Текст книги "В доме музыка жила. Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Святослав Рихтер"

Все ее беспокоило. Она читала по-прежнему многочисленные газеты и журналы. Читала все книги, которые я ей давала. Смотрела телевизор, с которым обращалась весьма непочтительно. Это был один из первых цветных телевизоров (я, кажется, писала, что мама обожала технические новинки), и он довольно скоро вышел из строя. Основными его «хобби» были два: перекрасить все на экране в фиолетовый цвет, так что могло показаться, что начали передавать что-то другое, или сплющить изображение до одного-двух сантиметров. Тогда мама запускала в него тапком. И это помогало, хоть и ненадолго. Она слушала радио, купила себе по тем временам просто чудо-приемник «Сони», маленький транзистор. Когда мама ковыряла его вилкой, мне было его жалко. С другой стороны, надо признаться, что вещи для нее никогда ничего не значили. Она любила новое, но вещи занимали положенное им место. Она была в курсе всех событий, называла Брежнева и Косыгина «Шустриком» и «Мямликом» – персонажами, кажется, популярной мультипликации или телепередачи? Не помню. Объясняла «детант», как я говорила, исключительно тем, что «нашим» понравилось ездить на Запад и в этом все дело. «Им нравится, им нравится!» – смотри, Валя, звала меня мама. И самодовольно добавляла, как будто принимала в этом участие с другой стороны: «Еще бы им не нравилось. Видишь, как он доволен».

Маме было очень важно, чтобы ее чувства и впечатления разделяли близкие люди. Прежде всего, конечно, я. Мама очень огорчалась, если я по каким-то причинам не могла сейчас же прийти смотреть телевизор, потому что мы с ней очень хорошо понимали друг друга.

Ужасно тяжко писать мне о последних месяцах ее жизни. У меня уже было двое детей, Катя и Саша. Мама в них души не чаяла.

Но все же в трех комнатах жило уже пять человек, – конечно, мамина комната была священной, но мамой овладело желание иметь какую-то студию, где бы никто не мешал ей работать. И она получила однокомнатную квартиру на улице Правды, в десяти минутах от нашего дома. Там довелось ей прожить всего три месяца. Поразительным было мамино стремление к тому, чтобы в новой квартире все было лучшее и новое. Помню, как мама вызывала на целый день такси (сейчас это кажется сказкой – все знали и любили ее в диспетчерской на Грузинской), и мы ездили с ней выбирать мебель. Из дома она взяла «для кухни» только небольшой столик красного дерева с подпиленными (чтобы влезал под рояль) ножками. Все остальное, начиная от кухонной утвари, миксеров и кончая занавесками и всей мебелью, было новое. Конфеты и напитки были куплены в «Березке».

Но жить там мама не смогла. С ней поселилась Анна Кузьминична (но это уже отдельный сюжет: честнейшая женщина, прошедшая войну, коммунистка с идеалами в лице Розы Люксембург и Карла Либкнехта, она сошла с ума в связи с полным крушением коммунистических идей, но осталась коммунисткой). Мы с детьми ли, без детей, проводили у мамы ежедневно несколько часов. Каждую ночь приходилось вызывать «Скорую». Последний месяц мой муж Марик ночевал в квартире «на Правде» каждую ночь. Однажды мама спросила меня: «Знаешь, что такое Марик? – Что? – Сундук с золотом», – ответила она. Вызвали известного кардиолога, консультировавшего маму, неумолимого, без сантиментов, талантливого врача Долгоплоска. Он взял лист бумаги и написал на нем девять пунктов. Первым был: госпитализация. Но мама наотрез отказалась ложиться в больницу. И снова ночь, и снова боли, и снова «Скорая». Неотвратимость.

Она не смогла жить там, «на Правде». 26 июня мы договорились, чтобы на следующее утро я выкупила ей путевку в Рузу, которая начиналась через два дня, а из Рузы она уже вернется домой, на Готвальда-Миусскую. Договорились, что я куплю ей много новых платьев.

Вечером позвонила Анна Кузьминична. Мы помчались «на Правду». Вызвали «Скорую». Этот день был последним днем маминой жизни. И последний взгляд был в мои глаза.

Только через три года, по дороге с работы, поздним вечером, в метро, на платформе станции «Комсомольская», я заставила себя до конца додумать случившееся, прожить в подробностях последние мгновения и почувствовала, что ком в горле чуть-чуть разжался, отпустил меня.

Не знаю, к кому обращен отрывок из приводимого здесь письма. Я нашла его среди бумаг. Темы знакомые, они тревожны и тревожат.

«Не только труд, беспрестанное познание, верность своим идеалам украшают жизнь человека, но еще одно, на мой взгляд, необходимое свойство, сопровождающее ту работу, которой ты занимаешься, – это увлеченность. А чтобы полюбить свою профессию и увлечься ею, важно обрести ее в себе и себя в ней. Очень важно не быть сторонним наблюдателем, брюзжащим критиканом, а как можно больше отдавать другим и свои знания, и свой опыт, быть полезным.

Это дает право на существование. Конечно, познавая даже маленькую частицу нашего мира, можно растеряться и стать сухим знатоком, растерять свои духовные силы.

Мне лично выпало счастье окунуться в мир музыки с пяти лет, и до сих пор я ни на минуту не остываю к любимой профессии.

Я очень люблю море, поэзию, детей. Я очень люблю собак и лошадей. Люблю игрушки, красивую посуду. Люблю вкусную еду и кухню (иногда). Больше всего я любила бы путешествовать, если бы этому не мешали разные причины.

Но все это потеряло бы всякий смысл, если бы я не могла сесть за рояль и поиграть Баха, Прокофьева, Шумана, Стравинского.

Я не успеваю знать все, что мне хочется знать.

Сочиняю я музыку обычно ночью, во время бессонницы. Я тогда ясно слышу и представляю себе и звучание, и общее целое, и много всегда думаю о том, чтобы мой соавтор, будущий слушатель, понял, что я хочу сказать. Мне помогает в этом моя исполнительская деятельность, благодаря которой я научилась чувствовать контакт с аудиторией, расстояние между сценой и залом. Я как бы сама сижу в зале и слушаю. И тут очень важно все произведение, особенно его разработочную часть, сделать искренним и естественным, несмотря ни на какие гармонические, контрапунктические и полифонические ухищрения. В этом состоит творческий процесс. Я не сторонник тех последователей авангарда, которые, считая исчерпанными все средства выражения, прибегают к неслыханным ухищрениям внешнего порядка, которые больше ошеломляют, чем захватывают.

Несомненно, средства выражения в музыкальном искусстве будут усложняться, обновляться, но не за счет научных расчетов, нотных чертежей, а за счет духовного богатства человека, который, развивая одновременно и мозг, и душу и оставляя время для раздумья, сможет вдохнуть в свою музыку нечто индивидуальное, неповторимое, но и не оторванное от всего, что его окружает.

Я очень польщена тем, что Вы называете меня выдающейся личностью. Но я никогда не ставила себе задачи стать ею. Мало того, я часто отталкивала те моменты в своей жизни, которые могли бы дать мне более пышное процветание…» (Может быть, это из письма режиссеру Столперу, с которым мама очень подружилась в кардиологическом санатории «Переделкино»… Не знаю. – В.Ч.)

А на отдельном листочке я нашла письмо о жизни.

«Как бы научиться понимать, что такое жизнь? И в чем она? Конечно, банально говоря, в борьбе! В борьбе с собой, с окружающей несправедливостью, в умении смотреть вглубь себя и не думать, что только то, чего требует твое нутро, – правильно! Думать о том, что все преходяще и меняется. Не упорствовать, не принимать решений непосредственно после порыва. Уметь ждать. Но не сложа руки. Работа и дети. Вот смысл жизни. Все остальное похоже одно на другое с некоторыми отклонениями. Удовлетворение от сделанного на благо другого дает силу, уверенность, широкий взгляд. Люди… Много людей должно окружать человека. И чем выше ты сам, тем лучше ты видишь их.

Когда я оглядываюсь на пройденный мною путь музыканта, мне прежде всего досадно, что я сделала меньше и хуже, чем могла, и только теперь я начинаю понимать, сколького я не сделала. Сколько мне не хватает в знаниях, профессионализме, в умении обращаться с материалом. Почти ни одно сочинение не кажется мне доделанным до конца.

Наслоения жизни, которые выпали на наш век, повлияли на неровное, с провалами, тормозами развитие нашего искусства. И время-то наше молодое, порывистое, с циклонами, обвалами, болезнями роста.

Вот только сейчас, мне кажется, я бы могла начать сначала и, может быть, лучше служить любимому искусству – музыке.

Как пианистка – я не доиграла. Как композитор – я не дописала. Раздумье за раздумьем наплывают на меня, и вихрь мыслей одолевает.

Практика, накопленная сочинительством, показала, что все же в творчестве есть что-то таинственное, не поддающееся точному объяснению. Это приходит в голову потому, что часто, когда сочинению уже несколько месяцев, а иногда и лет, то бывает непонятно, как оно получилось. Откуда появились форма, мелодия, гармония. И это поддается анализу после процесса сочинения, но никак не во время сочинения. А если произведение выдерживает время, то есть оно получилось, то в нем существует какая-то таинственная пропорция, “незаметный стиль”, то есть то, к чему нужно стремиться. Но несомненно, что в этой таинственности присутствует разум, управляющий чувствами. К чувствам я причисляю желание поделиться с людьми и радостью, и печалью, которые ты выразил в своем детище.

У художника ответы иногда опережают вопросы. Это тоже, как и о “таинственных пропорциях”, сказал Пастернак. И действительно, если обратиться к сочинениям Шостаковича, Прокофьева, то ведь так оно и есть. Когда Шостакович писал Седьмую симфонию, то он уже ответил на многие вопросы, которые задавались гораздо позже. Сила гения состоит в том, чтобы видеть дальше, его взгляд на мир длиннее: он может предвидеть – это высший дар.

Часто можно услышать, что язык музыки исчерпан, что роман устарел, что в пейзажах уже нет ничего нового. Это глубокое заблуждение. Ведь творчество – это жизнь. А жизнь бесконечна. И бесконечен метод высказаться, и бесконечен метод исполнительства, потому что бесконечна разность индивидуальностей.

Если раньше, да и сейчас, человек верил в Бога, то есть обожествленного человека, то в наш век остается вера в человека.

Эта вера вмещает в себя очень многое. И главное в ней – это вечное стремление. Стремление к лучшему, стремление к познанию, стремление к наилучшему выражению себя в искусстве.

На вопрос “как вы понимаете счастье?” я бы ответила, что счастье заключается в этом вечном стремлении. Вот достигнут предел мечтаний и этот момент является началом новых. Когда же этого беспрерывного стремления нет, то человек останавливается в своем развитии и быстро превращается в благополучного мещанина. Он начинает жаловаться на неудачно сложившуюся судьбу.

Жизнь человека строит любовь. Любовь к другу, любовь к детям, к труду и, наконец, к своему делу. Любимая профессия – это подарок судьбы, ибо этот подарок бесконечен.

От любых невзгод можно укрыться в своем труде, особенно если этот труд увлекает. Вот почему так важно суметь выбрать свое дело».

Послесловие

Ценность музыкального произведения мама определяла одним – его дальнейшей жизнью. Я помню борьбу, в которую вступали композиторы, чтобы на том или ином фестивале было единожды исполнено их сочинение. В Москве это был фестиваль «Московская осень». Ходить на концерты этого фестиваля было настоящим мучением – звучали произведения «секретарей» (подобно «секретарской литературе»), скучные, вымученные; именитые дирижеры шли иной раз на самые неожиданные выходки, лишь бы не участвовать в фестивале.

Мне радостно поставить точку в тот момент, когда сбылись мамины представления о жизни произведения. Прошло более четырех десятилетий, как ее нет, и вот вдруг (все кругом спрашивали: «А что, у мамы юбилей?») без всякой юбилейной даты дважды состоялся концерт из произведений Зары Левиной.

Мне трудно найти слова благодарности Галине Алексеевне Писаренко, явившейся его инициатором. Лучше расскажу, как это было. В январе 1998 года, спустя семь лет после смерти Святослава Теофиловича Рихтера, каменная, оцепеневшая, как-то необратимо уже изменившаяся, уходящая из жизни Нина Львовна Дорлиак, пригласив нас с Сашей к себе на ужин (она приготовил незабвенный картофельный салат Ольги Леонардовны), вдруг сказала мне: «Валюша, Галя просила вас передать ей ноты – она хочет сделать концерт из произведений вашей мамы. Будет петь сама и ее ученицы». Я, конечно, страшно обрадовалась, собрала ноты, сделала копии (многие романсы были в единственном экземпляре) и оставила их Нине Львовне для Галины Алексеевны.

17 мая 1998 года не стало Нины Львовны.

Ворошить тему полного осиротения на земле после смерти двух этих людей я не стану.

Я не очень верила в то, что концерт состоится, но, помня о том, что речь шла об осени, все же позвонила Галине Алексеевне и спросила ее, как обстоят дела. И услышала в ответ: «Конечно, концерт состоится. Их будет даже два. Один в зале Дома композиторов, в клубе у Григория Самуиловича Фрида, а другой в зале Антрепризы, 15 октября и 25 ноября 1998 года. Вы даже не представляете себе, с каким увлечением мои девочки учат романсы, они буквально дерутся за ноты».

Будучи любимым другом Нины Львовны и высоко ценимая Святославом Теофиловичем, Галина Алексеевна Писаренко несет в себе лучшие их традиции отношения к музыке: серьезность, глубину и отшлифованность в передаче намерений автора. За неделю до концерта меня пригласили в консерваторию на прогон концерта. Действительность превзошла все мои ожидания. Я хорошо знаю, что такое настоящий голос, и помимо всего прочего хотела бы сказать о поразительном чисто вокальном богатстве и музыкальной культуре исполнения в классе Г. А. Писаренко. Девочки выходили одна за другой, становились к роялю и в сопровождении Юлии Никитиной, волнуясь и стараясь, пели настолько хорошо, что мама, верно, удивилась бы, даже привыкнув к таким своим исполнительницам, как Виктория Иванова или Нина Исакова. Два отделения, составленные из романсов и вокальных миниатюр мамы, пропели мне за два часа волшебные девочки.

Справившись со слезами, я как могла благодарила их и рассказывала, что советовала мама при исполнении того или иного романса, какое огромное значение придавала каждому слову.

Всем сердцем чувствую, что Галина Алексеевна и студентки были бы достойны большой и развернутой рецензии на их концерты. И я даже попробовала робко обратиться в соответствующую газету. Но куда там… Обойма продолжает быть прежней. Бог с ней.

Я как многоопытная слушательница боялась, что на концертах они не будут так хорошо петь, как пели на репетиции. Но и тут все оказалось не так. Царственная в своей ослепительной красоте Галина Алексеевна, ее талантливые студентки, музыка создали ту редкую атмосферу, когда слушатели были не просто слушателями, а сопереживателями музыкального действа. Самые далекие от музыки люди говорили мне потом, что едва ли часто получали такое удовольствие на концерте.

Состоялись оба концерта, у меня есть их запись. Музыка живет. И в числе свидетельств этой жизни – сами ноты из библиотеки Московской консерватории. Почти истлевшие, прозрачные, тысячекратно подклеенные, надставленные, подписанные, дописанные там, где бумага совсем разорвалась.

«Ведь творчество – это жизнь. А жизнь бесконечна».

Барселона – Москва. 1994–1999

Коля Чемберджи. 1908 г. (?)

Зара Левина в возрасте пяти лет

Карп Владимирович Чемберджи с сыном Колей. 1906 г. (?)

Валентина Афанасьевна Спендиарова, мать Коли Чемберджи

Зара Левина со своими родителями

Дети Александра Афанасьевича и Варвары Леонидовны Спендиаровых – Марина, Татьяна и их старший брат – в чьей семье воспитывался маленький Николай Чемберджи

Поздравление с праздником Пасхи маленького Коли Чемберджи и его отца

Бабушка Валентины Николаевны Чемберджи – Валентина Афанасьевна Спендиарова

Николай Чемберджи. 1944 г.

Зара Левина в предвоенные годы

На фото стоят в первом ряду: Николай Чемберджи; во втором ряду: Варвара Леонидовна Спендиарова и Зара Левина; сидят в третьем ряду: Люлик (сын Татьяны Спендиаровой), Валя Чемберджи и Маша Мясищева. Крым. Судак. 1939 г.

Зара Левина в Одесский период

На фото: первый ряд сидят слева направо Л. Т. Атовмян, Л. Книппер, З. Левина; второй ряд: Н. Чемберджи; третий ряд: А. В. Гаук, А. В. Нежданова

Производственный Коллектив – «Проколл». На обратной стороне фото рукой В. А. Белого написаны фамилии всех членов этой организации. «Производственный коллектив студентов научно-композиторского факультета Московской Государственной консерватории (1927 год): 1-ый ряд: Н. К. Чемберджи, З. А. Левина, А. П. Копосов, С. Н. Ряузов. 2-ой ряд: Н. П. Чаплыгин, Б. С. Шехтер, А. А. Давиденко, В. А. Белый, Г. С. Брук, В. М. Тарнопольский. 3-ий и 4-ый ряды: Г. И. Литинский, Н. Я. Выгодский, М. В. Коваль, Д. Б. Кабалевский, В. Г. Фере, Д. В. Житомирский, Е. И. Месснер, В. Э. Ферман».

Изучение темы «Музыку в массы». Стоит в центре Н. К. Чемберджи

З. А. Левина аккомпанирует Людмиле Глазковой

Зара Левина аккомпанирует Святославу Кнушевицкому на своем авторском концерте

Экскурсия на строительство канала имени Москвы. На фото: Тихон Николаевич Хренников, Николай Карпович Чемберджи, Нина Владимировна Макарова, Виссарион Яковлевич Шебалин, Николай Яковлевич Мясковский, Арам Ильич Хачатурян, Дмитрий Борисович Кабалевский, Виктор Аркадьевич Белый, Клара Арнольдовна Хренникова. Осень 1935 г.

На фото в первом ряду третий слева Зиновий Компанеец, рядом Давид Ойстрах; стоят Н. П. Раков и Н. К. Чемберджи

Ида Федоровна Горенштейн и Аркадий Ильич Островский у нас дома

Концертная бригада на гастролях. Справа от З. А. Левиной Наталья Дмитриевна Шпиллер

На прогулке. На фото А. И. Островский, Н. С. Исакова, З. А. Левина

Зара Левина с О. В. Тактакишвили и В. И. Мурадели

Виктория Иванова во время авторского концерта Зары Левиной в Малом Зале консерватории

Авторский концерт З. А. Левиной. Поет Нина Исакова

Встреча Нового года в старом (нашем) Доме композиторов на Миусской улице. На лестнице, ведущей в зал и ресторан, среди гостей Д. Б. Кабалевский, З. А. Левина и К. А. Хренникова

Веселье на Миусской. На фото справа налево: Р. С. Гамбург, З. А. Левина, Н. К. Чемберджи, ?, М. Р. Раухвергер

В Кремле. На фото слева направо: А. Н. Цфасман, Д. Я. Покрасс, З. А. Левина, Ю. А. Шапорин, О. Л. Чулаки, Э. М. Мирзоян, А. И. Островский

В Кремле, на правительственном приеме музыкантов у Н. С. Хрущева. На фото справа налево: А. Н. Александров, позади Л. П. Кабалевская, З. А. Левина, К. А. Хренникова, В. П. Соловьев-Седой, Д. Б. Кабалевский, Т. Н. Хренников, Ю. А. Шапорин, Н. С. Хрущёв, за ним Д. Я. Покрасс, М. И. Чулаки

В Кремле. На фото справа налево: Е. Э. Жарковский, К. Е. Ворошилов, Н. Г. Минх, Д. Д. Шостакович, З. А. Левина, А. Н. Цфасман

В Кремле с членами правительства. На фото сидят справа налево: Е. А. Фурцева, Н. С. Хрущёв, К. Е. Ворошилов, В. И. Мурадели, А. И. Микоян, Т. Н. Хренников, З. А. Левина, Н. П. Мурадели. Стоят: Н. В. Нариманидзе, Э. С. Колмановский, Е. Э. Жарковский, Д. Д. Шостакович, Д. Я. Покрасс, Д. Б. Кабалевский. Третий слева Н. Г. Жиганов

Д. Д. Шостакович и Л. Т. Атовмян. Подпись на фотографии «Дорогому Лёве Атовмяну от любящего Д. Шостаковича. 3.V.1961 г.»

Зара Левина перед своим авторским концертом вместе с Людмилой Белобрагиной

Сергей Сергеевич Прокофьев. 1918 г.

Дмитрий Шостакович, Давид Ойстрах и Святослав Рихтер в Большом Зале консерватории 1968 г.

Святослав Рихтер с Валентиной Чемберджи. Звенигород. 1987 г.

Святослав Рихтер с женой Ниной Дорлиак

Виктор Аркадьевич Белый, музыкальный и общественный деятель, композитор

Поэт Лев Квитко

Николай Петрович Раков со своим зимним произведением. Руза. 1952 г.

Лев Книппер. Надпись на фотографии: «Дорогому Зара-Тустре от горячо его любящего Левы. Москва 1934 г.»

Людмила Глазкова, певица, поэтесса, близкий друг мамы

Генеральный авиаконструктор ОКБ-23 Владимир Михайлович Мясищев

Алиса Туликова и Люба Новикова

Алиса Туликова и Наташа Хренникова

На реке. На фото: М. Грачев, Софья Туликова, Лиза Листова, Люба Новикова, Наташа Хренникова, Маша Грачева

Арам Ильич Хачатурян, мама и я – первые жители в Рузе. 1940 г.

Руза зимой. Фото из личного архива Алисы Туликовой

Зимняя Руза. На фото: Сигизмунд Кац, Александра Пахмутова, Валентина Кац и Софья Туликова

На фото: Серафим Сергеевич Туликов и Николай Добронравов

На фото: Анатолий Григорьевич Новиков, Людмила Зыкина и Серафим Сергеевич Туликов

На фото: бессменный фотограф Союза композиторов – Семён Исаакович Хенкин и Кара Караев

Руза летом. Композиторы и их местные друзья и помощники. На фото в первом ряду сидят слева направо: Ида Федоровна Горенштейн, Серафим Сергеевич Туликов, Зара Александровна Левина, Леонид Ованесович Бакалов, Евгений Эммануилович Жарковский

На фото: приемный отец Серафима Сергеевича Туликова, Матильда Ефимовна Островская, Софья Яковлевна Туликова, Тихон Николаевич Хренников, Клара Арнольдовна Хренникова, Аркадий Ильич Островский

На рыбалке. На фото: Аркадий Ильич Островский, Николай Васильевич Нариманидзе, Серафим Сергеевич Туликов

Рузская волейбольная команда. Впереди с мячом А. С. Зацепин. В первом ряду слева направо: Катя Чемберджи, А. Я. Эшпай, Светлана Жарковская, Полад Бюль-бюль-оглы, Кара Долуханян, М. Я. Магиденко. Июнь 1975 г.

Зара Левина на одном из последних авторских концертов. Слева подруга моей жизни Нелли Тиллиб

Одна из последних фотографий З. А. Левиной. На стене весит портрет С. С. Прокофьева с надписью «милой Заре по прослушивании ее концерта». Фото С. И. Хенкина