Текст книги "Грибники"

Глава 13. Бензопила «Вымпел»

Время для Влада и для его еженощного воплощения – Анфисы – шло c разной скоростью. Иногда между их встречами в замке проходил всего один день, иногда – несколько. Последний раз это был довольно большой временной отрезок, месяца три. В мире Анфисы настала осень.

Она гуляла по окрестностям каждый день, сейчас уже только по дорожкам, заботливо очищенным графским садовником от мокрой листвы.

Иногда у Влада получалось говорить за неё. Сначала она пугалась, но потом привыкла к тому, что время от времени обретает двуличностную природу, и даже с интересом прислушивалась к суждениям, которые придумала не сама, но сама почему-то говорила.

Влад предполагал, что единственным способом вернуть обратно свои собственные, нормальные сны, может быть только их с Анфисой полное разделение в мире графского замка.

Но как это сделать, он не знал.

В некий день, гуляя с Анфисой по дорожкам, Влад ощутил, что у него отходят воды.

– Пора рожать, – решил он. – Анфиса, ты готова?

Анфиса покорно направилась в давно приготовленную ей комнату и велела слугам кликнуть повитух.

Через пару часов приехал сам граф Гнедич и обосновался в своих покоях, веля девочке-служанке каждые полчаса докладывать ему, как проходят роды.

А вот роды, к огорчению сновидца, проходили не очень гладко. Младенец так и не развернулся головой куда следует, обмотался пуповиной и появляться на свет категорически не желал.

Будь Влад отдельной от Анфисы личностью, он бы рискнул провести кесарево сечение, потому что не только неоднократно делал его самкам различных животных, но и интересовался, как его проводят у людей. Разница, на его взгляд, была небольшая.

Но как стать отдельным человеком и сделать все самому? И как он будет выглядеть в собственном сне – как человек или как бестелесный голос за кадром? А если Анфиса умрет, он избавится от присутствия в ней во время снов, или наоборот, каждую ночь начнет лежать в гробу и претерпевать посмертные изменения?

Тем временем ситуация медленно, но ухудшалась. Шли часы, и Анфиса начала уставать. Две повитухи, не сумев толком ничего сделать, ругались друг с другом.

Пригласили графа. Некоторое время он стоял в задумчивости, решая что-то, что, Влад подозревал, хорошо на нем самом не скажется.

– Ваше сиятельство, – решился он. – Я знаю, что надо делать.

Получилось не очень убедительно. Когда женщина, утомлённая схватками, говорит такое, ее могут обвинить в колдовстве. Влад уповал только на то, что граф и сам в некотором роде колдун.

– Что же? – безо всякого, однако, удивления спросил граф. Влад понял, что удивить колдуна трудно.

– Дело в том… дело в том, что я… вторая личность, живущая в голове вашей жены, – рискнул Влад продолжить свой каминг-аут. – Там, откуда я родом, я… занимаюсь медициной.

Он ожидал любой реакции Гнедича, но только не той, которая последовала.

– Я подозревал, – кивнул он. Потом обратился к окружающим:

– Выйдите, мне нужно поговорить с женой.

Женщины перестали ругаться и покорно вышли. Анфиса почти отключилась, и теперь Яков Виджен Гнедич разговаривал исключительно с Владом.

– Мне нужно как-то выбраться, – стонал Влад, утомленный процессом, происходящим в теле Анфисы. – Мне нужны мои собственные руки. Тогда я могу помочь…

Слушая его, граф все больше нервничал.

– Я верю, – медленно сказал он, – что вы – вторая личность моей жены. Я даже верю, что у вас есть свой мир, в котором вы пребываете днём, а сюда вселяетесь только во сне. Такие случаи известны, я давно изучаю причуды мироздания и слышал о многих и многих его удивительных свойствах. Но… простите, а в какой форме вы планируете здесь предстать? Потому что если экзорцизм пройдет удачно, но вот если вы вселитесь, например, в свинью, то вряд ли сможете нам помочь.

– Ну откуда же я знаю! – рассердился Влад. – Это вы маг и волшебник, ваше имя, между прочим, стояло на той книжке…

– На какой книжке? – удивился граф.

– Которую вы написали… точнее, какой-то писарь под вашу диктовку.

– Но у меня пока нет никаких сочинений, – озадаченно сказал граф. – Хотя, не скрою, я их планировал.

– Значит, будут. Вы их написали. И одно из них я, мать его, случайно порвал из-за двух дебилов…

– Кого?

– Простите.

Влад понимал, что с графом нужно быть сдержаннее. Это тебе не девочка-фельдшер, и даже не чертов военный с кастетом.

– Ну… я рассматривал книгу… что-то там про магию… за вашим авторством… тут девица выхватила ее у меня, и угол страницы… оторвался. С тех пор у меня вот такие сны, я вечно тут… теперь ещё рожаю, простигосподи… я думал, я спятил.

– Понятно, – кивнул граф. – Скорее всего, вы, чтобы перестать быть лишней сущностью Анфисы, должны каким-то образом починить мою будущую книгу.

– Да где же я ее возьму? – простонал Влад.

– У девицы.

– Девица ушла… она работала у нас и ушла… я не знаю, где ее искать.

– Это не очень большие трудности. Спросите челядь. Посмотрите записи.

Влада в очередной раз скрутило. Чем дольше он разговаривал с графом, тем более становился Анфисой.

– А… сейчас что делать? Как мне выбраться? Ааааааа! Боже, оно усиливается…

Гнедич побледнел, однако старался не впадать в панику.

– Давайте попробуем, – сказал он. – Как ваше имя?

– Владислав…

– Хорошо. Владислав, вы должны стать собой.

– Да я бы рад…

– Представить себе свою личность, – заложив руки за спину, граф начал ходить по комнате. – Сильную личность.

– Я пытался… я вообще сильная личность. Меня все подчиненные слушались.

– Как вы этого добивались?

– Ну… у меня не забалуешь, – похвастался Влад. – Держу подчиненных в строгости. Никаких сантиментов.

– Часто гневаетесь?

– Бывает.

– Сечете розгами?

– Ну, это у нас не принято… мы просто это… если наказать надо, кричим и из жалования процент вычитаем.

И Влад начал рассказывать о своих, как он считал, моральных победах.

После того, как он закончил, граф некоторое время молчал, потом произнёс:

– Все куда хуже, чем я думал. Ваш гнев – это слабость. Вы – разбитая личность. Возможно, поэтому вас в Анфису и затянуло.

– Ааааа… Вы так думаете? Но это же… впрочем, если я не могу выбраться так… наверно, я тоже не прав… Господи, что же мне делать? И если Анфиса умрет…

– Если Анфиса умрет вместе с младенцем, вы тоже умрете. Там, в своём мире. Возможно, прямо во сне. Или днём с вами что-нибудь случится. Вы готовы умереть?

– Неееееет!!!! Господи, ваше сиятельство… что делать? Как мне выбраться? Скажите, я сделаю все!

Граф задумался. Он был бледен и часто вытирал потное лицо платком.

– Я бы вас в монастырь отправил, – сказал он. – Лет на десять. Учиться смирению. Но столько времени младенец ждать не станет. Нет их у нас… Знаете что? Думайте. Попробуйте представить себя последним нищим, замерзающим в дороге. Голодным ребёнком. Избитой женщиной.

– У меня плохо с воображением.

– Что же делать. Только оно способно вам помочь. Вы должны мысленно переместиться в кого-то другого, кому хуже, чем сейчас моей жене.

Влад впал в отчаяние. Последнее, что он мог бы себе представить, это себя на месте кого-нибудь обиженного. Он любил представлять себя на месте людей благополучных и огорчался, что не дотягивает до их материального уровня.

Снова скрутило болью.

И Влад начал представлять себя всеми обиженными мира. Человеком, от которого ушел автобус. Человеком, опоздавшим на самолет. Замерзающей кошкой и голодающими детьми Африки. Рыбой, выброшенной на берег. Маленьким котенком, оставленным в лесу. Птицей, схваченной хищником.

…В итоге он проснулся среди ночи, заливаясь слезами. Все его детские обиды проснулись еще раньше, оккупировали сознание, конкурировали и сцепились в смертельной битве за внимание разума.

Ладно, с облегчением подумал Влад, хоть не обгадился. Все-таки во сне у меня были схватки. Но несмотря на это, безусловно, приятное обстоятельство, ему было плохо.

Полежав так около часа, он заснул снова и вернулся ровно в ту минуту, в которую ушел.

– Не получается, – выдохнул он слабым голосом Анфисы.

– А знаете, – сказал вдруг граф. – Вы можете не спасать мою жену. Главное – спасти ребенка. Вы можете руководить повитухами так, чтобы они спасли ребенка?

Влад был шокирован. Это было нарушение всего, чему его когда-то учили. Что если стоит выбор между роженицей и ребенком, нужно спасать роженицу. Как он мог забыть, что графья, гады, часто поступали наоборот.

За Анфису стало обидно. Он привык… даже не столько к ней, сколько быть ею, а эта привязанность – куда глубже.

– Как же вы, – пискнул он, – можете так с ней поступать! Какой же вы гнусный… ублюдок, вот вы кто…

Он хотел еще что-то сказать, но боль неожиданно прошла, положение тела поменялось и, справившись с головокружением, Влад обнаружил, что сам стоит рядом с графом и готов на него наорать. Может быть даже лишить жалования.

И кровать с Анфисой, где он только что лежал, казалась маленькой и далекой.

– Отлично, – сказал граф. – Получилось. Итак, что вам потребуется?

…Когда слуги принесли все нужное – горячую воду, коньяк, пеленки, ножи и иглы с нитками, жаровню и прочие необходимые вещи, Влад немного успокоился и отложил нападение на графа до лучших времен. Сначала дело, а потом – удовольствие.

Правда, не хватало антибиотиков, но он возлагал большие надежды на коньяк – все-таки антисептик.

*

…Пробудившись на рассвете, Влад еще долго крутил в голове обрывок услышанного на кухне разговора:

– Теперь слухи пойдут, что граф наш вызвал призрака, чтобы помочь жене разродиться. Призрак вынул дите прямо из жениного чрева, а потом зашил его толстой иглой. Я сама ему иглы носила. Сначала, дура, ржавую подала, он говорит, ты овца, что ли, ржавую не надо, надо чистую… Прикинь, я овца! Смешно, правда?

Влад надеялся, что в конце этой ночи, вручив Анфисе живого и здорового сына, он распрощался с нею навсегда.

– Но книгу вам, боюсь, все же придется отыскать, – сказал ему на прощание медленно исчезающий из сознания граф.

*

Борис Юрьевич не верил в грибы. Был он человеком практичным, хозяйственным, от всяческих фантазий далеким. Ладно еще лекарственные травы, это он понимал. Но ношение на себе грибного скелета для поправки здоровья полагал чистым шарлатанством, поэтому действие тридериса объяснял исключительно эффектом плацебо. Что такое сторны, он не знал, но полагал их либо дикими зверями, либо мистификацией вроде «снежного человека».

Осмотрев же покрытые плесенью желеобразные комки с огромными полостями перерожденного человеческого тела, занес это явление в неизвестные болезни, свойственные данному климату.

В действие лесных тридерисов на психику он не верил тоже, и неприятности, происходящие во время сезона, списывал на самые обычные причины – изоляция, ненадежный контингент, осужденные поселенцы рядом, злоупотребление психотропными растениями и прочие неприятные излишества. Это его не касалось.

А вот такие случаи, как убийство полицейского и растворение главного приемщика сырья, к сожалению, касались его напрямую, поэтому, когда вечером Сергей Сергеевич попросил привезти ему из областного центра двух стажеров – Зинаиду и Артема, он согласился.

Зинаида и Артем прибыли в час ночи. Поселили их дом на линии больницы, туда же, куда и Сергея Сергеевича.

Олег Васильевич еще мрачно пошутил: мол, увезли два трупа, Азамата и Артура, привезли двух живых на смену покойникам. Артем и Зинаида, хлипкие молодые люди с рюкзачками, только что покинувшие самолет, от этой шутки поежились, и даже Джафар, судя по его дальнейшему, слишком обходительному обращению со стажерами, ощутил некоторую неловкость.

А уже на следующий день эти два энтузиаста, обыскивая склады, нашли ту самую оранжевую бензопилу, которая пропала у гражданина Иноверцева.

Сергей Сергеевич был доволен.

– Ну что, – сказал он стажерам с довольной улыбкой, – докладывайте…

– Пила «Вымпел» с бензиновым двигателем, – начал Артем, – находилась в подсобке пункта приема сырья, заваленная пустой тарой. На ней мы нашли отпечатки пальцев гражданина Иноверцева, сильно смазанные. Поскольку гражданин Иноверцев на момент убийства работал в клинике, что подтверждает его коллега Кристина Косенкова, остается предположить, что диверсант работал в перчатках. Судя по месту нахождения инструмента…

– Мы полагаем, что это был Артур Богданов, – дополнила Зинаида.

– Артур сам на себя натравил сторна? – не поверил Борис Юрьевич.

– Дерево спилили вечером. Артур мог отнести пилу, затем вышел примерно в два часа ночи, дошел до места своей гибели и там был атакован этим… не знаю, что это.

– Грибом, – сказала Зинаида.

– Хорошо, грибом.

– Позвольте, – запротестовал Борис Юрьевич, – но мотив? Артур восемь лет работал в поселке без нареканий.

– Возможно, он хотел дискредитировать вас и занять ваше место. Вы не думали об этом?

Борис Юрьевич начал размышлять. Вот так живешь, и все у тебя в порядке: огород, жена, дети обеспечены, внуки растут, фрукты на деревьях тоже растут, рыбалка по выходным… И вдруг кто-то захотел занять его место? Да еще Артур, которого она сам учил!

Хотя, кто знает… Артур всегда был темной лошадкой. Пить вместе отказывался, женат не был, друзей особо близких у него тоже не водилось. Ходили слухи, что он безответно, до умопомешательства влюблен в Регину, хотя Борис Юрьевич в эти слухи не верил, и все поступки Артура объяснял единственно служебным рвением. Правда, распоряжения Регины Артур действительно всегда выполнял охотнее, чем его собственные, а уж от Альберта-то и вовсе нос воротил. Эстерхази как-то умудрился поддерживать с ним видимость приятельских отношений, а Джафар даже и не пытался, общался короткими приказами, которые Артур, конечно, тут же выполнял.

– А кто хлеб-то испек с травой?

– Думаем, это была шутка. Девушки заказали его в кондитерской, с яблоками и корицей, но без прочих добавок, а кто-то нахулиганил.

– Вы не думаете, что это имеет отношение к делу?

– Не каждый инцидент имеет отношение к делу. Наши патрули, которые мы расставили у всех возможных выходов из долины – а их два, считая тропинку к верхнему дому – никого не засекли. Ну, кто хотел бы одурманить нас хлебом и, например, сбежать из долины. Хлеб с начинкой мы потом изъяли… точнее, то, что от него осталось после пира ребят со склада. Хотели попросить Регину наказать штрафами группу граждан за употребление психотропных веществ, но…

– Но их никто не предупредил.

– Именно. Однако в итоге никто не умер.

– Ну, знаете!

Борис Юрьевич начинал разочаровываться в Сергее Сергеевиче.

– Мы пробудем здесь еще три дня, – игнорировал его возмущение Сергей Сергеевич, подавив сладкий зевок. – Если новых обстоятельств не обнаружится, дело закроем.

Глава 14. Ламия

С утра механик Джафар ощущал ту самую тоску, которая некогда заставляла его засматриваться с балкона герцога на острые камни оврага. Двести метров, думал он. Двести метров с ускорением 9,8 м/с. При массе тела 80 кг.

И больше никаких воспоминаний о чертовом бревенчатом доме, о вьюге, о немыслимой, равнодушной, голодной пустоте вокруг. Об ожидании. О людях, которые перестали быть людьми. Да, впрочем, никогда и не были. И о человеке, который… чей голос хотелось забыть, потому что жизнь и смерть этой личности никак не совмещались в голове Джафара.

Сторны – это зима. Запредельная нежить, призраки ледяного холода и черной, бессмысленной пустоты.

Успеют ли меня отведать вороны, прежде чем Эйзен велит охране спуститься и соскрести останки с камней?

Эйзен успевал раньше, чем Джафар решался. Он затаскивал его обратно и уговаривал, но Джафар не слушал. Все эти уговоры казались ему фальшивыми.

До определенного момента, когда герцог не выдержал его истерик и… это было больно, но правильно. В этот момент Джафар почему-то понял, что темнота у него в голове – это морок. А мороку поддаваться нельзя. Еще недели три у него ушло на приучение себя к этой здравой мысли, после чего он окончательно оставил попытки отказа от жизни и воспоминаний.

Осталась только тоска, которая, как наводнение, размывала стены, которые он возводил между собой и черной пустотой.

Но жизнь менялась. Сначала его вполне устраивал тот душевный покой, который он обрел, а теперь психика достаточно восстановилась, чтобы захотеть еще и душевного непокоя. Он осмелился привязываться к людям, и даже не видел в этом большой опасности, хотя она наверняка была. И собственное спокойствие его тревожило. Но откажется он потом. Сейчас нужно просто взять и пойти туда… благо, это недалеко.

Несмотря на присутствие в его жизни отца из другой страны, Джафар вырос в Москве, с матерью. Отец приезжал и жил у них по полгода. А потом уезжал обратно. У его родителей вообще были странные отношения. Вроде, живые и нежные… но какие-то ритуальные. Глубже, чем обычный брак.

Джафару было семнадцать, когда мать умерла. И тогда отец забрал его к себе в Каир, где женил на дочери своего знакомого, чтобы поправить дела. Сначала Джафар честно пытался ужиться с Шерити; но женщины этой страны его не особенно привлекали. Большинство из них были скрытные, зависимые, неэмоциональные; а если они и проявляли интеллект, то лишь в виде коварства и подлости. Шерити сильно преуспела в этом вопросе, и вскоре, не выдержав, Джафар развелся и записался в армию летчиком. Ему приходили вести, что она, мол, беременна, что очень страдает, что хочет покончить с собой; в итоге все это оказалось ложью. Когда Шерити вышла замуж за другого, оказалось, что она в принципе не может зачать. Какой-то порок развития; он не вникал.

После армии, откуда его комиссовали из-за частичной потери зрения, он нанялся служить на Север. А закончив последовавшую за ним судебную волокиту, приехал сюда.

Прошло много лет, но на всех женщин, с фигурой «песочные часы» и пухлыми руками, как у Шерити, он смотрел с подозрением. Хорошо, Кристина была совсем на нее не похожа. Высокая, худая, с узкими бедрами и маленькими, изящными кистями рук, она смущала его своим совершенством. Или несовершенством. Как посмотреть.

Сначала он решил, что не станет о ней думать. А потом передумал и начал совсем чуть-чуть. А потом позволил себе подумать нормально.

И теперь каждый день он с утра мотивировал себя мыслью о том, что увидит эту беловолосую девочку.

Ну потому, что он ей ничего больше не должен. И она ему ничего не должна. Это лучшее, что может связывать людей – отсутствие взаимных долгов.

*

Пройдя до конца аллеи, Джафар остановился сначала возле дома Алевтины, потом, морально подготовившись, двинулся дальше.

Отсюда уже было слышно, что во дворе у Кристины разговаривают люди, целых трое.

Джафар остановился. Сначала он разглядел саму Кристину, затем Чекаву и Схен. Чекава размахивал каким-то большим листом бумаги с буквами и рисунками, Схен хихикала, а Кристина что-то говорила усталым, немного ироничным голосом.

И смотрела на Чекаву, как показалось Джафару, с интересом.

А потом настал момент, когда тот, всучив свой лист бумаги Схен в здоровую руку, обнял Кристину и чмокнул в щеку.

Джафар все ещё надеялся, что ему это, как раньше, будет безразлично; но в его состоянии ложные надежды прорастали бесконтрольно, и теперь их осколки нашептывали ему ненужное.

Он не ожидал, что с ним случится такое: в глаза изнутри будто что-то ударило, на миг лишив зрения; держась за остатки здравого смысла, он укорил себя за попытку заглянуть изменчивой жизни в глаза без специальных очков; затем усилием воли успокоился, отвернулся, дошел до ближайшей скамейки в тени и упал на нее, пытаясь составить дальнейший план действий. Но план должен опираться на реальность, а до реальности он не мог достучаться с самого пробуждения.

Ладно, он ей ничего не должен. И она ему ничего не должна.

*

Тетрадка Джафара, рассказ второй.

– А ты на старом железнодорожном депо был? – спросил Кеша, когда в общежитии объявили отбой.

– Не-а. Я тут нигде у вас не был.

– Завтра сходим. Там целое кладбище вагонов.

Лурину идея не очень понравилась. Ему хватило сегодняшнего посещения комнаты старшекурсника Найала, у которого возле двери стояли непонятно чьи тапки – парчовые, с пуховыми помпонами. Когда Лурин спросил, можно ли ему в этой сомнительной обувке дойти до сортира, присутствующие стали протестовать и объяснили ему, что эти тапки – священны. Их можно насаживать на швабру, чтобы оставлять следы на потолке, можно гонять их по коридору, можно пинать ногами со словами «идолище проклятое», но надевать ни в коем случае нельзя. Потому что это тапки Тамары. Той самой, что придумала и собрала генетический код аномалов. Она некогда училась здесь и тапки, несомненно, прокляла. Если их надеть – вляпаешься в проклятие.

– А ты уверен, что туда стоит ходить? – спросил Лурин.

– Астрофизики чего-нибудь боятся? – возмутится Кеша. – С нами Вселенная!

Лурин мысленно задал себе вопрос: если Вселенная с нами, то кто может быть не с нами? Тогда этот оппортунист должен быть снаружи Вселенной. А у Вселенной, согласно традиционным о ней предоставлениям, нет наружи. Он хотел уточнить, однако Кеша уже спал.

*

Таким образом, на следующий день они с Лурином пробирались через раскинувшийся за общежитием широкий массив ржавых рельсов, с обеих сторон огороженный забором.

Попадались тупики, где стояли большие ржавые паровозы; на заброшенных ветках ржавели вагоны тридцати и даже столетней давности, ещё с сидячими, стоячими и висячими местами для вымерших рас. Жесткие сиденья неплохо сохранились, а вот мягкие облезли или были испорчены вандалами.

Может быть, думал Лурин, аномалов послала нам природа вместо вымерших рас? Если бы не Тамара, обязательно был бы кто-то другой, кто создал бы их…

Они гуляли уже час. Освещения в старом депо не было, день угасал, поэтому студенты очень удивились, когда в переплетении путей внезапно увидели маленький домик с фонарем у входа.

– Смотри, – сказал Кеша. – Наверно, какие-нибудь бездомные поселились.

Подойдя ближе, они увидели на крыльце мальчика лет двенадцати.

– Здравствуйте, – серьезно сказал мальчик. – Мои родители скоро придут. А вы кто?

– А мы – студенты, – так же серьезно ответил Кеша. – Гуляем тут.

– Тогда заходите, – сказал мальчик и отворил дверь.

За дверью располагалась маленькая, всего на две пары сапог прихожая, а за ней – столь же крохотная кухонька, где самыми большими предметами меблировки были стол с двумя скамьями, полки и холодильник. В противоположной стене виднелась ещё одна дверь – видимо, в спальню.

– Я сейчас вам чаю налью, – сказал мальчик, доставая с полки две керамических чашки – голубую и коричневую.

Лурин и Кеша, утомленные прогулкой по пересечённой местности, были очень благодарны и некоторое время пили чай.

Мальчик тем временем вышел в спальню, пообещав скоро вернуться и привести родителей, чтобы студенты могли с ними поговорить об устройстве заброшенной железной дороги.

Но прошло двадцать минут, а родители все не появлялись. Потом прошло полчаса, а потом – час.

– Не нравится мне это, – сказал Лурин. – К тому же чай уже кончился.

– А мы сейчас этого ребенка спросим, – Кеша встал и постучал в дверь, за которой скрылся мальчик.

Никто не ответил. Немного подождав и оглянувшись на Лурина, Кеша осторожно нажал ручку. Дверь приоткрылась.

– Чтоб меня жаба перекусила! – восхитился Кеша.

За дверью располагалась точно такая же кухонька. И даже опустевшие, едва тёплые после чая чашки – голубая и коричневая – стояли на том же столе.

Войдя в комнату, Кеша и Лурин открыли следующую дверь, которая располагалась ровно на том же месте, что и предыдущая. И за ней была кухня. Все с тем же столом, с теми же чашками, полками и холодильником, увешанным магнитиками с паровозами образца позапрошлого века.

– Пошли обратно, – тревожно оглядываясь, сказал Лурин. – Не нравится мне здесь. Родители шкета явно давно затерялись в этой анфиладе.

Они вернулись на две комнаты назад и отворили дверь, через которую вошли.

Но теперь и за ней была все та же кухня, только с другого ракурса.

– Что за хрень! – испуганно выругался Кеша.

Ещё полчаса они открывали двери. Анфилада продолжалась в обе стороны до бесконечности, причём, если они что-то меняли в предыдущей кухне – например, переставляли чашки – то эти же изменения обнаруживались и в следующей.

– Дерьмо какое! – жалобно ныл Кеша. – Как мы отсюда выберемся?

– Черт тебя сюда понёс, – ворчал Лурин, пытаясь сохранять спокойствие. Однако спокойствие не сохранялось.

Переставляя чашки и магнитики на холодильнике, студенты продолжали искать выход, путешествуя по бесконечной анфиладе повторяющихся кухонь.

– Я понял, кто это, – ныл Кеша. – Это аномал.

– Я догадался, – мрачно отвечал Лурин. – Обойти его, конечно, мы не могли.

– Кажется, его зовут Станционный Смотритель, – поведал Кеша. – Я читал про него у Найала.

– Это обнадеживает, – сказал Лурин, пиная очередную дверь и зная, что такая же дверь в следующей комнате будет уже со следом от его ноги. – А как от него выбраться, у Найала не написано?

– Не-а.

– А куда он исчезает, тоже?

– Он же аномал! Ему не обязательно исчезать куда-то. Он просто включает свои свойства.

Пооткрывав ещё пару десятков одинаковых помещений, студенты устали.

– Думай, – говорил Кеша. – Выход должен быть. Мы же вошли сюда снаружи.

– Что-то уже слабо верится, что эта двухмерная сингулярность могла где-то начаться, – вздохнул Лурин. – Скорее всего, мы с тобой здесь просто родились. Здесь и умрем.

Они ещё немного посидели.

– Что ещё можно переставить? Что ещё? – бормотал Кеша.

Лурин ощущал усталость и отчаяние. Пространство, которому он верил с детства, предало его, опровергая собой все методы научного познания. Может, все дело в тапках? Он ведь их так и не пинал. Или же…

С трудом поднявшись, он подошёл к холодильнику и начал изучать магнитики. Цветы, машинки, виды городов… несуществующих городов.

Подчинившись внезапному порыву от схватил дверцу холодильника и дёрнул ее на себя.

Чмокнув резиновой прокладкой, дверь отворилась.

В лицо пахнуло свежей, ржавой сыростью, запахом шпал, и вместо внутренностей холодильника ребята увидели тёмные, мокрые рельсы.

– Подождите! – неслось следом, когда они изо всех сил бежали прочь, прячась за вагонами и перепрыгивая через мокрые, потемневшие от времени рельсы. – Мои родители ещё не рассказали вам о путях!

Голос аномала долгое время звучал словно бы над ухом – казалось, что для него не существует расстояний.

*

– Ой… Здравствуйте, Джафар!

Подняв голову, механик некоторое время не мог сфокусировать взгляд, а как сфокусировал, так и не сразу узнал. В предыдущий раз он видел эту женщину в полицейской форме, а теперь она была в винтажного вида платье с кружевами.

– А… Зинаида, добрый день.

– Вы выглядите усталым. Я не вовремя?

– Нет, что вы, – Джафар откашлялся, чтобы отыскать в горле покинувший его голос. – Я как раз отдохнул.

Поднявшись, он указал на аллею, ведущую прочь от дома Кристины.

– Составите компанию?

Зинаида повела плечами и улыбнулась.

– С удовольствием.

И они пошли вместе.

– Мне не нравится, – начала она, – что Сергей Сергеевич решил закончить расследование. Вы ведь показывали Анатолию и его… гм… компании фотографию Артура? Они его узнали?

– Показывал, – беспечно сказал Джафар. – Говорят, не он. А пилу узнали. Но Сергей Сергеевич уверен – с подачи нашего обаятельного мерзавца Димочки – что зекам верить нельзя.

– Почему вы его зовёте мерзавцем? – засмеялась Зинаида.

Это был эмоциональный порыв, подумал Джафар. В котором я не мог себе отказать. Забыв, что разговариваю с полицейским.

– Я уже полтора месяца знаком не только с этим человеком, но и с глубиной его морального убожества, – пояснил он.

Все-таки голос еще звенел от напряжения.

– Что-то личное? – спросила не в меру проницательная Зинаида.

– К сожалению, – согласился Джафар.

– А я думала, – вздохнула она, – что у классического героя, коим вы, безусловно, являетесь, нет проблем во взаимоотношениях с обществом.

– Я не классический герой… скорее, деклассированный.

Некоторое время они шли молча, потом Зинаида тихо спросила:

– А можно… можно вас потрогать?

Джафар, не ожидавший такого, часто поморгал от смущения, потом все же покосился на окружённое кружевами декольте, остановился и ответил.

– Трогайте, конечно. Я реален. Кроме того, меня давно никто не трогал всерьёз.

В голос вернулась уверенность… хотя ее звучание Джафара не совсем устраивало.

Зинаида взяла его руку и нежно провела по ней пальцем.

– Даже не верится, – сказала она тихо и очарованно.

Механик чуть поднял голову и посмотрел на неё из-под полуприкрытых век.

– Зинаида, – произнес он жестко, – если у вас есть какие-то конкретные предложения, то в ближайшие два часа я свободен.

В тайне он надеялся, что это ее напугает, и он действительно будет свободен.

От них от всех.

Но она почему-то не испугалась.

*

Зинаида никогда не думала, что ей понравится такое общение – вежливое и отстраненное, когда каждый погружён в себя, но рад наличию партнера.

Единственное, чего она боялась – что будет трудно выбраться из платья, и с ним что-нибудь случится, а оно у Зинаиды здесь, на выезде, оказалось единственным приличным.

Но платье с неё Джафар снимать не стал. Оно вообще не пострадало, потому что покрывало, в которое Зинаида упиралась локтями, было чистым, а прикроватный коврик, на котором она стояла коленями – вообще новым.

Правда, все эти обстоятельства она отметила потом, после того, как Джафар отпустил ее и спросил, ещё не восстановив дыхание:

– Желаете что-нибудь ещё?

– Ну, если вам не трудно, – прошептала Зинаида и показала, что именно.

С этим он тоже справился настолько хорошо, что Зинаида потом ещё пару минут лежала на кровати, не открывая глаз и представляя вокруг прекрасные замки и райские сады, а не убогую белую комнату со стеллажом и столом.

Джафар неслышно сидел рядом на полу, положив на кровать локти и уронив на них голову, тоже не торопился и наверняка тоже что-то такое себе представлял. Или просто спать хотел. Герои тоже иногда спят.

Зинаида приподнялась и погладила его по голове. Волосы у него были мягкими, но густыми.

– Я чувствую себя обновлённой и помолодевшей лет на десять, – благодарно призналась она.

– Если вас омолодить лет на десять, – серьезно сказал Джафар, – то меня надо посадить по статье сто тридцать четыре, пункт три.

Она засмеялась. Легко скинув ноги с кровати, обошла его и исчезла в ванной.

*

Тревога, нараставшая было в сознании Джафара, не исчезла. Просто теперь она сконцентрировалась где-то в районе сердца и больно колола, когда он пытался направить мысли в привычную для них колею.

– Так я пойду? – спросила Зинаида.

Черт. Он и забыл, что она в комнате. Могла бы просто уйти. Хотя, нет…

– Я вас провожу.

Придерживая под локоть, он провёл ее через мастерскую, помогая ни на что не наступить и ничего не обрушить.