Текст книги "Украина скаче. Том II"

54

Яйценюх, как и Юлия Болтушенко, обладал даром говорить бесконечно долго и много, слова из его кривого рта сыпались, как горох из дырявого мешка, но в отличие от Юлии, невероятной пустобрехи, выражал свои мысли четко, логически последовательно и потому они казались убедительными. Но это была также брехаловка и ее понять так сразу, не зная Яйценюха, было не совсем легко. Бывает же такое: сидишь, слушаешь, раскрыв рот, восторгаешься словесным поносом, а итога – кот наплакал. Он запросто мог доказать придурковатым мазурикам, что урезание всех социальных программ, практически бесконтрольное повышение цен на продукты питания, отсутствие горячей воды и прочие социальные «блага» двадцать первого века, в интересах самих граждан. И эти блага им может предоставить только демократическое правительство во главе с ним, Яцеком. Удивительно то, что злопамятные хохлы не копили на него свои обиды, хотя на практике убеждались, что вчерашние обещания хитрого долговязого, криворотого тут же, сегодня же, обращались в непреодолимое зло. И это происходило потому, что сегодня он уже выдвигал новые идеи, еще более губительные, вплоть до того, что мы – своих же и убиваем. А чтоб убить больше, чтоб не испытывать жалости к старикам и детям, чтоб не было потом мороки с похоронами, надо помнить, что эти деяния есть ничто иное как благо. Но для всего этого надо посылать своих детей на восток, надо сбрасываться на содержание армии, ввести полуторапроцентный налог на все виды зарплат и возможно, нищенских пенсий. И подданные рабы, лишившиеся рассудка, вопили: хайль, хайль, хайль!

Слабоумный, но более жестокий Вальцманенко в тоге президента, не обладал такими качествами. Он блистал единственной отличительной особенностью – стучать кулаком по столу и рявкать: не позволю. И тогда раздавался гром аплодисментов. У хохлов, как и у русских, Бог часто отнимает разум.

В 17 году в Петрограде было точно также: кривоногий, криворотый, картавый, но такой же жестокий Ленин покорил огромную Россию и упражнялся потом в методах ее уничтожения. Сначала отдал немцам миллион квадратных километров земли русской, потом подарил Украине Малороссию. Потом затеял братоубийственную войну, потом брал целые кварталы в заложники и расстреливал в подвалах, потом выслал интеллигенцию, разорил церкви и монастыри и …всего не перечислишь, но за эти злодеяния русские люди объявили его земным богом, а тело поместили в Мавзолей. А чтобы труп не издавал «благовония», долго варили в огромном котле, наполненном травами.

И вот только что, Яйценюх вознамерился изложить свою идею Вальцамненко. Он уже не мог совладать с ней, эта идея распирала его, мешала работать.

– Вальцманенко, дорогой, мудрый, добрый и…покладистый, как ты поживаешь? Не могу жить, не могу дышать, так распирает все мое нутро родившаяся во мне идея три дня назад в два часа ночи.

– Докладай, дорогой Яйценюх!

– Нас, истинных патриотов, маленькая кучка на украинской земле, но мы, наш дух, наша воля, наш разум, покорили эту землю, мы загнали умы этих придурков хохлов в состояние ступора и можем делать с ними все, что угодно. Ведь если мы заставили соседа убивать соседа, если мы заставили сына пойти на отца своего с оружием в руках, значит, мы добились многого. Не так ли, дорогой Вальцманенко?

– И еще мы посеяли семена ненависти между дураками русскими и украинцами. Намного столетий вперед. В наших руках вся экономика – шахты, заводы, фабрики, полезные ископаемые, само население мы превратили в послушных рабов, а теперь преподнесем все это быдло американцам на блюдечке с голубой каемочкой. А теперь скажи конкретно, суть твоей идеи.

– Давай соберем всю администрацию Бардака и пройдемся по полям сражений Донбасса и Луганской области. Я позвоню им и предложу принять участие в этой церемонии. Мы могли бы надеть военную форму, нацепить генеральские погоны и выглядеть на опустошенных полях генералами – победителями. Все это может быть заснято на пленку и продемонстрировано на весь мир… на радость всем.

– Согласен. Пришли мне список всех участников этого похода во главе со мной, а ты будешь рядом. Я подпишу Указ о присвоении воинских званий начиная с генерал-полковника и кончая просто генералом, и в воскресение мы – там!

На выжженной земле Донеччины, под двумя соснами лежали два трупа – молодой матери, еще со свежим лицом и копной вьющихся волос, немного запрокинутой головой, закрытыми от жестокого мира глазами, красавицы лет двадцати пяти и маленького ребенка, прижатого левой рукой к груди в предсмертных судорогах. Ребенок обнял материнскую шею, крепко прижался к плечу, малыш закрыл глаза, и погрузился в вечный сон вместе с матерью. Он был, как живой, ни следов ранений, ни царапин, – эдакий крохотный ангелочек, чье тельце осталось в целости и сохранности. Он спал вечным сном. Чуть выше колен задранная юбка женщины не прикрывала окровавленную правую ногу. Казалось, женщина спала, но это был вечный сон, и на лице ее была едва заметная улыбка, как свидетельство пренебрежения к жестокому миру и его обитателям, двуногим существам, занимающим по жестокости первое место среди животного мира.

Должно быть, в плаче ветки деревьев склонились над убиенными, а шорох листьев исполнял погребальную песню. Сыны бандеровцев, цвет украинской нации, стояли полукругом и любовались картиной.

– Это работа моих бойцов, – сказал Коломойша, стоявщий поодаль. – Я им хорошо плачу.

– Побольше бы таких картин, – произнес Вальцманенко, сверкая погонами.

– Я прошу прогнать журналистов, – сказал Яйценюх. – Эти кадры нельзя показывать миру. Видите, не все, кого я приглашал, приехали на это торжество, значит, они не одобряют нашу политику. Мало того, они мне сказали, что тебя, Вальцманенко, и тебя, Коломойша. в Израиль не пустят. Никогда. Дескать, в Израиле – евреи, а у нас жиды.

Убиенная мать с ребенком, лишенным жизни в младенческом возрасте, не фантазия автора, а реальная действительность. В интернете опубликована фотография. Это страшная фотография, от нее исходит, что-то такое, что приводит в дрожь, хочется кричать, рвать на себе волосы, брать оружие в руки и набрасываться на членов хунты, чтобы им отомстить за их злодеяния перед народом, неважно каким – русским, украинским, немецким, польским, чешским…

Под фотографией убиенной матери и ребенка есть высказывание человека, испытавшего это страшное состояние, которое нельзя не привести здесь. Спасибо ему за это. Лучше не скажешь:

«Правители рассейские, раньше вы нам объясняли, что надо подождать, пока не начнут стрелять по городам, мирным жителям, тогда вы ответите адекватно и жестко. Потом вы глубокомысленно молчали, а фашисты и запад дрожа от нашей непонятной задумчивости, продолжали уничтожать всех подряд. Теперь они уже запрягают нас своими санкциями, а мы готовим адекватный ответ. Скоро они на нас верхом ездить будут, а мы будем бежать особо не напрягаясь.

Что, правители, боитесь за свои накопления, которые украли и загнали на запад, за своих детей, которые живут там и не признают Рассею своей родиной. Есть у вас, что-то человеческое или нет? Не хотите ввязываться, так дайте ополчению то, что надо в необходимых количествах, наплюйте на санкции, они все равно будут, рявкните в конце концов на запад, покажите им, что они уже охренели и нам это уже надоело».

55

Среди украинских карателей на Донбассе только Ляшк-Букашка проявил себя как новичок. По своей природе он был чрезвычайно болтлив, а болтуны, начиная с Юлии, ценились в украинском обществе, как люди, которых судьба одарила способностью звать вперед, к вершинам…, к вступлению в Евросоюз, и не только в среде бандеровцев находились люди, с осторожностью на него поглядывающие. Ляшка понял, что для достижения основной цели – сесть в кресло президента, надо повоевать.

Как только началась война на Юго-востоке, как только бандеровцы стали убивать русских, Ляшка-Букашка собрал отряды боевиков и организовал радикальную партию. Откуда у него оказалось так много денег, мы гадать не будем, но на содержание боевиков и штаба партии необходимы были огромные деньги. Он сблизился с боевиками «Правого сектора». Они подарили ему 135 видов казни в подвалах, особенно москалей и сепаратистов.

– Оце список! прелесть.

Моральный урод и извращенец, побывавший за решеткой не один раз, он чудом пробрался в Верховную Раду и стал ее депутатом. Всякие выкрутасы на фоне садизма не поддаются описанию, ибо они чужды человеческой природе. По возможности, избегая натурализма, мы вынуждены привести некоторые факты, которые характеризуют не только его как личность, но и весь украинский «бомонд» начала третьего тысячелетия.

Отлавливая женщин с детьми на руках, он обычно хватал их за волосы, наклонял голову вниз и задирал юбку, спрашивая:

– Для чего существует попа? Говори, подлюка! Ежели не скажешь, – твоего сына я чичас пристрелю. Говори!

– Для того…для того, известно для чего! Отпустите меня! Миша, сынок, не плачь, маму сейчас отпустят. Дядя просто шутит, хотя шутки его плохи. Да не гните голову, больно же, умоляю вас.

– Скажи, для чего попа? Сыми трусы, я посмотрю. Ну же! – приказывал Ляшка-Букашка, отпуская ее волосы и освобождая связанные сзади руки. – А то я уже давно готов…доказать тебе, шо такое попа и для чего она существует?

Обычно женщина покорялась, опускалась на четвереньки.

– Да не туда, а туда, куда надо.

Ляшка-Букашка увидел не то, что хотел увидеть и его плоть замерла.

– Так мне мужик нужен, а ты баба, почему ты мне не сказала? Будешь за это наказана, и твой ублюдок тоже. И де твой муж? Он сипоратист, московский шпийон? Ты с им этого ублюдка зачала и на свет родила. Ты на украинской земле родилась? Ты наш хлеб ела, сволочь! Экие у тебя шары большие. Эй, робяты, отрежьте ей оба шара серпом и этому ублюдку запихайте в рот.

Кинулись искать серп, но серпа нигде не оказалось.

– Хорошо, – произнес Ляшка-Букашка, – мы чичас втроем попаримся в баньке. Айда в баньку, бери свого ублюдка на руки. Пошли. А вы, отморозки, следуйте за нами. Два человека, мне больше не надо. Автоматы держать наизготове.

Неподалеку стояли руины полностью разбитого завода, остались только холодильные камеры больших размеров. Двери мощных холодильных камер, были раскрыты. Среди пяти камер работала только одна.

– Подождите меня здесь, – сказал Ляшка-Букашка, выдавливая из себя змеиную улыбку, – чичас спущусь в подвал в свой штаб, дам распоряжения собрать весь полк, а затем подымусь и мы последуем в сауну. Сауна отремонтирована по моему указанию. Боец Отвертка, следуйте за мной.

В подвале оказались рубильники от холодильных камер.

– Сержант Отвертка! Поднимись наверх, и эту террористку, вместе с ее ублюдком, затолкайте в морозильник. Тот, шо стоит слева. По-моему он работает. Хорошо поверните задвижки, шоб ни грамма тепла с улицы не поступало. А рубильник я включу сам.

Отвертка вернулся с покусанными руками. Следы зубов были на пальцах и на кистях рук. Ляшка-Букашка посмотрел и удивился.

– Ты шо не мог дать ей под дых? Либо надо было взять кувадлу и по голове.

– Не смог. Она так кричала, падала на колени, целовала мне ботфорты на ногах. Я был неумолим. Но пацан тоже кричал, не трогайте маму, звери, и прокусывал мои бруки. Я стал поднимать ее за волосы, а потом за уши и вот тогда она запустила свои зубы от остервенения.

– Ну, ты ее запихнул в морозильник, она там? Я сейчас включу рубильник. Начнется заморозка медленная, но верная. Для завершения операции нужно часа три, а могет и больше. Мы посмотрим. Мы можем заглянуть сюда завтра. Завтра собрание всех жителей на этой площади. Его проводит Яруш. Должна быть казнь …публичная. Что они придумают, трудно сказать. Знаешь, иди, включи рубильник.

– Может того…пожалеем их.

– Пожалеем? А как же народ, а шо скажет народ? И потом мне нужен рейтинг. Я готовлюсь к выборам. Я должен набрать больше голосов. Если избиратели узнают, шо я казнил террористов, шо я придумал для них новый способ казни, они обрадуются, они все отдадут за меня голоса. Я должен набрать больше Юлии. Шо она придумала и выдала? Надо метнуть атомную бомбу на Москву, ну и шо? И де у нее эта бомба? Бомбу надо иметь, а потом вякать. Раньше она отделывалась передком, а теперь на нее никто не смотрит: старуха, кстати, очень уредная. Ну, дык, кто включит рубильник. Э, ты квашня, лох, не могешь, тады я сам.

Юлия Солнцева, когда их закрыли в промышленном холодильнике, пока не чувствовала холода, она пыталась удержать пятилетнего сынишку на руках, даже пела для него колыбельную песню в надежде, что он заснет. Но этого не произошло. Сынишка не понимал, где он с мамой находится и стал спрашивать, что будет дальше.

– Успокойся, сынок. Что Бог даст, то и будет. Если тебе холодно, я тебя накрою шубой. Обними меня покрепче и прижмись ко мне.

Она взяла его на руки и прижала к груди.

– Сейчас согреемся, мой соколик.

– Мне уже тепло.

Но проходило время, и ледяной холод постепенно стал сковывать ноги от пят до таза, не слушались пальцы, которыми она все теснее и все сильнее прижимала к себе сына, теперь уже сознавая, что они оба умрут. Он стала пританцовывать, и ей показалось, что немного согрелась. Мальчик вытянул ручки из-за пазухи матери и коснулся металлической стенки морозильника.

– Прилипают.

– Сынок, давай помолимся. Господи Иисусе, помилуй нас!

Она пыталась шагать, но в камере можно было сделать два шага и, то неполных.

– Мама, как нам вырваться отсюда?

– Вырваться отсюда нельзя. Будь мужественным, как твой отец.

Прошло какое-то время, от стен морозильника стал исходить еще больший холод, сынишка накрытый шубой как будто был в безопасности, но у Юлии начали деревенеть ноги. Внутри горел страх настолько, что, казалось, было жарко. Когда уши стали подмерзать, а влажные волосы на голове превращаться в сосульки, Юля стала подпрыгивать на месте. Это прогоняло чувство холода. Но оно длилось недолго. И мальчишка стал жаловаться на холод, хотя теплая шуба и усиленная работа сердца, была тем насосом, которая гоняла и согревала кровь, курсирующую по телу.

При сильном морозе обнаженное тело понижается на пять с лишним градусов в час и спустя три часа при температуре тела в 15 градусов, оно еще живое, но основные органы уже пребывают в замороженном виде и перестают функционировать. Фактически наступает смерть. Через три часа.

Но благодаря одежде и бегу на месте Юля отодвигала наступление смерти на какое-то время. Уже через четыре часа сынишка перестал шевелиться и реагировать на холод. А у нее начали коченеть ноги, не слушались руки, туманиться мозг. Но она все сильнее прижимала сына к своему телу. Он сначала плакал, а потом затих, все также крепко обнимая холодеющее тело матери.

Юлия так и упала на дно камеры, прикрывая своим телом сына, движимая подсознанием, что не даст сыну погибнуть от холода. Спустя пять, а то и шесть часов оба тела, тело матери и сына не подавали больше признаков жизни, и гомик Ляшка-Букашка мог в этом убедиться.

Как всякий извращенец, Ляшка-Букашка пританцовывал внизу. Ему не терпелось узнать, что там происходит. Он несколько раз посылал Отвертку с заданием приложить ухо к двери камеры, послушать и зафиксировать любые шорохи, крики, особенно ребенка. Но тот не приносил никаких новых вестей.

– Тады иди, ищи телевидение. Надо зафиксировать результат казни, шоб все знали: этот способ изобрел Ляшка-Букашка. Иди: одна нога здесь, другая там. Я буду здесь в подвале ждать, либо у морозилки, как он называл камеру, но открывать морозилку не стану. Надо подождать тележурналистов и сделать материал для эфира.

Отвертка отправился на поиски, но тележурналистов нигде не застал. Все готовились к большому мероприятию – публичной казни, намеченной на пятницу.

Когда он вернулся и собирался спуститься в подвал, он увидел Ляшку у раскрытого морозильника. Два трупа лежали на дне, а Ляшка-Букашка расхаживал, довольный и повторял: ай, да Ляшка-Букашка, до чего же ты гениальный полководец! Когда люди это поймут?

56

Едва Ляшка-Букашка покинул свой бункер, как тут же понял, что он далеко не один. На небольшой площадке, недавно совершенно безлюдной мелькали вооруженные до зубов военные. Гремели танки, самоходные орудия, БТРы. Каратели были излишне беспокойны, чуть-чуть накачанные наркотиками, потому что двигались как-то так неуверенно, а некоторые просто палили в воздух, интереса ради.

– Шо тут робыться? – спросил Ляшка-Букашка одного солдата, который уронил автомат и прежде чем его поднять, танцевал гопака вокруг него.

– Идет всемирная подготовка к казни всех москалей, сепаратистов, коммунистов, теллолистов и всякой сволочи, осмелившейся поднять руку на неньку Украину, какая должна процветать, радоваться, а не воевать. Присоединяйся, браток. Получишь невероятный кайф! Москали, террористы и всякая погань воют, кричат, когда им отрубают пальцы или вырезают половые органы до того, как отрубить голову и отправить в мешке Коломойше.

– Я пока свою отдельную казнь устрою, а потом к вам присобачусь, ежели позовет ваш главный командир.

– Тече вода каламутна…, – запел солдат, стоя на коленях. – Ну, тогда пошел на х…, а то начну палить. Падронов у мене, сколько хошь.

– В своих? Да как же!

– Уматывай, я сказал!

Солдат схватил автомат и пустил очередь в воздух. Ляшка-Букашка струхнул.

– Бегу, бегу, у меня свои дела, а ты подожди здесь, может, скоро увидимся.

В десять часов утра на площадь прибыли полки «Айдар», «Днепр», «Азов» и «Правый сектор». Они выстроились квадратом на площади, и как только раздалась барабанная дробь, все подняли кадыки вверх и замерли; это был знак начала церемонии. Но гражданского населения оказалось так мало, что командиры карательных подразделений стали пожимать плечами. Для кого проводить показательную казнь? Для самих себя? Будет ли это интересно?

– Где Ляшка-Букашка? – спросил командир карателей Сенченко, не снимая маски с лица. – Приведите его сюда. Если упрется, под конвоем.

Но Ляшка-Букашка прибежал сам, его не надо было приводить под конвоем.

– Шо? Кому я потребен? Я пытаю старуху, и де ее четыре внука? Уж палец один отрубил на левой руке, а она все молчит, зараза. Одну бабу с пятилетним сыном закрыл в морозильной камере и наглухо запер дверь. Ищу журналистов, шоб засняли…для истории. Для истории, так сказать, поскольку это новый вид казни сепаратистов, предателей нашей Родины. Заснимите этот вид казни хучь на фитоаппарат, тогда я выполню все ваши просьбы.

– Ляшка-Букашка, народу мало. Как нам представить показательную казнь? Попрятались все сепаратисты. Пошли своих хонуриков по домам да по подвалам, пущай их вытащат за шиворот и сюды, на площадь имени Степана Бандеры.

– Она по-другому называется, – сказал Ляшка-Букашка.

– Ты слышал, что я сказал? Я сказал: площадь имени выдающегося полководца Степана Бандеры, значит БАНДЕРЫ, а там какого-то Ленина, я это не признаю. Так ты будешь выполнять нашу просьбу, союзник?

– По-о-олк, становись! Я, главнокомандующий Ляшка-Букашка, приказываю собрать весь народ и на площадь имени Степки Бандеры, живо. Десять минут, и они все должны быть здесь. Тот, кто прячется в собачьих будках, в тувалетах, по подвалам, под уцелевшими кроватями, по оврагам, прикрываются мертвыми телами, всех сюда. На показательную казнь. А я пойду, приведу старуху, ее тоже надоть казнить публично.

– Молодец, Ляшка-Букашка, ты наш, – произнес командир батальона Азов Сенченко. Ежели все сепаратисты будут тут через десять минут, получишь медаль имени Шухевича и премию от президента Вальцманенко. Воюем только мы, щирые украинцы, а остальные сидят по кабинетам и управляют нами.

Какое-то время спустя народ стал прибывать на площадь, кто босым, кто в одной рубахе, кто вел ребенка за ручку, а ребенок просил кушать и плакал, кто с палкой в руке. Это было в основном женское население, пособники сепаратистов. А их мужья все были на войне, они защищали себя от бандеровцев – человеконенавистников и потому именовали себя ополченцами, предателями, изменниками родины, теперь уже бандеровской и полу-американской родины, поскольку Украина как родина прекратила свое существование, как самостоятельное государство.

Среди гражданского населения были и мужчины от 70 лет и старше, кто мог передвигаться, опираясь на палку. Они помнили немецкую оккупацию Донбасса, и они могли сравнить казнь фашистов с казнями неофашистов.

Когда площадь заполнилась на одну треть, и на захваченной территории не осталось ни одного живого человека, в закрытом фургоне привезли женщину с ребенком на руках.

Командир отряда «Азов» зачитал краткое решение революционного суда. Ребенка умертвить путем распятия на доске на глазах у матери и всего присутствующего народа. Мать привязать за ноги колючей проволокой и прикрепить к хвостовой части танка и сделать по площади имени Степана Бандеры десять кругов на глазах у людей, присутствующих на площади, в назидание. Все, что они увидят и услышат здесь, разрешено передавать родственникам, знакомым, встречным, дабы каждый сепаратист знал: революционная власть не знает пощады по отношению к сепаратистам, всем русским, так называемым старшим братьям, чтоб их всех холера не пощадила, начиная с младенческого возраста.

Казнь поручалось осуществить пастухам из горных районов Ивано – Франковска под командованием депутата Верховной Рады Украины Ирины Фурион.

Оркестр заиграл гимн Украины. Бандеровцы с фашистской символикой трижды произнесли «Хайль» и казнь началась. Ребенка отобрали у матери два бойца в камуфляжной форме из отряда Ляшки-Букакашки, а два солдата из Ивано – Франковской области под командой Фурион, разложили ребенка на доске, крепко привязали веревкой и стали вбивать гвозди в ладошки, а потом в голени ножен выше пяток. Ребенок верещал на всю площадь, мать вырывалась из рук карателей и однажды вырвалась, но каратели, тут же схватили ее и носком сапога дали в солнечное сплетение, она затихла, повисла на руках бандеровца.

– Не умирает дите, – сокрушалась Ирина Фурион. – Надо сделать надрезы по бокам, для того чтобы стекала кровь. Можно серпом. Есть у кого серп? Тогда ножом. Дайте мне нож, я сделаю сама. Это надо сделать ниже плеч.

Ей дали острый штык, но Фурион, как и в жизни, была неосторожной. Она слишком глубоко всадила в молодое тельце конец острого штыка и проткнула ему сердечко. Ребенок дважды дернулся и затих.

Иисуса Христа распинали на кресте в возрасте 33 лет, а ребенка на доске, поэтому он выглядел сиротливо и жалко, а каратели – грудь колесом, головы и носы кверху. Они не знали, что если в черепных коробках нет серого вещества, то вопрос совести и чести не стоит на повестке дня никогда.

Теперь приступили к казни матери малыша. Толстой колючей проволокой ей крепко связали ноги ниже колен. Она больше не задавала вопросов, видимо сама желала умереть и только реагировала криком на невыносимую боль.

Подошел танк, дал задний ход. Женщина, лежа на спине, была прикреплена к работающему танку. Танк стал делать круговое движение под охи и вздохи толпы и плач сиротливо стоящих старух, молодых женщин с детьми.

– Никто никогда не забудет этого! – кричали дети, но их крики никто не слышал.

Когда танк стал увеличивать скорость, привязанный груз подобно круглому бревну стал переворачиваться с одной стороны на другую, оставляя после себя едва заметные полосы крови.