Текст книги "50 знаменитых чудаков"

НАЩОКИН ПАВЕЛ ВОИНОВИЧ

(род. в 1801 г. – ум. в 1854 г.)

Имя Нащокина лучше всего известно пушкинистам. Во многочисленных монографиях, посвященных жизни Пушкина, Павел Воинович упоминается как самый преданный и верный друг и поклонник поэта. Как правило, ближайшее окружение гениев оказывается в тени. Нащокина эта участь миновала. Он был личностью более чем известной. Один из первых посвященных ему очерков появился под рубрикой «Московские оригиналы былых времен».

Павел Воинович Нащокин имел репутацию чудака – надо сказать, вполне заслуженную. Тем не менее, его современники чуть ли не в один голос называли его человеком редкого обаяния, ума и доброты. Казалось бы, к чудакам обычно относятся несколько свысока, однако Павел Воинович пользовался всеобщим уважением, несмотря на то что его образ жизни несколько отличался от общепринятого… Впрочем, судите сами.

Павел Воинович происходил из дворянского рода. Его отец, Воин Васильевич Нащокин, был одной из заметных фигур Екатерининской эпохи, был принят при дворе, но после прихода к власти Павла I вышел в отставку. По семейному преданию, когда Павел спросил Воина Васильевича о причине отставки, тот, ничуть не смутившись, заявил: «Вы горячи, я горяч, – нам вместе не ужиться». Государь подарил Нащокину деревню в Воронежской губернии, и он зажил там барином. По воспоминаниям Павла Нащокина, в их доме царили весьма своеобразные порядки. Скажем, когда отцу приходилось куда-либо выезжать, это превращалось в настоящую экспедицию. Впереди на рослой лошади ехал поляк Куликовский с валторной, с помощью которой он подавал сигналы привала и похода. Следом ехала одноколка Воина Васильевича, за которой (на случай дождя) шла двухместная карета. Под козлами кареты ехал любимый шут Нащокина – Иван Степанович. Дальше выстраивался целый обоз: кареты с прислугой, фуры с борзыми собаками, буфет на 16 лошадях и даже повозки с различной мебелью – барин любил путешествовать с комфортом и останавливаться предпочитал прямо в поле.

Мать Нащокина была из рода Нелидовых. История ее знакомства с будущим мужем, ставшая одним из семейных преданий, может вызвать удивление и у сегодняшних читателей. Воин Васильевич, заблудившись на охоте, приехал в дом Нелидовых. Ситуация, в общем-то, совершенно обычная – в те времена люди редко отказывали в гостеприимстве даже случайным путникам – разумеется, своего круга. Удивительно другое: Воин Нащокин до такой степени влюбился в дочь Нелидова, что не захотел ждать буквально ни дня. На то, чтобы добиться руки и сердца Нелидовой (а кроме того – благословения на брак ее родных, что намного труднее), Воину Васильевичу понадобились всего лишь сутки. Свадьба состоялась на следующий день, и с тех пор супруги были неразлучны. В записках Павла Нащокина есть упоминание о том, как складывалась семейная жизнь его родителей: «Отец мой ее любил, но содержал в строгости. Много вытерпела она от его причуд. Например: она боялась воды. Отец мой в волновую погоду сажал ее в рыбачью лодку и катал по Волге. Иногда, чтоб приучить ее к военной жизни, сажал ее на пушку и палил из-под нее». Неудивительно, что Павел, с детства привыкший к тому, что в доме всегда шумно, весело и необыкновенно, повзрослев почувствовал тягу к такому же положению вещей.

Разумеется, дети в семье Нащокиных, как и в других дворянских семьях, не только развлекались. Отец не жалел средств на учителей, которые занимались с самим Павлом и его братом. Сестра в то время жила в Москве. Однако домашнее воспитание могло лишь заложить основы образования, поэтому в 1814 году Павел Нащокин поступил в Благородный пансион при знаменитом Царскосельском лицее. Это, казалось бы, не слишком значительное событие оказало огромное влияние на всю последующую жизнь Павла Нащокина. Дело в том, что одновременно с ним в пансионе учился Лев Пушкин – брат Александра Сергеевича. Во время одного из визитов поэта к брату и состоялось знакомство Пушкина и Нащокина, которое позже переросло в тесную дружбу. Пушкин держал его в курсе своих литературных дел, делился житейскими неурядицами, следовал его советам, как человека опытного и доброжелательного.

Впрочем, об этом периоде жизни Нащокина историкам известно не слишком много. В обнаруженных ими документах упоминается лишь, что Павел Нащокин курса не завершил – не то разочаровавшись в науках, не то под влиянием каких-то жизненных обстоятельств. Вместо того чтобы корпеть над переводами с латыни и греческого, Нащокин отправляется в армию. Есть сведения, что в 1819–1823 годах он служил вначале в Измайловском, а затем в Кавалергардском полку. В 1823 году Павел Воинович вышел в отставку «по домашним обстоятельствам» в чине поручика и более не служил.

Недостатка в средствах Павел Воинович мог не опасаться, поэтому довольно скоро стал вести тот образ жизни, который вызывал у современников удивление и зависть. Нащокина охотно принимали в лучших домах Петербурга, он был настоящей находкой для общества. К деньгам он относился легко, охотно покровительствовал художникам и артистам. Но что вызывало наибольшее изумление общества – это страсть Нащокина к покупке на первый взгляд абсолютно бесполезных вещей: китайских безделушек, бронзы, мраморных ваз. Если какая-то из выставленных вещей ему нравилась, он, не торгуясь, платил за нее любые деньги. Если бы Нащокиным двигало стремление создать собственный домашний музей, это было бы более-менее понятно – коллекционированием увлекались многие. Но дело в том, что Павел Воинович раздаривал свои приобретения не менее охотно, чем их покупал. Достаточно привести лишь один пример: как-то раз Нащокин приобрел за баснословные деньги… маленький восковой огарок, перед которым знаменитая актриса Асенкова учила свою лучшую роль (в роли продавца выступила ее горничная). Покупкой огарка дело не ограничилось: Нащокин велел оправить его в серебро, а затем подарил футляр с огарком кому-то из знакомых.

Но самым известным его «экспонатом» был знаменитый на всю Россию кукольный домик. Это был двухэтажный макет дворянского дома, который представлял собой прямоугольный футляр с раздвижными стеклами. Нащокин стал первым в России, кто воспроизвел в миниатюре всю свою тогдашнюю обстановку: мебель фирмы Гамбса, скатерти, салфетки, фарфоровую и хрустальную посуду (столовые приборы, разложенные на столе, были едва различимы простым глазом). Если судить по сохранившимся миниатюрным предметам, то можно сказать, что в «Домике» были гостиная, столовая, буфетная, кабинет, бильярдная, спальня, будуар, детская. Вероятно, в этот перечень входила и «пушкинская комната». Всего в нащокинском домике насчитывалось более 600 предметов настолько тонкой работы, что даже современные специалисты восхищаются искусством мастеров, сумевших в то время достичь такой тонкости и точности в работе.

Пушкин искренне восхищался «Домиком». Он писал жене: «Дом его отделывается: что за подсвечники, что за сервиз! Он заказал фортепьяно, на котором играть можно будет пауку…» Кстати говоря, жена Нащокина Вера Александровна при помощи тоненьких прутиков действительно играла на игрушечном инструменте. В «Домике» были игрушечные часы, которые показывали время с такой же точностью, что и настоящие, самоварчик, который можно было вскипятить… Все вещи были выполнены по заказу Нащокина русскими искусниками, мастерами по фарфору и бронзе, ювелирами из Германии и Италии. На изготовление миниатюрного шедевра ушло много лет и еще больше денег. «Домик» обошелся Нащокину в 40 тысяч рублей – почти фантастическая по тем временам сумма! За эти деньги можно было купить настоящий особняк. Первоначально Нащокин собирался завещать свой домик Наталье Николаевне Пушкиной. Однако этого обещания выполнить не сумел: игрушечный особняк был заложен и не выкуплен…

Знакомых – и близких, и «шапочных» – у Павла Воиновича было великое множество. Он был известным меценатом и ценителем настоящих талантов, дружил с Гоголем, Жуковским, Денисом Давыдовым, Баратынским, Брюлловым. Благодаря Нащокину стал известен художник-портретист Петр Федорович Соколов. А сколько гораздо менее известных, но безусловно талантливых людей находило в его доме поддержку и участие!

Впрочем, в гости к Нащокину приходили не только за дружеским советом или материальной помощью. Там постоянно происходило нечто необыкновенное, разительно отличающееся от привычных светских приемов. Некоторое представление об атмосфере нащокинского дома дает отрывок из второго тома «Мертвых душ» Гоголя. Дело в том, что исследователи практически единогласно утверждают, что Павел Воинович послужил прототипом Хлобуева. Приведем лишь небольшой отрывок из четвертой главы: «Если бы кто заглянул в дом его, находившийся в городе, он бы никак не узнал, кто в нем хозяин. Сегодня поп в ризе служил там молебен, завтра давали репетицию французские актеры. В иной день какой-нибудь, не известный никому почти в дому, поселялся в самой гостиной с бумагами и заводил там кабинет, и это не смущало и не беспокоило никого в доме, как бы было житейское дело. Иногда по целым дням не бывало крохи в доме, иногда же задавали в нем такой обед, который удовлетворил бы вкусу утонченнейшего гастронома. Хозяин являлся праздничный, веселый, с осанкой богатого барина, с походкой человека, которого жизнь протекает в избытке и довольстве. Зато временами бывали такие тяжелые минуты, что другой давно бы на его месте повесился или застрелился».

О трудных временах Гоголь упоминает не случайно. Нащокин довольно быстро растратил свое немалое наследство (что при его расходах было неудивительно). Другой бы на его месте уехал в деревню, навсегда запомнив горький урок, и попытался бы как-то прокормиться со своего имения. Но Павел Воинович никогда не падал духом и встречал периоды безденежья, почти нищеты, с философским хладнокровием. Он был из тех счастливых людей, которые живут, как евангельские птицы небесные: не думая о грядущих невзгодах. Нащокин не сомневался, что на смену черной полосе придет белая, и судьба не раз доказывала справедливость подобного отношения к жизни. Биографы подсчитали, что он около десяти раз становился богачом, а затем оказывался в полной нищете. За падением следовал очередной взлет. Временами ему помогали друзья. Например, в 1834 году Пушкин помог Нащокину и его молодой жене выбраться из Тулы. Они сидели там без единой копейки, не имея возможности ни уехать из города, ни жить там. В другой раз (точных дат, к сожалению, не сохранилось) он выиграл крупную сумму в карты. В третий – получил нежданно-негаданно наследство от дальнего родственника. В последний раз он сумел поправить свои дела в 1854 году, но после его смерти семье пришлось туго: выплатив долги, они остались практически ни с чем.

По обычаям того времени, Нащокин, приезжая в город, снимал дом. Поэтому у него не было постоянного адреса. К перемене обстановки он относился так же спокойно, как и к деньгам, и принимал гостей то в роскошных апартаментах, то в убогих, скудно обставленных комнатах. Он жил то в Николопесковском переулке, то в Гагаринском, то на Остоженке, то «противу старого Пимена»… Тем не менее, Пушкин, приезжая после долгого перерыва к Нащокину, находил его дом очень легко: все извозчики отлично знали адрес Павла Воиновича.

Говоря о Нащокине, нельзя не сказать несколько слов о его жене – Вере Александровне. Она была дальней родственницей Павла Воиновича, женщиной редкой душевной красоты. Интересно, что Нащокин представил ее Пушкину еще до свадьбы. Пушкин весь вечер проговорил с Верой Александровной, а когда собрался уходить, Нащокин в шутку спросил: «Ну что, позволяешь на ней жениться?» – «Не позволяю, а приказываю», – ответил Пушкин. Свадьба состоялась в начале 1834 года, и Нащокины прожили в мире и согласии двадцать лет. У них родилось шестеро детей – четыре дочери и два сына.

Пушкин был самым близким другом Павла Нащокина. Это было настоящее родство душ. Пожалуй, не было ни единого значительного события, по поводу которого они бы не советовались друг с другом. Пушкин просил у «Войныча» совета перед женитьбой. Он был крестником его дочери, к несчастью умершей в раннем возрасте. В доме Нащокиных поэту была отведена отдельная комната, которую так и называли – «пушкинской». Впрочем, друзья проводили вместе гораздо меньше времени, чем хотелось обоим. Когда не было возможности увидеться, поддерживали оживленную переписку. В январе 1836 года Пушкин писал Нащокину: «Думаю побывать в Москве, коли не околею на дороге. Есть ли у тебя угол для меня? То-то бы наболтались, а здесь не с кем…» Встретились они только в мае. Пушкин прожил у Нащокиных 18 дней и уехал в Петербург – навстречу смерти.

Смерть Пушкина стала для Нащокина страшным ударом. Он пережил друга на 17 лет и до конца жизни не смирился с этой утратой. В гостиной Нащокиных стоял прекрасный бюст Пушкина работы И. П. Витали, а в 1839 году по заказу Нащокина художник К. Мазер написал портрет поэта в халате (после смерти мужа Наталья Николаевна подарила его Павлу Воиновичу). Чета Нащокиных всю жизнь хранила самые теплые воспоминания о Пушкине и охотно делилась ими с исследователями творчества поэта.

По воспоминаниям современников (прежде всего – Николая Васильевича Гоголя), практически все сороковые годы прошли для Нащокина в страшной нужде. Гоголь помогал ему как мог и даже пытался подыскать для него место воспитателя в богатом доме. Эта идея в конце концов провалилась, да и странно было бы видеть Павла Воиновича в качестве примера для подражания и педагога… Однако сам Гоголь искренне считал, что у Нащокина есть несомненный талант пробуждать в людях лучшие чувства, и давал ему наилучшие рекомендации.

Незадолго до смерти Нащокин пережил последний период привольной и богатой жизни. Однако чувствовалось, что знаменитый российский оригинал начал уставать от жизни. Последней его страстью стала карточная игра – он просиживал за столом целые ночи, с попеременным успехом ставя на кон немалые деньги. Скончался он в богатом доме на Плющихе – как и всегда, съемном, оставив после себя безутешную вдову и детей. Вера Александровна пережила его почти на полвека. В конце жизни она с огромной теплотой вспоминала мужа и считала себя счастливой, хотя ютилась на убогой даче и была вынуждена отказывать себе во всем и даже сдавать одну из комнат постояльцам. О ней вспомнили лишь во время празднования столетнего юбилея Пушкина, привезли на торжественное заседание Московского университета, даже выхлопотали пенсию. Вера Александровна вновь оказалась в центре всеобщего внимания, но ненадолго: 16 ноября 1900 года она умерла. Ее похоронили на Ваганьковском кладбище, рядом с Павлом Воиновичем.

На этом можно и окончить рассказ о Павле Нащокине. Осталось только упомянуть о судьбе его самой любимой и дорогой игрушки – «Домика». Он существует и сейчас – в прошлом веке стараниями музейных работников и исследователей больше половины его обстановки, рассеянной по всему свету, было собрано и выставлено в музее А. С. Пушкина. Тысячи людей смогли своими глазами увидеть то, на что Павел Воинович затратил столько сил и средств. И радостно улыбнуться – ведь нащокинский домик, как и его создатель, создает вокруг себя удивительно легкую и радостную атмосферу. Атмосферу чуда.

ОВЧИННИКОВ ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ

(род. в 1938 г.)

Художник Владимир Овчинников из райцентра Боровск (Калужская область) совершенно бесплатно рисует на стенах и заборах. Но не то, что вы подумали… Его рисунки – это настоящая живопись, на которую специально приезжают посмотреть туристы из других городов.

Бывший инженер-строитель первую роспись сделал на глухой стене дома, принадлежавшего некогда местному купцу Санину. На оштукатуренном полотне он нарисовал главный собор города и уходящую к нему дорогу. Получилось так правдоподобно, что один из шоферов увидел эту дорогу, свернул на нее и, естественно, врезался в стену. С тех пор перед картиной стоит ограждение.

Родился Владимир Александрович Овчинников в 1938 году. У него нет художественного образования, он окончил в свое время Московский инженерно-строительный институт, работал в различных строительных организациях, возводил дома, трубы, маяки, защитил кандидатскую диссертацию, воспитал двух дочек. А художником Овчинников стал только после выхода на пенсию, когда из шумной Москвы перебрался в тихий провинциальный районный центр Боровск.

Некогда один из первых духовных центров России, Боровск к началу XIX столетия превратился в обычный провинциальный городок на полпути меж Калугой и Москвой. После октябрьского переворота 1917 года Боровск начал приходить в упадок, хотя раньше процветал, славился купцами-меценатами, торговлей, суконным производством.

Однажды в Свято-Пафнутиев-Боровском монастыре – прямо на день рождения святого Пафнутия – обвалился купол, а под ним обнаружились фрески, расписанные самим Дионисием, учеником Рублева. И стали монастырь возрождать, потянулись туда паломники, экскурсанты. Но рядом с возрождающимся монастырем Боровск, где для развития туризма у властей средств не находилось, продолжал влачить жалкое существование. И тогда Овчинников взял кисти и расписал унылые фасады и некоторые заборы. Художник выбрал для своего творчества городские административные здания, пожарную часть, библиотеку, суд, больницу, бывшие купеческие особняки, многоэтажные дома, торговые ряды рынка. Картины служили также иллюстрацией стихов жены художника, замечательной поэтессы из города Обнинска Калужской области, Эльвиры Чистяковой.

Идею расписывать стены домов ставшего родным калужского городка Владимиру Александровичу подсказал в 2002 году друг, Вячеслав Черников. Он когда-то служил в Прибалтике и видел, что там заборы и дома красиво расписаны. «Давай попробуем баллончиками рисовать», – предложил Черников. Но при этом краска не смешивалась, выходило грубо, пришлось Овчинникову использовать кисти и краски.

«Сюжеты искал сам, – рассказывал в одном из интервью художник. – Рядом в доме окно было заколочено фанерой. Я на ней изобразил окно с сидящим на подоконнике котом. Подошел ко мне мальчишка и сказал: «О, точно как мой, только у меня рыжий».

Владимир Александрович немногословен, сдержан и в то же время стремителен в делах, нацелен на новые идеи и образы. Оттого и выходят ежегодно книги с его картинами, появляются новые холсты с портретами, пейзажами, натюрмортами. Из всех видов техники он предпочитает пастель. А параллельно Овчинников украшает стены домов райцентра, и небольшой провинциальный городок преображается на глазах.

Вначале никаких согласований и прочей бумажной волокиты не было. Пенсионер, получив устное согласие мэра города, взял кисти, краски, стремянку и начал работать. Ни о каком вознаграждении речи не шло, город был расписан исключительно на энтузиазме этого, как его называют некоторые жители, чудака-бессребреника. Нарисовав за три летних периода около 70 настенных «полотен», он материально не обогатился ни на копейку. Вдобавок к своей пенсии строителя Овчинников подрабатывает тем, что водит по городу экскурсии и даже выпустил путеводитель «Параллельный Боровск» с обозначением исторических мест и своих росписей.

А показать приезжим есть что. Например, изображения знаменитых земляков: «отца русской космонавтики» ученого Циолковского, прожившего здесь восемь лет, адмирала Сенявина, промышленников братьев Полежаевых (их групповой портрет – это как бы увеличенная копия фотографии начала XX столетия, которая украшает дом, где они жили), художника Прянишникова и др. Любопытно также туристам будет взглянуть на виды Боровска, выполненные по старым фотографиям, сюжет о пожаре 1857 года, когда выгорело полгорода, современные пейзажи и натюрморты. И конечно, пользуются вниманием экскурсантов «Окна в мир» – аллея росписей-размышлений о жизни, о человеке:

 
Распахнуты окна для добрых прохожих.
Пускай распахнутся и души навстречу!
И станет чуть легче тяжелая ноша
На этой аллее средь лип долговечных.
 

Почти всегда картины Овчинникова сопровождают поэтические строки замечательной поэтессы Эльвиры Чистяковой. Ее стихи раскрывают смысл картин и заодно дополняют, а часто и развивают мысль Овчинникова. Этот союз слова и картины, возникший еще во время работы над иллюстрированным альбомом «Боровск в живописи и поэзии» (40 художников и поэтов), со временем перерос в семейный союз и продолжает радовать жителей райцентра и приезжих новыми творческими удачами.

Владимир Александрович с супругой скромно живет в маленьком частном домике на улице Первого мая. Впрочем, в Боровске люди в основном обитают в одноэтажках.

Маэстро молод и перспективен. Молод душой. Его азарт, доброта, искренность передаются через росписи всем, кто попадает в поле их воздействия.

«Я поставил перед собой задачу – восстановить в образах историю города хотя бы 100-летней давности, – делился откровениями Овчинников в одном из интервью. – А летопись у Боровска за почти 650 лет очень богатая. Через городок отступал Наполеон Бонапарт. Здесь жил и творил Константин Циолковский. В Боровском монастыре, в подземельях, томился ссыльный протопоп Аввакум. Сюда сослали непокорную боярыню Морозову и княгиню Урусову, здесь они и умерли от голода и были похоронены».

«Святую троицу» Владимир Александрович изобразил на 75-метровой картине, написанной на стене бывшего здания райкома КПСС. Эту работу автор считает самой удачной. Кстати, здесь же неподалеку перезахоронен прах боярыни Морозовой.

Есть в городке шуточная картина о Пушкине, издали видно Наполеона на коне в память о том, что французский завоеватель дважды ночевал в Боровске. На базарной площади Овчинников нарисовал лавки купцов, среди которых изображен и Полежаев, основатель суконной фабрики. На стене рядом со зданием районной администрации красуется симпатичный старик-огородник с огромным огурцом в руках и рядом надпись «Молодец наш огурец». (Эти края – огуречный рай и издавна славятся умелыми огородниками). На стене старой гостиницы огромное полотно «Чаепитие» – девять бородатых и статных мужиков за самоварами пьют чай. Перед крутым поворотом – картина с цветочками и пожеланием водителям «красивого поворота».

Владимир Александрович рассказал журналистам историю создания одной своей картины. Как-то к нему подошла женщина и попросила расписать гараж ее мужа, нарисовать, к примеру, березки. Художник изобразил хозяина на фоне деревьев. И все, кто поднимается от речки, думают, что это живой человек перед гаражом стоит со своей внучкой. Однажды, не разглядев, что это рисунок, подошла к воротам соседка и обратилась к нарисованному соседу: «Петр Васильевич, ты мне разрешишь здесь травку покосить кроликам?» А тут он сам выходит живой. Она так и обомлела…

Стараниями Овчинникова сквозь больные многолетней слепотой окна старых купеческих особняков проступают образы их жителей, старинные интерьеры, цветы… А то вдруг заколоченное окно отразит уголок современного города.

Все «полотна» Владимир Александрович пишет в одиночку, без подмастерьев. По его словам, помощь бывает нужна, когда приходится рисовать на большой высоте. Для этой цели мэрия предоставляла художнику вышку, с которой он и производил необходимую работу. Одну стенку подготовила частная строительная фирма, все остальное сделал сам, на свои средства.

Затраты в основном на краски, кисти, где-то надо было подготовить поверхность. Мастер скромно говорит, что это не очень большие затраты – в среднем где-то около тысячи рублей на картину. Последнее время ему помогают местные предприниматели, которые владеют магазинами строительных материалов. Они сами предлагают Овчинникову свои услуги и дают бесплатно шпаклевку, цемент и краску. Он не злоупотребляет подобной благотворительностью, для каких-то своих хозяйственных нужд ее не использует, а только для работы над картинами.

Художник молод и технологиями: его удивительно современные сюжеты, написанные по, казалось бы, неподготовленной поверхности (голой кладке кирпича или иногда отваливающейся штукатурке), превращают эти поверхности в органичный элемент росписи. Добрые, информативные, колористически выдержанные картины стали не только визуальным украшением города, но и заставили многих задуматься о прошлом, прикоснуться к своим корням, ощутить потребность осмысленно жить. Росписи создали в Боровске удивительную параллельную реальность, которая положительно воздействует на повседневную жизнь горожан и многочисленных туристов.

Например, рядом с речкой Владимир Александрович расписал профессорский забор, сопроводив рисунки стихами своей жены Эльвиры Чистяковой. Да так удачно, что хозяин стал водить вдоль своего забора экскурсии. А рисунок на стене больницы заставил горожан взяться за лопаты, вскопать клумбы, высадить цветы – неудобно было видеть запущенный пустырь рядом с такой красотой. У местных предпринимателей появилась потребность не просто устанавливать ларьки-палатки, а делать это красиво, с обустройством цветников и фонарей, а у городских властей – вдумчиво реконструировать старые торговые ряды.

Слухи о том, что чудаку-художнику сделала заказ администрация города, он опровергает. К сожалению, не всегда его творческие начинания находят понимание со стороны чиновников. А порою бывает и такое противодействие, которое не удается преодолеть. Вот, к примеру, есть в Боровске картинная галерея, расположенная в бывшем храме Всех Святых. Владимир Александрович хотел на глухой стороне написать картину памяти Прянишникова, который жил в этих краях и вместе с Крамским основал Товарищество передвижных выставок. Много его картин экспонируется в Третьяковской галерее, а на родине о нем почему-то забыли. И что же? «Роспись мне делать запретили. Говорят, это будет осквернением храма, принадлежащего старообрядцам. А то, что внутри церкви висят светские картины и люди с толстыми кошельками устраивают всякие банкеты, почему-то никого не смущает…» – сокрушался Овчинников.

Творчество замечательного художника большинством боровчан воспринимается положительно, простым людям его картины нравятся. Доказательством симпатии и поддержки горожан служит то, что ни к одному портрету не пририсованы ни рожки, ни ножки, не добавлены надписи. Для художника это было приятной неожиданностью. Ведь поначалу ему казалось, что будет повальный вандализм. Но ничего подобного не случилось. Чем это объяснить? Мэр города говорил, что, мол, это дело прекрасное, поэтому не поднимается рука у людей осквернять картины. С одной стороны – так. А с другой стороны, может быть, действительно, что-то меняется в людях и добро берет верх? Во всяком случае, хотелось бы в это верить.

Хотя далеко не все так безоблачно. Есть чиновники, которых раздражает необычное творчество художника. «Власти представлены разными людьми. Кто-то положительно относится, приветствует, одобряет, в меру сил помогает или хотя бы не мешает. А у кого-то настороженное отношение к моим работам: все неординарное чиновникам от культуры легче отклонить и запретить, чем одобрять и поощрять», – размышляет Владимир Александрович.

К сожалению, «отцы» города пока не имеют в бюджете денег ни для поддержки заманчивых планов самобытного живописца, ни для развития туризма и превращения Боровска в туристический центр наподобие Суздаля. Это могло бы вдохнуть в райцентр новую жизнь. Не зря побывавший здесь композитор Геннадий Гладков, увидев настенную галерею Овчинникова, долго восхищался такой красотой.

Многочисленное сообщество боровских художников, среди которых есть и признанные мастера, пока не рискнуло подхватить и развить инициативу Владимира Александровича, – видать, не всем по плечу масштабность такого дела и бескорыстность.

Не один год в России поднимается вопрос о национальной идее. А Овчинников не рассуждает об этом вслух, а ярко и образно преподносит всем эту самую идею своим творчеством: знание своих корней должно сочетаться с желанием качественного преобразования своей же собственной жизни в каждом конкретном уголке России. Притом своими собственными силами, без оглядки на бытовые обстоятельства, президентов, правительства и так называемую элиту.

В последнее время к Владимиру Александровичу зачастили журналисты и телевизионщики. О нем регулярно появляются заметки не только в местных и региональных газетах и журналах, но и в центральных изданиях, а также ведутся репортажи на общероссийских телевизионных каналах и на радио. Знаменитый боровчанин принимал участие в финале чемпионата России по хобби и не остался незамеченным. Даже Британское агентство «Рейтер» подготовило информацию о творчестве нетитулованного российского художника из провинции.

А в апреле 2005 года Овчинников выставлялся в Москве. На Крымском валу в Центральном Доме художника успешно прошла его персональная выставка под названием «Параллельный город». На ней были представлены фотографии работ Владимира Александровича – понятно, что стены боровских домов и заборы с картинами в столицу не привезешь. Посетители в книге отзывов написали много теплых слов художнику и пожелали ему новых творческих успехов.

Однако не всем по душе работа Владимира Александровича. По сообщению корреспондента АНН Олега Аленушкина, в августе 2005 года неизвестные уничтожили настенную картину В. А. Овчинникова «Россия возродится». На ней были изображены мэр Москвы Юрий Лужков и калужский губернатор Анатолий Артамонов. Самого маэстро вызвали на заседание административной комиссии и предупредили об ответственности за создание несогласованных с властями настенных росписей. Дескать, население Боровска высказало пожелание прекратить работу: во-первых, закончились хорошо оштукатуренные здания, во-вторых, городок уже перенасыщен таким монументальным творчеством. Об этом, в частности, поведал журнал «Медведь» за ноябрь 2005 года:

«…Он сделал город Боровск Калужской области самой большой в мире картинной галереей под открытым небом. Жителям нравится. Туристам тоже. Не нравится только местным властям: время от времени они закрашивают работы Овчинникова большими квадратами Малевича».

Иногда это делается и по просьбам жителей города. Нет, к искусству своего земляка они относятся хорошо, но эта настенная живопись нередко вступает в противоречие с их бытовыми потребностями – ведь, согласитесь, как-то неловко вывешивать белье на балконе, под которым нарисован великий полководец Дмитрий Донской.

И все же, несмотря ни на что, художник полон творческих замыслов. Эльвира Чистякова и Владимир Овчинников всегда рады пригласить всех желающих на прогулку по Боровску, обретшему по желанию необычного художника многомерность и многовременность. 70 стен домов и заборов этого маленького городка в Калужской области стали произведениями искусства. Какой еще населенный пункт России может похвастать такой замечательной галереей под открытым небом?