полностью измените свои убеждения, как это сделал апостол Павел, – заметил доктор Лектер. – К тому же вы сейчас вовсе не на пути в Дамаск[252]252
  На пути в Дамаск язычнику Савлу, жестокому гонителю христиан, явился Господь, после чего на Савла снизошел Святой Дух, он обратился в христианство, стал его активным проповедником и получил имя Павел (Деян. 9;1–9).


[Закрыть] и даже не на пути к ожидающему вас вертолету, посланному Верже.

Доктор Лектер снял со лба Крендлера повязку, в которой тот бегал в парке, как снимают резиновое кольцо с банки с икрой.

– Все, чего мы хотим, так это чтобы вы держали свой ум открытым.

Очень аккуратно, обеими руками доктор Лектер снял крышку черепной коробки Крендлера, положил ее на поднос и убрал на боковой сервировочный столик. Разрез был сделан настолько аккуратно, что из него практически не выступило ни капли крови – все крупные сосуды были перевязаны, а остальные перекрыты местной анестезией; череп был распилен по всей окружности прямо в кухне всего за полчаса до трапезы.

Метод, который использовал доктор Лектер для трепанации черепа Крендлера, был очень старый, известный еще медикам Древнего Египта, за исключением того, что у доктора было преимущество – в его распоряжении имелась секционная пила с электроприводом и с особым полотном для краниологических[253]253
  Операции на черепе.


[Закрыть] операций, специальный инструмент для снятия крышки черепной коробки и современные средства анестезии. Сам же мозг боли не ощущает.

Над краем рассеченного черепа Крендлера теперь был виден розовато-серый купол его мозга.

Стоя над Крендлером и держа в руке инструмент, напоминающий кюретку для удаления миндалин, доктор Лектер аккуратно срезал тонкий ломтик лобной доли головного мозга Крендлера, затем еще один, затем еще, пока не получил четыре. Он положил ломтики в чашу со льдом и водой, приправленной соком лимона, чтобы мозги чуть отвердели.

– А не хочешь покачаться на звезде? – вдруг запел Крендлер. – А не хочешь прогуляться при луне?

По канонам классической кулинарии, мозги обычно сначала вымачивают, затем прессуют и охлаждают в течение полусуток, чтобы они отвердели. Когда же имеешь дело с совершенно свежим материалом, основная задача состоит в том, чтобы не допустить их полного распада и превращения в комковатое желе.

С замечательной ловкостью доктор перенес затвердевшие ломтики на доску, слегка обвалял их в муке, а потом в свежих панировочных сухарях. Затем высыпал в почти готовый соус мелко нарезанные трюфели и завершил заправку, выжав туда лимон.