Текст книги "50 знаменитых чудаков"

РЯБУШИНСКИЙ НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ

(род. в 1877 г. – ум. в 1951 г.)

Владелец московской виллы «Черный лебедь», организатор «афинских ночей» с голыми девицами, меценат, антиквар, собиратель русской и западно-европейской живописи, литературный критик, редактор и издатель журнала «Золотое руно».

О ночных оргиях в особняке Николая Рябушинского по Москве ходили легенды, а количество дам, желающих посетить скандальную виллу «Черный лебедь», не уменьшалось. Страсть к женскому полу Николай Рябушинский сохранил на всю жизнь.

Видимо, чтобы ночи проходили веселее, хозяин украсил одно из помещений виллы коллекцией отравленных стрел из Новой Гвинеи. Дело в том, что Рябушинский, путешествуя в юности по экзотическим странам, побывал у папуасов-людоедов и даже якобы пил вино из черепа побежденного врага у вождя гостеприимного племени.

Устраивая светские приемы и издавая журнал «Золотое руно» себе в убыток, Николай промотал все свое состояние.

Он даже изготовил для себя саркофаг, но воспользоваться им так и не пришлось. Кроме всевозможных чудачеств и неистребимой страсти к слабому полу Рябушинский был, наверное, одним из первых российских автолихачей. Его роскошный «даймлер» красного цвета, мощностью в 60 лошадиных сил (что по тем временам было последним словом техники), жители Москвы быстро научились узнавать. Несколько раз Николая привлекали к ответственности за нарушение правил автомобильной езды, а однажды ему даже пришлось выплатить солидные отступные сбитому пешеходу.

Родился Н. П. Рябушинский в 1877 году в Москве. Его мать, Александра Степановна, была дочкой крупного хлеботорговца Овсянникова. Отец, Павел Михайлович, являлся выходцем из старинного рода купцов и предпринимателей Ребушинских. Дед Николая – основатель династии Михаил Яковлевич (1786–1858), взявший фамилию Ребушинский (измененную его сыновьями на Рябушинский) по названию родной деревни Ребушки, что неподалеку от города Боровска Калужской губернии, – раньше носил фамилию Стекольщиков. Перебравшись в Москву около 1802 года, он предъявил купеческому собранию тысячу рублей (довольно большие по тем временам деньги) и стал купцом третьей гильдии.

После Отечественной войны 1812 года Михаил Яковлевич оказался разорен, на десять лет перешел в мещане, но потом неустанным трудом вновь завоевал место в купечестве. Дело развивалось, и к 50-м годам М. Я. Ребушинский владел уже несколькими мануфактурами в Москве и в провинции. О нем говорили как об одном из видных московских богатеев. После его смерти в 1858 году сыновьям, Василию и Павлу, достался в наследство капитал в два миллиона рублей ассигнациями, и они продолжили дело отца.

Павел Михайлович заработал за свою жизнь 20 млн рублей. В 1899 году он умер, успев разумно распорядиться деньгами: несколько десятков тысяч рублей завещал своему духовному отцу, дом в Малом Харитоньевском переулке оставил жене, а сыновьям передал отлично отлаженное и энергично развивавшееся дело, а также огромнейшее по тем временам состояние в 20 млн ассигнациями.

У него было восемь братьев (не считая пяти сестер), которые позже приобрели предприятия льняной, стекольной, бумажной и полиграфической промышленности, в годы Первой мировой войны – лесопромышленной и металлообрабатывающей. В 1916 году в Москве неподалеку от Симонова монастыря они основали автомобильный завод АМО. Именно так началась история знаменитого московского автомобильного завода ЗИЛ.

Из всех братьев Рябушинских наибольшей известностью пользовался Павел Павлович, который был старшим из детей Павла Михайловича. Он и принял на себя руководство семейным делом. Павлу Павловичу пришлось столкнуться с большими трудностями, которые усугубились еще и пожаром, уничтожившим текстильные фабрики. К тому же через год после пожара покончил с собой крупный харьковский банкир и промышленник А. К. Алчевский, а именно в его дело братья Рябушинские вложили около четырех млн рублей. Но все эти напасти не сломили Павла. Он сумел не только восстановить производство, но и модернизировать его.

Павел Павлович был председателем Товарищества «Павел Рябушинский и сыновья», владельцем Московского банка, неизменным вдохновителем многочисленных совещаний и комитетов представителей промышленности и торговли России, лидером партии прогрессистов, главным редактором газеты «Утро России». В ней критиковали даже министров.

Не менее известен Дмитрий Павлович Рябушинский. Он занимался аэродинамикой, был профессором, членом-корреспондентом Французской академии наук. В 1904 году в семейном имении близ Кучино он организовал открытие первой в мире аэродинамической лаборатории, ставшей впоследствии частным институтом.

Федор Павлович, рано скончавшийся от туберкулеза, увлекался географией и этнографией. Он стал инициатором и организатором научной экспедиции по изучению Камчатки (оказавшейся весьма успешной), потратив на ее организацию 200 тысяч рублей из собственного кармана. При этом он интересовался географией, антропологией и историей Сибири и Камчатки.

Степан Павлович и Владимир Павлович были известны как собиратели старинных икон, а позже, уже в эмиграции, Владимир Павлович организовал общество «Икона», которое внесло большой вклад в изучение русской иконописи.

Имена братьев Рябушинских знали повсюду – от Риги до Бакинских нефтяных промыслов, от Архангельска до Тифлиса. Степан, Сергей и Владимир были еще и археологами, коллекционерами и специалистами по древнерусской иконописи. Михаил – тоже коллекционер, его собрание картин русских и западно-европейских художников стало жемчужиной фондов нескольких советских музеев.

Сергей впоследствии заведовал фабричным производством, Степан отвечал за коммерческую часть, Владимир и Михаил, а также и сам Павел совместно занимались банковским делом. В то же время Дмитрий, Николай и Федор, являясь совладельцами-пайщиками семейных предприятий, в предпринимательской деятельности практически не участвовали.

Николай Павлович, получивший свою долю капитала, сразу же начал вести разгульную жизнь. После неудачного брака он ударился в кутежи, получив прозвище «шалого» Рябушинского.

Известно, что российские купцы славились тем, что любили хорошо поесть, и были излюбленными мишенями газетных фельетонистов и карикатуристов. Например, в Москве отличительным признаком Купеческого клуба было стремление всячески подчеркнуть превосходство денежных тузов над теряющей былое значение в государстве дворянской аристократией. В отличие от дворян, предпочитавших французскую кухню, купечество упирало на старинные русские кушанья: «банкетная» телятина; поросенок с хреном; поросенок с кашей; белая индюшка, откормленная грецкими орехами; стерляжья уха; двухаршинные осетры; белуга в рассоле; «пополамные» расстегаи из стерляди и налимьих печенок и многое другое.

Поросята на вторничные обеды в Купеческом клубе покупались за огромные деньги у трактирщика Тестова. Телятина «банкетная» – в Троицко-Сергиевской лавре, где телят отпаивали цельным молоком. Каплуны и пулярки шли из Ростова Ярославского. Ну а после обильной закуски можно было и повеселиться.

Владимир Гиляровский писал: «На обедах играл оркестр Степана Рябова, и пели хоры – то цыганский, то венгерский, чаще же – русский от «Яра». Последний пользовался особой любовью, и содержательница его, Анна Захаровна, была в почете у гуляющего купечества за то, что умела потрафлять купцу и знала, кому какую певицу порекомендовать; последняя исполняла всякий приказ хозяйки, потому что контракт отдавал певицу в полное распоряжение содержательницы хора».

Молодой повеса Рябушинский завел себе певичку Фажетт из французского ресторана, купал ее в шампанском, катал на лихачах, дарил драгоценности от Фаберже. За одно только колье с жемчугом и бриллиантами чудак заплатил десять тысяч двести рублей. В общем, за два месяца он умудрился промотать 200 тысяч рублей. Это были огромные деньги. По последним данным, один русский золотой рубль того времени стоил примерно 30–35 нынешних долларов США. Можно также напомнить, что тогда плата в пятьдесят копеек за рабочий день считалась хорошей для рабочего.

Старшие братья Рябушинские обратились к московскому генерал-губернатору с просьбой установить опеку над расточителем, который наносил ущерб всему семейному делу. И эта просьба была удовлетворена. Николая признали недееспособным, он не мог без согласия братьев-опекунов распоряжаться своим имуществом.

Опека была снята, когда Николай Павлович вроде бы взялся за ум и в 1906 году занялся издательством богато иллюстрированного журнала «Золотое руно». Тогда братья разрешили ему, пользующемуся в обществе скандальной репутацией, тратить деньги, но уже на хорошее дело.

Сотрудничавший в журнале Александр Бенуа оценивал его издателя как «фигуру любопытнейшую, не бездарную, во всяком случае особенную». Николай Павлович публиковал под псевдонимом Н. Шинский свои стихи и прозу в «Мусагете» и других модных изданиях того времени, и конечно, в своем журнале.

«Золотое руно» – запоминающееся явление в мире искусства начала XX века, в течение нескольких лет именно этот журнал был одним из центров русского символизма. В разное время здесь печатали свои работы художники К. Коровин, В. Серов, П. Кузнецов, М. Сарьян, писатели и поэты А. Блок, К. Бальмонт, А. Белый, В. Брюсов, A. Ремизов, И. Бунин, Д. Мережковский, 3. Гиппиус, B. Иванов, Г. Чулков и др. Издание пользовалось в России огромной популярностью. Всего за три года из печати вышло 34 номера.

Само название журнала определило его цель – упорные поиски того Золотого руна, которое скрывается не в какой-нибудь таинственной Колхиде, а здесь, в глубине русского народного духа. На страницах этого популярного издания пропагандировалась русская культура. Выставки «Голубая роза», устраиваемые журналом, знакомили россиян с новейшими направлениями в западно-европейском искусстве, а весь мир – с Михаилом Ларионовым, Натальей Гончаровой, Мартиросом Сарьяном, Павлом Кузнецовым. Следует отметить, что впервые в «Золотом руне» появились портреты В. Брюсова (работы Врубеля), Ф. Сологуба (работы Кустодиева), В. Иванова (работы Сомова), Б. Зайцева (работы Ульянова), К. Бальмонта и Л. Андреева (работы Серова), А. Белого (работы Бакста), а также автопортреты Врубеля, Бакста, Сарьяна, Нестерова, Кузнецова, Уткина и многих других.

Как видим, при всех своих чудачествах и недостатках Николай Павлович жертвовал большие деньги и на меценатскую деятельность. В отличие от Щукиных и братьев Морозовых, предпочитающих коллекционировать произведения художественного французского авангарда, Рябушинский поддерживал отечественное изобразительное искусство. Он вырастил плеяду молодых художников-символистов – П. Кузнецова, С. Судейкина, Н. Сапунова и др.: покупал их картины, находил им работу, устраивал грандиозные выставки их полотен в Петербурге, Москве, Саратове. Бабник и прожигатель жизни оказался предтечей русского Серебряного века в литературе и русского авангардизма в изобразительном искусстве.

«Искусство символично, – писал Н. П. Рябушинский, – потому что оно несет в себе символ, выражение Вечного во Временном».

Имея на руках громадные суммы (в том числе и часть отцовского наследства), он построил в Петровском парке Москвы уникальный загородный дом «Черный лебедь» в неоклассическом стиле (архитекторы В. М. Маянов и В. Д. Адамович). Здесь собиралась богема – известные художники, артисты, писатели, поэты, а также самые богатые и знатные люди Москвы. Для них, как утверждала народная молва, проводились «афинские ночи с голыми актрисами».

Об одном из кутежей очевидец оставил такие воспоминания: «…Кругом было «море разливанное»: в бетонных гротах пляшут полураздетые девчонки с Тверского бульвара, на бутафорских скалах, как после горной битвы, валяются вниз головой пьяные. Кто-то во фраке лезет на пальму обезьяной, кто-то в подтяжках плавает в бассейне за стерлядью, кто-то – почти голый – принимает душ под фонтаном. Немногие, кто уцелеет до утра, – те к «Жану», в извозчичий трактир: пить огуречный рассол с коньяком и целоваться с извозчиками – во имя народа…»

Дорожки виллы Рябушинского были обсажены пальмами, на клумбах цвели орхидеи и другие цветы. В саду пели заморские птицы с невиданно ярким оперением, распушив веером узорчатые хвосты, прогуливались павлины, бегали золотистые фазаны. У входа в сад был приготовлен саркофаг, как последнее пристанище Николая Рябушинского, у собачьей будки сидел леопард.

За строгим фасадом виллы скрывался изысканный интерьер: причудливая мебель, изготовленная по специальному заказу, с клеймом в виде черного лебедя, обтянутая парчой и шелком и пропитанная ароматными курениями; прекрасная роспись на стенах, выполненная художником Павлом Кузнецовым. На показ гостям была выставлена великолепная художественная коллекция: драгоценные фарфоровые вазы, фигурки драконов, привезенные хозяином с острова Майорка. Стены виллы были увешаны ценнейшими картинами. Черный лебедь красовался на бокалах и рюмках из тончайшего венецианского стекла, сделанных в Италии по заказу Н. П. Рябушинского. Все столовое убранство было с тем же вензелем: скатерти, салфетки, посуда, серебряные приборы.

Расходы на журнал, светские приемы и страсть к картам разорили Рябушинского. С 1913 года Николай жил большей частью в Париже и на Лазурном берегу Франции, зарабатывая на жизнь торговлей антиквариатом.

Осенью 1913 года братья Рябушинские отпраздновали 25-летие товарищества «Павел Рябушинский и сыновья». Февральскую буржуазную революцию 1917 года они восприняли с надеждой. Павел Павлович тогда даже позволял себе шутить: «Мы вот теперь говорим, что Россия стоит перед пропастью. Но переберите историю: нет такого дня, чтобы эта страна не стояла перед пропастью. И все стоит». Однако к лету настроение братьев-миллионеров изменилось – Временное правительство уступило диктату Советов.

После октябрьского переворота и захвата власти большевиками Рябушинские уехали за границу. Павел, Сергей, Владимир и Дмитрий жили во Франции, Степан – в Италии, Михаил – в Англии. Конечно, их предпринимательская деятельность за границей была несколько более скромной, чем на родине, но они даже смогли заниматься благотворительностью. Например, на их средства был открыт дом для престарелых эмигрантов близ Ниццы.

Скандально известное здание «Черного лебедя» занял районный отдел ЧК. (Сейчас в особняке Рябушинского расположился банк). В доме чекистами была обнаружена коллекция икон Николая Павловича, которая пополнила экспозицию Третьяковской галереи.

Хозяин виллы оказался на побережье Средиземного моря – в княжестве Монако на юге Франции, расположенном на Лазурном берегу между французской Ниццей и итальянским Сан-Ремо. И даже в эмиграции, в городе Монте-Карло, Николай Павлович организовал художественную галерею «Голубая роза». Его партнерами стали известные американские промышленники Морган, Рокфеллер, а также Вандербильт.

Интересно, что на начальном этапе революционной борьбы за власть в России братья Рябушинские активно финансировали именно большевиков, точнее – национал-большевиков. Николай Рябушинский еще в 1914 году открыл в Париже антикварный магазин, торговавший предметами русской старины, ас 1917 года вполне официально занимался российской комиссионной торговлей. Воспользовавшись связями Николая в среде антикваров, владелец нефтяных промыслов Степан Лианозов организовал контрабандный канал для поставки из России во Францию художественных ценностей, а также наладил доставку черной икры с рыбных промыслов Каспия. Канал Лианозова был придуман и организован им вместе с большевиками, и единой нитью связал персидский порт Энзели, чьи икорные промыслы как раз и принадлежали Лианозову, и нефтяной Баку, где работала его генеральная нефтяная компания «Ойль». Из Баку контрабандный товар шел в Грузию, через Батуми попадал на Черное море, а уже оттуда – в Средиземное море и, наконец, в Монте-Карло.

Николай Павлович Рябушинский доживал здесь последние годы своей феерической жизни, лелея уже не скандально знаменитую московскую виллу «Черный лебедь», а свой маленький антикварный магазин на площади Бомарше. Но к женщинам все равно питал слабость. Уже в глубокой старости, когда ему было за семьдесят, работая в художественной галерее «Эрмитаж» в Монте-Карло, Рябушинский пережил последнее увлечение. Он полюбил молодую – втрое моложе его – беженку из Германии.

Умер Николай Павлович Рябушинский 19 апреля 1951 года в Ницце.

СКАВРОНСКИЙ ПАВЕЛ МАРТЫНОВИЧ

(род. в 1754 или 1757 г. – ум. в 1794 г.)

Знаменитый меломан. Граф, покровитель композиторов и музыкантов. Неудержимая, никем и ничем не контролируемая страсть к музыке сделала его одной из самых курьезных фигур XVIII столетия.

В книге русского писателя Михаила Ивановича Пыляева (1845–1900), изданной в Санкт-Петербурге в конце XIX столетия, несколько страниц посвящено Павлу Мартыновичу Скавронскому. В наши дни его имя практически не известно. Однако в царствование императрицы Елизаветы Петровны он занимал при дворе почетное место и был широко известен благодаря своим эксцентричным выходкам, связанным исключительно с музыкой.

Высокого положения Павел Мартынович достиг потому, что был сыном родного брата императрицы Екатерины I, Мартына Карловича – лифляндского (латышского) крестьянина. Как известно, Петр I очень любил свою жену-простолюдинку, поэтому и родственники ее были обласканы царем. Родившийся в бедности, Мартын Карлович был принят при дворе, а в царствование дочери Петра, Елизаветы Петровны, стал одним из крупнейших российских вельмож. В 1727 году получил титул графа, потом звание генерал-аншефа и должность обер-гофмейстера. Своему сыну Павлу он оставил огромное состояние. Это, однако, не пошло на пользу его единственному отпрыску.

Энергичный Мартын Карлович знал цену хорошим манерам и образованию, поэтому нанял сыну лучших учителей-иностранцев. Но Павел Мартынович так и не смог сделать приличную карьеру. Все силы его ума и души были направлены на утоление единственной страсти – музыки. К сожалению, музыкальных способностей у графа не было, что вовсе не мешало ему чувствовать себя чрезвычайно одаренным человеком.

В этом Скавронский был убежден уже в юности. Однако его пение и музыкальные сочинения не вызывали у слушателей энтузиазма. Тогда граф решил, что на родине нет настоящих ценителей его таланта, и отправился за границу.

В то время музыкальной Меккой в Европе считалась Италия. Поскольку Скавронский был чрезвычайно богат и швырял деньги налево и направо, вокруг него очень скоро образовался большой круг прихлебателей из числа оперных артистов, музыкантов и просто сомнительных личностей, вовсю расхваливающих его необыкновенный талант. Он задавал им пиры и дарил дорогие подарки в виде изящных сюрпризов, чем прихлебатели были очень довольны.

Как человека богатого и знатного его охотно принимала аристократия. Однако граф и не подозревал, что его чрезвычайная популярность связана с тем, что его новых друзей привлекают его деньги и экстравагантный образ жизни, граничащий с шутовством.

Друзья-музыканты притворно восхищались бездарными музыкальными произведениями, разучивали их и даже выступали с ними на сцене, вызывая либо недоумение, либо возмущение взыскательной итальянской публики. Сочиненные Скавронским оперы ставились на сцене в Италии. Однако за их постановку он платил огромные деньги, закупал половину мест в театре для людей, которые громко аплодировали актерам, заглушая свист и крики настоящей публики. Часть зрителей приходила специально для того, чтобы насладиться этим курьезным зрелищем, а критики соревновались друг с другом в резкости оценок. Графа, однако, это нисколько не смущало. Все неудачи он списывал на недоброжелательство завистников. В этом мнении его поддерживали и мнимые друзья.

Дошло до того, что Скавронский заставил всех слуг в своем доме обращаться к нему только посредством пения. По нотам, написанным хозяином, лакей-итальянец, украшая свое пение колоратурами, сообщал господину, что карета подана, метрдотель-француз – что стол накрыт. Даже русский кучер исполнял целую арию, спрашивая у графа, куда он собирается ехать. Нередко, отвечая графу на вопросы, он с козел пугал своим густым басом прохожих.

Во время парадных обедов вся прислуга Скавронского пела хором, квинтетом или квартетом. Меню исполнял метрдотель; официанты, разливая после каждого блюда вино, хором извещали о названии предлагаемого ими напитка. Сам граф отдавал приказания тоже в музыкальной форме. У гостей, которые во время застольной беседы тоже были вынуждены сочинять музыкальные импровизации, создавалось впечатление, что они участвуют в опере, что, впрочем, быстро утомляло присутствующих.

Так прошло 5 лет. В 1781 году Скавронский вернулся в Россию. В то время ему исполнилось 27 лет. Здесь он вскоре женился на племяннице князя Потемкина Екатерине Васильевне Энгельгардт, а в 1785 году вернулся в Неаполь уже в качестве русского посланника.

По мнению Пыляева, граф совершенно исправился и в дальнейшем вел обычный образ жизни. Но в это трудно поверить. То, что Павел Мартынович не оставил своих привычек, косвенно подтверждается одним обстоятельством: в Неаполь за мужем молодая жена не последовала. Она появилась там лишь спустя пять лет. К тому же в это время у графа появились и другие привычки, очевидно связанные с его новым положением, которые свидетельствуют о нем как об очень недалеком человке. Один из соотечественников, наблюдавший Скавронского в Неаполе, писал: «Соединяет он с крайнею неосторожностью в разговорах высокомерие о своем месте и для того слово “депеши” в разговорах употребляет; везде и во всякой тесноте кричит о сем и людям своим приказывает, что он “il ministro di Moscovia (московский посланник)”».

Чудачества Скавронского очень скоро стали широко известны в России. В 1790 году капельмейстер Екатерины II, испанец Висенте Мартин-и-Солером, написал комическую оперу «Песнолюбие» на либретто статс-секретаря А. Храповицкого, где высмеял поведение Скавронского. Главного героя звали Мелодист. Своих слуг он называл не иначе как Примо и Секондо, а дочерей Агафью и Аграфену величал Адажией и Аллегрой. Несмотря на то что события спектакля происходили в усадьбе сельского дворянина, граф был весьма узнаваем. Будучи в это время в Неаполе, Скавронский на премьере не присутствовал, поэтому не имел возможности обидеться. А через три года он умер, не дожив до сорока лет.

На этом фамилия Скавронских пресеклась. Сыновей Павел Мартынович не имел. Однако старшая из его дочерей Екатерина оставила некоторый след в истории. В 1800 году император выдал ее за Петра Ивановича Багратиона, впоследствии ставшего героем Отечественной войны 1812 года. Екатерина была необычайно красива и несколько лет блистала в салонах Европы. Мужа она не любила, жила отдельно от него и прославилась своими любовными связями. Одним из ее любовников был знаменитый австрийский канцлер, князь Клеменс Меттерних. По обычаям своего времени, когда светские дамы принимали горячее участие в политических интригах, Екатерина исполняла деликатные поручения российского императора Александра I.

После смерти Багратиона бывшая княгиня вновь вышла замуж за итальянского графа Ю. П. Литту. Примечательно, что он, подобно ее отцу графу Скавронскому, тоже был заядлым меломаном, известным своими чудачествами. Благодаря отменному басу, которым он мог перекрывать оркестр, современники называли графа «трубой архангела при втором пришествии». Кроме того, Литта обожал мороженое и поглощал его в неимоверных количествах. По всей вероятности Екатерина Скавронская и ее второй муж были во многих отношениях примечательной парой.