Текст книги "Грибники"

…Вахтерша, впуская трех перепуганных студентов в три часа ночи, ворчала:

– Шляются где-то… все им не терпится повзрослеть.

Глава 11. Поединок

– Итак, мы объявляем мораторий на любые походы в лес, с любой целью.

Регина обвела взглядом собравшихся.

В президиуме собрания сидело пятеро – Борис Юрьевич в центре, по правую руку от него – Артур, по левую – Регина. Рядом в Региной сидел Эстерхази, а рядом с Артуром – Джафар.

В маленький зал поселкового клуба запустили абсолютно всех жителей. Когда девушки пришли, сидячие места были давно заняты, и пришлось жаться у стены. А народ все прибывал.

– Сейчас каждый из вас подпишет соответствующий документ, – продолжала Регина. – Отныне, вплоть до особого распоряжения администрации, – она посмотрела на Бориса Юрьевича, – передвижение только на территории поселка. Территория поселка обозначена вот здесь, – Артур вывел на проектор карту базы «Солнечное» с указанием границ. – От аэродрома до больницы с севера на юг, и от обрыва до полей и озера с востока на запад. Но даже по территории поселка не рекомендуется ходить в одиночестве, – Регина снова посмотрела на аудиторию. – Потому что убийца – среди нас.

Это заявление вызвало некоторый ропот в зале.

– А как же кичман? – крикнул кто-то. – Они утром тоже могут ходить в лес!

– Как я уже говорила, – напомнила Регина, – поселение осужденных окружено ограничивающим полем. Возможно, вы видели столбы. Мы можем заходить к ним, они к нам – не всегда. Их перемещения круглосуточно отслеживаются. У каждого из них прекрасное алиби.

– А если они хакнули браслеты?

– Пока не хакнули, – заявила Регина. – Они не настолько умны. Попытка несанкционированного повреждения чипа влечет за собой мгновенную потерю сознания, а затем – смерть.

– А если электричество отключат?

– У нас во-первых, есть своя электростанция, а во-вторых – несколько резервных генераторов. Вы сами видели, что электричество у нас не отключается никогда. Да и столбы, которые там стоят, на солнечных батареях с аккумуляторами. В этом плане все предусмотрено. Что же до самих поселенцев, то они прекрасно знают, что им грозит в случае плохого поведения, и вряд ли станут рисковать. Мы уже говорили с ними, – Регина посмотрела на Джафара.

– Жители кичмана, – тихо сказал Джафар, глядя в стол, – видели вчера утром подозрительного рейдера. В лицо они его не знают, что неудивительно, потому что сюда не ходят. Но готовы опознать, если мы его предъявим.

– Зекам верить нельзя! – выкрикнул Чекава.

Джафар так и не поднял глаз.

– Если вам, господин Чекава, – сказал он, – знакомы более эффективные способы ведения следствия, чем те, которые используем мы, то все присутствующие с удовольствием вас выслушают.

– Без удовольствия, – мстительно вякнула Кристина, идеально вписавшись в наступившую паузу.

Зал отозвался смехом.

– А я со своей стороны, – сухо продолжил Джафар, когда все утихло, – готов познакомить вас, господин Чекава, с более эффективными методами ведения допроса.

И лязгнул браслетами, сдвигая их к локтю. Зал, с утра пребывавший в напряжении, грохнул хохотом.

После этого слово взял Борис Юрьевич.

– Несмотря на то, – сказал он, – что каждый из вас, уходя в лес, сам отвечает за свою жизнь, за безопасность в поселке отвечает полиция. И нам не хотелось бы вызывать сюда людей с автоматами и вводить комендантский час. Поэтому расклад такой: после обеда нам пришлют второго оперативного работника. Он будет расследовать убийство. Прошу оказывать ему всяческое содействие.

*

– Задачи все усложняются, – сказала Данка, когда они вчетвером собрались за вечерним чаем. Рэнни, назначенный на роль защитника девушек, относился к своей миссии очень серьезно и выбрал себе место с видом на входную дверь. Правда, в руках у него была только гитара, но в Эйзенвилле – и убийца должен об этом знать – оружием может оказаться самый неожиданный предмет.

– Мы должны: выжить, заработать денег, найти убийцу Азамата, понять, как история связана с грибами, узнать, кто такой Раунбергер…

– Это обязательно? – спросила Кристина.

– Нет. Но хорошо бы. Где-то я видела это имя.

– А я – слышала.

– Рейнбергер, – вспомнила Марина, – это немецкий композитор. Rein – означает типа чистый, невинный и вообще как бы ни при делах. А это, видимо, русский вариант.

Кристина вспомнила.

– Раунбергер – это герцог! Который живет наверху.

– Откуда у Джафара тетрадка герцога?

– Взял почитать.

– Куда интереснее, кто тот человек, который написал герцогу на полях этой тетрадки, – рассуждала Данка. – Почерк другой. Как мне кажется, женский.

– А самой тетрадке больше похож на детский.

– Студент-первокурсник.

Данка задумалась, листая на телефоне фото тетрадки.

– Там очень странная бумага. Как будто старая. Но очень хорошая. Я не помню, чтобы мне такая хоть когда-то попадалась. И обложка словно бы из современного пластика, но в то же время очень, очень старая.

Девушки замолчали, не найдя в своих головах больше не одной идеи.

– А в башне, ну, в Шпыньке, случайно, не висит портрет герцога?

– Не висит. Но Юрик мне сказал, что это такой мужик типа Бориса Юрьевича, только в жилетке.

– Почему в жилетке?

– А почему нет? Наверно, чтобы отличаться от Бориса Юрьевича.

– Так для этого остаточно сбрить усы!

– Где ты видела герцога без усов?

– Я и с усами не видела герцогов. Только одного графа, и того во сне. Усов не помню.

– И я не помню.

– И я.

– Может, не отросли еще. Он ведь не герцог.

– А у Бориса Юрьевича отросли.

– Он в их иерархии может быть королем, кстати. Просто нам об этом не сказали. А что, мужчина представительный.

– Данка, он женат!

– А твой драгоценный Чекава может быть у них баронетом. Юным и прекрасным! – засмеялась Марина.

– И все они – мужья Дулсан, – резюмировал Рэнни, до того момента занятый исключительно гитарой, на которой он пытался наигрывать полонез.

*

– Mon ami, Jafar, поставь меня, в па’ру с Костяном, мы оба ф’анцузы!

Ответив фиглярствующему Андрею тяжёлым и сонным взглядом, механик уткнулся в журнал.

– Паровку здесь произвожу я, – сказал он устало. – Вы с Костяном друг другу не подходите.

Собравшиеся коротко, напряжённо хохотнули. С утра поселяне пребывали в тревожном, тяжёлом возбуждении, и когда Борис Юрьевич с Олегом объявили о наборе добровольцев для патрулирования, это состояние ещё более усилилось.

– Это потому, – объяснял кому-то в толпе Стасик, – что приятели вполне могут оказаться подельниками, и реши они набедокурить, свидетелей не будет. Джафар ставит в пары наименее знакомых друг с другом людей.

– Чтоб друг на друга стучали?

– Чтоб сдерживали и поддерживали.

Стасик понимал, что Джафар его слышит. И следователь, которого он ночью привёз, тоже. Следователя звали Сергей Сергеевич Сергеев, был он абсолютно седым, а из-за невероятной высоты и столь же невероятной худобы выглядел немножечко микроцефалом, но это его не портило, а наоборот, придавало облику лёгкий намёк на мистическую жуть и вызывало уважение в народных массах. Сидя за соседним столом, Сергей Сергеевич о чём-то вполголоса беседовал с председателем и начальником полиции.

– Знаешь, Джафар, я в против тебя в одиночный бой, конечно, не вышел бы, – обиделся Андрей, которому отказали в обществе Костяна, – но вот в насколько ты хорош в стратегии…

– Недооценка моих стратегических возможностей моим возможным противником есть мой большой стратегический плюс, – монотонно ответил Джафар, снова отрываясь от журнала и закрывая глаза. День обещал быть тяжёлым. А после предыдущего тяжёлого дня и пилотирования ночью в грозу и вовсе обещал доконать. Борис Юрьевич считал Джафара железным человеком, но в данном случае имела место, скорее, переоценка. Железным Джафар не был. Последнее время он брал на себя очень много лишних обязанностей. И тем утром его мысли немного путались, а буквы в журнале выходили криво.

– Будете ходить в паре с Романом, – сказал он Андрею. – Инструкции получите у Сергея Сергеевича, а у Марины – повязки на руку.

– Голубую, – подсказал из толпы Чекава, вызвав смех.

– Дмитрий Николаевич, – Джафар подождал, пока шум стихнет, и снова прикрыл глаза, – если хотите патрулировать кичман в паре с Егерем, так и скажите…

Когда стих очередной взрыв хохота, доставленный нынешней ночью Сергей Сергеевич отвлёкся от беседы и внимательно осмотрел тесную, забитую народом комнату.

– А почему бы, – сказал он, – Дмитрию не патрулировать территорию в паре со мной? Расскажете мне, как и что.

Внимательно посмотрев на Чекаву серыми, змеиными глазами, он добавил со значением:

– Все равно друзей у вас наверняка нет… равно как и врагов.

Чекава озадаченно поморгал, однако с ответом не нашёлся.

– Так и запишем, – устало резюмировал Джафар. – Ольминский Андрей – Тучко Роман, Ибрагимов Константин – Александр Загней, Дмитрий Чекава – Сергеев…

– И я, – внезапно подала голос единственная женщина в комнате. Голос у неё был очень высоким и чём-то напоминал писк комара.

– Схен?

– Я умею. Я занималась единоборствами. У меня чёрный пояс, – пропищала Схен.

*

Надо сказать, удивлён Джафар не был. Несколько раз, проходя мимо домика Алевтины, он видел, как Схен тренируется. Да и пластика ее движений говорила о некоторых полезных навыках.

И вот тут бы ему согласиться, отправить ее охранять Бориса Юрьевича или Регину, а самому со спокойной совестью поспать хотя бы два часа, но на принятие правильных решений тоже нужны моральные силы, а Джафар был утомлён до кругов перед глазами. И те эмоции, компенсировать которые он учился уже не первый год, внезапно взяли верх. Он прекрасно осознавал, что выглядят они шовинистически, возможно, даже где-то в глубине себя и не только выглядят, но сил на то, чтобы игнорировать их, а тем более представить в благородном свете, уже не осталось.

– Здесь не спортивная арена, – ответил он как можно мягче, но резкость и нервозность скрыть не удалось. – Я не могу подвергать вас такому риску. Мы не знаем, кто убийца. А он про нас знает довольно много.

Схен прочитала его страх ещё до начала отповеди. У женщин это вообще хорошо получается.

– А вы попробуйте, – грозно пропищала она. – Можете оценить в спарринге, я готова.

Ловушка захлопнулась. Это был худший вариант, и ты сам его спровоцировал, напомнил себе Джафар. Это эмоциональная прореха, которая, как отрезанная нога, будет вечно приводить к падениям в одну и ту же сторону. Но если до сих пор эти ошибки случались только в праздных беседах, то теперь ситуация складывалась куда хуже.

О его боевых качествах присутствующее здесь мужское население Эйзенвилля знало, в основном, по легендам. В деле его видели только Борис Юрьевич, Саша Эстерхази, работники больницы и полицейские, которым они иногда помогал усмирять буйных.

И если он теперь публично, на глазах у всей их маленькой вселенной откажется от вызова писклявой девицы, его авторитет упадёт так стремительно, как ещё ни один тут не падал.

То же самое будет, если он примет вызов и проиграет писклявой девице, что теоретически возможно сейчас, когда идут вторые сутки без сна. Реакция замедляется.

Не то что бы Джафару было дело до собственного авторитета. Он вообще не любил иерархию и соблюдал ее лишь по армейской привычке. Однако в создавшейся ситуации он справедливо полагал, что утрата его влияния на дальнейшие события может привести к тем катастрофическим последствиям, пережив которые вновь, он уже никогда не сможет вернуться в мир условно психически здоровых. Если, конечно, вообще выживет.

Так что отказываться было нельзя, даже если потом придётся заплатить за это эмоциональным срывом.

– Если начальство разрешит, – сказал Джафар, посмотрев на Сергея Сергеевича и пытаясь одновременно передать ему свой взгляд на неуместность прецедента, а – для аудитории – сообщить себе вид спокойный и даже снисходительный.

– А что, – загорелся энтузиазмом непонятливый следователь, – умелые бойцы нам нужны! Да и прочим не мешало бы посмотреть, для поднятия, так сказать, боевого духа! Ребята, покажите класс!

В этом месте Джафар что-то заподозрил бы, если бы нормально соображал. Но он по привычке списал фатальное стечение обстоятельств на обычную человеческую глупость. Он делал так всегда, и до сих пор это оказывалось основной и правильной причиной аварий, катастроф и прочих неприятных событий.

Поднявшись из-за стола, он захлопнул журнал и кивнул собравшимся на дверь, ведущую наружу.

*

Кристина не разбиралась в боевых искусствах. Поэтому когда она, немного утомлённая перебором свеженародившихся цыплят, проходила мимо отделения, то увидев широкий круг, в середине которого кто-то дрался, заинтересовалась слабо и совсем бы уже прошла мимо, если б шеренга зрителей внезапно не расступилась.

Сперва Кристина увидела свою маленькую соседку – азиатского вида девушку в белом кимоно и с длинным хвостом на затылке. Потом – одетого в серое-черное Джафара, оборону которого эта соседка «прощупывала» короткими атаками.

Оба изящно передвигались по траве босиком и были сосредоточены друг на друге.

– Они рехнулись, что ли? – сама себя спросила Кристина и потащилась в прореху зрительского ряда. – Нашли время.

Присоединившись к зрителям, она начала смотреть. Все болели, в основном, за девушку и подбадривали ее криками:

– Давай! Ещё поддай! Слева заходи, слева! Какой удар! Мля, вот это серия, ты видел, Димон? Я так не смогу…

Джафар избегал контакта или блокировал удары Схен, но сам не нападал, разве что произвёл несколько ложных атак – посмотреть, как быстро блокирует она сама и чем именно.

Он ожидал, что столкнётся с традиционным, «академическим» стилем боя, из которого можно будет выйти без моральных потерь, просто в какой-то момент иммобилизировав противницу, оценив ее подготовку и затем отправив ее охранять, кого хочет.

Однако стиль борьбы у Схен (или ее учителя) был авторский, и к нему приходилось приспосабливаться. Особенно девушка любила сложные композиции в воздухе. Одним из таких наскоков она сначала зацепила Джафару плечо, чем наверняка вызвала синяк, а вторым – разбила верхнюю губу, когда он не успел увернуться.

– Нападай! – кричали ему зрители, увидев кровь. – А то дама тебя в котлету порубит!

Что поделаешь, красиво драться он не умел и в нормальном состоянии. Раз всё-таки не выдержал – атаковал, но девица увернулась так ловко, что он почувствовал себя увальнем, пытающимся поймать маленькую хвостатую муху.

После этого Схен ещё раз заехала ему по голове – на этот раз пострадал выступ лобной кости. Ничего страшного, говорил он себе, просто ссадина. Главное, что не в висок.

В этот момент в шеренге зрителей появилась Кристина.

Если для того, чтобы окончательно приуныть, не хватало каких-то обстоятельств, то вот оно, обстоятельство, ведь ещё недавно он сам корил эту девушку за умение попадать в неловкие и опасные ситуации. Тут же, как по команде свыше, присоединилось и второе неудачное обстоятельство – дождь.

Трава, на которой сражались Джафар и Схен, быстро намокла стала скользкой.

Если я проиграю, думал Джафар, мне этого не простят. Если я уложу девочку в нокаут, мне этого не простят, но по другим причинам. Если покалечу – тем более. Но схватить ее невозможно.

Один раз она атаковала так удачно, что ему пришлось упасть, перекатиться по мокрой траве и только затем вскочить на ноги. С точки зрения наблюдателя – красивый приём, но для Джафара и его боевого кодекса – очевидный провал. И Схен, похоже, это поняла.

Подбадриваемая агрессивными криками, она сделала обманный выпад, а потом решила ещё раз провести «вертушку», чтобы снова «уронить» противника. Осознав, что большинство на ее стороне, она вдохновилась на бой сильнее, чем если бы сражалась без зрителей.

Но на этот раз Джафар уворачиваться не стал. Знал, что не успеет. Чуть присев, он поймал девицу в воздухе, немного подкорректировал ее полёт и направил вниз по более отвесной траектории.

Таким образом Схен, не успев перевернуться, некрасиво рухнула на землю боком. Жалобно вскрикнула. Джафар, услышав характерный хруст (познакомься, так работает мой внутренний убийца) пожалел о своём приеме и, если бы она не встала, готов был прямо здесь покончить со своей незадавшейся жизнью.

Но Схен, хоть и не с первой попытки, но все же упрямо встала, прижимая к себе левую руку – ту, на которую так неудачно упала. Вся сила этого прыжка должна была достаться оппоненту, но, увы, досталась снаряду.

Прежде, чем кто-либо успел понять, что произошло, почти рыдающая от злости Схен подошла к Джафару и прошипела:

– Ты специально это сделал! Это подло! Ты специально сломал мне руку!

Слова ее заглушал дождь, и Джафар понял, в основном, по губам. Ну и потому, что ожидал это услышать.

Скажи спасибо, подумал он, что не шею. Тем более, все выглядело бы так, словно и рука и, при плохом раскладе, шея поломались самостоятельно. К ним уже приближались два человека, в одном из которых он узнал местного врача.

– Как я уже говорил, – напомнил девушке Джафар, вытирая с лица кровь, – тут не спортивная арена.

С подбородка капало на футболку, и он порадовался, что футболка черная.

Скрестив на груди руки и опустив голову, он смотрел на Схен, уводимую врачом под гомон озадаченных зрителей. Сейчас, думал он, ей наложат гипс, и ещё минимум две недели она просидит дома, в безопасности. И ему не нужно будет беспокоиться о том, что ее в момент патрулирования утопили в пруду, застрелили или подло столкнули с обрыва, представив это так, как будто она упала сама. Наверно, он не прав. Наверно, стоило позволить девушке проявить себя. Но после вызова на такую вот дуэль выбора у него не было.

Кто-то вернул ему браслеты, снятые перед битвой, и он автоматически натянул их до локтя. Кто-то принёс антисептические салфетки.

– Хитрый ты человек, Джафар аль Кемнеби, – вполголоса сказал Саша Эстерхази, который, видимо, все понял. Тут многие, подумал Джафар, все поняли. Но будут молчать, потому что чувствуют за собой вину. Могли бы остановить. Не остановили. Девушке хотелось проявить себя, а толпе хотелось гладиаторских боев.

А ему вот хотелось спать. Но теперь, даже если он попытается уснуть, ему придётся некоторое время усмирять досаду и стыд, которые плескались в его душе и обжигали ядом.

– Je suis d’accord, Jafar, – послышался осточертевший французский Андрея, – le femmes должны сидеть дома…

– Сейчас тоже в травму пойдёшь, если не заткнешься, – отвечал Джафар хрипло и нелюбезно.

Люди быстро расходились. Патрульные шли к Сергею Сергеевичу получать инструкции.

– Джафар…

Теперь перед ним стояла мокрая и слегка ошалевшая Кристина.

– Крис?

– Что это было? Зачем ты так сделал?

Похоже, и она распознала спойлер. Наверно, даже в ком-то глубоко разочаровалась, и было бессмысленно говорить ей, что в имеющихся обстоятельствах все сложилось наилучшим образом.

– Проверил боевую выучку персонала, – угрюмо выдохнул он, пытаясь отыскать чистое место в окровавленной салфетке, чтобы вытереть глаза.

– И… как? – Кристина была растеряна, но уже готова его укорить.

– Терпимо, но мотивация вызывает определённые вопросы. Только дурак будет при наличии внешней угрозы вызывать соратника на поединок. Тоже хочешь попробовать?

Помотав головой, Кристина обхватила себя руками и отошла.

Сев на мокрую траву, Джафар надел обувь, затем встал и почувствовал, что даже дорога домой потребует от него усилий, сравнимых с подвигом.

*

Дождь закончился минут через сорок. Переодевшись и пообедав, Кристина решила вернуться на работу и покормить все, что еще не покормила. Проверить щенков и инкубатор с цыплятами, прокапать антигистаминными местного кота, накануне неудачно отведавшего осу. По дороге ей попались аж два патруля. На ее взгляд – многовато, но маршруты для патрулирования расписывал лично Сергей Сергеевич, уже получивший от Рэнни кличку «Слендермен» или просто «Слендер».

Сам Слендер обходил дома и расспрашивал жителей, записывая что-то в свой серый блокнот.

– У меня такое ощущение, – сказала Данка после его ухода, – что он тоже из сторнов, просто скрывает свою природу.

– То, что он взял с собой Чекаву, о многом говорит, – кивнула Кристина. – Наверно, они почувствовали друг в друге священную пустоту.

– Или просто пустоту. Но договорились считать ее святой… – Марина взглянула в окно. – О, а вон наша героическая Схен возвращается. Рука на перевязи.

– Для человека, при всем народе набившего Яшке лицо, она счастливо отделалась, – заметила Дана. – Так обо что она ее сломала? – в который раз обратилась она к Кристине.

– Так об Яшку, – вздохнула та. – Ну, сначала стукнула его раза три. Насколько я поняла. На четвертый он поймал ее в воздухе и грохнул о землю.

– Точно?

– Не знаю. Это произошло слишком быстро. Я только моргнула – а она уже лежит на траве.

– А мог бы пополам порвать, – сказала Данка. – Дура она. Нашла, к кому лезть.

Кристина вздохнула. Женская солидарность в ее голове громко митинговала и требовала осудить проклятого сатрапа, не позволившего хорошо подготовленной девочке Схен защитить поселок.

Другая часть прекрасно понимала, что если такая девочка вызвала человека на бой, да еще при всем народе, то отказаться для него значило бы примерно то же, что в средние века дворянину отказываться от поединка.

Просто он пошел на поводу у предрассудков, говорила первая часть. И предлагала варианты примирения. Хорошо тебе говорить, сидя дома и ни за что не отвечая, возражала вторая часть.

И была в сознании еще третья часть. Она просто вспоминала бледного, испачканного серой глиной механика, беспрестанно вытиравшего с лица дождь и кровь. Поднявшись с земли и обнаружив, что остался один, он сразу вопросительно посмотрел в ее сторону. Хотел, чтобы подошла, но предполагал, что она останется на месте.

Кристина и правда некоторое время постояла, разрываемая противоречиями, но потом все же решительно удалилась и теперь корила себя за это.

– Вы слышите? – отвлекла ее Марина от самобичевания.

Дана с Кристиной прислушались.

– Что-то жужжит.

Открыв окно, Марина прислушалась.

– Такое ощущение, что в лесу, – сказала она. – Как будто на мотоцикле катаются.

– Вот еще мотоциклистов-зомби нам в этом лесу и не хватало, – сказала Кристина, уходя. Трина теперь поглощала количество корма, достойное трех собак, и пока Кристина вымыла ее миски, выгуляла саму собаку, насыпала нового корма и сварила суп, наступили сумерки. Ближе к десяти часам она с ужасом обнаружила, что один щенок худой, анемичный и малоактивный.

«Недоедает», – забеспокоилась Кристина.

Сбегав в клинику и принеся в дом три бутылочку с сухой смесью, она развела ее согласно прописи, поставила греться на водяную баню и опомнилась ближе к одиннадцати часам.

Темнота стояла уже час как, и Кристина на всякий случай выглянула в окно, боясь увидеть за ним зимний пейзаж, однако пейзаж был нормальный, летний. Видимо, решила девушка, в прошлый раз на заводе у Юрика нанюхалась тридерисов, вот и привиделось. На всякий случай осмотрела окно – оно было абсолютно нормальным, летним окном, безо льда и какого-либо снега.

Накормив щенка из бутылочки, Кристина положила его обратно к матери и начала собираться домой, жалея о том, что из-за дурацкой битвы двух «великих воинов» пропустила сеанс связи с родителями. Последние дни мать всячески задабривала ее, докладывала, что отец идет на поправку, к алкоголю его больше не тянет, а тянет на дачу, чинить давно не обихоженный дом и собирать поспевший к тому времени урожай вишен. Да и вишни, как ни странно, уходили на варенье, а не на приготовление вишневой наливки, как бывало в прошлые годы…

Кристина подозревала, что скоро у семьи возникнут новые проблемы, решаемые только с помощью денег.

Возле двери Кристине стало холодно. Руки вспотели и начали коченеть, а стакан, оставленный ею на столе, запотел изнутри и снаружи, словно вдруг остыл и стал холоднее воздуха.

– Опять из леса зима пришла, Трин? – спросила Кристина, обращаясь к собаке и на всякий случай сменила курс и подошла к заднему окну. Тому, что в прошлый раз провинилось.

С трепетом отодвинула занавеску. Нет, темно и лето.

Нужно было идти домой, несмотря на то, что давно уже начался комендантский час, и в пути ее мог ожидать неприятный разговор с патрулями.

Или заночевать здесь, в доме три? Кажется, она сказала подругам про щенков, так что вряд ли они будут сильно волноваться. Трина, предчувствуя ее уход, скулила больше, чем обычно. Даже гавкнула один раз.

Пребывая в сомнениях, Кристина взяла сумку, снова подошла к двери и распахнула ее.

*

За дверью стоял сторн. Огромный и белый, он, казалось, светился от тусклых поселковых фонарей, источая сырость и холод. Он проецировал себя в Кристинино подсознание и там мерцал, пытаясь парализовать волю. Запах плесени ударил ей в ноздри. Звуки, доносившиеся с улицы, походили на панические крики людей. Где-то за сторном, ближе к ратуше, метались тени, слышался лязг, и мелькали огни.

Преодолев тяжесть в руках, Кристина в панике захлопнула дверь и набросила щеколду.

– Какой бред, какой бред, – повторяла она, вернувшись в комнату. Трина скулила, а потом и вовсе завыла. Щенки притихли.

– Так не бывает, – убеждала себя Кристина. – Это иллюзия.

Трина протестующе заскулила, напоминая, что при встрече с неизвестной опасностью первой наступает стадия отрицания.

– Ну я не знаю, – сказала ей Кристина. – Ладно, зима. Ладно, иллюзии. Но сторн! Здесь? Как он перешел металлический мост? Как он переплыл реку?

– Ску, ску! – отвечала Трина, робко шевельнув хвостом. Видимо, намекала на следующую стадию – стадию торга.

– Твою мать! – выругалась Кристина и снова выглянула в окно.

Белая тварь стояла прямо перед стеклом, выпустив вперед тонкие, мерцающие гифы.

Есть ли у нас металл, в панике спросила себя Кристина. На кухне! Вилки и ножи. Если уж пришла стадия гнева, то она должна быть плодотворной.

Выдвинув все ящики и набрав вилок, Кристина ходила по дому и методично втыкала их в бревенчатые стены. За окном очень хорошо просматривалось, что сторн не один. За ним, неподвижным и выпускающим гифы, перемещались по утоптанным тропкам еще два, один из которых был горизонтальный. Все трое имели примерно одинаковый размер – с человека.

Последний, возможно, был человеком на четвереньках.

Окружая себя металлом, Кристина лихорадочно соображала, чего еще могут бояться эти непонятные существа, способные лизировать человека до белых костей. Если они – грибница, то, возможно, огня. Огня боятся все живые существа, включая грибы. Или грибов? У Кристины было впечатление, что сторны – существа пусть странным образом, но одушевленные.

Итак, они лизируют человека. На этом месте потом вырастает Threaderis segmani. Но они сами – кто они? Что у них внутри? И – как размножается Threaderis segmani, если просто так его споры не прорастают? Что им нужно? А самое главное – и это она уже вряд ли поймет – какое место в их жизненном цикле занимает эта ужасная книжка графа Гнедича? Размышляя так, Кристина зажигала свечи. Все, какие нашла. Трина то скулила, то виляла хвостом – в зависимости от собственных соображений относительно полезности Кристининой деятельности.

Исчерпав все оборонно-стратегические идеи, Кристина решила поинтересоваться местонахождением врага и подошла к окну.

Ближний сторн по-прежнему стоял близко. Только теперь его гифы медленно ползли, залепляя стекло и подбирались к раме.

А внизу, в щели между стеной и окном уже появились первые белые тяжи, проникшие в комнату.

– Ах ты, говнюк! – Кристину начало трясти. Схватив со стола свечу, она провела огоньком по безликим вторженцам и на всякий случай даже полила их горячим парафином. Запахло горелым грибом. Хотелось, чтобы сторн завизжал и отскочил, подобрав свои отростки, но нет – они просто сгорели.

А сторн, чуть сместившись, начал искать новые щели.

Новые отростки Кристина тоже подожгла. И проткнула вилкой. Лучше всего, по ее опыту, действовала вилка, нагретая докрасна, но в этом случае возникала опасность поджечь дом.

Впрочем, была и вторая опасность. Увлекшись борьбой с «оконным» сторном (которому странно подходило имя «Дима»), она пропустила «пророст» между бревнами в конце коридора, и, когда пришла туда посмотреть, на стене уже образовался огромный кусок «ваты», начавший немного рыжеть от сухости внутренней атмосферы.

Кристина назвала его источник Владом, отскребла Владовы разведывательные органы вилкой и аккуратно сожгла на свече.

Третий сторн, оставшийся безымянным, так и не явился к дому, поэтому еще несколько часов Кристина металась между первыми двумя, присаживаясь в перерывах, чтобы потрястись и поплакать от бессилия. Как только грибные гифы проникали достаточно глубоко в дом, Трина начинала лаять – видимо, узнавала по свежему запаху.

Ближе к середине ночи Кристина обнаружила, что там, куда чаще всего проникали белые нити плесени, дерево стало сырым, пористым и мягким. При надавливании пальцем оно проминалось, словно гнилое, и в ямке выступала вода.

Со временем они все же меня съедят, подумала девушка, втыкая в размягченное дерево оставшиеся вилки. Может, открыть дверь и выбежать? Не догонят ведь. Или догонят. Кто знает, с какой скоростью они могут передвигаться?

Убедившись, что сторны надежно прилипли Влад – к стене, Дима – к окну, она осторожно отомкнула засовы.

То, что она увидела, заставило ее вскрикнуть торопливо захлопнуть дверь обратно.

Там, на улице, был третий сторн. Он сыто колыхался на освещенной фонарем дороге, а под ним растекалось темной, блестящей лужей нечто, сверху имеющее контуры лежащего человеческого тела.

В панике кинувшись обратно, девушка, подвывая в тон Трине, начала с возросшим энтузиазмом заливать парафином обнаглевшие грибные нити.

Кого он сожрал? Кто ходил там, в темноте? Зачем?

Кристина недолго задавала себе этот вопрос. Скоро силы кончились, уступив место апатии, которая с каждой минутой становилась все тяжелее. Хотелось лечь и уснуть, пусть растворяют, что хотят. Она все равно из этого дома никогда не выйдет.

Но собаку со щенками нужно спасти. Едят ли грибы животных? Наверно, могут, раз Трина их боится.

Скоро сторн по имени Дима растворил своими ферментами почти метр бревна под окном, а Влад, в свою очередь, попытался зайти с угла дома.

Отбиваясь дрожащими руками, Кристина подожгла занавеску. Потом потушила, но комната наполнилась дымом.

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо! Сдохни, сраная поганка!

Поджигая все белое, Кристина тихо всхлипывала и готовилась поджечь дом.

Внезапно за главной дверью, куда не выходило ни одного окна, послышались шаги, затем свист, лязг и странное шипение, словно сдували шарик.

Кристина села на кровать и закрыла глаза. Хотя бы пять минут, думала она. Просто чтобы ни о чем не думать.