Текст книги "50 знаменитых чудаков"

1 мая Деннис Тито дал 20-минутную пресс-конференцию с борта МКС. Отвечая на вопросы репортеров CNN, NBC, ТВ-6, он рассказал не только о своих впечатлениях, но и о пребывании на станции: «Здесь все относятся ко мне дружелюбно, и я никому не мешаю… Вообще, перед полетом я не думал, что все будет так комфортабельно. Мне представлялось, что космос – это как неспокойный океан. Но оказалось, что все очень комфортно. Я чувствую себя великолепно».

Отметим, что во время посещения американского модуля МКС, на котором ему все-таки удалось побывать, первый космический турист не приближался к американским астронавтам более чем на сто метров и старался ничего не трогать руками. Однако директор НАСА Даниэль Голдин, заявивший: «Американский экипаж был отвлечен от основной работы, так как вынужден был опекать первого на МКС туриста». Кроме того, работники центра управления полетами в Хьюстоне испытали шок от появления на станции постороннего. На что сам космический турист ответил следующее: «Я провел большую часть времени, исполняя обязанности члена экипажа, текущую работу. У меня просто не было времени мешать».

Бортинженер Юрий Батурин рассказал о том, что Тито общался с другими членами экипажа и по-английски, и по-русски. Например, когда командир отдавал ему команду по-английски, Деннис отвечал на русском языке. Это, наверное, самый надежный вариант при выполнении ответственных операций.

За время подготовки к полету и пребывания на орбите Деннис Тито запомнил много русских анекдотов. Юрий Батурин вспоминал: «Деннис Тито – человек с хорошим чувством юмора. За шуткой в карман не полезет. Как-то за обедом он сказал: американцы очень уж серьезны, шуток не понимают, а вот мы – русские – сидим, шутим, смеемся».

Пока первый космический турист находился на орбите, вспыхнул еще один скандал между представителями НАСА и Росавиакосмоса. Американская сторона потребовала выплатить моральный и материальный ущерб, якобы причиненный Тито американскому модулю МКС. Представители российской стороны ответили сдержанно. Пресс-секретарь Росавиакосмоса сообщил, что вопрос о возможности возмещения ущерба можно рассматривать лишь после того, как Деннис Тито вернется на Землю: «Вы можете сказать, сколько что стоит и что он сломал? Пока все на уровне эмоций. Вот когда все будет официально предъявлено, тогда есть договоренность, что эти претензии будут обсуждены. Это внутренняя договоренность между Росавиакосмосом и НАСА».

Деннис Тито пробыл на орбите 8 суток. 6 мая 2001 года вместе с Толгатом Мусабаевым и Юрием Батуриным он вернулся на Землю. Приземление спускаемого модуля прошло успешно. «Состояние здоровья первого космического туриста отвечает нормальному состоянию человека, только что вернувшегося из космоса, – сообщил сотрудник российского Института медико-биологических проблем, заместитель руководителя полетами по медицинскому обеспечению профессор Игорь Гончаров. – О чем свидетельствует пульс, электрокардиограмма и эмоциональное состояние Денниса Тито».

В России после приземления и реабилитационного периода первый космический турист посетил Звездный городок, где вместе с Толгатом Мусабаевым и Юрием Батуриным принял участие в торжествах по случаю совместного полета на МКС. Он считает, что члены российского экипажа стали для него очень близкими друзьями.

На родине Денниса Тито, приземлившегося в аэропорту Лос-Анджелеса, встречали не только близкие и друзья, но и многочисленные фанаты новой знаменитости, а также мэр города Ричард Риордан. «Моя мечта исполнилась, – заявил собравшимся в аэропорту первый космический турист. – Я думаю, что испытываю чувство огромного удовлетворения от той привилегии, которую я получил, имея возможность наблюдать Землю с высоты 240 миль. У нас прекрасная планета». Согласно распоряжению мэра Лос-Анджелеса, 10 мая объявлено в городе Днем Денниса Тито.

После полета в космос первого космического туриста в прессе все чаще стали появляться сообщения о том, что Россия собирается отправить на орбиту еще несколько туристов, среди них известный американский режиссер Джеймс Камерон и несколько английских бизнесменов. Тито мечтает о том, чтобы вслед за ним в космос отправились представители творческих профессий: художники, музыканты, писатели, кинорежиссеры: «Я думаю, что люди просто не понимают, как прекрасен космос. Может быть, донести до них это способен рэп-музыкант? Кто знает. Перед нами открывается потрясающая возможность обрести новые ценности». Сам Деннис Тито для осуществления своей мечты решил основать собственную компанию с целью развития космического туризма как формы бизнеса: «Этот рынок бизнеса велик, и я надеюсь, что этим займусь».

Теперь решение вопроса о дальнейших «турпоходах в космос» в основном зависит от возможностей Росавиакосмоса обеспечить всех желающих транспортом, а не от юридических и организационных трудностей, с которыми столкнулся первый космический путешественник. Вскоре полеты американских космических кораблей будут возобновлены. А из сообщений, регулярно появляющихся в прессе, можно сделать вывод, что последователей Денниса Тито, желающих совершить путешествие к звездам, с каждым годом становится все больше.

ТОЛСТОЙ ФЕДОР ИВАНОВИЧ

(род. в 1782 г. – ум. в 1846 г.)

Граф, участник Отечественной войны 1812 года, прославившийся не только храбростью, но и авантюризмом, любитель кутежей, дуэлей и карточных игр. За страсть к дальним путешествиям и приключениям получил прозвище Американец.

Граф Федор Иванович Толстой был одним из популярнейших людей XIX века. В нем удивительно сочетались жесткость, буйное своеволие, презрение к моральным нормам с храбростью и широтой натуры. Недаром один из современников писал о нем так: «Кажется, он довольно смугл и черноволос, но в сравнении с душой его он покажется блондином». Эта яркая, колоритная личность стала прототипом многих персонажей в произведениях А. С. Грибоедова, А. С. Пушкина, Л. Н. Толстого, адресатом эпиграмм и дружеских посланий. В частности, с графа буквально был «списан» образ Репетилова в комедии «Горе от ума»:

 
Но голова у нас, какой в России нету,
Не надо называть, узнаешь по портрету:
Ночной разбойник, дуэлист,
В Камчатку сослан был, вернулся алеутом
И крепко на руку нечист…
 

Федор Иванович не только узнал себя в этом описании, но и согласился с ним во всем, за исключением одной детали: «В Камчатку черт носил, ибо сослан никогда не был». На счет Камчатки он прав, чего нельзя сказать относительно ссылки – таковая все-таки была, но не далее как в собственную деревню.

Еще один, не менее точный портрет графа уже после его смерти создал Лев Николаевич Толстой, приходившийся ему двоюродным племянником. Чертами своего знаменитого родственника он наделил сразу двух своих героев – Долохова в романе «Война и мир» и графа Турбина в повести «Два гусара». Особенно интересна характеристика последнего: «Ведь это какая отчаянная башка, надо знать! Картежник, дуэлянт, соблазнитель; но – гусар душа, уже истинная душа!»

Жизнь Федора Ивановича Толстого действительно могла стать сюжетом не для одного романа. Родился он в 1782 году в скромном имении в Кологривском уезде Костромской губернии в богатой дворянской семье. По традиции мальчик сначала получил хорошее домашнее воспитание, а затем был зачислен в Морской кадетский корпус. По окончании учебы перед молодым офицером из знатного рода открывалась блестящая перспектива, но карьера мало его интересовала. Юноша обладал всеми качествами светского льва – был остроумен, страстен, к тому же очень красив и хорошо сложен. Не удивительно, что вскоре он стал непременным участником всех московских балов и маскарадов, пристрастился к кутежам и карточной игре, в которой проявлял недюжинные способности. Обладая буйным характером, он нередко впадал в крайности, пренебрегал светскими приличиями и часто попадал в скандальные истории, которые, как правило, заканчивались дуэлями. А поскольку молодой граф превосходно стрелял и фехтовал, то всегда выходил из них победителем. С каждым поединком в нем все больше укреплялась вера в собственной неуязвимости.

Вскоре Толстому стало тесно в светских гостиных – его широкая натура и неуемный характер требовали иного применения. И в 1803 году двадцатилетний офицер стал участником первой русской кругосветной экспедиции под руководством И. Ф. Крузенштерна на корабле «Надежда». Отправляясь в свое первое путешествие, Федор стремился к приключениям и вовсе не думал обременять себя каким-либо серьезным делом. Вместо этого он постоянно придумывал разные «шалости». Зная, что корабельный священник охоч до хмельного, молодой повеса напоил его вусмерть и украденной у Крузенштерна печатью припечатал бороду святого отца к палубе. Когда же батюшка проспался и хотел встать, дожидавшийся этого момента Толстой закричал: «Лежи! Видишь, казенная печать?» Пришлось отрезать бороду перепуганному священнику под смех команды.

Потом этот отъявленный скандалист перессорил на борту судна всех офицеров и матросов. Но после следующей проделки, которая коснулась руководителя экспедиции, терпению команды пришел конец, когда живший на судне ручной орангутанг по наущению Толстого уничтожил многомесячные записи Крузенштерна, Федора за это высадили на один из Алеутских островов – Ситху. Через несколько месяцев его, татуированного с ног до головы, подобрал какой-то случайный корабль. Вернувшись в Россию, Толстой увлеченно рассказывал о своей жизни среди алеутов, утверждая, что аборигены-островитяне предлагали ему стать их вождем. Свои рассказы он сопровождал демонстрацией татуировок на теле. После этих событий он и получил прозвище Американец. А близкий друг Толстого, поэт П. А. Вяземский, написал о нем следующее:

 
Американец и цыган,
На свете нравственном загадка,
Которого, как лихорадка,
Мятежных склонностей дурман
Или страстей кипящих схватка
Всегда из края мечет в край,
Из рая в ад, из ада в рай!
Которого душа есть пламень,
А ум – холодный эгоист;
Под бурей рока – твердый камень!
В волнении страсти – легкий лист.
 

Федор Иванович был действительно загадкой для современников. Он изумлял их как своими проделками и причудами, так и героическими поступками, достойными уважения. Дважды разжалованный за дуэльные истории в солдаты, Толстой возвращал себе офицерский чин благодаря смелости, проявленной на полях сражений. Так в августе 1812 года, находясь «на житье» в собственной деревне, он самовольно покинул место ссылки и, надев солдатскую шинель, явился на Бородинское поле. Вместе с рядовыми Федор Иванович ходил в бой, отличился, был ранен и получил Георгиевский крест.

После войны граф по-прежнему проявлял свою удаль в бесчисленных дуэлях. В 1826 году он чуть было не стрелялся с А. С. Пушкиным, который за распространение порочащих его слухов написал на Толстого едкую эпиграмму, называя его «холопом знатным», «невеждой при звезде» и «картежным вором». Американец не остался в долгу и ответил на слова поэта не менее резко. Пушкин пытался вызвать его на дуэль, но Федора Ивановича в то время не оказалось в Москве. Впоследствии конфликт между ними был улажен мирным путем, а к весне 1829 года их отношения стали такими дружескими и теплыми, что Толстой по просьбе поэта даже сватал за него Наталью Николаевну Гончарову. Но, несмотря на это, Пушкин изобразил своего друга в романе «Евгений Онегин» в образе Зарецкого, секунданта Ленского, – человека, который был «некогда буян, картежной шайки атаман, глава повес…»

Мошенничество в картежной игре ловко сходило Американцу с рук и приносило солидные доходы. Он постоянно выигрывал огромные суммы денег и тратил их на кутежи и женщин. Но надо отдать ему должное – друзей он сам просил не садиться с ним за карточный стол. Как-то на предложение князя Сергея Волконского, героя войны 1812 года, сыграть с ним Федор Иванович ответил: «Нет, мой милый! Я вас слишком люблю для этого».

Толстой был завсегдатаем Английского клуба. Здесь после игры, как правило, организовывались кутежи с приглашением цыган. Одна из солисток хора, молоденькая цыганка Дуня (Авдотья Максимовна Тураева), особенно приглянулась сорокалетнему графу. Он увез ее к себе в имение. Роман оказался затяжным, но со временем красавицу-цыганочку, вероятно, постигла бы та же участь, что и других возлюбленных стареющего повесы. Если бы не случай…

Однажды Толстой, который уже оставил шулерство, проигрался по-крупному. Погасить большой долг он не мог. Как истинный аристократ граф предпочитал смерть позору. Он занялся проверкой дуэльного пистолета, как вдруг вошедшая в кабинет Дуня выложила перед ним на стол необходимую сумму денег. На его вопрос о том, откуда они, девушка ответила: «От тебя же. Мало ты мне дарил? Я все прятала. Теперь возьми их, они – твои». И тогда растроганный Федор Иванович решил жениться на ней. Вся Москва была удивлена его выбором: «Такая знатная фамилия – и цыганка!» Но привыкший изумлять всех своими чудачествами, Федор Иванович на сей раз был искренен и непоколебим в своем решении. В январе 1821 года он обвенчался с Авдотьей Тураевой.

Они прожили в браке 25 лет, и все эти годы Авдотья Максимовна была Толстому верной, заботливой и терпеливой женой, безропотно выносившей все причуды мужа. Ведь даже на склоне лет он так и не отказался от большинства своих привычек. Рассказывали, что однажды, чтобы доказать свою меткость, он поставил жену на стол и прострелил ей каблук башмака.

Цыганка-графиня родила Федору Ивановичу двенадцать детей. Но, к сожалению, все они, кроме двух дочерей, умерли в младенчестве. Толстой воспринимал это как отмщение за свое прошлое. Он насчитал одиннадцать человек, убитых им на дуэлях и после каждых похорон своих детей вынимал из письменного стола список погибших в этих поединках и писал сбоку слово «квит». Особенно тяжело переживал Федор Иванович смерть своей любимицы – 17-летней дочери Сарры. Девочка была так же красива, как и ее мать, и обладала не только музыкальным, но и поэтическим, художественным талантом.

И только последнему, двенадцатому, ребенку – Прасковье – удалось пережить своего отца. Федор Иванович Толстой скончался в 1846 году. Последние слова его были обращены к дочери: «Ну слава Богу, хоть мой курчавый цыганеночек будет жив!» Действительно, Прасковье Федоровне Толстой было суждено прожить долгую и счастливую жизнь. У нее родился сын Федор, очень похожий на деда, но только внешне…

ТРИЕР ЛAPC ФОН

(род. в 1956 г.)

Среди сотен и сотен картин мирового кинематографа фильмы Ларса фон Триера стоят обособленным рядом, игнорируя любую классификацию. К тому же режиссер никогда не повторяется и при этом еще и манипулирует зрительскими эмоциями лучше любого фокусника. Зритель начинает не просто задумываться над тем, что происходит в окружающем мире, он словно сам себе влезает в душу, выворачивает себя наизнанку, чтобы разобраться в том, что он увидел на экране. Кинематографический язык Триера максимально символичен и эмоционален. К тому же он привлекает к себе внимание всеми своими фобиями и широко рекламируемой паранойей, хотя при этом режиссер умело и сознательно выстраивает линию поведения.

Киномир давно знал о Дании, которая «выстреливала» редко, но метко – будь то не понятые современниками, но превознесенные потомками шедевры Карла Теодора Дрейера или уютные фантазии Билле Аугуста, дважды награжденного высшим трофеем – «Золотой пальмовой ветвью» – в Канне. Тем не менее критики, раскладывая историю датского кино по полочкам, ведут отсчет от Ларса фон Триера, разделяя датский кинематограф, по сути, на кино до 1995 года и после… «Каждый, кто видел любой из моих фильмов, знает, что все закончится плохо! Таким я вижу мир, – говорит этот режиссер, сценарист и оператор в одном лице. – Нет ни плохих людей, ни хороших, зато обстоятельства могут обнажать в них самое худшее. Единственное, что можно сделать для улучшения мира, – это изменить обстоятельства».

Ларе фон Триер родился 30 апреля 1956 года в столице старого датского королевства – Копенгагене, а значит, в городе Г.-Х. Андерсена. В произведениях этого великого сказочника редко встречается хеппи-энд. Вот и любимой книжкой Ларса Триера (тогда еще без дворянской приставки «фон») была датская народная сказка «Золотое сердце», которой, едва научившись читать, зачитывался будущий режиссер. В ней рассказывалось об очень доброй девочке, которая одна отправляется в лес, прихватив лишь немного хлеба. К концу книжки у нее не остается совершенно ничего, потому что она делилась всем, что имела, с теми, кто встречался ей на пути. И все-таки последние ее слова исполнены веры: «У меня все равно все будет хорошо». Эта тема – экстремальных последствий добровольного мученичества – врезалась Лapcy в память навсегда.

Семья у будущего кинорежиссера была необычной. Мать исповедовала коммунизм, а отец – иудаизм. Желание быть похожим на отца прошло красной нитью через всю раннюю биографию Триера, рождая анекдоты о его одержимости еврейской идеей, частых посещениях синагоги и соблюдении кошрута в юности. Но, умирая, мать Ларса призналась, что его отец Ульф Триер, человек с безумными привычками (он пожимал руки манекенам в магазинах готовой одежды), уверявший сына, что сказки – это слащавое и бездарное чтиво, не является его биологическим родителем. Это случилось в 1995 году, и потрясенный Триер не только решил «перекраситься» в коммунистические цвета, но даже разыскал настоящего виновника своего появления на свет. Он провел с 90-летним родителем четыре беседы, после чего на пятую «отец» выслал вместо себя адвоката.

А вот между сыном и матерью отношения были очень теплыми. Фон Триер говорит: «Известно, что мать Наполеона очень любила своего сына, она думала, что все, что он делает, изумительно. Моя мама тоже такая. Если я рисовал каракули на листе бумаги, она говорила, что это просто великолепно. Подобная реакция вдохновляет, рождает желание творить. В то же время, как и в любой другой семье, в моей было немало своих неприятных секретов, а я был чутким ребенком, насколько себя помню, всегда легко возбуждался, приходил в волнение, начинал нервничать. По-видимому, в детстве мое артистическое развитие нуждалось в похвалах, к тому же искусство удовлетворяло требования естественного детского эскапизма[3]3
  Эскапизм (эскейпизм) (от англ. eskape – бежать, спастись) – стремление личности уйти от действительности в мир иллюзий, фантазий в ситуации кризиса, бессилия, отчуждения.


[Закрыть] – оно было способом уйти из мира взрослых: я творил вселенную, которую сам мог полностью контролировать. Кстати, моя мама была большой почитательницей Брехта и, когда отец в припадке ярости сокрушил ее коллекцию пластинок с музыкой Вайля, ушла из дому. Для нее Брехт и в особенности Вайль были светочами прогресса».

Лет в одиннадцать Ларе понял, что его судьба – кино. Именно тогда он стал обладателем двух сказочных вещей – 8-миллиметровой камеры и старинного черно-белого кинопроектора. На нем подросток бесконечно прокручивал единственную пленку, не зная названия фильма, его автора, а уж тем более не понимая смысла. Особенно ему нравились сцены пыток и казни одинокой героини, которая даже на костре не отказывается от своих убеждений. Гораздо позже Ларе, конечно, узнал, что смотрел фильм Карла Теодора Дрейера о Жанне д’Арк. Впрочем, не так уж мальчишка и любил ходить в кинотеатры. Скорее ему, племяннику известного датского документалиста, нравился сам процесс складывания разрозненных кадров в одну историю. И Ларе начинает придумывать свои истории, одновременно учась снимать на камеру.

В 1977–1982 годах он учится в Копенгагенском университете и одновременно в Копенгагенской школе кино. Ректор знаменитой киношколы, из стен которой вышли буквально все теперешние датские кинодеятели, Пол Несгор уверяет, что объяснение феномена «датская волна» – в методах обучения и воспитания молодежи. Преподаватели предоставляют ученикам абсолютную творческую свободу, для дипломной работы могут быть выбраны любые темы и формы, зато обязательно воспитывается чувство товарищества, корпоративная этика.

Может показаться, что это установка то ли советская, то ли американская, но факт остается фактом: в современном кино, зацикленном на оригинальности и самобытности, цеховой принцип выделяет датчан. Они все – дети правительственной политики 70-х годов прошлого столетия, когда было принято судьбоносное решение об открытии национальной киношколы.

В киношколе юный Триер испытывает на себе магическое очарование старой доброй киношной механической техники и становится убежденным формалистом. От приятелей-студентов за надменность он получает аристократическую приставку «фон». Шутка Лapcy понравилась, и он всерьез решает назваться дворянином. Впрочем, это еще и связано с семейным анекдотом: его дед, Свен Триер, подписывал все письма “sv. trier”, и в послевоенной Германии к нему начали обращаться как к «герр фон Триер». Поэтому, справедливо решив, что никто его разоблачать не будет, Ларе стал называть себя фон Триером.

Юноша, подобно аквалангисту, погрузился в алхимическую кухню кинопроизводства, интересуясь прежде всего технической стороной съемок, формальными изысками стиля. Вспоминая о годах учебы, Триер говорит: «В отличие от многих, я не в восторге от американских лент. Помню, когда я учился, у нас на факультете «Кино и средства массовой информации» были несколько человек, которые поклонялись американскому кино. Я не разделял их любви ни к жанру экшен, ни к гангстерским лентам. Я считал Хьюстона хорошим режиссером, мне нравились картины с Хамфри Богартом, но для меня они никогда не имели большого значения, зато я сходил с ума по фильмам представителей неореализма. Европейская традиция меня вдохновляет еще и потому, что мы постоянно сталкиваемся с американской повествовательной моделью, и в результате она приедается».

Свои первые короткометражки Триер снимал, экспериментируя с цветами и монтажом, демонстрируя подчеркнутую насыщенность и сосредоточенность на детальной проработке антуража: «Сад Орхидей» (или «Садовник, выращивающий орхидеи», 1977), «Блаженная Менте» (1979), «Ноктюрн» (1980), «Последняя деталь» (1981). Среднеметражная лента «Картины освобождения» (дипломная работа в киношколе, 1982) – барочный экзерсис, разыгранный в переполненном бессмысленными обломками гибнущего материального мира бункере, в котором находятся деморализованные офицеры-интеллигенты условно-нацистского вида. В этом фильме, как в миниатюре, сконцентрировались все лейтмотивы более поздних работ Триера. О чем именно этот фильм, никто сказать не сумел, но все в один голос заговорили о новом гении в кино. Кстати, фильмы «Последняя деталь» и «Картины освобождения» взяли призы на Мюнхенском кинофестивале.

Все эти ленты уже резко выделялись на фоне кинособратьев. Тем не менее Триер утверждает, что никогда не занимался эстетическими экзерсисами только ради того, чтобы что-то попробовать. «Я просто делал какие-то вещи так, как было нужно. Здорово было впервые использовать панорамирование или застывший кадр. Я работал и с масками, как горизонтальными, так и вертикальными. Результат получился неплохой, и работа была чертовски интересной, но это не было просто стилистическим упражнением».

Уже в ленте «Картины освобождения» сконцентрированы основные черты и стилевые особенности первой трилогии фон Триера, которую он, следуя по-скандинавски рационально-педантичному замыслу, задумал как три фильма, начинающиеся с буквы «Е» и сфокусированные не на актерах. Но еще до выхода на экраны всей трилогии Ларе засветился на Каннском фестивале: показал первую часть – фильм «Элемент преступления», который получил Большой приз Высшей технической комиссии Каннского кинофестиваля за 1984 год. И это не удивительно. Снятый в желто-черном цвете, сумрачный детектив завораживает прежде всего изобразительной стороной. Повсюду вода, ночь, даже обычные коровы и лошади напоминают потусторонних посланцев… Получилось, как говорят кинокритики, «Сердце ангела» и «Имя розы» в одном флаконе – будоражащий и чарующий фильм. «Элемент преступления» – уникальный опыт скрещивания двух параноидальных эстетик: немецкого экспрессионистского кино 20-х годов и американского «черного фильма» 40–50-х годов XX века. Триумф визуального стиля, изысканная насыщенность сюжета отсылками к целому слою европейской культуры («Степной волк» Г. Гессе, «М» Ланга, «Андрей Рублев» Тарковского и т. д.), работа художников с фактурой и оператора с цветом и освещением – все эти составляющие первого шедевра фон Триера принесли ему культовое признание среди интеллектуалов и Гран-при технической комиссии. Когда Андрей Тарковский посмотрел «Элемент преступления», он сказал: «Очень слабо». Но, несмотря на это, с тех пор Триера обожают, шельмуют, молятся на него, обижаются, злятся, не прощают, завидуют ему, дают премии. Мало кто из кинорежиссеров удостоился такой гаммы эмоций, как Триер.

Итак, фильмы «Элемент преступления», «Эпидемия» (1987) и «Европа» (1991) образуют трилогию, лейтмотивом которой является некая Зона, в которой царит атмосфера упадка и декаданса. Первые две из этих лент наделали немало шума в Дании. К тому же в «Эпидемии», эксплуатирующей сюжет многих американских фильмов ужаса, зритель увидел европейский ответ засилью Голливуда. Картина-провокация, она была представлена в Каннах, но ничего не заслужила. Может быть, потому, что жюри обиделось на молодого многообещающего автора, не желающего оценить внимание, ему оказанное: ссылаясь на прирожденную фобию к путешествиям, фон Триер даже не приехал в Канны. Зато Ларе сыграл в своем фильме главную роль – режиссера, который вдвоем со сценаристом (тот тоже сыграл сам себя) пишет сценарий фильма-катастрофы, повествующего об охватившей весь мир эпидемии чумы. Под конец вымысел оборачивается страшной реальностью. Самый оригинальный ход авторa – пометка «Эпидемик копирайт» в углу экрана на протяжении всего фильма. Самый красивый кадр: вертолет летит над пустынным полем, а на нижней ступени веревочной лестницы парит над землей врач-избавитель с походным чемоданчиком-аптечкой в руке. Самая страшная сцена: снятый на видеокамеру финал – глядя на распускающиеся на глазах фурункулы на собственной коже, одна из героинь долго и пронзительно кричит, – хочется заткнуть уши и бежать от экрана подальше. Именно в такие минуты понимаешь, что хотел сказать фон Триер, когда выдал свое знаменитое: «Фильм должен быть подобен камешку в твоем башмаке».

Даже используя заокеанские киноштампы, Ларе вносил в свои ленты неуловимый аромат настоящего европейского кинематографа, и «Европа», по его замыслу, являлась заключительным, самым внушительным, аккордом этого глобального во всех отношениях замысла. Триер создал исключительно эстетский фильм: черно-белые кадры, перемежающиеся цветными вставками (например, кровью вскрывающего себе вены в ванной старика), авангардный монтаж, неожиданные ракурсы, даже клиповая методика. Тема – та же самая, магически-отчужденная Европа после войны, куда и приезжает наивный молодой американец в поисках работы. Он становится проводником в поездах железнодорожной компании-монополиста “Zentropa” и оказывается втянутым в деятельность нацистского подполья. Первый экзамен на должность оказывается последним в его жизни, и все это подано с мрачным изысканным юмором. Сам фон Триер сыграл в эпизоде еврея, который за скромную мзду спасает от послевоенного трибунала коллаборационистов. Гипнотизирующий голос за кадром: «На счет “десять” вы умрете».

«Европа» была обречена на успех, и фон Триер, который безумно боится путешествий, даже покинул Данию, чтобы самому присутствовать на Международном фестивале в Каннах. Но, как ни странно, жюри во главе с Романом Полански предпочло его картине американский фильм, а «Европа» получила Большой приз за техническое мастерство и приз жюри Каннского фестиваля. Со слов очевидцев, на банкете, посвященном закрытию фестиваля, Триер учинил форменный скандал, поклявшись, что никогда больше не ступит на легендарную красную дорожку. И его можно понять, ведь он получил международное признание и был назван «классиком» при жизни.

«Е-трилогия» завершена, как и период в творчестве режиссера, когда он стремился к техническому совершенству, когда каждый кадр, каждый поворот камеры продумывался и планировался заранее. «В случае с «Европой» я понял, что добрался до конца пути. Все было так эстетизировано, так чисто выполнено, что напрашивалось что-то новое, – говорил впоследствии Триер о трилогии. – Когда я о них думаю, мне кажется, что это плохие фильмы. Но недавно я пересмотрел фрагменты «Элемента преступления» и обнаружил, что они интересны. «Элемент преступления» находится так далеко, что, возможно, поэтому я и могу его вынести. Но свои более поздние фильмы я уже выдержать не в состоянии. Некоторые из них меня по-настоящему приводят в замешательство. Это, знаете, как смотреть свои очень старые фотографии или слушать свой голос на магнитофонной пленке».

После триумфа в Каннах Триер и продюсер «Европы» Петер Ольбек Йенсен создали свою собственную кинокомпанию, назвав ее “Zentropa Entertainments” («Зентропа Энтертейнментс»), которая постепенно стала ведущей силой скандинавского кинопроизводства. Но прежде чем приступить к другому эпохальному проекту, Ларе отдал дань телевидению и снял несколько телевизионных фильмов. Первый представлял собой воплощение неосуществленного сценарного замысла К. Т. Дрейера (по мнению Триера, Дрейер – режиссер № 1), экранизацию античной трагедии «Медея» (1987). От Дрейера (Тарковского, Бергмана и других классиков) в фильме присутствует невероятное пространство воды и полотнища. От самого Триера – фатальный финиш: мальчик, помогающий матери удавить собственного брата. К тому же режиссер, превратившись еще и в оператора, демонстрирует поразительное владение ручной камерой, превращая образы античного искусства в мрачно-торжественную историю обезумевшей Медеи. Затем была «Учительская» (1994) и мини-сериал «Королевство» (1994, совместно с Мортеном Арнфредом), который принес Триеру международную славу не только в интеллектуальных кругах и на фестивалях. Этот четырехсерийный телевизионный фильм сразу же был объявлен «европейским ответом на “Твин Пике”» и покорил простых зрителей. «Королевство» – ироничный коктейль из черной комедии, сюрреалистического фильма ужасов и производственной картины, действие которой происходит в огромной копенгагенской больнице, над которой довлеют проклятие и тайна убийства. В дни первой трансляции сериала улицы всех датских городов и селений буквально пустели. Успех был настолько велик, что в 1997 году режиссер сделал продолжение сериала («Королевство-2»). Телесериал так полюбился зрителям, что для кинотеатров была даже выпущена 280-минутная киноверсия.