Текст книги "Союз Сталина. Политэкономия истории"

В этом проблем не было. Немецкий посол в СССР В. Шуленбург последовательно выступал за сближение с Советской Россией, во всех его донесениях за 1939 г., отмечает Ширер, проглядывает искреннее стремление восстановить отношения, существовавшие во времена Веймарской республики. Но, как и многие другие дипломаты старой школы, он плохо знал Гитлера[474]474
  Ширер У…, т.1, с. 528–529.


[Закрыть]. Примечательно, что и предыдущие немецкие послы в СССР придерживались подобных настроений. Об этом свидетельствует, например, письмо Молотову брата прежнего посла в России Ранцау: «Мой брат, близнец посол граф Ранцау… понимая, что в любой момент может наступить его внезапная кончина, просил меня в свой смертный час передать Вам…», что «его последней и твердой надеждой была надежда, что немецкий и русский народы могут достичь желаемой для них цели»[475]475
  Э. Ранцау – Г. В. Чичерину, 09.1928. (В день получения письма Чичериным посол Ранцау умер – прим. пер.) (Дирксен фон Г…, с. 96, 138)


[Закрыть].

Возобновление контактов между Берлином и Москвой не осталось незамеченным. 7 мая французский посол Кулондр информировал свой МИД, что Германия ищет контакта с Россией, в результате которого, помимо всего прочего, может произойти четвертый раздел Польши[476]476
  Ширер У…, т.1, с. 516–517.


[Закрыть]. Аналогичная информация достигла и Британии, но Галифакс не придал ей значения. Он считал, что «не стоит испытывать особого доверия к таким сообщениям, которые, вполне возможно, распространяются людьми, желающими подтолкнуть нас к пакту с Россией»[477]477
  Extract from cabinet conclusions, May 10, 1939, C7106/3356/18, PRO FO 371 23066 (Карлей М…, с. 196)


[Закрыть].

Несмотря на заинтересованность обоих сторон, развитие отношений действительно шло с трудом. В Кремле опасались повторения литвиновского этапа взаимоотношений с Германией, когда Гитлер использовал торговые переговоры с СССР для давления на Запад. «Создается впечатление, – высказывал эти опасения 20 мая Молотов на встрече с Шуленбургом, – что германское правительство вместо деловых экономических переговоров ведет своего рода игру…». На протесты Шуленбурга, Молотов ответил, «что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база»[478]478
  «Запись беседы… с… Шуленбургом» Молотов, 20 мая 1939. // ДВП, т. 22, к. 1, с. 386–387.


[Закрыть].

Берлин так же с осторожностью подходил к активизации контактов с Москвой. Причину, объяснял в письме к послу Шуленбургу от 27 мая, статс-секретарь германского МИДА Вайцзекер: по мнению, циркулирующему в Берлине, англо-русские переговоры «не так легко будет сорвать» и Германия опасается решительно вмешиваться, чтобы не вызвать «раскатов татарского хохота» в Москве. Помимо этого, статс-секретарь сообщал, что как Япония, так и Италия холодно отнеслись к планируемому сближению Германии с Москвой… «Таким образом, – писал он, – мы хотим выждать и посмотреть, насколько Москва и Лондон с Парижем свяжут себя взаимными обязательствами»[479]479
  Ширер У…, т.1, с. 527; См. так же Фляйшхауэр И…, с. 162.


[Закрыть].

Июнь прошел во взаимном зондаже позиции сторон[480]480
  См. подробнее: Карлей М…, с. 232–233; Ширер У…, т.1, с. 529; Шубин А. В…, с. 329.


[Закрыть]. И лишь в середине июля Шнуре перешел к активизации отношений: «Скажите, – спрашивал он 16 июля советского поверенного в Германии Астахова, – каких доказательств Вы хотите? Мы готовы на деле доказать возможность договориться по любым вопросам, дать любые гарантии»[481]481
  «Запись беседы… с… Шнурре», Астахов, 16 июля 1939, Год кризиса…, т. 2, с. 136–139; Астахов Потемкину, 17 июля 1939, ibid., с. 139–140 (Карлей М…, с. 235)


[Закрыть]. Ответ последовал 18 июля, когда торгпред СССР в Берлине обратился к заведующему восточноевропейским отделом экономической политики германского МИДа К. Шнурре с подробным меморандумом о торговом соглашении и сообщил, что если разногласия между сторонами будут улажены, то он уполномочен подписать соглашение. Шнуре был доволен. Он писал в отчете: «Такой договор неизбежно окажет влияние по крайней мере на Польшу и Англию»[482]482
  Обращение Е. Бабарина, торгового представителя СССР в Берлине в МИД Германии, 18 июля 1939 г. (Ширер У…, т.1, с. 534.)


[Закрыть].

22 июля в советской прессе было опубликовано сообщение о возобновлении советско-германских торговых переговоров. Шнурре, так как он стоит близко к Риббентропу, предложил трехэтапный процесс нормализации отношений: первый – торгово-кредитный; второй – культурных связей, «в поднятии взаимного уважения»; третий – политический[483]483
  Запись беседы Г. А. Астахова с К. Ю. Шнурре, 24 июля 1939. // ДВП, т. 22, кн. 1, с. 545.


[Закрыть].

В то время как английские и французские военные миссии ждали парохода на Ленинград, 2 августа с Астаховым захотел встретиться сам Риббентроп, который указав на благоприятные перспективы взаимной торговли, «у вас много сырья на экспорт», отметил, что «необходимой предпосылкой нормализации отношений является взаимное невмешательство во внутренние дела. Наши идеологии диаметрально противоположны»[484]484
  «Запись беседы… с Риббентропом и… Вайцзеккером» Астахов, 2 августа 1939. // ДВП, т. 22, кн. 1, с. 567.


[Закрыть]. На следующий день Риббентроп известил Шуленбурга, что он готов к переговорам с Россией, «если Советское правительство сообщит мне…, что оно также стремится к установлению германо-русских отношений на новой основе»[485]485
  Риббентроп – Шуленбургу, 3 августа 1939 г. (Ширер У…, т.1, с. 539)


[Закрыть].

4 августа Шуленбург встретился с Молотовым. Нарком спросил, чем вызвано столь внезапное изменение отношений Германии к СССР. Шуленбург ответил: «[Я] не имею намерения оправдывать прошлую политику Германии, [я] только желаю найти путь для улучшения отношений в будущем». Ответ понравился. По итогам встречи Шуленбург информировал Берлин: «Из всего отношения Молотова было видно, что советское руководство постепенно привыкает к мысли об улучшении германо-советских отношений, хотя застарелое недоверие к Германии сохраняется. Мое общее впечатление таково, что в настоящий момент советское правительство полно решимости заключить соглашение с Британией и Францией, если те выполнят все их требования. Однако переговоры эти могут длиться неопределенно долго… Я полагаю, что мои заявления произвели впечатление на Молотова; тем не менее, потребуются еще значительные усилия с нашей стороны, чтобы вызвать поворот в курсе советского руководства»[486]486
  Schulenburg to German foreign ministry, most urgent, Aug. 4, 1939, Documents on German Foreign Policy, series D, 7 vols. London, Paris, and Washington, D.C., 1949–1956, VI, 1059–1062. Cp. Roberts, Soviet Union, pp. 84–85; Schnurre›s memorandum, secret, Aug. 5, 1939, Documents on German Foreign Policy, series D, 7 vols. London, Paris, and Washington, D.C., 1949–1956, VI, 1067–1068; Schulenburg to Martin Schliep (сотрудник Министерства иностранных дел Германии), Aug. 7, 1939, ibid., 1075–1077. (См. подробнее: Карлей М…, с. 250–252)


[Закрыть].

10 августа Шнурре перешел к делу: «германское правительство, – писал в отчете о встрече с ним Астахов, – наиболее интересуется вопросом нашего отношения к польской проблеме. Если попытка мирно урегулировать вопрос о Данциге ни к чему не приведет и польские провокации будут продолжаться, то, возможно, начнется война. Германское правительство хотело бы знать, какова будет в этом случае позиция советского правительства»[487]487
  Астахов в Наркоминдел. 10 августа 1939. //ДВП…, т. 22, кн. 1, с. 595–596.


[Закрыть].

Молотов готов приступить к обсуждению предложенных вопросов, отвечал 12 августа Астахов – Шнурре. Немцы, сообщал Астахов, хотят «развязать себе руки на случай конфликта с Польшей, назревающего в усиленном темпе», и «ради этого они готовы сейчас, по-моему, на такие декларации и жесты, какие полгода тому назад могли казаться совершенно исключенными»[488]488
  Астахов Молотову. 12 августа 1939. // ДВП…, т. 22, кн. 1, с. 597.


[Закрыть]. Шнурре откликнулся на следующий день, в воскресенье 13 августа, заявив Астахову, что «события идут очень быстрым темпом, и терять время нельзя», горького посетовав «по поводу наших переговоров с англо-французскими военными миссиями», он указал: мы согласны на переговоры в Москве[489]489
  «Запись беседы… с… Шнурре», секретно, Астахов, 13 августа 1939. // ДВП…, т. 22, кн. 1, с. 603–604.


[Закрыть].

15 августа Шуленбург зачитал Молотову послание Риббентропа, настаивающего на срочном сближении двух стран, и сообщил, что последний готов немедленно прибыть в Москву для урегулирования советско-германских отношений. Однако нарком заявил, что такой шаг «требует соответствующей подготовки, чтобы обмен мнениями оказался результативным». Одновременно Молотов спросил, не заинтересует ли Германию пакт о ненападении между двумя странами, не сможет ли Германия использовать свое влияние для улучшения советско-японских отношений[490]490
  См. текст: Шуленбург – Молотову, памятная записка, 15 августа 1939 г. // ДВП…, т. 22, кн. 1, с. 606–607.


[Закрыть]. 16 августа Астахов телеграфировал из Берлина: ситуация «столь напряжена, что возможность мировой войны не исключена. Все это должно решиться в течение максимум трех недель»[491]491
  Астахов в Наркоминдсл, немедленно, совершенно секретно, 16 августа 1939. // ДВП…, т. 22, кн. 1, с. 608.


[Закрыть].

Молотов ответил 17 августа, отметив, что «ценим постановку этого вопроса Германским правительством, подчеркивающим серьезность своих намерений предложением послать в Москву видного политического деятеля, в отличие от англичан, пославших в Москву второстепенного чиновника Стрэнга»[492]492
  «Запись беседы… Молотова с… Шуленбургом» 17 августа 1939. // ДВП…, т. 22, кн. 1, с. 609–612.


[Закрыть]. В переданном Шуленбургу официальный ответе указывалось: «если правительство Германии готово отойти от прежней политики…, Советское правительство…, со своей стороны, готово пересмотреть свою политику в отношении Германии в плане ее серьезного улучшения»[493]493
  Памятная Записка, врученная В. М. Молотовым Ф. Шуленбургу 17 августа 1939 г. // ДВП…, т. 22, кн. 1, с. 611–612.


[Закрыть].

18 августа Риббентроп телеграфировал Шуленбургу: «немедленно добиться второй встречи с Молотовым и сделать все, чтобы эта встреча состоялась без задержки… Настаивайте, в духе предыдущих заявлений, на скорейшем осуществлении моей поездки… В этой связи вы должны иметь в виду главенствующий факт, что вероятно скорое начало открытого германо-польского конфликта…»[494]494
  Риббентроп – Шуленбургу, 18 августа 1939 г. (Ширер У…, т.1, с. 557)


[Закрыть].

На следующий день 19 августа, Шуленбург встретился с Молотовым, и заявил, что пакт должен состоять всего из двух пунктов: не применения силы друг к другу и срок договора 25 лет. На возражения Молотова, что нужно подписать сначала экономическое соглашение и более детально подготовить условия пакта, Шуленбург ответил, что Риббентроп имеет «неограниченные полномочия Гитлера заключить всякое соглашение, которого бы желало Советское правительство», необходимо только как можно скорее согласовать дату приезда. Молотов взял тайм-аут на консультации и в 16.30 передал Шуленбургу готовый проект Пакта о ненападении[495]495
  «Запись беседы… Молотова с… Шуленбургом», 19 августа 1939. // ДВП…, т. 22, кн. 1, с. 616. См. Текст Пакта: с. 617–618.


[Закрыть].

Но Гитлера уже не устраивали и эти сроки, он просил принять Риббентропа 22 августа[496]496
  Sipols V. la, «A Few Months Before August 23, 1939», International Affairs (June 1989) passim Schnurre›s note Aug. 19, 1939, Documents on German Foreign Policy, series D, 7 vols. London, Paris, and Washington, D.C., 1949–1956, VII, 132–133 (Карлей М…, с. 265); См. так же Ширер У…, т.1, с. 560.


[Закрыть]. 21 августа ТАСС объявил о подписании советско-германского торгового соглашения; 22 августа в Москве ожидали Риббентропа, чтобы на следующий же день завершить с заключением Пакта о ненападении[497]497
  Астахов в Наркоминдел, вне очереди 19 августа 1939. // ДВП…, т. 22, кн. 1, с. 619–620; «Сообщения о советско-германских отношениях», Известия, 22 августа 1939, // ДВП…, т. 22, кн. 1, с. 626.


[Закрыть]. Согласно Пакту СССР и Германия брали на себя обязательства воздерживаться от нападения друг на друга, разрешать споры мирными средствами и соблюдать нейтралитет, если одна сторона будет вовлечена в военные действия.

Подписание Пакта произвело эффект разорвавшейся бомбы. «Все были просто «поражены» тем фактом, – отмечает М. Карлей, – что советское руководство позволило себе заключить договор с Германией, в то время как английская и французская делегации находились в Москве…»[498]498
  Суриц в Наркоминдел, 25 августа 1939. // ДВП…, т. 22, кн. 1, с. 652; Записи Наджиара на телеграммах Bonnet a Naggiar, nos. 627–630, 23 aout 1939, МАЕ Papiers Naggiar/9. (Карлей М…, с. 269–270)


[Закрыть]. Главный обвинитель от США на Нюрнбергском процессе, Р. Джексон назвал советско-германский пакт «предательским миром» и тут же оправдал Мюнхен и последующее бездействие Англии и Франции тем, что «Запад был охвачен ужасом…, он страшился войны»[499]499
  Нюрнбергский процесс…, с. 425, 426.


[Закрыть].

«В Европе все страны сильно перепуганы последними испытаниями, – подтверждал Ллойд Джордж, – и, как все испуганные люди, плохо повинуются голосу рассудка, а потому европейские державы прибегают к средствам, которые могут лишь усилить то зло, против которого эти средства предназначены»[500]500
  Ллойд Джордж Д. Мир ли это…, с. 48.


[Закрыть]. Бездействие США, отделенных от Европы океаном, так же диктовалось страхом войны. У Советской России, брошенной потенциальными англо-французскими и американскими союзниками на произвол судьбы, надо полагать чувство страха должно было быть атрофировано полностью.

Гитлер был другого мнения. «Россия, – записывал его слова Геббельс, – ничего не предпримет против нас – из страха»[501]501
  Ржевская Е. М. Геббельс…, с. 238.


[Закрыть]. И именно в страхе эмигрантский историк А. Некрич находит главную причину сближения Сталина с Гитлером: «в середине июня 1939 г. Сталин решил заговорить с немцами более определенно. Два обстоятельства подталкивают его: кровавые бои с японской армией на границе с Монголией и гипнотический страх перед войной на два фронта – на Дальнем Востоке и на Западе»[502]502
  Некрич А…, с. 28.


[Закрыть]..

Пакт Молотова-Риббентропа стал неизбежным и непосредственным следствием отказа Лондона, Парижа, Вашингтона и Варшавы от духа Лиги Наций, от принципов «коллективной безопасности» – следствием прямого предательства ими дела мира, какие бы мотивы за этим не стояли. Запад оставил СССР один на один с Германией, и «именно страх остаться в одиночестве против Гитлера, побудил Сталина, являвшегося убежденным сторонником союза с Западом против Германии, вступить в пакт Сталина – Риббентропа, при помощи которого он, – отмечает Хобсбаум, – надеялся уберечь СССР от участия в войне»[503]503
  Хобсбаум Э…, с. 177.


[Закрыть].

Шансы на мир были ничтожны, и Сталин наделся не избежать, а только по возможности оттянуть войну: «Красная Армия считает войну неизбежной, – сообщал в Лондон 6 марта 1939 г. Файрбрейс, – и наверняка напряженно к ней готовится»[504]504
  Ширер У…, т.1, с. 537, прим. авт.


[Закрыть]. Астахов, за две недели до подписания пакта, отмечал в своем послании Молотову, что не верит в то, что Германия будет долго придерживаться этих соглашений; их целью является только ближайшее будущее, «чтобы этой ценой нейтрализовать нас в случае войны с Польшей»[505]505
  Астахов Молотову, секретно, 8 августа 1939. // ДВП…, т. 22, кн. 1, с. 586.


[Закрыть]. «Нью-Йорк таймс» спустя несколько дней после пакта утверждала, что пакту суждена недолгая жизнь, что Гитлеру нельзя доверять и что Германия обязательно нападет на СССР[506]506
  New York Times. September 9. 1939. (Иванов Р. Сталин и союзники: 1941–1945 гг. – Смоленск: Русич, 2000. – с. 592 с. 64)


[Закрыть].

«Нам удалось предотвратить нападение фашистской Германии…, – объяснял Сталин значение Пакта, – Но, конечно, это только временная передышка, непосредственная угроза вооруженной агрессии против нас лишь несколько ослаблена, однако полностью не устранена»… «Какой был смысл разглагольствований фюрера насчет планов дальнейшего сотрудничества с Советским государством? Могло ли случиться, что Гитлер решил на какое-то время отказаться от планов агрессии против СССР, провозглашенных в его «Майн кампф»? Разумеется, нет»[507]507
  Цит. по: Куманев Г. А. Рядом со Сталиным: откровенные свидетельства. М.; 1999, с. 402. (Иванов Р. Сталин и союзники: 1941–1945 гг. – Смоленск: Русич, 2000. с. 592, с. 98)


[Закрыть].

Как же оценивали Пакт те, кто выступал Против него и те, кто выступал – За?

Липкая оболочка мошенничества и обмана… обволакивает этот германо-советский пакт о ненападении.

С. лорд Биркенхед, личный секретарь министра иностранных дел лорда Галифакса[508]508
  F. S. Earl of Birkenhcad. Life of Lord Halifax. – London, 1965, p. 440. (Карлей М…, с. 16)


[Закрыть]

«По части неприкрытого цинизма нацистский диктатор в лице советского деспота нашел равного себе, – утверждал Ширер, – Теперь они вдвоем могли расставить все точки над i в одной из самых грязных сделок нашей эпохи»[509]509
  Ширер У…, т.1, с. 561.


[Закрыть]. «Сталин возвращается к идее договора с Германией. Что до того, – пишет А. Некрич, – что Германия заклеймена, как агрессор, что ведутся переговоры с Англией и Францией о заключении военного союза против Германии!»[510]510
  Некрич А…, с. 27.


[Закрыть] Подобные мнения в обобщённом виде, как нельзя более точно выражает отношение к Пакту праволиберальных кругов. При этом, отмечает Карлей, они до сих пор осуждают за пакт с Гитлером только Советский Союз. Их постулат сводится к тому, что «Сталин, красный царь, будучи вероломным по своей натуре, обманывал французов и англичан, одновременно договариваясь по секрету с немцами»[511]511
  Карлей М…, с. 16, 281.


[Закрыть].

Отражая эти настроения один из сотрудников французского посольства в Москве после заключения Пакта писал: «Не устаешь убеждаться, что советское руководство всегда готово отказаться от своих идеологических установок ради реалий жизни…, и ненависть к фашизму, создание защиты от агрессоров для них не цели, а средства». Советская политика «не зависела от каких-либо моральных установок»; она целиком исходила «из кодекса Макиавелли в его чистейшей форме»[512]512
  Luguet (французский военно-воздушный атташе в Москве) a Guy La Chambre (французский министр воздушных сил), по. 463, secret, 29 aout 1939, SHAT 7N 3186 (Карлей М…, с. 273)


[Закрыть].

«Все антисоветские публикации, – отмечает историк Р. Иванов, – подчеркивали персональную ответственность Сталина за активизировавшуюся агрессивную внешнюю политику Германии. После подписания советско-германского пакта эта линия стала лейтмотивом всей политики и пропаганды демократических стран Европы и Америки»[513]513
  Иванов Р. Сталин и союзники: 1941–1945 гг. – Смоленск: Русич, 2000. -592 с. 53.


[Закрыть]. Позже к этому общему хору присоединились голоса историков-диссидентов, например, таких как Геллер и Некрич: «Советский Союз, подписав договор с Германией, открыл дорогу войне»[514]514
  Геллер, Некрич…, Гл. седьмая. На рубеже На пути к оси Москва – Берлин.


[Закрыть].

Главная военная прокуратура России ельцинской эпохи, уточнила круг обвиняемых: «Акции И. В. Сталина, В. М. Молотова и других членов сталинского руководства в нарушение действующих мирных договоров с Польшей, по договоренности с Германией спровоцировавшие вступление СССР в войну против Польши… являются преступлением против мира, что влечет за собой уголовную ответственность»[515]515
  Главная военная прокуратура. Уголовное дело № 159, т. 119, л. 1–247. Подлинник. Впервые опубл.: Orzeczenie Komisji ekspertów. Moskwa, 2 sierpnia 1993. // Rosja a Katyn. W-wa, 1994; Jazborowska I., Jablokow A., Zoria J. Katyn. Zbrodnia chroniona tajemnicn panstwowa, W-wa, 1998. S. 358–422. (И. С. Яжборовская, А. Ю. Яблоков, В. С. Парсаданова. Катынский синдром в советско-польских отношениях. М. РОССПЭН, 2009 – 519 с., с. 506.)


[Закрыть].

Мировая война, по утверждению праволиберальных кругов, была не случайностью, а результатом вероломного, преступного замысла Сталина: подписывая договор с Гитлером, Сталин сознательно ввергал мир в войну, ради победы мировой революции, которую на своих штыках должна была принести победоносная Красная Армия, сокрушившая ослабший в войне с Западом германский фашизм. Именно так трактовал Некрич фразу Сталина о миссии Советского Союза, которая состоит в том, что бы «выступить последним…, чтобы бросить решающую гирю на чашу весов, гирю, которая могла бы перевесить»[516]516
  Сталин И. Соч. Т. 7, с. 14. (Некрич А…, с. 32.)


[Закрыть]. Некрич назвал этот план «доктриной Сталина»[517]517
  Некрич А…, с. 32.


[Закрыть].

Некрич был здесь далеко не первым. Замначальника французского генштаба Кольсон еще за год до Пакта, обвинил в Мюнхенском сговоре – СССР: «Россия продемонстрировала, несмотря на громкие заявления Литвинова в его речи… в Женеве, как свою неспособность, так и нежелание ввязываться в конфликт, который может подвергнуть ее политический режим мощным ударам германской армии. СССР, являясь в целом азиатской державой, может вмешаться в европейский конфликт только тогда, когда увидит возможность распространить свою… идеологию на руины цивилизации, ослабленной войной»[518]518
  «Note sur la situation actuelle», tres secret, Colson, без даты, сопроводительное письмо Gamelin a Daladier, no. 936/DN. 3, Oct. 26, 1938, SHAT 5N 579 (Карлей М…, с. 126–127)


[Закрыть].

За полгода до Пакта представитель французской разведки М. Гоше «был убежден, что демократиям нечего ждать от военного взаимодействия с Россией. Теперь, как и всегда, в интересах Сталина было, чтобы демократии и тоталитарные государства сами перерезали друг другу глотки, что вымостило бы дорогу большевизму и наилучшим образом защитило бы русские территории; он больше не был заинтересован в том, чтобы демократии сокрушили тоталитаризм или наоборот»[519]519
  Phipps to Halifax, no. 373, Mar. 28, 1939, Documents on British Foreign Policy, 3 series, 9 vols, London, 1949–1957 IV, 535 (Карлей М…, с. 154)


[Закрыть].

В Лондоне не сомневались, что цель Советов – «поддерживать баланс между противниками в интересах большевизации Европы, с как можно меньшими потерями для себя, пока обе стороны не истощат своих сил». При этом высокопоставленный чиновник данного учреждения – Р. Липер винил во всем Гитлера: «Именно он… дал возможность Сталину захватить более сильные позиции для распространения большевистского вируса по Европе уже в начале войны, теперь ему не нужно ждать даже ее конца, когда европейские нации истощат друг друга в смертельной борьбе»[520]520
  Untitled Foreign Office memorandum, secret, без подписи, Oct. 19, 1939, C16324/15/18, PRO FO 371 22985; «First Month of the War», Lecper, Oct. 4, 1939, C16151/15/18, ibid (Карлей М…, с. 294)


[Закрыть].

«Я все не могу избавиться от подозрения, – писал Чемберлен сестре, – что больше всего они (русские) жаждут увидеть, как «капиталистические» державы разорвут друг друга в клочья, в то время как они будут стоять и смотреть»[521]521
  Chamberlain to Ida, May 21, 1939, NC18/1/1100, Chamberlain papers (Карлей М…, с. 201)


[Закрыть]. «В конечном счете, – говорил один из сотрудников Форин Оффис О. Сарджент, – главный принцип большевизма – коммунистическая экспансия». «Я в целом разделяю это мнение», присоединялся Галифакс[522]522
  Orme Sargent›s minute, Oct. 11, 1939, C16404/15/18, PRO FO 371 22985; Halifax›s minute, Oct. 11, 1939, ibid. (Карлей М…, с. 294)


[Закрыть].

Единство точки зрения Запада на Пакт, подчеркивало мнение американского посла в России С. Штейнгардта: «Москва вступила в альянс, чтобы создать условия для полномасштабной войны Германии с Англией и Францией и таким образом добиться своих целей по сохранению и укреплению собственной страны, вначале оставаясь вне войны и занимая новые территории, а затем выступив против Германии с целью распространения коммунизма»[523]523
  Steinhardt to Hull, 15 November 1940, no. 761.62/804, RG 59, NA (Данн Д…, с. 169–170)


[Закрыть].

Бывший американский посол в России У. Буллит полностью разделял это мнение: в планах Москвы было вызвать войну между Германией и Францией, а затем, когда силы европейцев будут истощены, и когда Советский Союз укрепит свои, «осуществить успешное вступление в эту войну, и… защитить и укрепить коммунистическое правительство, которое может прийти к власти в ходе войны и последующей революции в любом государстве Европы»[524]524
  Bullitt to Hull, July 19, 1935, FRUS: Soviet Union, pp. 224–225 (Данн Д…, с. 90)


[Закрыть].

Если бы, например, по получении русского предложения Чемберлен ответил: «Хорошо. Давайте втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею» – или что-нибудь в этом роде, парламент бы его одобрил… и история могла бы пойти по иному пути. Вместо этого длилось молчание… Для безопасности России требовалась совершенно иная внешняя политика… Россия должна была позаботиться о себе.

У. Черчилль[525]525
  Черчилль У. Вторая мировая война. М., 1991, книга первая, с. 162, 163,165. Трухановский В. Г…, с. 281.


[Закрыть]

«В Лондоне и Париже горько сокрушались по поводу двойной игры Сталина. Многие годы советский деспот кричал о «фашистских зверях», призывая все миролюбивые государства сплотиться, чтобы остановить нацистскую агрессию. Теперь он сам становился ее пособником. В Кремле могли возразить, – замечал Ширер, – что, собственно, и сделали: Советский Союз сделал то, что Англия и Франция сделали год назад в Мюнхене – за счет маленького государства купили себе мирную передышку, необходимую на перевооружение, чтобы противостоять Германии. Если Чемберлен поступил честно и благородно, умиротворив Гитлера и отдав ему в 1938 году Чехословакию, то почему же Сталин повел себя нечестно и неблагородно, умиротворяя через год Гитлера Польшей, которая все равно отказалась от советской помощи?»[526]526
  Ширер У…, т.1, с. 576–577.


[Закрыть]

Несмотря на внешнюю схожесть Мюнхена и Пакта 1939 г., они все же имели кардинальное отличие: «Нет никакой заслуги в том, – пояснял Черчилль, комментируя Мюнхенское соглашение, – чтобы оттянуть войну на год, если через год война будет гораздо тяжелее и ее труднее будет выиграть… Решение французского правительства покинуть на произвол судьбы своего верного союзника Чехословакию было печальной ошибкой… Мы вынуждены с прискорбием констатировать, что английское правительство не только дало свое согласие, но и толкало французское правительство на роковой путь»[527]527
  Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. 1, М., 1991, с. 146 (Шубин А. В…, с. 293)


[Закрыть].

В свою очередь Пакт 1939 г. был нужен Москве, прежде всего, для подготовки к войне. Уже на той же самой сессии Верховного Совета, на которой был одобрен пакт, был принят и закон о всеобщей воинской повинности, который заменил прежний закон об обязательной военной службе[528]528
  Правда 24.8.1939. (Геллер, Некрич…).


[Закрыть]. Договорам с Гитлером верить нельзя, отмечал спустя год Сталин, благодаря пакту о ненападении «мы уже выиграли больше года для подготовки решительной и смертельной борьбы с гитлеризмом»[529]529
  Выступление Сталина 15 ноября 1940 г. (Сиполс В. Я. 1997…, с. 275.)


[Закрыть].

Даже московские переговоры лета 1939 г. Лондон и Париж рассматривали лишь, как инструмент подготовки агрессии Германии против СССР: «Англо-французская беззаботность при подготовке переговоров в Москве просто невероятна, если не допустить, – отмечает Карлей, – что она явилась отражением антисоветской настроенности, нежелания лишаться последней надежды договориться с Гитлером…, если не считать творцов англо-французской политики – Чемберлена, Галифакса, Даладье, Бонне – дураками, каковыми они определенно не были, то их политику в отношении Советского Союза в 1939 году следует считать не грубым промахом, а скорее слишком хитроумным риском, который не оправдался»[530]530
  Henri Amouroux, Le Peuple du desastre, 1939–1940, Paris, 1976, p. 132 (Карлей М…, с. 272)


[Закрыть].

По мнению британского историка А. Тэйлора, «русские, на самом деле, осуществили то, чего надеялись добиться государственные мужи Запада; горечь Запада по этому поводу была горечью разочарования, смешанной со злостью по поводу того, что исповедание коммунистами коммунизма оказалось не более искренним, чем исповедание ими самими демократии»[531]531
  A. J. P. Taylor, The Origins of the Second World War, Middlesex, 1964, p. 318 (Карлей М…, с. 17)


[Закрыть]. Сейчас «мы располагаем существенной частью тех архивных записей, и они, – отмечает Карлей, – подтверждают многие из предположений Тэйлора»[532]532
  Карлей М…, с. 17.


[Закрыть].

Даже Черчилль, чьё имя является синонимом антикоммунизма, на этот раз вставал на защиту Кремля: «Подписание секретного протокола было, конечно, отступлением от ленинских норм внешней политики социалистического государства, международного права и морали и подлежит осуждению. Советская страна опустилась до уровня тайной дипломатии, действовала методами империалистических держав (т. е. Англии, Франции, США – В.Г.). Но договор потому и был подписан, что он диктовался жизненно важными интересами безопасности СССР, позволял лучше подготовиться к неизбежной схватке с фашизмом»[533]533
  Черчилль У. Вторая мировая война. Т.1. М., 1997, С. 188, примечание А. С. Орлова.


[Закрыть]. «Если их (русских) политика и была холодно расчетливой, то она, – подчеркивал Черчилль, – была также в тот момент в высокой степени реалистичной»[534]534
  Черчилль У. Вторая мировая война. М., 1991, книга первая, с. 180.


[Закрыть].

Даже такой непримиримый враг Советов, как лидер российских либералов времен революции – П. Милюков на этот раз заявлял: «Неужели кто-то из русских хочет, чтобы вся тяжесть союзной войны против могущественной армии Гитлера легла на одну недовооруженную еще Россию? В чем провинился тут Сталин? В том, что он предпочел нейтралитет и тем выиграл время? Пакт явно не направлен против демократий, и если карта мира окажется иной, чем того ожидали демократические государства, то причины этого надо искать в их собственной политике, а не в политике СССР»[535]535
  Цит. по: Кремлев С. 10 мифов о 1941 годе. – М.: Яуза; Эксмо, 2009. – 416 с., с. 21.


[Закрыть].

Стальной магнат Германии Ф. Тиссен, который считал Советский Союз «врагом западной цивилизации», вместе с тем признавал: «на русских произвело огромное впечатление отношение западных держав к оккупации Чехословакии. В 1939 г. политический реализм подсказал им, как отвести гитлеровскую угрозу от России… Заключение этого пакта было гениальным приемом Сталина. С его помощью он на некоторое время избавился от вполне реальной угрозы, которую представляла немецкая армия, – неизмеримо более мощная, чем Красная армия – оснащенная и вымуштрованная главным образом для войны на Востоке»[536]536
  Тиссен Ф…, с. 56–57.


[Закрыть].

При этом «Советское правительство повернулось в сторону Германии только тогда, – подчеркивает А. Тэйлор, – когда удостоверилось, что заключение этого союза (советско-англо-французского) невозможно»[537]537
  Трухановский В. Г…, с. 292.


[Закрыть]. «Советский Союз не мог отказаться от пакта о ненападении с нацистской Германией, – конкретизирует Карлей, – когда французское и британское правительства отвергали «всеобъемлющий» альянс, а Польша просто до самого конца плевала на предложения о советской помощи»[538]538
  Карлей М…, с. 270–271.


[Закрыть].

«У русских, – подтверждает английский историк и публицист А. Верт, – не было другого выбора»[539]539
  Верт А. Россия в войне 1941–1945. М., 1967, с. 60.


[Закрыть]. Даже такие непримиримые критики сталинизма эпохи перестройки, как Р. Медведев и Д. Волкогонов, тем не менее констатировали, что Запад не оставил советскому правительству иного выбора, кроме как заключить пакт с Гитлером[540]540
  Д. Волкогонов, Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина. В 2-х кн. Москва, 1989, кн. 2, ч. 1, с. 32–33; Р. А. Медведев. К суду истории. Генезис и последствия сталинизма, Нью-Йорк, 1974, с. 872–873 (Карлей М…, с. 17)


[Закрыть]. «Если Москва сблизится с Берлином, – предупреждал еще до Пакта бывший американский посол в СССР Д. Дэвис, – она пойдет на это, только исходя из своих потребностей по безопасности, а также из-за нежелания англичан и французов считаться с Советским Союзом…»[541]541
  Joseph E. Davies. Mission to Moscow, NY., Simon and Schuster, 1941, p. 318, 321; Davies to FDR, 4 April 1938, PPF 1381, Davies Folder (Данн Д…, с. 139)


[Закрыть].

«Из опубликованных документов 1939 года ясно, – подводила в начале 1980-х гг. итог британская «Гардиан», – что Вторая мировая война не началась бы в этом году, если бы правительство Чемберлена прислушалось к совету русских. Союз между Англией, Францией и СССР предотвратил бы войну, ибо Гитлер не мог тогда решиться на конфликт с великими державами на двух фронтах». Почему же все-таки тогда не состоялся такой союз? Газета отвечает так: «Англия могла бы иметь приемлемый союз с Россией, если бы Чемберлен и его министры хотели этого. Россия нуждалась в союзе и хотела его. Англия нуждалась, но не хотела»»[542]542
  Цит. по: Трухановский В. Г…, с. 293.


[Закрыть].