Текст книги "Грибники"

– О, Крис, – Джафар с хриплым стоном обратил лицо к звёздам. – Сейчас уже сильно высокая. Я же… потомок богов.

…

Когда Джафар вынул пальцы из ее волос и вернулся в реальность, Кристина продолжала его беззастенчиво рассматривать. В свете Луны он действительно напоминал какое-то мистическое существо.

– Ты красивый, – сказала Кристина. – И хорошо, что у тебя на… вот тут пирсинга нет.

– А что у Эйзена есть? – тут же отозвался Джафар.

– А ты не знал?

– Да откуда мне знать? Я у него только кусок татуировки видел. Как-то раз он гулял по горам, погнался за какой-то тварью, оступился и проехался немного по колючкам. Мне пришлось их из него вынимать. Ну не просить же об этом Марию Семеновну… Он обратился ко мне. Пока я врачевал его сиятельный афедрон, разглядел картинку… вот ты смеёшься, а он, мне кажется, немного нервничал. Эйзен очень чуткий человек… и очень умный. Он довольно быстро понял, что боги не были особо разборчивы в плане плодородия. Как и их потомки, собственно.

– Со мной ты выдержал долго.

– Все равно сдался в итоге… Ты прекрасна в принципе, а если субъективно, то и ближе тебя у меня никого нет… и, в общем-то много лет уже не было. Пойдём в воду? А то местные духи подумают, что ты с каким-то Джафаром непотребством занималась.

*

…Отплыв от причала, Кристина все-таки на несколько минут осталась одна. Правда, только формально.

«Мне страшно это говорить, Джафар, но и ближе тебя у меня разве что моя семья. Об этом можно промолчать, но я когда-нибудь скажу. Только вот наберусь смелости».

Вернувшись, они распаковали еду и налили себе чай в странные местные чашки с изображением болота, лягушек и кувшинок.

– Зачем изображать болото, когда оно за стенкой? – удивлялась Кристина. Джафар загадочно улыбался и не отвечал.

– Вот ты сейчас странный, – подметила Кристина. – Как будто о чём-то глубоко размышляешь.

– Я думал об инстинктах, – кивнул Джафар, – и остановился почему-то на патриотизме. Осознав, что никогда не был патриотом. В детстве мне уши прожужжали темой всякого там родного края… а какой край у меня родной? Тот, где меня травили из-за моей непохожести на титульную нацию? Или тот, где мой культурный код переломили через колено? Не было у меня родного края. А уж если посчитать флаги, под которыми я воевал… Дом, правда, у меня был… он и сейчас есть, там никто не живет.

– Ты не хочешь никого туда пускать?

– Вроде того. Там до сих пор живет призрак моей матери и меня, который был чище и лучше меня нынешнего.

– Чище может быть. Но вряд ли лучше, – поправила Кристина.

– Соглашусь с твоим субъективным суждением, – Джафар рассматривал столовские пирожки, пытаясь понять, какие из них с капустой. – Мне приятно с ним соглашаться. Ещё потому, что спорить я не хочу, а хочу продолжить мысль. Сегодня я осознал, что моя родная страна – это база «Солнечное». Мой сюзерен – это Раунбергер, герцог Эйзенвилльский, его мертвая королева Августина и, видимо, наш укуренный по жизни король Рейнольд. Мой бог, выходит, Амон Ра, потому что батю зовут Рэймисс, а это значит, как будто его потомок. Мой мистический мир, – продолжал он торжественным тоном, каким читают символ веры, – мир карантина, давший нам грибы как дар и как испытание. Пророк, которому я поклоняюсь – Аллан Сегман… А меня когда-то пытались убедить, что у меня с головой все в порядке.

Кристина улыбнулась пожала плечами, приняв означенное как данность.

– Мир карантина, – дополнила она, – не позволяет нам стать теми, кем мы не являемся. Вот, скажем, Чекава. Редкое же ничтожество. И был весьма успешен в городе. Но не здесь. Здесь все сразу поняли…

– Ну так уж и все!

– Ну, я…

– Ничего подобного. Ему и сейчас легко тебя задеть.

– Ты ревнуешь.

– Да, – сказал Джафар с вызовом. – Я всегда тебя к нему ревновал, потому что ты была в него влюблена. И я, собственно, сам в этот момент понял, что влип серьезно. Как-то вы с ним стояли, обсуждали какую-то чушь, и тут он тебя приобнял… В этот момент меня как об забор шибануло. Не было такого раньше, чтобы в ушах шум, в глазах темно и…

Джафар смутился и разломал первый попавшийся пирожок. Тот оказался с мясом.

– Правда? – смутилась Кристина. – Я не знала…

– Да я и сам не знал, – поведал Джафар, откусывая. – Это были новые для меня ощущения. Раньше, если что-то такое случалось, я испытывал… ну разве что отвращение. И облегчение. А теперь вот нет.

– Но тогда Эйзен…

– Нет. Во-первых ты никогда не была влюблена в Эйзена. Ты многое можешь сделать для него и ради него, как и я, но это совсем не то ощущение, когда ты видишь человека, и сердце замирает. Ведь так?

Он доел вторую часть пирожка.

– Ну да, не замирает. Это оно только в твоём случае так делает.

– Вот и у меня то же самое. Только в смысле тебя. А Чекаве я отомстил сегодня за свои муки. И… там ещё чай остался?

– Ещё половина. А мне ты тоже будешь мстить?

– В каком-то смысле… вот допью и начну, – он покосился на покрывало с цветами. – Надеюсь, тебе понравится.

*

Кристине снилось, что она находится все в том же доме на причале, но только теперь рядом на тумбочке стоит та самая музыкальная шкатулка, что и дома у Эйзена, в комнате Августины. И в ней представлены все ее здешние знакомые, включая Шнайдера, только чёрной фигуры в капюшоне больше нет. И даже крепления от неё не осталось – сколько Кристина ни смотрела, ряды картонных фигурок танцевали, не ломая строя.

– Ты сама убрала ее, – сказал за спиной знакомый голос.

Кристина обернулась; за спиной оказался замок с шахматным полом, а граф Виджен Гнедич все так же стоял в двух шагах.

– Итак, – сообщил он, – миссия первого года завершена. Мы дополнили книгу. Теперь ты можешь спокойно зарабатывать деньги до самого отпуска, и никакие коварные механизмы мироздания, запущенные ведьмой Розой, тебе не помешают.

Он протянул руку, и вот уже под ней оказалась металлическая подставка, на которой был укреплен стеклянный цилиндр с водой. На дне плавали два глаза – голубой и карий. Своей воли они не имели и смотрели туда, куда их несло волнами, если сосуд покачать.

– Только вот, – сказал Гнедич, – ламия… Этот сосуд будет цел, пока ты нуждаешься в нем. Но ты можешь разбить его в любой из грядущих дней, и тогда он…

– Но я не стану его разбивать, ваше сиятельство! – быстро сказала Кристина.

– Мне тоже будет жаль, – признался граф Гнедич, вынимая из кармана белый платок и вытирая лоб под париком. – С другой стороны… пока ты держишь его душу, он бессмертен.

– Как в дурацкой сказке, – буркнула Кристина. – Не забывай, не оглядывайся. Что я не должна делать в нашем случае?

– Отказываться от риска, – улыбнулся граф. – Ты должна быть его болью и вечным смыслом его жизни. Иначе он исчезнет из вашего мира. Возможно, вернется в прошлое, где он по-настоящему умел летать.

Кристина задумалась.

– А что, выходит и Эйзен тогда правда Осирис?

Граф Гнедич пожал плечами и вдруг заговорил голосом, очень похожим на голос Эйзена.

– В тот момент, когда ты даёшь себе имя в какой-либо мистерии, на тебя начинают действовать ее законы. Мистерии или конфессии, но в последнем случае это утверждение справедливо лишь до определенных пределов. Конфессия – посмертная маска мистерии. И я полагаю, что с тех пор, как Алексей Доронин назвался Эйзеном, он действительно стал дальше от этих чудовищ – сторнов. Однако когда он назвался Осирисом…

– Его убили.

– Это только во-первых. А во-вторых он на время перестал искать то самое, что уничтожило мир карантина.

– Он это искал? – опешила Кристина. – Но это все равно, что искать всеобщую смерть!

– А кто из ученых мужей не искал всеобщую смерть? Не проходил в шаге от неё? Учёный обречён на поиск. И еще он обречен на неверие в то, что человечество всегда обратит результаты этого поиска во зло.

– Так что, – Кристина ощутила щемящую безнадёжность, – выходит, лучше невежество?

Граф Гнедич пожал плечами.

– Даже если ты будешь знать, что лучше баланс между невежеством и просвещением, это не особенно поможет миру. Потому что каждое поколение все это узнаёт заново и на собственном опыте, не особенно уважая опыт предков. Человечество обречено вечно обновляться, а следовательно, быть молодым и глупым. Если только на него не воздействуют из безвременья люди других эпох…

Гнедич задумался и произнес, обращаясь уже более к себе, чем к собеседнице:

– Ну, зато мы знаем, что мы пытались. И совесть наша чиста. По крайней мере, в этом отношении.

С этими словами он удалился. Кристине почудилось, что она видит Анфису в карминовом платье, позвавшую его из какой-то дальней двери.

*

Проснулась Кристина на рассвете. Джафара в доме не было, и Кристина даже сначала подумала, не приснился ли он ей. Некоторое время ушло на осознание того странного обстоятельства, что она теперь перестала быть непарным существом. Тяготило ли это ее? Или наоборот, изжило тоску, положенную одиноким? Решив обдумать это позже, Кристина вышла из дома.

Джафар стоял на самом краю причала, в своей обычной позе, и смотрел на поверхность затона.

А на поверхности творилось такое, что Кристина чуть не засомневалась в собственном существовании. Там раскрывались кувшинки-нимфеи – круглые листья, замеченные ей вчера, принадлежали им. Слева, ближе к причалу начинались белые сорта, затем шли розовые – подсвеченные восходящим солнцем, лепестки их походили на тонкий фарфор – после них оранжевые и желтые.

Справа наблюдались алые, малиновые и фиолетовые. И, совсем возле берега – красно-чёрные.

– Ты никогда не спишь, ламия?

Джафар обернулся.

– Часа четыре спал, – ответил он. – Как тебе пейзаж?

«Часа четыре я спал, правда. Пока мне не начал сниться замок с шахматным полом…».

– Нереальная красота! – воскликнула Кристина и надолго замерла, наблюдая игру света на лепестках. Летали синие и зелёные стрекозы, похожие на бабочек, квакали лягушки. Одна из них, краснобрюхая жерлянка, неловко сиганула с причала, перевернулась оранжевым кверху, а потом исчезла в глубине.

– Смотри, – Джафар осторожно, едва шевельнув пальцем, указал на торчащую из воды корягу. Только тогда Кристина заметила стоящую на ней розоватую от восхода белую цаплю, увлечённо приводящую в порядок своё удивительное оперенье.

– С ума сойти, – восхитилась Кристина. – Я хочу остаться здесь навсегда.

– Зимой тут не очень, – сказал Джафар. – Холодно.

– А кто посадил все эти цветы? Ведь не сами же они себя собрали в таком количестве.

– Думаю, что Августина. И если когда-нибудь этот участок провалится на время глубоко в прошлое, мы можем ее тут встретить.

– Правда?

– Это идея Рэнни. Он в это верит. Они с сестрой не виделись много лет и только один раз встречались незадолго до того, как она пропала. А после его нашёл Эйзен и притащил сюда. Рэнни один раз был на причале. И ему стало настолько грустно, что больше я его сюда не привозил.

– А Эйзен?

– Он сам иногда здесь бывает. По его словам. Но предпочитает одиночество.

Джафар сел, свесив ноги с бортика. Кристина устроилась рядом и положила голову ему на плечо.

– Хорошо, – сказал Джафар, – что здесь нет мобильной связи. А то обязательно бы какая-нибудь тварь позвонила.

Цапля отряхнулась, крикнула, и развернув крылья, медленно полетела над краем зарослей.

*

Когда Кристина вернулась, Дана и Марина вовсю обсуждали свои сны, которые тоже посетил граф Гнедич.

– Я снова была Касатоном, – жаловалась Марина. – Но недолго. Граф сказал, что это от того, что я долго не хотела быть собой. И в итоге стала мужиком, но меня это не спасло, потому что у мужика оказалась проблемная семья. И Гнедич со своими интересами меня – то есть мужика – спас.

– Я не знаю, что там с чужими мистериями, – сказала Данка, – но если в момент найма вокруг меня была война и мороженое, то теперь мы встретились во время мира, и мороженое там тоже было. Надо сказать, в мирное время мороженое было есть значительно легче. Оно хотя бы не падало. На что он намекал, как ты думаешь?

Тут обе подруги одновременно вспомнили, куда вечером отпускали Кристину.

– А ты-то как? – заволновались они. – И что там у вас вышло? Как Джафар? Где вы были? – забросали ее вопросами.

Кристина улыбнулась и показала большие пальцы вверх.

– Правда, – сказала она, – когда мы с Джафаром шли мимо его дома, у калитки его ждали Саша и Абармид. Абармид сказал «жена Дулсан рожать будет». И ей нужен самолёт. Так что не знаю, когда этот Джафар теперь выспится…

– Ты же теперь за него волноваться будешь, – посочувствовала Марина.

– Я и раньше волновалась, – сказала Кристина, подавив зевок.

Про тревожную часть сна она никому не рассказала. Впереди было еще какое-то количество лет. Кроме того, «люди других эпох» могли знать не все. В нормальном-то мире время не отдыхает.

*

Вернувшийся вечером Джафар сообщил им, что Дулсан родила девочку, и ушел спать.

Весь следующий день, довольно жаркий, девушки провели на пляже, и теперь все три их парня переместились к ним. Плюс еще Рэнни, который всегда находился где-то неподалеку.

– Придётся ещё одну циновку покупать, – ворчала Данка. – На нашу эти лоси уже не влезают. И чего они такие крупные?

– Ты сама себе искала покрупнее… Зато они ее теперь сами таскать будут, – счастливо улыбнулась Марина. Она только что приобрела себе новый купальник – на два размера меньше предыдущего – и теперь настроение ей могли испортить разве что вздохи Юрика об ее утраченных килограммах. Но – не всерьёз.

*

– Одного не понимаю, – Данка все никак не хотела успокаиваться со своим расследованием, – а зачем графу Гнедичу был нужен некровный потомок, и зачем он женился на женщине, беременной от другого?

– Родовые проклятия передаются только через кровь, – предположил Джафар. – А кто-нибудь проклял его род до седьмого колена, например.

– А как назвали его сына, Влад не сказал?

– Стефан вроде бы, – Кристина вспомнила, как приклеивала оторванную страничку и пыталась выяснить у Влада, как он рожал. Она делала невинное лицо, Влад злился, но умалчивать подробности не умел, поэтому Кристина, хоть и была обругана, выяснила все, что ее интересовало. – А вот дальше мы не знаем.

– Поколения через два-три они породнились со Шнайдерами, – продолжила рассуждать Данка. – На Шнайдере проклятия точно нет. Он сам Ретроградный Меркурий. А откуда тогда взялись Клемански? Явно откуда-то оттуда. Одни сербы, другие – поляки, туда же евреи, явно местные… Откуда все эти люди взялись в здешних краях?

– А если это и правда не единственное место? – сказал Гарик, недавно посвящённый в главную интригу базы «Солнечное». – И в других местах из миров, взявших на абордаж наш, пробились, например, не грибы, а…

– Яблоки?

– Ну, если вспомнить сказку о молодильных яблоках…

– У нас молодильные грибы, – заметил Юрик.

– Может, это был такой шифр, – увлёкся Гарик. – Сказка про яблоки, а на самом деле – грибы.

– Ага, и Адам с Евой тоже грибов объелись! Тридерисов, – вдохновилась Марина. – Тут уж точно познаешь и добро, и зло.

– Так Библия – это же шифр, – напомнил Юрик.

– А змей тогда кто? – спросил Джафар, про которого все думали, что он спит.

– Получается, что Доронин, – сказал Рэнни, который незаметно присоединился к ним, заинтересовавшись беседой. – Он как раз учёный, а учёный всегда соблазняет малых сил излишним познанием. И малые начинают чудить, потому что сакральное знание у них в башке не помещается. И вот он кормит человечество грибами, потому что раскаялся и решил вернуть его обратно в рай. Где нет добра и зла, и можно творить что угодно, не задумываясь.

– Выходит, два первых человека были сторнами? – спросила Марина. – Значит, сторны счастливы и безгрешны?

– Братья, вы богохульники, – снова подал голос Джафар. – Такого даже я не слышал.

– Ты просто забыл, – сказала Кристина. – Будучи языческим богом в храмах ещё и не такого наслушаешься.

– Это если бы хулили лично меня, – сказал Джафар. – А представь ситуацию – четыре тысячи лет назад какой-нибудь фрик типа Рэнни врывается в обитель Ра или внука его Осириса и начинает хулить Бога Единого из более поздней версии сотворения мира. Есть от чего захотеть грибов.

Все замолчали и задумались.

– Кстати, – сказала Данка, – опята пошли. Я вчера на сковородку набрала.

– Так сентябрь уже, – сказал скучный Гарик.

Дана посмотрела на него с любовью и благодарностью.

– Скоро зима, – загрустила Марина. – В декабре нам по домам.

Все замолчали и, несмотря на теплый день, ощутили, как подступает прохлада. В воду идти расхотелось.

– А Чекава вчера уехал, – сказал Юрик. – Прервал контракт и свалил на контейнеровозе. В смысле, на мусорке. Сказал, что здесь очень злые люди. Мы так и не поняли, кто именно. Мы вроде добрые все.

Компания удивленно переглянулась. Кристина изучала камешки в песке.

– Может, ему сон плохой приснился, – выдержав паузу, лениво сказал Джафар. – Граф Гнедич сказал, мол, вали из Солнечного… В пасмурное.

Глава 28. Эпилог

Новый Год семья Косенковых решила справлять на обновлённой даче, за несколько месяцев перестроенной от фундамента до крыши и приспособленной к большему спектру погодных условий, нежели раньше. Глава семьи, вынужденно закончив алкогольную часть своей биографии, начал искать себе новые увлечения, а поскольку в финансах недостатка не было, развернулся.

– Смотри, вот тут – новая дорожка, – говорила мать, кутаясь в кунью шубу и во время экскурсии по саду. – Возле беседки мы вкопали септик, так что туалет теперь в доме. Дом, как видишь, достроили срубом, сделали второй этаж и обшили сайдингом. Пойдём внутрь, покажу тебе камин…

– А у нас была беседка? – озадачилась Кристина.

– Теперь есть, – сказала мать. – Мы ее построили сразу, как вылечили Валеру.

Кристина ходила и поражалась тому, сколько позитивных перемен в жизни может принести грибодиллерство. Гостиная, камин, ковры, диваны. Огромный дубовый стол человек на двадцать. Новый комп для Лешки и сюда, и домой. Отопление управляется по интернету из дома.

Впрочем, у них в Солнечном, как выяснилось осенью, тоже с отоплением было все хорошо. На каких правах база подсоединилась к газопроводу, никто не знал – видимо, поспособствовал кто-то из богатых клиентов – но газ и вода поступали исправно. Правда, отапливались не все дома, а только линия оставшегося на зиму персонала, но состояние их газовых колонок нареканий не вызывало.

Правда, еду и питье, выданные бурятами Эйзену, девушки постепенно употребили. Во имя физического и душевного тепла. Сам Эйзен взял немного; больше предпочитал употреблять в компании.

…В гостиной мать нарядила огромную елку. Пресытившись домашними впечатлениями, Кристина легла на диван и долго смотрела в потолок, пытаясь восстановить в памяти его изначальный вид – деревянный, с узором на спилах. В обновлённом доме было комфортно, но тоскливо.

Гости – дачные соседи и сослуживцы – начали собираться рано, к семи вечера. Отец и Лешка расчищали площадку для их машин.

Первый тост в уходящем году произнесли за Кристину – чтобы всегда была к неё такая хорошая работа и добавилось бы большое личное счастье.

– Кстати, о личном счастье. Надеюсь, – сказала соседка тетя Клава, – мы скоро сможем снести забор между нашими участками!

Кристина задумалась. Какой забор? Какие участки?

– Тебе баклажанов подложить? – участливо спросил сын тети Клавы Олег, посаженный слева от Кристины.

– Угу, спасибо, – буркнула Кристина. – Объясни мне, причем здесь забор? Меня он вполне устраивает.

– Родители всегда так, – сказал Олег. – Не обращай внимания. Все хотят переженить своих детей.

– Пере… что?

– Да забей, ешь, – сказал Олег. – Вина красного или белого?

– Ты ухаживай, ухаживай, – умилялась тетя Клава.

Справа от Кристины сидела Полина – дочь Арининой коллеги, работника областной администрации. В свои двадцать семь Полина уже получила ученую степень по химии и была бы довольно интересным собеседником, если бы не ее мать, постоянно влезавшая в разговоры.

– А о чем наши девочки тут разговаривают? – спрашивала она с елейной улыбкой.

– О матричном синтезе, – злобно и непонятно отвечала Полина. Она была классическим примером уже почти сформировавшейся старой девы: невзрачная, но миловидная, полностью зависимая от матери и ненавидящая себя за это.

– Прикинь, – рассказывала она Кристине, – она по три раза за ночь приходит ко мне в комнату вроде как одеяло поправлять. Три раза!

– Я б уже из дома сбежала, – сказала Кристина.

– Я уже пыталась, к подруге… она туда полицию вызвала. Сказала, что там наркопритон. А уж стоит мужику на меня взглянуть, так начинается промывка мозгов – мол, он тебя бросит, он ленивый, бедный, алкоголик и так далее. Я уже чувствую, как у меня крыша едет. И толстеть начинаю. Потом еще гормональные проблемы начнутся…

– Эх, – сказала Кристина, – тебя бы к нам в Солнечное…

– Да какое там Солнечное, – сокрушалась Полина. – Она за мной туда попрется. С рулоном туалетной бумаги и набором амбарных замков.

После двух бокалов Кристина загрустила. Мать с соседкой, под вежливое молчание сослуживцев, все более рьяно обсуждали предстоящее слияние, не делая даже попыток обратиться к основному источнику финансирования и спросить о его планах и желаниях. Похоже, они считали эти деньги своими.

– Ой, – рассказывала тетя Клава, – а Олежек такой молодец! Он у меня с детства на дополнительном обучении. И сейчас мы хотим освоить курсы финансистов, чтобы потом устроиться в госкорпорацию…

Олежек, двадцати пяти лет от роду, окончил какой-то языковый ВУЗ и продолжал учиться. Кристина подозревала, что обучать его тетя Клава намерена всю жизнь и не всегда бесплатно. А поскольку денег у неё было не особо много, Олежеку срочно требовалась богатая невеста. А Кристинины родители, ошалев от своего подскочившего социального статуса, наверняка были бы не против закрепить его через людей со связями.

Вся эта картина появилась в ее мозгу за одну секунду, да так и осталась – видимо, за эти полгода Кристина узнала окружающих лучше, чем за десяток предыдущих лет.

Не на такой праздник с семьей она рассчитывала. Вот уж правда говорят, что деньги – проклятие. Они порабощают людей и заставляют служить себе. С другой стороны – бедность ведь тоже порабощает…

Ничего не придумав, чтобы поднять себе настроение, Кристина извинилась и ушла в свою комнату.

Ее встретила новая мебель, красивые серо-голубые шторы и даже новый ковёр на полу, выбранный сообразно Арининому вкусу. О Кристине заботились. Правда, одернула она себя, об Олежеке заботились больше; раньше одна тетя Клава, а теперь уже целых две семьи.

Арина пришла минут через десять.

– Ну, как тебе тут? – спросила она радостно.

– Все хорошо, – вздохнула Кристина, – только я рассчитывала провести этот праздник с семьей, а не с хищными соседями. Правда, против Полины я ничего не имею…

– Ну, ты присмотрись к Олегу, он хороший…

– У меня вообще-то есть парень. Ему тридцать два года, и он бывший военный. И, если уж говорить о материальном, у него, в отличие от Олега, приличный банковский счёт.

«И рыбка в аквариуме. Это очень важно – рыбка. Пескарик или что-то в этом роде – длинная, в крапинку, со смешным круглым ртом, которым она копается в грунте».

Мать села рядом.

– Я понимаю… но все эти рабочие знакомства – это все временное, ты же знаешь. Там он был, здесь его нет. Я ни в коем случае не хочу сказать, что твои чувства ненастоящие, но просто на всякий случай присмотрись, это было бы просто прекрасно, если бы вы…

– Спасибо, мам. Ты такая заботливая.

– Мне чудится сарказм.

– Не чудится. У меня в этом поселке столько событий случилось, сколько не было за всю предыдущую жизнь. Люди, которые там живут и работают – состоявшиеся личности. А ты мне предлагаешь этого Олега, до сих пор опекаемого мамой. Пусть он съездит туда, в странный лес, и как-то себя проявит. Может быть он тогда и сам решит, наконец, как ему жить.

– Послушай, – сказала мать тоном безграничного терпения, – я не прошу решать сейчас…

«Там он был, здесь его нет».

Кристина вспомнила сцену на вокзале. Данка грузилась в автобус, а они с Джафаром стояли возле вещей.

Джафар ничего не говорил, просто смотрел на Кристину, отслеживал каждое ее движение, словно пытаясь запомнить его навсегда и потом воспроизводить в памяти по мере надобности. Этот взгляд ее смущал, однако было ясно, что прерывать процесс наблюдения не стоит. Может, для человека это важнее, чем разговор и объятия.

Он пообещал как-нибудь приехать, ведь рано или поздно у Эйзена возникнут дела в столицах, а кто-то должен будет отвозить и его, и тащить за ним «конституционного монарха».

Рэнни так и продолжал носить перстень Эйзена. Последний шутил, что перстень у него теперь вместо короны. Крупный бриллиант плохо подходил неформальному облику господина Клемански, даже одетого в дорогие шмотки, но придавал ему вес на деловых переговорах.

Олежек же, классический «сын маминой подруги» раньше хоть и играл с Кристиной в одной песочнице, ничем особенным не запомнился.

– Мама, – решительно сказала Кристина, – что бы там не было в моей личной жизни, вашего Олежека я, с моим характером, просто сожру и уничтожу. И тогда мне придётся иметь дело с тетей Клавой, а она такая, что я не хочу. Так что не тратьте время. К тому же у меня есть Яша.

– Яша? Он еврей? – спросила Арина таким тоном, что Кристина мысленно хихикнула, представив, как родителям приходится пересматривать свои взгляды на Олежека, его престижные учебные заведения и связи тети Клавдии, предлагая им несколько уступить свои позиции на социальной лестнице.

– Нет, его полное имя Джафар.

– Джафар? Он мусульманин? – забеспокоилась Арина. Снова пересмотр.

– Нет, он атеист. Но не агностик.

В Эйзенвилле нет агностиков, им там не выжить.

Арина погладила дочь по голове и встала.

– Но ты все же приходи к нам, – сказала она, – Новый Год-то надо встретить… мы тебя давно не видели, соскучились.

– Черт возьми! – разозлилась Кристина. – Я тоже соскучилась и хотела посидеть с вами. К чему эти идиотские смотрины? Почему как только у человека появляется бабло, к нему слетаются всякие тетки клавы как воронье на падаль? Почему нельзя расслабиться и просто жить?

Арина осуждающе поджала губы.

– Ты ещё плохо знаешь жизнь, – укорила она дочь. – Иногда тети клавы бывают очень полезны. И постарайся вести себя с ней повежливее.

– А почему этому вещему Олегу не сватают Полину? Идеальная ведь жена, ну?

– Галка хочет ей другую партию. Правда, – Арина усмехнулась, – Полина ни в какую. Жених, говорит, староват.

– Это который тети Галин начальник, депутат? Мам, ну ты издеваешься? Полина, конечно, не фотомодель, но вполне приличная девка, зачем ей этот обрюзгший старый извращенец?

– Ох, Кристик, – вздохнула мать. – Мне ее тоже жаль. Но видишь, она не очень хорошо ориентируется в жизни… Но это их дела. Ты не расстраивайся. Приходи.

Когда за ней закрылась дверь, Кристина со злости пнула кровать, ушибла ногу и расплакалась.

Тот случай, подумала она, когда человек уже финансово независим от родителей, но все ещё зависим эмоционально. Фу.

Хотя бывает и хуже.

*

Очнулась Кристина в полдевятого, от звука пришедшего смс. Писала Данка.

«Привет. Тут у нас с Гариком внезапно накрылись планы на НГ, можно к тебе?»

«Можно, но я на даче».

«А есть, куда машину воткнуть?»

«Дофига».

«Жди. Нам ехать часа полтора. Мы с подарками».

«Надеюсь, это АКМ»

«Не нравится мне твоё настроение. Ладно, исправим».

Возможно, и исправят, подумала Кристина. Данка наглая, а Гарик спокойный и рассудительный.

Ободрённая, она спустилась вниз, в гостиную.

За столом творилось нечто немыслимое.

Последние полгода глава семейства, Валерий Андреевич Косенков, совершенно не испытывал тяги к алкоголю и лишь иногда довольствовался шампанским. Но сейчас, поскольку время для шампанского ещё не настало, женщины и Олег разминались вином, а Валерий Андреевич пил воду и сок.

Однако Кристина застала именно тот момент, когда тетя Клава извлекла из сумки бутылку коньяка, открыла ее и наполнила ему стопку.

– Надо за здоровье! – строгим голосом сказала она. – Обязательно! А то что такое? Не по-мужски!

– А вы знаете, – обратилась рассвирепевшая Кристина к тете Клаве, садясь за стол, – что Валерий Андреевич закодирован от алкоголизма? И если он сейчас умрет от глотка коньяка, вы лично повезёте его труп в морг.

– Я не вожу машину! – возмутилась тетя Клава. И тут по наступившей тишине вдруг поняла, что сморозила что-то социально неодобряемое. – Ой, ну ладно, – неловко рассмеялась она. – Олежек, положи Кристиночке ещё салатику.

– Ты кодировался? – удивленно спросила у мужа Арина.

– Ну… я… – начал было Валерий Андреевич, но Кристина его перебила:

– А ты что, не видишь по результату? Да, крепкий алкоголь ему теперь нельзя.

«Папа, я надеюсь, у тебя хватит ума не продолжать эту тему».

– Да-да, – быстро кивнул Валерий Андреевич. – Пять лет нельзя. Мне даже сон такой приснился как-то: приходит ко мне какой-то граф, забавный такой, в парике, и говорит, мол пять лет не пей, а грибные пироги ешь… я, кстати, иногда их готовил, пока грибы были.

– Кхм, – тетя Клава поджала губы, – а что же, Арина, ты сама не готовишь?

– Мама работает, – сказала Кристина. – Ей не до готовки.

– Настоящая женщина должна успевать все! – сказала тетя Клава и подняла бокал. – За нас, женщины!

И чокнулась с тетей Галей.

– Как ты выжил? – вполголоса спросила Кристина у Олега. – Это же просто энциклопедия человеческого идиотизма.

– Ну… у неё тяжёлая жизнь была, – пробормотал Олег.

– А у нас она тяжёлая сейчас, – веско заметила Кристина.

– Ой, – умилилась тетя Клава, – как они воркуют! Давайте за молодых!

«Главное, чтобы это чудовище не додумалось закричать «горько!».

– …горько!!! – закончила тетя Клава.

Олег покорно повернулся было к Кристине, но та проворно отстранилась и полезла в карман за мобильником.

«Нельзя ссориться с соседями, нельзя ссориться с соседями…» – уговаривала она себя.

– Ну что же вы! – огорчилась тетя Клава.

– Может, они стесняются, – с хищной улыбкой сказала тетя Галя. Ей нравилось, когда кто-то стеснялся.

– У нас не свадьба вообще-то, – внезапно подал голос Валерий Андреевич.

Кристина нашла в мобильнике фотографию котёнка, показала ее всем, демонстративно чмокнула экран и положила мобильник в карман.

– Давайте, – подняла она бокал, – выпьем за моих друзей, – сказала она. – Они уже подъезжают.

– Друзья? – огорчилась тетя Клава. – Какие друзья? Ариночка, а что, ещё кто-то будет?

– Будет, – злорадно кивнула Кристина. – А то как-то народу мало, скучновато.

– Так Ариночка на них не готовила, да, Ариночка?

Мать растерянно оглянулась на Кристину.

– Они привезут с собой еду, – сказала та. -Из ресторана.

– Ох, – всплеснула руками тетя Клава, – это же такие деньги! Вот друзья Олежека себе такого расточительства не позволяют…