Текст книги "Механист"

Старьевщик глянул на Килима – не подумывает ли тот покинуть их безумное сообщество? Глаза вогула горели. Не уйдет – уже почувствовал себя внутри зарождающейся легенды. Сам механист твердо решил поразузнать пути и при удобном случае свернуть на Валаам. Но сначала все-таки хотелось обновить инвентарь в дебрях мастерской Богдана. Одному и с пустыми руками странствовать опасно даже на востоке, не то что здесь.

А Венедис… вот ей суженый, дорога дальняя и судьба мироздания в руки. Хотя, конечно, жаль расставаться, и душа-лентяйка уюта просит. Значит, надо когти рвать, и чем быстрее, тем лучше. День в мастерской – и все. Но вот как туда добраться, если эта неугомонная собралась шастать в буран, да еще по разломам?

– Неправильный туча, – вдруг шепнул Килим Старьевщику.

– Это чего так?

– Не сам идет. Как оленя гонят.

Туча как туча – тяжелая, неповоротливая, на все небо. Тучи ветром гоняет – сейчас направление ветра и движение облаков вроде бы совпадают. Логика. Может, ветер тоже неправильный?

– Ты бы лучше с Венедис посоветовался.

– Нельзя… девка не туча – сам идет. Большое дело.

Пойми этих дикарей – сам, не сам. На взгляд механиста, все наоборот – это как раз девчонку тащит за собой ее взбалмошность.

– И что теперь делать?

– Осторожный быть.

Здравая мысль. Как еще можно вести себя во время бурана?

К полудню закружило так, что сама княгиня признала: пора окапываться. Одному Убийце все было нипочем – идти так идти, палатку ставить так ставить. Понятно – он ведь не о конечном результате договаривался, а на срок в четыре дня. Смерти-то он не боится, она же для него «привлекательная сучка».

Палатку воткнули на подветренной стороне какого-то холма, не исключено – заросшего капонира, вход в который под снегом фиг найдешь. Запалили подвесную печечку, доставшуюся от Моисея, выложили на нее сухари с кусочками хрупкого замерзшего масла. Масло перепало от Убийцы. Даже так, в тесноте и не в обиде, получалось много уютнее, чем в гостях у Дракона.

Подоспел чай. Крепкий, будоражащий, вязкий на зубах. Как, откуда, почему у Богдана мог оказаться чайный лист, чего это могло стоить в такой глуши? Впрочем, наслаждаться им было приятней, чем мучить себя размышлениями.

Палатка привычно уже хлопает тентом, звенит под ударами снега – за тонким эпидермисом промороженной ткани бесчинствует непогода. Это возбуждает – несколько миллиметров пропитанного алхимическими зельями льна оберегают маленький теплый мир от леденящей смерти.

Не хватает разве что Менестреля с его гитарой. Стихов о далеких странах и тихих гаванях и музыки, которая сильнее вьюги…

– Ложись, мля!!! – орет Убийца, разливает обжигающий напиток, сгребает всех мордами в землю.

А потом накрывает – неподъемным грузом обрушивается палатка, спутывает, выдавливает воздух из легких. Вик скрипит зубами – щека прижимается к раскаленному боку завалившейся печки, – несколько мгновений он вдыхает запах своей паленой шкуры и вырубается.

Чувства возвращают Старьевщику воспоминания о Хрустальном руднике. Когда это было – совсем недавно, несколько месяцев назад, а кажется, что прошла целая вечность. Так всегда случается, когда жизнь перенасыщена событиями. Все отматывается назад очень быстро. Тяжесть в голове, лицо, пульсирующее болью, обездвиженные, затекшие руки – и ты как будто не выходил из сырых пещер Додо. Сейчас откроется дверь и в камеру снова ввалится уголовник Латын, которого опять придется убивать.

Для начала стоит хотя бы открыть глаза.

Света мало, единственный источник – дыра высоко в потолке. Очередной ангар, может быть, именно тот, на склоне которого ставили палатку.

Спутники – все рядом. Помятые и напряженные Венди с Килимом, Богдан – расслабленный и невозмутимый. У девушки рассечена бровь, засохшая кровь на виске. Килим вроде бы цел, Убийца тоже. Все трое похожи на огородные пугала – через рукава одежды пропущены короткие копья, кисти рук и локти прихвачены к древку грубыми веревками. Что ж, не худший способ фиксации пленного, не лишая его при этом возможности передвигаться самостоятельно.

Когда-то начинающих янычаров обучали технике более эффектной и деморализующей. Полковой анатом, этакий с виду румяный добрячок, показывал, как правильно рассечь мышцы шеи в районе затылка конвоируемого. Так, чтобы у бедолаги не осталось другой заботы, кроме поддержания руками собственной головы – во избежание выворота позвонков. После такого хирургического вмешательства пациент сразу становился робким и исполнительным. Шел куда прикажут, вид из-за постоянно приложенных к черепу ладоней имел задумчивый, но мозг, и без того тяжелый, мыслями о побеге не обременял.

Вообще с пленными рекомендовали не церемониться – вплоть до привязывания лодыжек к яйцам, – так что свое текущее положение механист определил как удовлетворительное. Даже обувь на ногах наличествовала, вопреки святому правилу, предписывающему пленным быть босыми. Ни по камням, ни по лесу, тем более – по снегу на голых пятках не попрыгаешь.

Теперь осталось разобраться, что за непрофессионалы их так лихо захомутали. Вик присмотрелся к теням, снующим возле костра посреди помещения. До них было метров десять. Одеты по-северному, что, впрочем, ни о чем не говорило.

– Вогулы, – заметила Венедис старания механиста. – Твои знакомцы от Писаного Камня. Как себя чувствуешь?

– Щека. Ожог вроде.

– Нда, тарифы в борделях для тебя теперь повысятся. Если выживешь.

Статутная княгиня шутить изволят, ну-ну.

Далее Венди успела сообщить, что палатку завалило снегом, вроде как сход пласта, а потом их по одному откапывали и пинали ногами – тех, кто рыпался. Рыпались Венедис и Килим. Вик и Богдан не сопротивлялись, первый – оттого, что был в отключке, второй – потому что пидор.

Убийца эпитет проигнорировал, вообще вел себя как ни в чем ни бывало. А потом к ним подошел тот самый вождь, что причаливал к плоту возле Камня, и Венедис замолчала, вызывающе посмотрела снизу вверх.

Вогул ткнул Старьевщика носком унта, словно убеждаясь, жив ли. Вик отзывчиво и достаточно длинно выругался. Вогула, похоже, это удовлетворило, и он повернулся к Богдану:

– Кто ты?

Убийца пожал плечами.

За него попытался ответить Килим. На вогульском – механист различил только имя. Мер-сусне-хума. Вождь высокомерно кивнул – мол, так и думал.

– Тебе плохого не сделаем.

Убийца снова пожал плечами.

– И дальше что? – встряла Венедис.

– Механист нужен Камню, а ты, ведьма, – хэге.

Хэгэ. Уж не чужие ли? Давно не было слышно, расслабились – а они все-таки добрались. Через вогулов. Вот откуда неправильные тучи, пинаемые неправильными ветрами. Ловушка. И еще – жалкий снежный оползень, навалившийся на палатку. Вот у Старьевщика была всем лавинам лавина! Герои, помощники богов, копируют тактику презренного механиста?

Вик презрительно засмеялся в спину отвернувшегося от пленников вогула. И в эту же спину и так же надменно бросила Венедис:

– Трусы.

И потом громко, заставляя слова метаться между гулких стен капонира:

– Сборище трусов, возглавляемых трусом! Двадцать воинов испугались сразиться честно! Двадцать воинов боятся трех мужчин и одну женщину! Связали – ха!

Вождь стремительно – косы закружились – развернулся и приблизил лицо к Венедис. Рожа у него вышла совсем свирепая.

– Баба! Молчи! Твой косяк! Хэге – за тобой пришли, зачем сюда ходила?!

Но было поздно. Остальные вогулы возмущенно расшумелись, перекрикивая друг друга.

– Говорят, у девки слова – дела нет, – перевел Килим.

– Дела нет?! – рассмеялась Венди. – А вы меня развяжите, я голыми руками любому из батыров задницу надеру. Дети леммингов.

Батыров зацепило на всю катушку. Вождь какое-то время пытался приструнить своих, потом снова вперился глазами в Венедис:

– Развяжу. Будешь драться. Сказала, «голыми руками» – хорошо. Один на один. По-честному – без заемных сил. Мой шаман проследит!

Вогул показал на цветасто приодетого мужика, развалившегося возле костра на носилках, судя по позе – в глубоком трансе. Ну, теперь понятно, на ком Гоньба висит. И видочить девушке можно только из внутреннего резерва и, если удастся, от противника. Это называется один на один. Туго придется – Венди говорила, что в ее мире привыкли пользоваться внешней энергией.

– Побьешь меня – как мать рода поведем с собой, нет – язык отрежем и за волосы потащим!

То есть отпускать их все равно не намерены – чего тогда огород городить! Но к тому, что у статутной княгини ничего не делается просто так, Вик уже привык – не то что вогулы.

– Пойдет.

– Вещи мои где? – осведомилась девушка, когда ее освободили от веревок и копья.

– На что?

– Перчатки надену, чтобы ногти о ваши хари не поломать и чтобы потом твои не причитали, как их баба зацарапала. Подготовиться мне надо!

Вождь показал на их сваленное в груду барахло. Вот ведь – и палатку из-под снега выволокли! Но ничего не распотрошили – даже приклады стрельб торчат из чехлов, притороченные к мешку Старьевщика. Девушка присела на корточки перед своим рюкзаком, отодвинула в сторону мечи, вытащила наружу щит-зеркало, несессер и занялась макияжем.

Сказать, что вогулов это развеселило, – не сказать ничего. Они чуть не катались по земле – улюлюкали, тыкали пальцами. Венедис оставалась бесстрастной. Очистила лицо от крови, расчесала спутанные волосы, заплела косу, сбрызнула духами запястья и шею. Вогулы наперебой изнемогали от хохота.

– Феромоны, – Убийца повел носом, – ударная доза. Дура.

Но девушка этим не ограничилась. Встала, потянулась томно, сбросила с плеч полушубок… куртку… свитер… рубаху… выскользнула из брюк. И осталась почти такой, какой предстала однажды в бане перед механистом.

Сапоги, набедренная повязка и переливающаяся татуировка. Посмотреть было на что – и вогулы от просто хохота перешли к демонстрации недвусмысленно призывных жестов. Вик знал, что некоторые мастера в сражении предпочитают доспехам обнаженную плоть – дабы каждой клеткой кожи чувствовать дыхание битвы. Правда, мастерская нагота взгляду не была интересна – кости, перемотанные канатами сухожилий, и шкура в мозолях, – но у княгини все выглядело совсем по-другому. Старьевщик за вогулов не отвечал, но сам бы предпочел это тело не дубасить кулаками, а поглаживать кончиками пальцев. Нежно.

Феромоны? Против них амулеты в зубах бессильны. Шептания, наверное, тоже. Разве что заклятие насморка.

Килим грустно покачал головой:

– Песец девке.

– Почему? – не понял механист.

Сам бы он на месте вождя дрался с трудом. Ответил Убийца – занудным лекторским тоном:

– Не станут с ней по-честному. Здесь не каганаты – такие трюки не проходят. Для вогула она не воин, потому что не мужчина. И не женщина, оттого что выглядит как шлюха. Если один на один будут проблемы, навалятся толпой и отходят по очереди во все щели. Менталитет. Дикари-с.

– Так, – согласился Килим.

То ли с «дикарями», то ли по существу.

Что ж ты, девочка, такой вариант не просчитала?! Механист рванул плечами, но веревки не дали рукам даже шевельнуться. И копейное древко оказалось упругим и крепким на излом.

Вождь под одобрительный шелест толпы тоже сбросил одежду. Ухмыльнулся и пояснил:

– Чтоб потом время не ждать.

Выглядел вогул внушительно. Слегка грузновато, но, под мимолетным жирком, татуировками и шрамами, в правильных местах явственно угадывались скопления мяса. Понятное дело – здесь вожаков выбирали не за всесторонние познания в математике.

– Борец, – определил Богдан.

Вик развернулся всем телом – шея затекла из-за нахождения в позе раскинувшего крылья орла, – Убийцу что, интересует течение поединка? Однако, приметив взгляд механиста, Богдан безразлично откинулся затылком к стене и закрыл глаза.

Вогул тем временем ударил кулаком в ладонь и, по-медвежьи переваливаясь и расставив в стороны лапищи, попер на девушку.

Глава 12

Конечно, я думал над словами Венедис. Про тягостные проблемы моего мира. То, что это не пустой треп, было очевидным. Ведь явления, которые древние называли мистикой, понятны мне даже лучше, чем многим видокам. Самонадеянно? Можно выразиться иначе – понятны с совершенно другой точки зрения. Потому что мы с Учителем и поколения разрозненных механистов до нас пытались познавать их, явлений, природу рационально. Раскладывали на гармоники электромагнитные возмущения, порождаемые базовыми заклинаниями. Исследовали их воздействие на различные отделы человеческого мозга и на информационное поле в целом. Экспериментировали с грубыми самодельными модуляторами – мощными и неуправляемыми. Сколькие из нас заканчивали свои опыты слюнявыми идиотами с выжженным мозгом? Сколькие из нас свели с ума целые поселения, в которых, на их беду, были расположены наши лаборатории? Скольких из нас потом забивали камнями, жгли, топили, изгоняли в ледяные пустыни и радиоактивные земли?

Не потому, что мы, механисты, препарировали, терзали электродами неугодную миру память о прошлом, не только из-за этого.

Мы назойливо тревожили восприятие людей, могущих, в отличие от нас, Чувствовать.

Механизм циничен, механизм инороден, механизм несуразен. И чем сложнее механизм, тем больше раздражения он вызывает в эфире.

Сколькие из нас не спали ночей, чтобы добиться гармонии наших грубых творений с тонкой энергетикой, подвластной человечеству от природы?

Но мы пока стоим в начале лестницы под небеса, бесконечной лестницы, на вершине которой рациональное и духовное смогут равноценно дополнить друг друга. Не исключено, на ступеньку выше Древних, но – в самом низу. И даже в этом безнадежном «низу» мы, механисты, при помощи наших неуклюжих приборов видим то, что другим дано ощущать сердцем.

Шум.

Не укладывающийся в логику увиденного за приоткрытой завесой сакральных знаний. Рваный фон, порождающий то затухания, то резонансы, ломающий, неопределенный, давящий.

Возможно, это отголоски гула работавших некогда миллионов механизмов. Они ведь тоже оставляют послед, даже более устойчивый, чем самые энергоемкие заклинания. Но шум может оказаться и тем, о чем рассказывала Венди. Или, что самое жуткое, и тем и другим, причиной и следствием. Эхом некогда могучей техногенной цивилизации и скрежетом задержавшихся на соцветии мироздания высохших лепестков человеческих душ.

И, может быть, она, эта маленькая хрупкая девушка, здесь и сейчас борется за наш, чужой для нее, никому уже не нужный, никчемный мир.

Одна, нагая, против всех, кого подбрасывает в противники вселенная с ее безжалостными к одиночкам законами.

Дерется статутная княгиня так же, как выглядит, – эффектно. Красиво. Движения грациозные, траектории изящные, женственные. И видочит, скорее всего, в том же направлении. Старьевщик не ощущает, но догадывается – окажись у него приемник нужной чувствительности, в горошине наушника уже звучали бы составляющие чего-нибудь вроде «Песни сирен» или «Шепота Клеопатры». Заклинаний, очаровательных даже в преобразованном, доступном механисту аналоговом состоянии. Любовь – страшная сила.

Борцу тяжело с приверженцем ударной техники, но лишь до тех пор, пока первому не удастся словить второго. До сих пор у Венди получается избегать захватов. Скорость и максимальная дистанция в ущерб силе ударов. Порхает, как бабочка, – Вик не помнит, из каких глубин сознания всплывает такая аллегория, – и ему сейчас совершенно не стыдно, что однажды проиграл девушке мечный поединок.

Вождь, наверное, со стороны похож на вооруженного тяжелым палашом механиста в той памятной потасовке. Неповоротливого, огрызающегося убийственными, но разочаровывающе медленными выпадами. К тому же вогулу приходится противостоять чарам соблазна, умноженным феромонной атакой, – он тоже наг, и никак невозможно скрыть весьма качественную эрекцию. Впрочем, тащатся все зрители, наблюдая больше за метаниями короткой юбчонки над полушариями ягодиц, чем за амплитудой кулаков.

Вождь держится – он все-таки крепче, чем был механист в первый день на свободе. Внешне хладнокровен, вынослив, силен. Его чуйка упреждающая – отходы, увороты, блоки. Он ждет одной-единственной ошибки – ему хватит.

Девушка танцует вокруг слишком большой опасности.

Пока безошибочно. Подсечка, прыжок, финт. Пассы руками – не столько для нападения, сколько для самофокусировки и поддержания ритма.

Вогул несколько раз плавно отводит удары и несколько раз проваливается в контратаке.

И снова – подсечка, прыжок, финт. Отход, уворот, блок.

Все это выглядит неоправданно затянувшимся.

Потом вождь делает именно то, о чем предупреждал механиста Богдан. Выбрав момент, разворачивается, словно ему наскучили детские забавы, и делает жест рукой – баба ваша. Батыры срываются с места.

Такое ощущение, что девушка ожидала такого продолжения. Она толкнула воздух ладонью – один из воинов опрокинулся, глотая кислород, как выброшенная на берег рыба. Теперь в ходу сила – заемная. Венди нырнула в самую толчею, и кто-то упал, царапая в кровь глаза, ибо увидел разумом нечто ужасное. Обнаженное тело мелькнуло среди шуб, и последовало еще одно падение – пострадавший банально сжимает пах обеими руками. Девушка выбралась наружу – длинная царапина поперек спины и растрепанная коса.

Старьевщик заорал. Тупо заорал, пытаясь в крике выплеснуть максимум энергии и сломать распинающую его палку. Тщетно.

Идиотка.

Очередной бабский стратегический замысел терпит фиаско. Эти голые ляжки, феромоны и танцы в толпе разъяренных вогулов, отчаянный риск – не для победы в схватке один на один. Хрупкая жертва – все для него. Попытка снова разбудить в нем человека. Мужчину. В Убийце.

А тот вяло наблюдает за ходом поединка и цинично кивает, находя подтверждение своим прогнозам. Навалились – да. И пустят по кругу – уже скоро.

– Ты, мля! Сука! – Старьевщику вдруг стало все равно, что Богдан легко поднимает его одной рукой и ломает оленьи рога, как сухой валежник. – Помоги!

Убийца удивленно посмотрел на механиста:

– Мои войны давно закончились.

Все войны когда-нибудь становятся твоими, а, Старьевщик? Приходит твое время, но война, которая неожиданно стала твоей, уже обречена. Что могут сделать двое против двух десятков? Многое – остаться достойными. Достоинство – глупое словечко?

– По фигу ты, – прорычал Вик, брызжа слюной. – Помоги. Мне. Освободиться. Острием. Подцепи узел. И сиди. Смотри дальше.

Стрельбы в куче барахла – они ведь так близко, а вогулы так увлечены травлей глупой девчонки. Когда механист пододвинулся так, чтобы наконечником привязанного к плечам копья можно было резать веревку на его ладони, Богдан на мгновение задумался: – Хорошо. – И просто свел руки.

Древко переломилось с сухим хрустом в трех местах – на загривке Убийцы и возле локтей. Богдан вытряхнул из рукава верхнюю часть копья и лезвием легко срезал Вику веревки:

– Ну, иди.

Бросаясь вперед, Старьевщик краем глаза заметил, как Килим подставляет Убийце свои узлы.

Внимание на механиста обратили, уже когда он дотянулся до стрельб. Кинулись навстречу – один из вогулов почти успел полоснуть длинным клинком сверху вниз. Но «почти», как известно, не считается.

Стрелять в него механист не стал – слишком близко, а крупная дробь хороша на излете. Пальнул чуть ли не через плечо, возле самого уха – по набегающим сзади. Двоих отбросило назад. А первого, оглушенного выстрелом, осадил прикладом в висок – под смачный протест сминающегося черепа. Затем отбросил разряженную стрельбу и выдернул из чехла у своих ног вторую. Подцепил рюкзак на локоть и со стрельбой наперевес принялся уходить в сторону – от него немного отхлынули, а Венедис, уже зажатой в угол, приходилось тесновато. Зацепить ее, стреляя в толпу, механист побоялся.

Внимание большинства вогулов все-таки было поглощено девушкой. Еще один боец подвернулся механисту под руку, но Вик снова не стал стрелять. Дробь – оружие массового поражения. Старьевщик использовал другой безотказный прием – приглушил талисман, а когда вогул беспечно ломанулся в сознание, охладил зубную коронку, вдохнув морозный воздух, и восстановил питание схемы. Помнится, после такого фокуса Венедис сильно рвало. Со всеми выходит по-разному. Этот завалился на бок, и из прокушенного языка потекла кровь. Осталось только добить – каблуком в кадык.

Механист поискал среди толпы свою спутницу – мельтешит. Сверкнуло, пахнуло озоном, кто-то взвыл. Значит, она еще в строю. Потерпи, деваха, немного осталось. Когда нет возможности перебить кучу народа – следует переходить от количества к качеству. Такая вот диалектика. Качественными показателями Вик избрал для себя вождя с шаманом и, памятуя поговорку про двух зайцев, определился на лидере духовном. Опять же, идеология – раз, и мужик никуда не бегал, вроде как беззащитно камлал у костра – два. Плохо одно – даже заправленная керамикой стрельба бессильна против шамана. А оружие механиста вообще снаряжено свинцовой картечью. Горюя, что так и не дошли руки приладить к стволу крепление для штыка, Вик сосредоточился на том, что прежде разбирательств надо хотя бы добраться до цели.

Стрельбу понадобилось разрядить в другого, неудачно оказавшегося на пути вогула. Жалко, истратил заряд на одного, зато с летальным исходом – дробь разворотила голову напрочь, сделав лицо похожим на сырую отбивную. Вик, перезаряжаясь на ходу, уже почти дотянулся до шамана, когда в бок ему, на секунду отвлекшемуся, врезалось потное тяжелое тело с изрядным запасом инерции. Оба покатились – вождь и механист. Вогул оказался действительно сильнее, к тому же более подвижным из-за отсутствия шмоток. Он почти сразу притиснул Старьещика к земле и надавил предплечьем на горло. Вику оставалось только барахтаться под его массой и пытаться свободной левой рукой достучаться в почки. Стрельбу из правой он почему-то так и не выпустил. Видимо, беспорядочные тычки в бок все-таки оказались болезненными, или с почками намечались проблемы, но вождь, не ослабляя хватки, перекатился с механиста в сторону и даже ухитрился приложиться коленом в грудь.

Для таких ударов позиция получилась на редкость удачной – Вик понял, что второго контакта с коленом его ребра не перенесут. И отсутствие кислорода давало о себе знать. Он еще раз попытался вывернуться и уже в потерянном фокусе безразлично отметил, что конец у вогула все так же возбужденно торчит. К нему-то слабеющий сознанием механист и приложил разгоряченный после недавнего выстрела ствол стрельбы.

Мордой о печку, говорите? Ага – почувствуй шкуркой накал сраженья. Ствол, конечно, не печь, но и головка у члена – не дубленая. Вождь заскулил, не в силах обезболиться из-за талисмана Старьевщика, и кувыркнулся назад, прикрывая свое нежное хозяйство ладонями. Не мешкая, в каком-то змеином прыжке Вик зарядил наотмашь прикладом куда бог пошлет, потом, не надеясь на ослабевшие руки, накинул на шею вогула перевязь стрельбы, крутанул ее, стягивая петлю, уперся коленом в позвоночник и душил, душил, душил…

Разошелся. Странно, что никто не подоспел на помощь вождю. Вогулов на самом деле стало меньше или это только кажется? Вик, отхаркиваясь, поднялся. За собой он определил четыре стопроцентных трупа и двоих – минимум хорошо подраненных. На счету Венедис – самое меньшее трое. Килим? Его не было видно, все-таки он не боец, а охотник. Кажется, его можно отнести к потерям. Жалко. Привык к его молчаливому присутствию.

Прочь эмоции. Как ни верти, но противников они уполовинили. И наполовину обезглавили.

Кстати. Шаман. Замерший возле костра здесь и где-то на промежуточных уровнях сознания – там. Отчего-то никак не участвующий в потасовке. Вот он – совсем рядом. Ха. Если целенаправленно не гоняться за двумя зайцами, они могут повстречаться тебе сразу в одном месте. Механист двумя прыжками поравнялся с вогульским видутаной и даже с некоторым сожалением загнал нож под дых. По самую рукоятку. Как в покорного барана.

Что-то кричит Венедис. Оставшиеся в живых вогулы шарахаются в стороны. Вик недоумевает – это с чего бы вдруг? Просто одним трупом стало больше. А то, что так примитивно получилось – убитые из стрельбы тоже особых проблем не создавали. Но потом и у самого механиста бегут мурашки по коже. Хоть навидался он всякого.

Переход осязаем. Без визуальных эффектов, ветвящихся молний и коронных разрядов. Никаких раскатов грома и треска рвущейся материи пространства. Сквозняк, но не движение ветра – сосущий вакуум, на который реагирует внутренний барометр, и дезориентация, протест возмущенного мозжечка. Или что-то перемещается сквозь мир напролом, или движет сам мир через себя. Так, должно быть, приходят чужие хэге.

И оживают мертвые, как в древних, древних, древних пророчествах.

Первым поднимается вождь – он ближе всех к шаману. Извалянный в грязи, с багровой бороздой поперек горла, синюшным лицом, выпученными глазами и все еще наперевес эрегированным прибором. Отряхивается, осматривается, поводит плечами. Внешне – все тот же дохлый лев, но движения – движения совсем другие. Как у человека, впервые надевшего новую, неразношенную одежду. Вторым встает тот, кому Вик выстрелил в лицо. На кровавой маске из фарша и кости не различить глаз, наверное, они вытекли студенистыми слезами, но это, похоже, не мешает ее обладателю ориентироваться.

Больше, понятно, никто не возвращается к сомнительной жизни – погребенных лавиной ищеек Гоньбы было ведь только двое.

Но и живые вогулы уже не те. Мгновения паники сменяются массовым приступом дисциплины. И одержимость чарами Венди сдувает, как ветром. Щелк – и события развиваются совсем иначе. Вогулы теперь не ватага, они ведут себя… Вик подбирает слова… как регулярный отряд. Четко и слаженно. Самую малость – замедленно, будто также привыкают к чему-то новому, а в глазах – не похоть и не хищный запал. Пустота и автоматизм.

Вогулы оттеснили поникшую, безвольную Венедис куда-то в угол и обложили Старьевщика. Расположились грамотно – почти в шахматном порядке – и стали одновременно заходить во фланги. Уже не лезли, ослепленные феромонами, с кулаками и ножами на стрельбу – вспомнили про копья и луки. Особо не надеясь на результат, Вик, пятясь, все-таки снарядил оружие и выстрелил прямо перед собой, нарушая раскатами почти гробовую тишину. Дробь, разброс, а хоть бы кого зацепило. В ответ механисту покивали копьями – мол, еще раз повторится, и попробуешь сам отклонить траекторию. Вождь с Безлицым держались несколько в стороне. Ситуация – жди и надейся, а представится возможность – оплошать не дадут. Вот тогда понадобится вся ловкость рук. Старьевщик откинул затвор стрельбы, чтобы сэкономить время потом.

Венди вывели из строя, потому что был открыт ее разум, чего и боялась делать при встрече с Гоньбой. Теперь, значит, вся надежда на одного Вика. Ох, не любил Старьевщик такой ответственности. Может, все-таки не поздно с переговорами?

– Что это за клоуны? – неожиданно поинтересовался полумрак в том месте, где Вик оставил Богдана и Килима.

Убийца. Жив. Впрочем, с него станется. Вот только преамбула насчет клоунов для конструктивного диалога – вариант тупиковый. Ищейки в образе мертвых вопрос проигнорировали, но вогулы начали разделяться в сторону голоса.

– Санитары, – решил просветить механист, пока его не заткнули копьем под кадык, – вроде как слуги вселенского равновесия. Оппоненты нашей княгини. Дают миру возможность загнуться самостоятельно. Или даже немножко помочь. Ампутаторы. Боги или что-то типа того.

– Ого? – От темноты отделился силуэт в бесформенном кожухе.

– Сядь! – вдруг прохрипел вождь-ищейка. – Все еще можно сделать как было.

Слова давались с трудом – ведь гортань измочалена удавкой. А Безлицый вообще молчал – издавать звуки тем, что осталось от его рта, казалось технически невозможным.

Убийца вышел на свет. Все еще нелепый и противоречащий своему прозванию. Вогулы потянулись к нему от механиста, как крупинки в перевернутых песочных часах.

– Как вы уже все законтроманали со своим деланием…

Вогулы срываются с места – безмолвные носители воли чужих хэге, от которых пытались оберечь свое племя вожди и шаманы.

Богдан не сбавляет шаг. Вик наблюдает и верит безоговорочно, что прозвища не даются просто так. У механиста тоже имеется что показать – но не сейчас. Позиция не та, и есть еще неясности в расстановке. Но Убийца над этим работает.

Венди, сражаясь, танцевала. Она растворялась в эфире, черпала энергию из доступных источников, концентрировала и направляла токи. Одним словом – совершала массу нужных, наверное, и завораживающих, это точно, телодвижений.

Убийца не танцует. Смерть от рук Убийцы кажется рациональнее любого из механизмов Старьевщика. Ничего лишнего, для него даже оружие, когда им не пользуешься, балласт.

Огрызок копья в руках Богдана. Двое напротив – уклон, ни миллиметром больше, чем надо, замок древком запястья, хруст, тело встречается с другим телом, подсечка, падение на вовремя подставленный наконечник, а за чей-то висок мимоходом цепляет колено. Доли секунды, два трупа, Убийца идет, руки его пусты.

Вик тоже начинает сокращать расстояние – медленно, не привлекая внимания.

Четверо по бокам от Убийцы. В сторону, под клинок – лезвие по немыслимой траектории кромсает соратников, шаг назад – очередной несчастный хрустит вывернутым голеностопом. Снова в ладонях Убийцы чье-то копье, но ненадолго, оно уже под ребрами у хозяина, а последний из четверых еще не догоняет, куда ползут гирлянды кишок из его живота. Убийца на мгновение притормаживает. Чтобы повернуть за спину шею тому, кому не повезло с лодыжкой. Коротко и быстро. Раз! Четыре трупа. Руки Убийцы пусты.

Ищейки тоже трогаются с места навстречу Богдану. Не так хищно, как это у них получалось в ущелье-ловушке, но с каждым шагом все увереннее. Чужие тела… а были ли родными те – погребенные лавиной? Но эти, новые, пока не настолько пластичны. Не до кульбитов – и так, наверное, слишком большие энергозатраты. На возвращение в реальность, на переход сюда, на оживление, на управление вогулами.

Тем лучше для нас. Вик прикидывает скорость движения Убийцы сквозь противников. Получается, что последние семеро между ним и Гоньбой Богдана совсем не задерживают. Механист уже видит место, где Убийца пересечется с ищейками, и прибавляет шаг – ему бы тоже надо успеть. На ходу снаряжает бранд-затвор меркой пороха. Никто не обращает на механиста внимания – стрельб здесь уже не боятся. Ну-ну…

С вогулами Богдан разбирается, не сводя глаз с ищеек. Просто идет и ломает тела, как куклы, отбирает и поражает их же оружием, а если и наклоняется, то только ради того, чтобы добить. Живых за собой не оставляет. Такая вот в нем программа. Убийца – это машина.

Старьевщик лезет в рюкзак. Главное – все сделать своевременно, не раньше и не позже. Атмосфера наливается тяжестью. Богдан и Гоньба сходятся аккуратно в той точке, где Вик и планировал. Понеслась.