Текст книги "Бенджамин Франклин. Биография"

Снабжение генерала Брэддока

По возвращении в Филадельфию в начале 1755 года, после увлечения Кейти Рэй, Франклин мог завязать дружественные отношения с большинством из местных политических лидеров. Хозяева колонии назначили нового губернатора – Роберта Хантера Морриса, и Франклин заверил, что его пребывание в должности окажется очень спокойным, «если вы только позаботитесь о том, чтобы не вступать ни в какие споры с Ассамблеей». Моррис ответил ему полушутя: «Вы же знаете, как я люблю спорить, – говорил он. – Это одно из самых чудесных развлечений». Тем не менее он обещал «при возможности избегать их».

Франклин усердно трудился, чтобы избежать разногласий с новым губернатором, особенно когда это касалось вопроса обороны территорий Пенсильвании. Поэтому был очень доволен, когда британцы решили послать генерала Эдварда Брэддока в Америку с миссией вытеснить французов из долины Огайо, и поддержал прошение губернатора Морриса, чтобы соответствующие фонды Ассамблеи снабжали войска.

И снова члены Ассамблеи настаивали, чтобы земельные владения хозяев облагались налогами. Франклин предложил несколько разумных проектов, включая займы и акцизные сборы, разработанные для того, чтобы немедленно сдвинуть дело с мертвой точки. Таким образом, он взял на себя задачу найти другие пути, чтобы Брэддок обязательно получил необходимые средства.

Делегация, в состав которой входили три губернатора – Моррис из Пенсильвании, Ширли из Массачусетса и Деланси из Нью-Йорка, – была выбрана для того, чтобы встретиться с генералом по его прибытии в Виргинию. Ассамблея Пенсильвании хотела, чтобы Франклин примкнул к делегации, как это сделал его друг губернатор Ширли. Франклин страстно желал участвовать. Поэтому присоединился к группе, надев свою шляпу почтмейстера, чтобы продемонстрировать готовность обеспечить Брэддоку коммуникации. По пути он впечатлил коллег делегации своей научной любознательностью. Увидев небольшой смерч, Франклин направил лошадь прямо внутрь него, понаблюдал его воздействие и даже попытался сломать его ударами хлыста{188}188
  Autobiography 143–147; Hawke 124–162; БФ к Питерсу, 17 сентября 1754 года; БФ к Коллинсону, 25 августа 1755 года.


[Закрыть].

Генерал Брэддок был воплощением высокомерия. «Я не вижу ничего, что могло бы воспрепятствовать моему походу к Ниагаре», – вещал он с гордостью. Франклин предупредил его, чтобы он опасался внезапных нападений индейцев. Брэддок отвечал: «Эти дикари могут быть труднопреодолимым врагом для необученной американской милиции, но невозможно представить, сэр, чтобы они произвели хоть какое-то впечатление на королевские регулярные и дисциплинированные войска».

Кроме смирения, ему совершенно точно не хватало провианта. Поскольку американцы приехали только с частью обещанных лошадей и фургонов, Брэддок сразу же объявил, что намерен вернуться домой. Франклин пришел к нему с прошением. Он сказал, что жители Пенсильвании объединятся, чтобы помочь делу. Тогда генерал безотлагательно назначил Франклина ответственным за снабжение армии.

В плакатах, которые Франклин выпускал, убеждая сограждан в необходимости снабжать Брэддока лошадьми и фургонами, он играл равно на чувствах страха, корысти и патриотизма. Он говорил, что генерал предложил забрать лошадей силой, а также принудить американцев к военной службе, и добавлял, что того убедили попробовать «честные и справедливые меры». Эти меры хороши, настаивал Франклин: «Нанять фургоны и лошадей обойдется более чем в тридцать тысяч фунтов, которые будут выплачены вам в серебре и золоте, а также в королевской валюте». Стимулируя фермеров к участию, он заверял: эта служба «легкая и простая». К тому же, существует реальная опасность: если добровольные предложения не поступят, «ваша преданность будет подвергнута серьезному сомнению», «скорее всего, начнут применяться жесткие меры», а «гусары с корпусом солдат немедленно вступят в провинцию».

Спорить нечего – Франклин повел себя самоотверженно. Когда фермеры сказали, что у них нет желания доверять финансовым поручительствам неизвестного генерала, Франклин дал личное обязательство, что им полностью выплатят долги. Его сын Уильям помог в агитации фермеров, и в течение двух недель они достали двести пятьдесят девять лошадей и сто пятьдесят фургонов{189}189
  Autobiography 151–152, 148–151; «Объявление о фургонах» (Advertisement for Wagons), 26 апреля 1755 года; документы № 6, 19 (в «Автобиографии» дата указана неверно).


[Закрыть].

Генерал Брэддок был взволнован достижениями Франклина, Ассамблея также щедро осыпала его похвалами. Но губернатор Моррис, не прислушавшийся к совету Франклина о вреде споров, не смог удержаться от нападок на Ассамблею за то, что от нее поступило так мало помощи. Это расстроило Франклина, хотя он по-прежнему пытался оставаться миротворцем: «Я искренне тревожусь о сложившейся ситуации: мне не нравится ни поведение губернатора, ни поведение Ассамблеи, – писал он лондонскому другу Коллинсону. – Имея представление о позиции каждой из сторон, я приложил все усилия, чтобы примирить их, но тщетно».

Постоянно сотрудничая с губернатором, Франклину удалось на некоторое время сохранить с ним хорошие личные отношения. «Вы должны пойти ко мне и провести с нами вечер, – сказал однажды Моррис, повстречавшись с ним на улице. – Я буду принимать у себя в доме компанию, которая придется вам по душе». Один из гостей рассказал историю о Санчо Пансе, который, когда ему предложили правление, потребовал, чтобы его подданные были покрашены в черный цвет – ведь так их можно будет продать, если они станут причиной беспокойств. «Зачем вы продолжаете держать сторону этих проклятых квакеров? – спросил он у Франклина. – Разве не лучше было бы их продать? Хозяева колонии дали бы вам хорошую цену». Франклин ответил: «Губернатор еще пока недостаточно зачернил их».

Хоть эта шутка и вызвала всеобщий смех, раскол все увеличивался. Попытавшись замарать Ассамблею, Моррис, как писал Франклин позже, «очернил самого себя». Со своей стороны губернатор начал проявлять недоверие к Франклину. В письме к хозяину колонии Томасу Пенну он обвинял Франклина, что тот является «таким же сторонником необоснованных требований американских ассамблей, как и любой другой человек»{190}190
  БФ к Питеру Коллинсону, 26 июня 1755 года; Autobiography 144; Роберт Хантер Моррис к Томасу Пенну, 16 июня 1755 года.


[Закрыть].

В это же время Брэддок уверенно продвигался на запад. Большинство жителей Филадельфии были убеждены в его победе, они даже начали распродавать фейерверки, чтобы отпраздновать будущую победу. Более осторожный Франклин отказался принимать в этом участие. «Исход войны лежит в сфере огромной неопределенности», – предупреждал он.

Его тревоги оказались ненапрасными. Британская армия была окружена и разбита, а Брэддок убит, как и две трети его солдат. «Кто бы мог подумать», – прошептал Брэддок перед смертью своему адъютанту. Среди немногих выживших оказался американский полковник Джордж Вашингтон, под которым подстрелили двух лошадей и чью одежду насквозь пробили четыре пули.

В дополнение к бедам Франклина добавилась финансовая, поджидавшая его, поскольку он лично гарантировал возврат всех ссуд. «Общая сумма составляла около двадцати тысяч фунтов, выплата которых разорила бы меня», – вспоминал он. Как только фермеры начали предъявлять иски, губернатор Массачусетса Ширли, теперь генерал британских войск, пришел к нему на помощь и дал распоряжение, чтобы выплаты фермерам осуществляли из армейских фондов.

Поражение Брэддока увеличило угрозу со стороны французов и индейцев, а это, в свою очередь, усилило политический разлад в Филадельфии. Ассамблея в срочном порядке выпустила билль, в котором пятьдесят тысяч фунтов отводилось на оборону, но при этом члены Ассамблеи снова настояли, чтобы налогами облагали все территории, «земли хозяев не могут быть исключением». Губернатор Моррис отверг его, потребовав, чтобы слово «не» заменили на «только».

Франклин пришел в ярость. Более не играя роль миротворца, написал ответ, который Ассамблея послала Моррису. Он назвал губернатора «отвратительным орудием принижения свободных людей до жалкого состояния рабов» и обвинил хозяина колонии Томаса Пенна в том, что тот «воспользовался всеобщей бедой» и попытался «силой навязать законы, вводившие правила, противоречащие общественной справедливости и здравому смыслу».

Особенно разъярило Франклина известие о том, что, в соответствии с секретными предписаниями в договоре Морриса на посту губернатора, в его обязанности входило отклонять любой налог на имущество владельцев колонии. Неделей позже, в следующем послании Ассамблеи, отвечая на возражение Морриса по поводу использования слова «рабы», Франклин написал о Пенне: «Наш господин хочет, чтобы мы защищали его владения за свой собственный счет! Это не просто рабство, это хуже, чем любой вид рабства, о котором мы слышали; это то, для чего не существует адекватного названия; это даже большее холопство, чем рабство как таковое». В последующем сообщении он добавил слова, которые со временем стали девизом революции: «Пожертвовавший свободой ради безопасности не заслуживает ни свободы, ни безопасности».

В конце концов оппоненты пошли на ряд наскоро сшитых компромиссов. Хозяева колоний, оценив гнев Ассамблеи, согласились на добровольный вклад в пять тысяч фунтов, которые они пообещали внести в дополнение к любой сумме, собранной Ассамблеей. Несмотря на то что это незамедлительно разрядило обстановку, первопричина осталась неразрешенной. Для истории и для Франклина важнее, что он преодолел свою давнюю антипатию к спорам. С этого времени он начал превращаться в непримиримого врага хозяев колонии{191}191
  Autobiography 154–156; ответ Ассамблеи губернатору Моррису, 8, 19 августа, 11 ноября 1755 года.


[Закрыть].

Франклин – полковник милиции

Вопрос финансирования обороны новых земель благодаря непростым компромиссам между Ассамблеей и хозяевами колоний был на некоторое время улажен. На плечи Франклина легла задача выяснить, как истратить деньги и создать милицию. Он протолкнул законопроект по формированию подразделений на абсолютно добровольной основе, таким образом обеспечив поддержку квакеров, а затем, чтобы оправдать свой проект, опубликовал беседу с вымышленным собеседником. Один персонаж, несогласный с тем, что квакерам нет нужды принимать участие в боевых действиях, утверждает: «Повесьте меня, если я вступлю в бой, чтобы спасти квакеров». Другой отвечает: «Иными словами, ты не станешь выкачивать воду из пробитого корабля, если это спасет не только тебя, но и мышей».

Проект Франклина был выстроен по модели милицейской ассоциации, организованной им в 1747 году, но на этот раз оказался под защитой правительства. И снова он создал длинную и детальную инструкцию, посвященную обучению офицеров, их организации и выборам. В одном письме также придумал особую схему для использования собак-ищеек. «Они должны быть крупными, сильными и свирепыми, – писал Франклин, – и каждую собаку следует водить в наморднике, достаточно крепком, чтобы не допустить чрезмерного переутомления животных из-за слишком быстрого бега и саморазоблачения команды – из-за лая на белок».

Губернатор Моррис скрепя сердце принял билль о милиции, хоть ему и не нравилось постановление, согласно которому предприятие являлось добровольным и позволяло демократические выборы руководителей. Еще больше его огорчало то, что Франклин стал его фактическим лидером и самым влиятельным человеком в колонии. «С тех пор как мистер Франклин поставил себя во главе Ассамблеи, – предупреждал Моррис Пенна, – его сторонники используют любые средства, которые в их власти, чтобы вырвать правление из ваших рук, даже в то время, когда страна оккупирована». Франклин же, со своей стороны, демонстрировал глубокое презрение к Моррису. «Этот человек полубезумен», – писал он завсегдатаю кулуаров конгресса от Ассамблеи в Лондоне{192}192
  Autobiography 156; Brands 262; «Пенсильванская газета» (Pa. Gazette), 18 декабря 1755 года; БФ к Джеймсу Риду, 2 ноября 1755 года; БФ к Ричарду Партриджу, 27 ноября 1755 года.


[Закрыть].

Страхи хозяев не утихли, когда Франклин надел военную форму и вместе со своим сыном отправился к границе, чтобы проследить за постройкой укрепления. В дни своего пятидесятилетия в январе 1756 года он провел неделю в лагере, разбитом в долине Лихай, обедая исключительно провиантом, который посылала ему добропорядочная жена. «Нам понравилась приготовленная тобою жареная говядина, а этот день начался с жареной телятины, – писал он ей. – Те, кто съедает свой обед горячим, ничего не знают о хорошей еде; мы нашли, что приготовление намного более совершенно, когда кухня находится в четырех милях от столовой».

Франклину по душе пришлась роль командира пограничников. Помимо прочего, он придумал надежный и разумный способ привлечь пять сотен солдат к посещению богослужений: дал милицейскому военному священнику задание понемногу выдавать дневную порцию рома сразу же после службы. «Никогда еще проповеди не посещались так массово и пунктуально». Также он нашел время, чтобы наблюдать и записывать обычаи местных жителей, выходцев из Моравии, которые верили в браки по сватовству. «Я возражал против того, чтобы союзы заключались не по взаимному выбору сторон, некоторые из них могут оказаться несчастливыми, – рассказывал Франклин. – “И такими же они могут быть, – отвечал мой информатор, – если вы позволите сторонам выбирать самостоятельно”, чего я не смог отрицать»{193}193
  БФ к ДФ, 25 января 1756 года; Autobiography 160–162; Brands 267–269; Дж. Беннетт Нолан, «Полководец Бенджамин Франклин» (General Benjamin Franklin. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1936), 62.


[Закрыть].

Проведя семь недель на границе, Франклин вернулся в Филадельфию. Несмотря на беспокойство хозяев колонии и назначенного ими губернатора, у него было мало желания разыгрывать из себя героя, браво сидящего в седле, или делать ставку на свою популярность во имя политического могущества. Потому-то он поспешил с возвращением, прибыл поздней ночью, что помогло избежать триумфальной встречи, которую запланировали его сторонники.

Он, однако, не стал уклоняться, когда полк милиции в Филадельфии выбрал его полковником. Губернатор Моррис, который нехотя обратился за помощью к Франклину во время кризиса, сопротивлялся и не хотел одобрять этот выбор. Но фактически он не смог ничего сделать, так как билль о милиции, написанный Франклином, требовал демократических выборов командира, и спустя несколько недель с неохотой утвердил назначение.

На протяжении жизни Франклина будет обуревать (что вызывало у него усмешку) конфликт между мнимым желанием научиться добродетели смирения и природной жаждой признания. Его пребывание в должности полковника не стало исключением. Он не мог удержаться и поддался зову тщеславия, организовав для войск грандиозную публичную строевую церемонию. Более тысячи человек торжественно и с большой помпой промаршировало мимо его дома на Маркет-стрит. Группа за группой шли под звуки дудок и гобоев, похваляясь недавно расписанными пушками, после чего выпускали орудийный залп, чтобы возвестить о прибытии следующей группы. Выстрелы, как позже с иронией вспоминал Франклин, «сотрясли и разбили несколько стеклянных приборов моего электрического оборудования».

Несколько недель спустя, уехав с почтовой инспекцией, он рассказывал: «Офицеры моего полка вбили себе в голову, что им следует сопровождать меня за пределами города». Они выхватили свои шпаги и проводили его к переправе, что привело в ярость Томаса Пенна, который прочитал об этом, находясь в Лондоне. «Эта глупость, – заметил Франклин, – довела его ненависть ко мне до невероятных размеров… он сослался на этот парад с офицерами как на доказательство моих намерений силой вырвать управление провинцией из его рук». Франклину так же, как и Пенну, «досаждала» эта показуха, или, по крайней мере, так он говорил, оглядываясь назад. «Я не знал заранее, что такое было запланировано, в противном случае воспротивился бы, естественным образом выступив против узурпирования должности при любых обстоятельствах».

Будем справедливы к Франклину: он никогда не был человеком, любящим упиваться общественными церемониями или помпезностью и привилегиями власти. Когда Пенн и его союзники попытались нейтрализовать его, сформировав конкурирующую милицию в Филадельфии, после чего убеждали министров короля уничтожить его формирования, Франклин в ответ с готовностью передал свои полномочия. В письме к Питеру Коллинсону он раздумывал о том, что ему приятна любовь народа, но осознавал, что не должен позволять этому чувству ударить себе в голову. «Простите своему другу некоторое тщеславие, и пускай оно останется только между нами… Теперь вы можете сказать мне, что народная любовь – самая непостоянная вещь. И окажетесь правы. Я краснею при мысли, что так высоко оценивал себя за то, что завоевал ее»{194}194
  Autobiography 162–163; Brands, 270–271; БФ к Коллинсону, 5 ноября 1756 года.


[Закрыть].

Новая миссия

Дни, проведенные Франклином в роли ловкого политика, желающего и умеющего находить действенные компромиссы в кризисные времена, остались позади. При всей напряженности прежнего периода тогда у него имелась прекрасная возможность получать любезные консультации и взаимодействовать с губернатором Моррисом. Однако теперь все изменилось. Моррис и другие участники фракции владельцев колонии делали все возможное, чтобы унизить его, и некоторое время Франклин говорил о переезде в Коннектикут или даже на запад, чтобы основать колонию в регионе Огайо.

Потому-то поездка в Виргинию по делам почтовой ревизии дала ему желанную передышку, которую он растянул на максимально долгий срок. Из Уильямсбурга Франклин писал жене, что «весел, словно птица, и еще не начал скучать по дому, тревога о беспрестанных делах еще свежа в… памяти». Он встретился с полковником Вашингтоном и другими знакомыми, принял почетную степень от колледжа Уильяма и Мэри и совершил поездку по сельской местности, неспешно проверяя почтовые счета.

Вернувшись наконец домой почти месяц спустя, он обнаружил, что атмосфера в Филадельфии еще более накалилась. Секретарь партии владельцев Ричард Петерс вошел в сговор с Уильямом Смитом, которого Франклин нанял для управления Академией Пенсильвании, чтобы попытаться отнять у него председательство в попечительском совете. Смит жестко критиковал Франклина, после чего эти двое перестали разговаривать друг с другом – еще один разрыв в череде его дружеских отношений с мужчинами.

В конце лета 1756 года промелькнул краткий период надежды на восстановление приличий, когда Морриса на посту губернатора сменил профессиональный военный Уильям Денни. Приверженцы и оппоненты поспешили поприветствовать и принять его. На торжественном инаугурационном банкете он отвел Франклина в отдельный кабинет и попытался добиться его дружбы. Попивая мадеру, Денни щедро рассыпал похвалы Франклину, что было весьма разумно, но затем попытался подкупить его обещаниями денег, что оказалось совершенно некстати. При условии, что Франклин умерит свои возражения, Денни обещал ему возможность «рассчитывать на соответствующее признание и компенсацию». Франклин ответил: «Мое положение, слава Богу, позволяет мне не нуждаться в одолжениях».

Денни был менее разборчив в вопросах финансовых поощрений. Как и его предшественник, он противостоял Ассамблее, отвергая законопроекты, облагавшие налогами владения хозяев колонии, но позже полностью переменил свою позицию – когда Ассамблея предложила ему щедрую плату.

Ассамблея решила, что упорство хозяев дальше терпеть нельзя. В январе 1757 года члены Ассамблеи проголосовали за то, чтобы сделать Франклина своим представителем в Лондоне. Его цель, по крайней мере первоначальная, – воздействие на членов парламента, конкретнее – на хозяев колонии, чтобы они стали благосклоннее к Ассамблее в вопросе налогообложения и других. Если же первоначальный план не сработает, он должен был обсудить эти вопросы с британским правительством.

Петерс, секретарь хозяев колонии, был обеспокоен. «Взгляды Б. Ф. направлены на то, чтобы создать перемены в правительственном строе, – писал он Пенну в Лондон, – и, принимая во внимание популярность этого персонажа и репутацию, завоеванную им благодаря открытиям в области электричества, дающую ему пропуск в различного рода общества, он может оказаться опасным врагом». Пенн был настроен более оптимистично. «Популярность мистера Франклина здесь ничего не значит, – отвечал он. – Влиятельные люди всего лишь смерят его холодными взглядами».

Фактически правы оказались оба – и Петерс, и Пенн. Франклин отправился в путь в июне 1757 года с твердой уверенностью в том, что поселенцы объединятся в более тесный союз и получат права и свободы как подданные британской короны. Но он придерживался этих взглядов как гордый и преданный англичанин, как человек, пытавшийся укрепить империю Его Величества, а не завоевать независимость американских колоний. Только намного позже, после того как влиятельные люди в Лондоне смерили его холодными взглядами, Франклин стал опасным врагом имперских убеждений{195}195
  БФ к Джорджу Уайтфилду, 2 июля 1756 года; БФ к ДФ, 25 марта 1756 года; Autobiography 169; ответ Ассамблеи, написанный БФ, 29 октября 1756 года; назначение Франклина от лица Ассамблеи, 29 января и 3 февраля 1757 года, документы № 7, 109; Wright 105; Томас Пенн к Ричарду Питерсу, 14 мая 1757 года.


[Закрыть].

Глава 8. Беспокойные воды
Лондон, 1757–1762

Жилец миссис Стивенсон

Пересекая Атлантический океан летом 1757 года, Франклин наблюдал за плывущими рядом судами и подметил одну особенность. Большинство кораблей создавало на воде большие волны. Однако однажды он заметил, что вода между двумя судами странно спокойна. Заинтересовавшись еще больше, он задал вопрос об этом феномене. Ему ответили: «Повара сливают жирную воду через водовыпускные отверстия, поэтому по бокам корабли смазаны жиром».

Это объяснение не удовлетворило Франклина. Он стал припоминать, как Плиний Старший, римский сенатор, живший в первом столетии, успокаивал бурную воду, выливая масло на поверхность. В последующие годы Франклин проводил массу экспериментов с использованием масла и воды и даже изобрел ловкий трюк: научился усмирять волны, прикасаясь к ним тростью, оснащенной запрятанным внутри резервуаром с маслом. Метафора, хоть и очевидная, слишком хороша, чтобы о ней не упомянуть: Франклин по природе своей любил находить оригинальные способы успокаивать волнения. Но во время дипломатической миссии в Англии этот инстинкт его подвел{196}196
  БФ к Уильяму Браунриггу, 7 ноября 1773 года; «Все можно успокоить маслом», – писал Плиний Старший (23 н. э. – 79 н. э.) в своей работе «Естественная история», книга 2, раздел 234. В дополнение к званиям ученого и сенатора он был командующим имперским флотом вблизи Неаполя и погиб при извержении вулкана Везувий.


[Закрыть].

Помимо прочего, по дороге в Англию его корабль едва успел спастись от крушения на островах Силли, когда они в тумане пытались ускользнуть от французских каперов. Франклин описал свои чувства в письме жене. «Будь я римским католиком, вероятно, дал бы по этому случаю торжественную клятву построить часовню в честь какого-нибудь святого, – писал он. – Но поскольку я не имею к этой вере никакого отношения, обещаю: если уж и строить что-то, пускай это будет маяк». Франклин всегда гордился своей любовью к практичным решениям, но и она изменила ему в Англии{197}197
  БФ к ДФ, 17 июля 1757 года; Autobiography 175–177.


[Закрыть].

Возвращение Франклина в Лондон в возрасте пятидесяти одного года произошло почти через тридцать три года после его первого визита, когда он был еще юным печатником. Миссия посланца от Пенсильвании требовала совмещать закулисное общение с членами парламента и искусную дипломатию. К сожалению, его обычную наблюдательность, его разборчивость и благоразумие, а также мягкий нрав и холодный ум захлестнули ярость и горечь. Однако даже после того как дипломатическая миссия провалилась, в его лондонской жизни останутся стороны (например компания интеллектуалов без предрассудков, не чаявших в нем души, или комфортный быт в доме, так похожем на его собственный в Филадельфии), которые невероятно усложнят его разрыв с Англией. Изначально он предполагал закончить работу через пять месяцев, но в конечном счете провел там более пяти лет, а затем, после краткосрочного пребывания дома, еще десять.

В июле Франклин прибыл в Лондон вместе с сыном Уильямом, которому тогда было около двадцати шести лет, а также с двумя рабами в качестве домашней прислуги. Их встретил его давний друг по переписке Питер Коллинсон, квакер, лондонский купец и ботаник, помогавший доставать книги для первой библиотеки Хунты, а позднее публиковать письма Франклина об электричестве. Коллинсон поселил Франклина в старинном помещичьем доме, сразу на севере от Лондона, и немедленно пригласил к нему в гости своих друзей, одним из которых был печатник Уильям Страхан, обрадованный возможностью лично познакомиться с легендарным человеком, которого на протяжение долгих лет знал только по переписке{198}198
  Lopez, Private 86.


[Закрыть].

Спустя несколько дней Франклин нашел жилье (включая комнату для экспериментов с электричеством) в уютном и удобно расположенном четырехэтажном одноквартирном доме на Крейвен-стрит, которая ютилась между улицей Стрэнд и Темзой, сразу за местом, которое сегодня зовется Трафальгарской площадью, – рукой подать до резиденции правительства Великобритании. Его домовладелицей была умная и скромная вдова средних лет по имени Маргарет Стивенсон. С ней сложились добросердечные отношения, одновременно изысканные и земные, повторившие брак в атмосфере уюта и комфорта, который принес ему столько радости с Деборой в Филадельфии. Лондонские друзья часто относились к Франклину и миссис Стивенсон как к супружеской паре, приглашая их обоих на ужин и адресуя обоим письма. Хотя и существует вероятность сексуальных отношений между ними, однако не стоит искать здесь особой страсти. В Лондоне эта история почти не вызывала слухов и сплетен{199}199
  Воссозданный дом на Крейвен-стрит, где Франклин проводил бóльшую часть времени, теперь значится под номером 36. В 2003 году началась работа по его переустройству в маленький музей. Планируется сделать так, чтобы каждая из крошечных комнат освещала разные аспекты пребывания Франклина в Лондоне: его дипломатические усилия, научную деятельность, общественную жизнь и литературные труды. Фасад дома выполнен из кирпичей XIX века, во всем остальном здание архитектурой напоминает времена Франклина. Находится на расстоянии нескольких сот ярдов от станции метро Чаринг-кросс и Трафальгарской площади. См.: www.thersa.org/franklin/default.html; www.rsa.org.uk/projects/project_closeup.asp?id=1001; www.cs.mdx.ac.uk/wrt/Siteview/project.html. (В 2006 году дом-музей Франклина был открыт для посетителей. Прим. ред.)


[Закрыть].

Более сложными стали его отношения с дочерью Маргарет, Мэри, известной под именем Полли. Она была живой и очаровательной восемнадцатилетней девушкой с пытливым умом, что так привлекало Франклина в женщинах. В некотором смысле Полли стала лондонским двойником его дочери Салли. Его отношение к ней было покровительственным, иногда даже отеческим, он наставлял ее относительно жизни и морали, а также науки и образования. Однако она также была и английской версией Кейти Рэй, хорошенькой и остроумной молодой женщины с веселым нравом. Иногда его письма к ней были кокетливы, ей льстило огромное внимание, которым он так щедро одаривал симпатичных ему женщин.

Франклин часами говорил с Полли, чья живая любознательность завораживала его, а затем, когда она уехала жить с тетушкой за город, они поддерживали удивительную переписку. Он писал ей намного чаще, чем своей семье. В некоторых из посланий открыто флиртовал: «Не проходит ни одного дня, чтобы я не думал о вас», – эти слова прозвучали, когда прошло чуть менее года после их первой встречи. Она посылала ему маленькие подарки. «Я получил подвязки, которые вы так любезно связали для меня, – говорил он в письме. – Только их я могу носить, учитывая, что не носил вовсе никаких на протяжении двадцати лет до того момента, пока вы не прислали их мне… Будьте уверены, что я буду думать о вас так же часто, надевая их, как думали вы, пока занимались вязанием».

Как и с Кейти Рэй, отношения с Полли были продиктованы увлечением и сердца, и ума. Он писал ей очень длинные письма, полные изощренных объяснений, рассказывал, как работает барометр, как разные цвета поглощают тепло, как проводится электричество, формируется водяной смерч и как луна влияет на приливные волны. Восемь из этих писем позже включат в пересмотренное издание его документов об электричестве.

Помимо этого Франклин занимался с Полли на расстоянии, обучая ее самым различным предметам. «Наиболее правильно для вас, на мой взгляд, будет читать определенные книги, которые я порекомендую, – предложил он. – Из них вы почерпнете материал для писем ко мне, а в дальнейшем для моих писем – к вам». Такое интеллектуальное обучение было, на его взгляд, наилучшим способом польстить молодой женщине. Одно из писем он заканчивал словами: «Я расписал молодой девушке философские концепции на шести страницах. Разве есть необходимость заканчивать такое письмо комплиментом? Разве это не свидетельствует о том, что ее ум жаждет знаний и способен их получать?»{200}200
  БФ к ПС, 4 мая 1759 года, а также без указания даты в 1759 году, 1 мая и 13 сентября 1760 года.


[Закрыть]

Однако его беспокоило опасение, что Полли воспримет занятия слишком серьезно. Хоть Франклин и ценил ее ум, он воспротивился, услышав о ее желании посвятить себя обучению за счет замужества и детей. Услышав такого рода намеки, засыпал ее отеческими наставлениями. В ответ на предположение Полли, что она может «прожить одна» всю жизнь, прочитал ей лекцию о «долге» женщины родить и вырастить детей:

Существует разумная умеренность в занятиях такого толка. Знание природы может украсить жизнь и принести пользу, но если, желая достичь определенной высоты, мы пренебрегаем пониманием и исполнением практических обязанностей, то заслуживаем порицания. Ведь не существует положения в естествознании, которое могло бы по статусу и значимости сравниться со званием хорошего родителя или ребенка, хорошего мужа или жены.

Полли прислушалась к его рекомендациям. «Спасибо, мой дорогой наставник, за терпимость, которую вы проявили, удовлетворяя мое любопытство, – отвечала она. – Поскольку самое мое большое желание – оставаться привлекательной в ваших глазах, я буду стараться никогда не нарушать границы умеренности, предписанной вами». После этого на протяжении нескольких недель они продолжали подробное обсуждение, заполненное как фактическими исследованиями, так и различными теориями, посвященными тому, как различные течения влияют на движение воды в устье реки{201}201
  БФ к ПС, 13 сентября 1759 года, 1 мая и 11 июня (содержит отрывок о «разумной умеренности»), 13 сентября и без указания даты за ноябрь 1760 года; ПС к БФ, 23 июня 1760 года, без указания даты за август, 16 сентября 1760 года. См. также их переписку 1761–1762 годов.


[Закрыть].

Через некоторое время Полли вышла замуж, родила троих детей, после чего овдовела, но все это время оставалась чрезвычайно близким Франклину человеком. В 1783 году, почти в самом конце жизни, он написал ей: «Наша дружба была чистым солнечным светом, без единого облака на небосводе». Именно она стояла у изголовья его кровати, когда через тридцать три года после их первой встречи он умер{202}202
  БФ к ПС, 27 января 1783 года; Wright 110; Clark 140; Lopez (Private) 83; Рендалл 123.


[Закрыть].

Маргарет и Полли Стивенсон представляли собой точную копию семьи, которая осталась в Филадельфии: они дарили ему комфорт и интеллектуально стимулирующую атмосферу. Итак, чем же это было чревато для настоящей семьи? Английский друг Франклина Уильям Страхан выразил озабоченность этим вопросом. Он написал Деборе, пытаясь убедить ее присоединиться к супругу в Лондоне. Будучи полной противоположностью страннику Франклину, она не отличалась желанием путешествовать и до глубины души боялась моря. Страхан заверял ее, что еще никого не убил переезд из Филадельфии в Лондон, не упомянув при этом, что такая статистика не учитывала множества смертей на схожих маршрутах. Страхан также убеждал ее, что поездка станет огромным опытом для Салли.

Это была приятная часть письма, пряник, предназначенный, чтобы заманить ее. Но за этим следовал вежливо завуалированный, но почти грубый, резкий и бесцеремонный совет, содержащий очевидное предостережение, – в нем Страхан демонстрировал понимание сущности Франклина: «Теперь, мадам, насколько мне известно, здешние дамы, как и я, видят его в определенном свете, и, честное слово, я считаю, что вам следует приехать с максимально возможной скоростью, чтобы позаботиться о своих интересах; тем не менее я думаю, он так же верен своей Джоан (поэтическое имя, выдуманное Франклином для Деборы), как и любой мужчина из плоти и крови, который, однако, знает, какие многократные и сильные искушения случаются с течением времени, особенно когда он находится так далеко от вас». На тот случай, если Дебора не уловила сути, Страхан ненароком выразил ядовитое заверение в самом конце своего послания: «Я не могу закончить это письмо, не уведомив вас о том, что мистеру Ф. посчастливилось поселиться у очень рассудительной дамы, которая проявила к нему чрезвычайное внимание и проведывала его во время суровых холодов, выказав такое усердие, заботу и нежность, с которыми, вероятно, могут сравниться только ваши собственные; в итоге я не думаю, что на ваше место можно найти лучшую замену до вашего приезда, необходимого, чтобы взять его под собственную защиту»{203}203
  Уильям Страхан к ДФ, 13 декабря 1757 года.


[Закрыть].