Текст книги "Механист"

Хочется бить себя по щекам, но, упаси Зеленое Небо, делать резкие движения. Может быть, все пройдет? Стихнет или переменится ветер, и мы доживем до утра, как напуганные удавом кролики в теплых кучках собственного дерьма, и больше никогда не отважимся вспоминать эту ночь. Но так, как есть, я долго не выдержу. Они – не знаю, я – нет, меня распирает от адреналина.

Отвлекись. Посмотри на шамана, неподвижного, как труп, и на его ладони поверх мембраны расположившегося на груди потертого бубна, и на его подрагивающие пальцы. Пальцы – они живые! Чуть касаются натянутой на бугристую обечайку лосиной кожи! Так-тук… секунда… так-тук. Это ритм нормального сердцебиения. И даже медленнее. Давай, как там тебя, выду’тана, давай – правильные такты уравновешивают мозговую активность, дыхание и сокращения сердца. Ты выбрал необходимый всем нам ритм. Может, он уже давно настукивает, просто я лишь сейчас услышал?

Кто еще? Я опять заглядываю в глаза товарищам по несчастью. Венди, Моисей… Но пока только у одного зарождается искра, и неудивительно, что именно у него. Гармония звуков – его душа. Все хорошо – мы медленно ломаем самоубийственную силу тройного триквестра. Я – диссонансом ярости, Ясавэй – своим сомнабулическим постукиванием, а он – прислушиваясь. Как могу тихо, чтобы никого не спугнуть, шепчу:

– Менестрель, Менестрель, пой, пой, Менестрель.

Ты сможешь, без гитары, под незатейливый монотонный «так-тук», ты найдешь слова, Менестрель, ведь музыка – это твое Я. Только не делай лишних движений…

Пересохшие губы парня шевелятся, он пробует на вкус ритм шамана, и звуки, тихие звуки застенчиво разбавляют вязкую атмосферу:

 
За…сы…пай, до рас…све…та оста…лось чуть-чуть, ты уста…ла и на…до поспать.
Ухо…ди в цар…ство снов, обо всем поза…будь, и душа переста…нет страдать.
Лунный свет из окна на холодных камнях потускневшим блестит серебром.
Засыпай, пусть уйдут от тебя боль и страх, и неважно, что будет потом.
 

Мальчишка немного раскачивается в такт печали песни, и уже не он к Ясавэю, уже бубен подстраивается под аккорды несуществующей гитары. Венедис отстраненно улыбается.

 
Пусть приснится тебе голубая река,
Кони в сумерках на берегу.
И дорога, что лентой уходит в закат.
Я чудесный твой сон сберегу…
 

Ох, дьявол же, Менестрель, где ж ты такие стихи-то берешь, что ж ты, сука такая, с людьми-то делаешь? Неприкаянные – сначала один, потом другой, тоже двигаются, зачарованно, вправо… влево…

 
Первый раз я жалею, что я не колдун,
Я бы в птицу тебя превратил.
И отправил туда, где тебя не найдут,
От врагов и от смерти укрыл…
 

Вик хотел бы знать эти слова, запомнить, чтобы когда-нибудь спеть. Побери его Зеленое Небо, Драконы, Убийцы, Горы Мертвецов, он хотел бы петь эту балладу здесь, сейчас, вместо пацана, и пусть голос у механиста как скрип несмазанных шестеренок, он хотел бы петь именно эту балладу! Для той, кто отстраненно улыбается…

 
Я вплету в твои сны отражение звезд из серебряной чаши с водой.
Ты пройдешь по дорогам видений и грез, что волшебной встают чередой.
Но светлеет восток, и исчезла луна, гаснут звезды в небесной дали.
Скрип замка разобьет мир волшебного сна. Просыпайся. За нами пришли…
 

Последние слова рвут все – хрупкое равновесие, страх, ярость, ничтожный ветер. Где ты, мальчишка, не умеющий держать меч и стрельбу, находишь такое оружие? Каким по счету чувством ты определяешь правильность выбора своих песен? Магия механизмов, мыслей, шаманов, Мест Силы, храмов, богов, космоса – мусор. Пыль и прах перед магией Менестреля.

Парень смело тянется за гитарой, неприкаянные ошарашены, но теперь расслаблены, Страх никуда не ушел, но всем на него уже наплевать. Только пальцы шамана все так же поглаживают натянутую кожу бубна – так-тук… секунда… так-тук. Это камлание запомнят все и навсегда.

И колышется палаточный полог.

Да что же это такое? Вик мгновенно определяет, кого нет, – и когда это она успела выскользнуть? Не заметил, ибо увлекла магия Менестреля.

Зная, что разделяться сейчас противопоказано и что именно сейчас тройной триквестр резонирует в позитивной плоскости, Вик полез наружу – все одно в палатке находилось уже меньше, чем девять человек. Моисей должен присмотреть за своим стадом.

Зрение пока не отошло от рудников, и только это позволило рассмотреть в кромешной темноте и валившейся с неба слякоти тонкую фигурку, упрямо карабкающуюся вверх. Она что – с ума сошла? Да еще без верхней одежды – неужели проклятие этого места не ограничивается волнами паники? Вик, оскальзываясь, как мог, быстро потащился вдогонку. Странно – на воздухе более отчетливо чувствовалось, что гнетущее ощущение появляется и усиливается не в порывах ветра, а когда он дует ровно и не очень сильно. Вик на ходу попытался определить направление: где-то рядом, что и не удивительно: инфразвук не распространяется далеко.

Девушку механист догнал только тогда, когда та сама остановилась на небольшой ровной площадке и опустилась на колени. Отчего-то Вик боялся, что прямо в эту площадку сейчас ударит молния или случится еще какая-нибудь горесть. Ничего такого не произошло – только Венди закричала, перекрывая ветер. Старьевщик прыгнул вперед и схватил ее за плечи – Венедис этого, казалось, не заметила, и на глазах выступили слезы – отчего-то механист знал, что это именно слезы, а не капли дождя.

Дождь тоже падал на лицо и все-таки смешивался со слезами, но Венди не мигала и смотрела в одном направлении. Вик попытался проследить – куда. В никуда – куда-то вверх, в затертое тучами небо, и на запад. Отсутствующим взглядом, словно вот так, без подготовительной медитации, Венедис смогла вывалиться из объективной реальности.

Старьевщик подождал около минуты, потом легко встряхнул девушку – даже если это и была медитация, то крайне рискованная под северным холодным дождем и практически в одном исподнем вместо одежды.

– Эй…

– Спасибо, – прошептала княгиня, но механист не понял, кому адресована благодарность.

По логике, вроде бы ему, но по тону и отстраненности – скорее как раз таки небу.

– Спасибо…

Точно – небу. Вик на всякий случай провел ладонью перед лицом спутницы. Никакой реакции. Надо было что-то делать, а не ловить на излишне свежем воздухе что-нибудь вроде двусторонней пневмонии. Тем более уже имелся в наличии легкий сдвиг по фазе – и это как минимум.

Под воздействием низкочастотных колебаний с человеком на самом деле могут случаться неприятнейшие вещи – функционирование всех органов завязано на период сердечных сокращений, оттого резонансы в кратных тому диапазонах повреждают рассудок, оставляют рубцы на миокарде, способствуют иным летальным последствиям. Палыч рассказывал о своих экспериментах в этой области, закончившихся продолжительной мигренью и еле устаканившимся артериальным давлением. Все-таки технологии точечного радиоволнового воздействия на мозг оказались более безопасными для оператора, а вдобавок – компактными и экономичными. Как говорится, большое механистское спасибо заброшенным мастерским Древних.

Мужчина снова потормошил Венедис – безрезультатно. Понадеявшись, что та не станет сопротивляться и не вынудит применить силу, Вик аккуратно взял девушку на руки и медленно пошел вниз. Тело Венди было легким, расслабленным и прохладным. Как и положено при трансе – не хватало, чтобы и остальные члены группы начали задумчиво разбредаться во все стороны.

Уже возле самой палатки Старьевщик и впрямь заметил еще один силуэт. Собирать по предгорьям и таскать на закорках никого, кроме Венедис, механист, понятно, не подписывался.

– Куда собрался? – Вик вложил в свой голос силу, уверенность и максимум приказных интонаций. – В палатку! Быстро!

– Да ты чего, Инженер? – ответили из темноты. – Я же просто поссать вышел…

Старьевщик всерьез беспокоился за Венди, но утром она повела себя совершенно, с женской точки зрения, нормально – принялась расчесывать свои волосы, наспех вытертые Виком по возвращении в палатку и оттого находившеся в беспорядочном состоянии.

Неприкаянные, вывалившись наружу, шумно обсуждали события ночи и прикидывали, кто оказался насколько далек от подмачивания белья и репутации. Большинство из группы Моисея могли видеть события на различную степень глубины, но все сходились во мнении, что испытанного невозможно было определить тонкими чувствами. И сейчас никаких эффектов. Мол, ненормальный фон у места, конечно, присутствует, даже отчетливый, но фокус смещен от горы к перевалу и к недавнему осязаемому страху имеет только косвенное отношение.

Вик высунулся из палатки и прищурился – под утро дождь перешел в снег и вся округа была покрыта резким для глаз плесневело-белым налетом. Ветер уже не дул с юга, а слегка сквозил в более привычную восточную сторону. Ну да, не свойственное местности направление движения воздуха и обязательные требования к скорости потока объясняли редкость испытанного явления.

– Может, механист растолкует? – поинтересовался пахан. – Если бы не его чуйка, я бы кому-нибудь тогда в горло вцепился.

Старьевщик пожал плечами – рассказчик из него получался, если сравнивать с тем же Моисеем, прямолинейный и скучный:

– Где-то здесь среди камней полость есть, не исключено, что образовалась, когда молния тысячи лет назад в останцы ударила. Если ветер с нужной силой и в правильном направлении дует, возникают низкочастотные колебания. Они на психику и давят.

Никакой, одним словом, магии. Да, можно было выразиться и цветистее. Например, что в природе случается и так – скалы поют свирелью, но здесь какая-то из окружающих угрожающе молчала в слышимом человеком диапазоне. Зато скребла по нервам инфразвуковым свистком. Возможно, Вик примерно так и подумал, но озвучивать подобный полет лирической мысли поленился или заробел.

– И чего, от этих колебаний можно и кони двинуть?

Кони двинуть можно от чего угодно – даже подавившись перловкой. А от страха… теоретически – если с сердцем проблемы. Все-таки механисту казалось, что звуки скал – это только условие, а причины убийственной потери контроля у людей могут быть самые разные. Дрей Палыч в драке тоже не ограничивался трансляцией сигналов с необходимыми параметрами – резонансный генератор в его посохе формировал ветвящиеся коронные разряды, явление не только пагубное для тонкой энергетики, но и жуткое внешне. Одним словом, удручающий противника эффект достигался комплексными методами.

Тогда, при Потопе, последней каплей, после которой люди уже не смогли вернуться в адекватное состояние, скорее всего, стала шаровая молния.

– А отчего в последний раз погибли? – продолжил любопытствовать Моисей.

– Да я почем знаю? – отмахнулся Старьевщик. – Это непринципиально – медведь-шатун, лавина, да хоть звезда с неба сковырнулась…

Еще, наверное, существенным является количество участников – девять и в самом деле хорошее число для неконтролируемых порывов, как деструктивных, так и созидательных. Угораздило же их самих завалиться на ночевку в таком составе! Если уж на то пошло – повлиял Ясавэй, а не воля провидения, так что вопросы к шаману назрели серьезные. Беда в том, что видутана и в нормальном своем состоянии на любые вопросы отвечал вроде бы охотно, но так, что даже переспрашивать не хотелось. Дабы ненароком не спровоцировать вывихи извилин.

Но механисту очень сильно захотелось разузнать конкретику и заодно поинтересоваться насчет общего состояния здоровья. Тем более что из палатки Вик еще не выбрался дальше плеч – для беседы с шаманом можно было ограничиться минимумом перемещений. Старьевщик перелез через все еще прихорашивающуюся и возмущенно фыркнувшую Венедис и оказался рядом с Ясавэем.

Однако преобладающая доля тяжелого воздуха внутри палатки исходила именно от видутана – тот все так же, как днем ранее, медленно и неотвратимо умирал. Но был вроде бы в сознании – встретил механиста осмысленным взглядом.

– Зачем мы тут? – без предисловий начал Вик – боялся, что шаман в любой момент может потерять ясность ума.

– Все… за своим, – прошамкал видутана.

Старьевщик скривился – изо рта шамана отчетливо пахнуло скорой смертью.

– Я?

– Скоро… поймешь.

Вот и думай – знает шаман что-нибудь существенное или только абстрактное, что все девятеро здесь оказались не зря. Ну, насчет себя-то должен быть в курсе.

– А сам?

– Буду здесь… странствовать… мое место будет… пока пути не откроются…

Ясавэй перевел дыхание – слова давались ему с трудом. Все-таки он верил, что когда-нибудь найдет дорогу в Верхний Мир. Не спорить же с умирающим.

– Место хорошее… покойное… человечьей силы много… над чужими хэге посмеюсь… когда придут…

Придут, значит, без всяких если.

– Отнесите… к источнику…

Какому такому источнику? Но уточнить Вик не успел – видутана закатил глаза и перешел на нечленораздельный шепот. Механист вздохнул – даже в паре часов от смерти шаман исхитрился вместо консультации проехаться по ушам.

– Источник – на самом перевале, – пояснила Венедис как ни в чем не бывало. – Но мы сейчас в другое место сгоняем по-быстрому. Тащи свой армилляр.

Старьевщик выгреб из рюкзака устройство, доверился ощущению, что сейчас Венди знает, чего ей надо, и двинулся следом. Прямо на ту площадку, откуда ночью по-рыцарски волок свою спутницу.

– Помнишь чего? – Механист попытался выбросить из головы мысль, что в той части ночного происшествия, когда девушка была хрупкой и беззащитной, а он – мужественным и сильным, присутствует изрядная доля романтики.

– Только самое существенное, – нахмурила лоб девушка, а Вик даже обрадовался – не помнит, оно и к лучшему.

Хотя немного обидно, не без этого. Самое существенное – что?

– Мы все тут не зря оказались. Иначе я бы ни за что не увидела след. – Венди остановилась на площадке и повернулась вроде бы точно в ту сторону, куда смотрела ночью. – Попробуй вычислить координаты.

Чего там пробовать? Вик начал колдовать над армиллярной сферой – отрегулировал уровни, ориентировал по компасу, выставил отвес и начал ловить в визир Солнце.

– Что за след? – спросил, не отрываясь от работы.

– У этих твоих Древних на каждом шагу были точки приложения энергии. Причем такой сильной, что до сих пор угадываются трассы. Ими весь эфир, как шрамами, исковеркан – что-то важное из прошлого просто теряется.

– И чего тут важного? – Механист закончил измерять углы и перекрестил ободья сферы в проекции текущего положения на поверхности планеты.

Сейчас, пользуясь эквиториумом, он мог рассчитать координаты и расстояния относительно значимых географических объектов. Например, до Ишима – Вик совместил деления на логарифмических дисках-тимпанах – по прямой было аккурат девятьсот девяносто четыре километра. Теперь, если статично задать второй парой подвижных обручей координаты столицы каганатов, то можно в любое время отслеживать свое положение относительно города городов. Никаких точных привязок к объектам по западную сторону Каменного Пояса, понятное дело, в таблице не прилагалось, но это и не принципиально.

Вообще же в сфере навигаторами использовалось до четырех пар армилляров: одна для текущей координаты, а остальные – для триангуляции. Одним словом, ходить с таким прибором знающему человеку – сплошное удовольствие. Вот только Вик снова посетовал на конструкцию: все манипуляции с устройством приходится выполнять на корточках. Надо будет при удобном случае смастырить что-нибудь вроде раздвижного штатива.

Знал Старьевщик и запрещенные в каганатах схемы доработки армилляра, при использовании которых на предварительно заданном маршруте сложные вычисления не требовались. Раскрутил гироскоп, сделал поправку на прецессию – и наблюдай, как координатная метка сама отслеживает твои же перемещения. Со стороны процесс выглядел совершенно мистически, но на самом деле – чистой воды механика.

За такими сладостными размышлениями Старьевщик чуть не упустил нить беседы. Венедис рассказывала, что важным в той части истории про Холат-Сяхль, когда на нее началось массовое паломничество любопытных, является причинная связь горы с неким местом на западе.

– Видишь ли, инверсный след третьего уровня просто так не возникает. То, что произошло здесь, связано с неким событием, случившимся там. Эта цепочка для нас – явный указатель.

На взгляд Вика, девушка переоценивала собственную значимость для мира. Поверить, что несколько сотен лет назад последовательность громких и трагических происшествий свершилась только для того, чтобы сегодня послужить знаком взбалмошной девчонке, было нереально. Но Венди утверждала обратное:

– Ты попадаешь в ловушку своей примитивной и ограниченной прямыми следствиями так называемой логики. Ни в коем случае одно не вытекает из другого. Область, в которой мы находимся, искусственна во всех пониманиях. Сам говоришь: ветер шумит в полостях скал – это просто ирония вероятностей. Соотношение мест, о котором я говорила, тоже носит хм… рукотворный характер. И наличие людей в этой пустыне, мягко говоря, непредсказуемо. Возникновение Поклонения – тем более нетипично. Это же полный бред – устроить такой ажиотаж из-за спорадической смерти. И это только то, о чем мы знаем.

– Вот как? – ухмыльнулся Старьевщик. – Кто-то недавно говорил…

– Мол, чем невероятнее событие, тем меньше в нем случайности. Об этом и речь, а «тогда» или «сейчас» не имеют никакого значения. Мы с тобой здесь сами – как блохи, путешествующие на кошке. Может быть, это место еще проявит себя совсем по-другому и в данный момент только накапливает свой багаж внезакономерностей. Сейчас – просто один из эпизодов. Глупо им не воспользоваться.

Не воспользоваться – глупо.

Не воспользоваться – глупо.

Глупо.

Не воспользоваться.

Может быть, не все случайности эпохальны? Может быть, бывают случайности, далекие от судеб всего мира? Этакие частные случайности для пары человек?

Вик решился:

– Мне кажется… обстоятельства… если мы станем ближе… ну…

Это были не те слова, которые механист умел говорить. Инженер – невозмутимый и бесстрастный. Гроза борделей. Наверное… кажется… он даже слегка покраснел.

Венедис старательно отвела взгляд в сторону:

– Я подозревала, что ты можешь неправильно истолковать четвертую карту… Виктор… в тебе масса достоинств. Но я предназначена Убийце. А ты – не он. К сожалению.

Нет более обломных ответов. Останемся друзьями…

Вот и ладно – жесткие точки над «ё» и ничего лишнего.

Безнадежно и мучительно помолчали.

– Ты разобрался с координатами?

– Давно уже.

– Теперь посчитай координаты второго места. – Венедис указала рукой на запад.

Старьевщик рассмеялся – как она представляет вычисление положения точки в пространстве по одному только азимуту?

– Не по азимуту, – поправила Венди, – а по направлению. Абсолютному.

– Это типа не одно и то же? – Вик продолжал потешаться.

– Твой азимут – выдумка механистов для оправдания их беспомощности.

У видоков, оказывается, все просто – ткнул пальцем и подавай координаты. Где-то «там», градус туда-сюда, ведь чуйка – штука железобетонная. Не то что всякие широты, долготы и прочие умозрительности. Несколько смущало разве что соседство понятия «абсолютный» рядом со словом «направление».

Венедис глубоко вздохнула, словно разговаривала с малолетним:

– Физическая связь оставила примерно такой след… – Она провела пальцем кривую, которая возникала где-то за горизонтом, рассекала небо, вихляла и заканчивалась под ногами.

О да, рассчитывать корреляцию такой легкомысленной траектории – все равно что искать начало радуги.

– …но ты, механист, вместе со своей замудреной геометрией всю жизнь угробишь, но ничего из этого не вычислишь.

Хорошо хоть, что статутная княгиня отдает себе отчет в подобных вещах. Хотелось бы знать, на что же тогда способна «ее» геометрия.

– На многое, – успокоила Венди, – астральная математика проста для восприятия. Какое, говоришь, кратчайшее расстояние между двумя точками?

Вик почесал нос – он вдруг осознал, что девушка может оказаться права.

Глава 9

Иногда приходится признавать, что разум зашорен прописными истинами и логика присуща даже самым трансцендентальным реалиям. Потому что логика непогрешима, а физика фундаментальна. Они основа любых явлений, просто понимание этого у каждого свое. А человеку свойственно ошибаться, усложняя там, где все намного проще. Причем человек рисует свой мир, кажущийся ему обоснованным и понятным, и так вживается в него, что извлечь его из условностей, к примеру, планетарной координатной сетки невероятно сложно.

На собственной шкуре – смеюсь над милашкой Венди, не сдерживаю играющее в заднице веселье, очередной раз убеждаясь, что ум и красота обратно пропорциональны. До тех пор пока не догоняю, что меня самого, похоже, природа не осчастливила ни первым, ни вторым. Насчет второго-то я никогда не питал иллюзий, а с первым вон оно как получилось…

Сначала девчонка тычет пальцем в землю – мол, можешь определить местонахождение точки? Хлопаю глазами – уже ведь сделал. Морщит свой острый носик – не здесь, а там. Там – это где? Готов покрутить пальцем у виска, и тут она, паршивка, начинает объяснять мне, умнику, что Земля-то у нас круглая. Кто бы мог подумать? И я засовываю свой смех туда, откуда он вылез. Венди довольна произведенным эффектом.

Зачем ей, спрашивается, глобус, если для нее пространство – неискривленная поверхность планеты. Чего мне остается делать – изготавливаю на лице кислую мину.

Сможешь посчитать? Девчонка указывает чуть ниже линии горизонта – вот ее абсолютное направление. По прямой, которая есть кратчайшее расстояние между точками. Вот так-то. Смогу, что может быть проще.

Азимут я знаю. Угол по вертикали могу измерить. Радиус планеты помню. Указанное Венди направление – хорда по отношению к окружности Земли. Погрешность будет, но не критическая – высоту горы, на которой мы стоим, можно прикинуть на глаз. А вообще – расчет элементарный. Если, конечно, не ориентироваться тупо на палец.

Девчонка согласна: пальцем – это пижонство. Она вытаскивает из подсумка биолокационные рамки, чего только у нее там нет в загашнике, и я наблюдаю, как серебряные проволочные стрелки, дрожа, указывают одна практически строго на запад и другая – почти аккуратно на горизонт. Если и ниже видимой линии, то градусов на пять. Пять градусов отклонения – это дуга навскидку около тысячи верст длиной. Сейчас измерю точно.

Ну, дурак, дурак – где роспись поставить?

Старьевщик, бурча под нос, что на близких дистанциях такой способ определения координат фиг сработает, взялся двигать шкалы на армиллярной сфере. Время от времени он отрывался от прибора и чертил на земле какие-то треугольники и формулы. Пересчитывал градусы в радианы, катеты в гипотенузы и вообще – безжалостно камлал по-механистски.

В конце концов обозначил и вторую точку:

– Хм… интересно.

– Что?

– Вот мы, – Вик показал на перекрестие обручей, – шестьдесят один градус северной широты и по-старому пятьдесят девять восточной долготы. Ну, или ноль по Мертвой. Вот твое Место – шестьдесят три северной и сорок один восточной по-старому. Минус восемнадцать или триста сорок два, это одно и то же, по Мертвой.

– Это принципиально – по-старому или по-новому?

– Да нет, конечно. Существенно, что практически одинаковая широта. В той схеме, которую ты рисовала, мы и остров тоже находились на одной параллели. Может, это и есть его координаты?

– Возможно. А сколько дотуда?

Старьевщик задумался – еще одно необычное совпадение. Сколько их вообще должно быть, этих необычных, чтобы переродиться из цепи случайностей в одну стопудовую закономерность?

– Девятьсот девяносто четыре километра.

Про то, что отсюда до Ишима ровно столько же, Вик решил не рассказывать. Зачем провоцировать девчонку на новые откровения про сакральную знаковость? Тем более – сама по себе цифра механисту не говорила ни о чем. Можно будет на досуге, если он когда-нибудь появится, поразмышлять, впрочем, нумерологией Старьевщик не увлекался. Потому как что-что, а это самое что ни на есть шарлатанство.

И еще – очень навязчивая аналогия Мертвой звезды и Горы Мертвецов на нулевом ее меридиане. Нашелся наконец пуп мироздания! Игра слов – не более. Что ты будешь делать, механист даже чертыхнулся про себя, скоро в каждой мелочи начнет мерещиться скрытый смысл!

– Далеко, – присвистнула Венди, узнав расстояние.

– По прямой. А по факту смотри, чтобы в полтора раза больше не получилось.

– Вот и нечего рассиживаться! – Девушка жестом поторопила Вика: мол, собирай быстрее свои манатки. – Отнесем шамана к источнику и вперед.

– А источник-то где? – Механист, опустившись на колено, сложил армилляр.

– Вон, внизу, фокусная точка. Никакой истинной силы – просто статичная привязка.

Условный центр поклонения представлял собой одиноко торчащий посреди седловины останец, напоминавший по форме треугольный парус. Ничего примечательного – камень как камень. Вик фыркнул: а что мы хотели – духовой оркестр, фейерверк и мраморную стелу, подпирающую небеса?

Однако, когда неприкаянные собрали палатку и снесли Ясавэя вниз, к останцу, какой-никакой памятный знак на камне все-таки обнаружился.

Железная табличка, покрытая махровым слоем ржавчины, с изображением угловатого мужского профиля и еле различимым текстом. Вик попытался сковырнуть налет ножом, но верхняя часть доски была разрушена коррозией почти до дыр, а внизу удалось различить лишь слова «ИХ БЫЛО 9» и правее, более мелким шрифтом: «…яти ушед… … не …увшихся …звали мы э… …ревал и…ни …Дятло…». Выше, совсем испорченные временем, вероятно, значились имена этих девяти несчастных.

А может быть, эти девять были из совсем другой легенды, забытой или не рассказанной шаманом.

Старьевщик не стал обременять себя размышлениями, чьим конкретно именем назван перевал в память, как он понял из обрывков текста, об ушедших и невернувшихся. Судя по профилю, этот Дятло… был парнем волевым и решительным. Если только, как это часто бывает, изваяние героя не имеет с оригиналом ничего общего.

Вик, по старинному обычаю, подобрал небольшой булыжник и положил возле таблички. Как овеществленное свидетельство почтения. Пускай миллион человек оставят у твоей могилы камень – и вырастет гора. Раздавит, наверное, то, что оставалось от человека, но будет заметна издалека. Гора, не человек.

Только и без камня никак нельзя: если ни у кого не пошевелилось нагнуться и принести – что ты был и как жил ты, а?

Возле останца камней не было – ни одного. Сила у места присутствовала, а вот камней не было – может быть, раньше совсем по-другому проявляли внимание. А сейчас, наверное, совсем мало народу здесь проходило. Никого.

Глянув на механиста, положил камень и Моисей, потом остальные неприкаянные – получился невысокий тур из семи булыжников. Хоть что-то – на девятерых упокоенных, или скольких тут на самом деле забрали горы?

Венедис за камнями не следила – чуть в рот не заглядывала умирающему видутана. Тот бредил совсем уж беспредметно, но девушка вслушивалась. То ли зацепку искала, то ли и вправду – понимала. А шаман распрягался то про кипящий чайник духов хэге, то про закрытую крышку мира нув’нянгы, которого Венди, переспрашивая, именовала «навью». Переспрашивать, кстати, у шамана даже при его здравой памяти бесполезно.

В конце концов Ясавэй жестами дал понять, что пора закругляться. Ткнул пальцем в Старьевщика:

– Инженер, убей мой пензер.

Вик вопросительно перевел взгляд на пахана. Тот указал на бубен:

– Наверное, чтобы никому не достался.

– А убить как?

– Совсем убей, – еле просипел видутана.

Старьевщик повертел в руках инструмент шамана. Выступы по краям делали бубен похожим на большую шестеренку добрых пяти пядей в диаметре. Совсем убить? Сам попросил – Вика всегда нервировала игра в иносказания. Он размахнулся обеими руками и с силой опустил обечайку инструмента на камень. Обод переломился, а бубен, совсем по-человечески выдохнув, сложился пополам. Теперь он напоминал обыкновенную тряпку с кусками досок по краям. Это то, что называется убить насовсем?

Ясавэй протянул руку – дай! Вик подчинился.

– Теперь уже – иди-иди, – снова забормотал видутана, – большое говно… у тебя есть… носи… судьба такая… а мне мешает сейчас.

Последней фразы шамана, кроме Старьевщика, никто не слышал.

Ясавэя оставили возле камня с ржавой табличкой. Завернули в одеяло, прислонили плечами к останцу и двинулись на юг, через перевал. Податься на запад можно было, не преодолевая седловину, но и Венди, и видутана считали, что проход через фокусную точку Места собьет с толку любую ищейку – что ханскую, что Гоньбы. Чуть позднее Моисей планировал свернуть вообще на восток, подняться на виднеющуюся поблизости безымянную высоту, обойти ее по траверсу через южный склон и только потом, петляя в лабиринте гор, отправиться на противоположную сторону Пояса.

Вик обернулся – шаман полулежал, укутанный в одеяло, сжимая в руках остатки бубна, и улыбался. Здесь ему нравилось. Легкий снег падал на лицо Ясавэя и уже не таял. Наверное, видутана так и умрет – с улыбкой во весь рот. Птицы и ветер очистят лицо от плоти, а шаман так и будет скалиться на Мертвую звезду обнаженными зубами.

– Жалко, – вздохнул Моисей, – хороший мужик. А бросаем, как собаку. И нам самим без шамана худо придется.

– А что, у тебя видоков мало? – поинтересовалась Венедис.

– Хватает, почему мало? Только они теперь каждый сам по себе.

Старьевщик знал, какую роль играл видутана в отряде Моисея. Интересное явление, Вику совершенно непонятное, – говоря механистским языком, шаман генерировал выделенную область в общем информационном потоке. Причем – вне физического пространства, и доступ в нее был позволен только членам группы. Этакая несущая частота для обеспечения синхронности действий.

– Нам бы сейчас связаться с той ватагой, что по западному склону идет, – продолжал сетовать пахан. – С Ясавэем бы на раз контакт настроили. А сейчас придется думки ловить, слаживаться, и поди разберись еще потом, что у кого конкретно на уме.

В этом была непреодолимая проблема взаимного обмена мыслями. Снять чужую эмоцию не так сложно, как кажется. Даже на почтительном расстоянии, если хорошо знаешь человека. Транслировать свою – тоже реально, надо только достучаться. Синхронизироваться потом – муторно, но при должной сноровке иногда получается. И даже тогда это не будет состоянием «вопрос-ответ», скорее – чем-то вроде резонанса, в котором трудно отличить свое от чужого. Понять, а тем более внятно выразить что-то в создающейся какофонии практически невозможно. Снова возвращаясь к терминологии механиста – ведь у каждого видока чуйка работает по-своему, в оригинальном протоколе. Видутана же ухитрялся согласовать каждого из своих.

Он делал, может быть, то, что когда-то делали боги. Собирали в единое. Только у них это получалось лучше и масштабнее. Наверное.