Текст книги "Грибники"

Глава 25. Возвращение

Речь Кристины произвела однозначное впечатление: некоторые дамы из комиссии предпочли отойти подальше, а самые осторожные из поселян просто удалились.

Не смогла определиться только Светочка, застрявшая каблуком в почвенной трещине, не догнавшая ни ушедших, ни оставшихся; Санчир бегал вокруг нее, жестикулируя и пытаясь помочь. Светочка отгоняла его микроскопической сумочкой и в отчаянии смотрела куда-то в сторону самолета и оврага. Возможно, подумала дрожащая от избытка адреналина Кристина, собиралась взлететь и сброситься.

Джафар и Эйзен одновременно развели в стороны тяжелые створы. Скала задрожала; сверху посыпался песок.

– Знаешь, – возник вдруг возле Кристины неутомимый Дима Чекава, – это так пикантно выглядит…

Данка хмыкнула, стоящая неподалёку тетя Шура – тоже. Кристина отогнала возникший в голове неуместный образ и решила на всякий случай выразить несогласие.

– Чтобы это выглядело пикантно, – сказала она мрачным шепотом, – в пещеру должен войти по меньшей мере Рэнни, а не эта казарма. С ними это выглядит попросту нецензурно.

Тем не менее солдаты, проинструктированные лично Эйзеном, один за другим проследовали в сумрак и скрылись внутри пещеры.

Некоторое время ничего не происходило, и Кристина уже начала было думать, что ошиблась, и что тот механизм, который она, как ей показалось, рассмотрела на подходе к воротам, был всего лишь плодом ее фантазии.

Изрядно выпившая за обедом тетя Шура что-то вполголоса сказала Чекаве. Тот заржал, опасливо косясь на ощерившегося вольнопоселенца по кличке Весло.

Подчиненных прапорщика Виктора, как и его самого, явно никто полюбить ещё не успел. Да и предпосылок к этому не было. Татьяна Аркадьевна и ее группа зрителей тоже грубо захохотали над шуткой тети Шуры, и их смех отозвался в тоннеле глухим, замирающим эхом.

Словно в ответ на него из глубины, задыхаясь и крича, выбежал первый военный. Окинув публику покрасневшими выпученными глазами, он остановился и стал чесаться.

Вскоре к нему присоединились трое остальных. Они пытались что-то то ли отлепить от себя, то ли сбросить, а один сел на землю, начал раскачиваться и завыл.

– Там, – орал второй, – там… Там клопы! Реально, как на нарах!

Никто из собравшихся между тем никаких клопов не видел. Виктор орал на солдат, пытался поднять одного пинками и грозил всеми карами земными; но подчиненные не успокаивались.

– Какие клопы? Где вы видите клопов! Вы совсем сдурели?

Пётр Петрович морщился от сквернословия и снимал происходящее на камеру. Шнайдер поставил портфель на землю и присел на корягу, с интересом ожидая исхода эксперимента. Борис Юрьевич и Регина, перешептываясь, отошли подальше.

Белая цапля, скрывающаяся в зарослях над пропастью, взлетела, крикнула, и сделав полукруг, скрылась за скалой.

Эйзен с Джафаром, наскоро затворив ворота, присоединились к публике.

Внезапно один из обезумевших поднял автомат и дал очередь в землю, взметнув столбики пыли; и это послужило сигналом к бегству большей части почтенного собрания.

– Не стрелять! – заорал прапорщик Виктор, боясь, однако, подойти к опасному сумасшедшему; прочие же продолжали отбрасывать воображаемых насекомых, покрываясь совершенно реальными укусами. Один незадачливый разведчик орал, потрясая рукой, на которой действительно вздулись красные папулы; они же были и на быстро опухающем лице.

– Неуютно стало. Я, пожалуй, отсюда, срою, – тихо отрапортовал Весло и действительно исчез.

Пётр Петрович вздохнув, закатил глаза, отловил Виктора и начал ему что-то втолковывать на повышенных тонах, пока Джафар с Олегом Васильевичем нейтрализовали стрелявшего. Теперь он лежал на земле в наручниках и ныл, что мир захватили проклятые насекомые.

Скоро лейтенант авиации на пару с полицейским на всякий случай обезоружили и прочих, сложив их на землю и отобрав все, чем они могли бы повредить окружающим.

Один солдат, уже валяясь на такыре, принимал Олега Васильевича за большого жука и жаловался, что тот съел на его огороде – «всего три сотки, мать их!» – всю картошку текущего года. Олегу Васильевичу было обидно, и он, в свою очередь, жаловался Петру Петровичу – мол, у него прекрасный послужной список, вся жизнь прошла в беззаветной преданности Отечеству, а его картошкой пеняют. Он, безусловно, уважает этот вид гарнира, но на огороде у рядового Цыбина никогда не был и воровством не занимался. Тем более, что такое три сотки – это на один зуб. У него здесь огород куда больше. И урожаи – огого!

Что же касалось урожая, то под ноги Эйзену принесли кучу оружия, и это выглядело так, словно он сам положил целую армию во имя пацифизма.

Единственный, кто остался невозмутимым, был Шнайдер. Во время потасовки он укрылся за корпусом самолета, а теперь подошел и рассматривал незадачливых воинов.

Светочка, тоже устроившись на земле и сверкая голыми коленками, рассматривала поцарапанный каблук; потом на одной ноге поскакала к ближайшей коряге и села там со скорбным лицом.

– Вы мне не поможете дойти? – попросила она Джафара, когда тот оказался поблизости.

Джафар окинул ее взглядом, потом повертел головой, нарочито не замечая Кристину и ее подруг (тем временем продолжавших снимать происходящее на телефоны), и сказал:

– А вот, Санчир поможет… Санчир!!!

Санчир подбежал. Светочка скривилась, но Джафар уже на неё не смотрел.

– Нехорошо вышло, Пётр Петрович, – сказал он тихо, обернувшись и вместе с особистом разглядывая спину прапорщика Виктора, склонившегося над солдатами. – Есть вещи, которые сильнее нас. И, что характерно, не только нас, но и вас. Хотя вам и вашему начальству трудно в это поверить.

– Я сам пойду в тоннель, – храбро заявил Пётр Петрович. – А вы ждите снаружи.

– На вашем месте я бы не стал, – обеспокоился Джафар. – Вы пропадёте, а нас потом обвинят.

– Я оставлю Шнайдеру предсмертную записку, – сказал Пётр Петрович.

– А давайте каждый из вас оставит господину Шнайдеру предсмертную записку, – выразительно сказал, приближаясь, Эйзен. – И после этого вы проведёте ночь в лесу. А то у нас грибы заканчиваются, удобрить бы надо.

Джафар посмотрел на герцога с некоторым беспокойством.

В этот момент Кристина осознала, что впервые наблюдает настоящего, очень злого Алексея Доронина, утомленного службой госбезопасности ещё со времён работы в НИИ. И что Джафару, как военному, привыкшему исполнять приказы, трудно понять эту очищенную, отфильтрованную годами классовую ненависть – ненависть исследователя-интеллектуала к тупому чиновнику.

– А вы поосторожней, герцог, – сказал на это Петр Петрович. – Мы там в курсе вашей феодальной системы и совсем ее не приветствуем. Могут быть проблемы.

– Не более, чем у вас, – сквозь зубы произнес Эйзен. – Только у вас они с головой, а у нас, как следствие, с вами.

– Перед тем, как идти, – сказал Джафар, выразительно глядя на полу пиджака Петра Петровича, – оружие сдали бы. Как видите, пещера этого не любит.

Пётр Петрович помотал головой и, подождав, пока Джафар откроет ему створку, вошел. Джафар на всякий случай не выпускал его из виду; только встал немного сбоку, наблюдая, как агент сначала досчитал до трех, а потом прошел черту.

С ним ничего не случилось. Он двигался все дальше, к противоположному выходу из тоннеля, осторожно ступая по песку.

Когда он оказался снаружи, Джафар сел на землю и прислонился спиной к стене пещеры.

*

– Выходит, – проговорила Марина, – теперь у нас есть король…

– Король Рейнольд Первый, – подтвердила Дана. – И он пока в изгнании.

Прапорщик Сотников тем временем с грехом пополам построил своё отклопованное подразделение и велел ему грузиться в вертолёт. Выполнению миссии помешала, размышлял он, плохая осведомленность командования, однако основная задача была выполнена. Огневую поддержку он обеспечил, людей припугнул, а дальше пусть Петрович разбирается, раз уж ему такового навязали. Петрович относился к другому ведомству, эти ведомства друг друга сильно недолюбливали, и Виктор предвидел, что разборки в итоге пойдут на высоких уровнях, а на него разве что наорут и лишат квартальной премии. Но этой премии ему и так никогда не давали, поэтому потеря невелика.

Как только отряд загрузился, стали ждать Петровича.

Пилот, тот самый Валерий Нагателло, некогда озадачивший Данку своим неприсутствием в жизни посёлка и присутствием в документах, видимо, проснулся и пришёл осведомиться, когда летим.

– Скоро, – ответил прапорщик Сотников. А что он мог ещё ответить?

Минут через двадцать из тоннеля вышел Джафар, отряхнул белые брюки, поздоровался с Валерием и пожал плечами.

– Товарищ лейтенант, что там Петрович? – осторожно поинтересовался Сотников.

– Я за ним ходил, – ответил Джафар. – Он не хочет возвращаться. Нашёл себе там плюшевого кота и сидит с ним в обнимку на кем-то выброшенном стуле, расписанном в стиле, похожем на наши народные художественные промыслы. Он точно вам нужен?

– Ну, – Сотников замялся, – вообще-то нет… Но приказ был вернуть его в целости.

– Тогда идите со мной и помогите мне отобрать у него пушку. Кота отобрать невозможно, я пробовал; а вот оружие – ещё реально. Только мне нужен напарник.

…К моменту вывода Петровича из тоннеля зрителей осталось совсем немного: Кристина с подругами, Борис Юрьевич, Эйзен, Светочка, осаждаемая Санчиром, и оба пилота вертолетов, у которых накрывался график, и Чекава. Правда, второму, незнакомому пилоту из Улан-Удэ, повезло больше – его комиссия из почтенных дам уже в полном составе собирала документы в ратуше и готовилась отбыть. С ними не было только Светочки, но ее они надеялись забрать перед отлетом.

*

Когда Джафар с прапорщиком вывели Петровича из пещеры, тот все еще неистово сжимал кота. Кот был косматый, страшный, с шестью ногами и без хвоста. Может, и не кот вовсе, а популярный киногерой того времени, примерно когда это время изволило остановиться и завернуться в петли.

Пистолет с глушителем, отобранный у Петровича, выпал у Виктора из кармана, но Виктор за ним наклоняться не стал. Уж больно буен был Петрович, не желающий отдавать иномирного кота.

– Светуль, – крикнул он, – подбери…

…Когда Петровича запихивали в пассажирский отсек вертолета, со стороны поселка на площадку вышел человек. Он был в камуфляже, но его походка не походила на походку военного. А вот охотником он, возможно, был – шел широким, неутомимым шагом, оглядываясь через одинаковые промежутки времени. На груди у него висел бинокль.

Выйдя на пустошь, он как будто бы мысленно пересчитал собравшихся, поздоровался и спросил мирным тоном:

– Что здесь за мероприятие?

– Официальное, – осторожно ответил Борис Юрьевич, пытаясь вспомнить, где он этого субъекта видел.

Охотник хмыкнул, посмотрел на Светочку с пистолетом, подошел ближе и протянул руку.

Светочка сделала шаг назад, но не удержалась на каблуках и вскинула руки.

Охотник стукнул ей по руке снизу и тут же взял ее в захват, отобрав оружие и приставив к горлу. Светочка завизжала.

– Значит так, – сказал охотник, пятясь со своей заложницей к краю площадки. – Сейчас вы все становитесь на одну сторону… вон туда, к вертолетам. А ты, – он указал глушителем на Бориса Юрьевича, – закрываешь ворота. Ключ отдаете мне.

– Зачем вам это? – спросил Эйзен, осторожно разворачиваясь и отходя ко взлетной полосе.

– А то вы не знаете! – усмехнулся человек. – Вся ваша банда работает на них. Но человечество – это не пылинка в космосе. Вам его так просто не переработать!

– Мы и не собирались, – пожал плечами Борис Юрьевич. Он остро ощущал, что надо что-то сделать, но, оставшись без главной боевой единицы, понимал, что против огнестрельного оружия не сделает ничего.

Девушки тоже отодвигались – осторожно, подняв руки и посматривая на белую фигуру Джафара, который был от них, к сожалению, все еще очень далеко. Уже начав было идти к ним, он остановился и теперь пытался оценить ситуацию с того расстояния, которое ему было доступно.

– Этот пусть тоже идет сюда, – махнул пистолетом охотник, еще более отодвигаясь со Светочкой к обрыву. Каблуки Светочки чертили по такыру две глубокие линии, которые прерывались, когда она в отчаянии шевелила ногами.

Джафар, не приближаясь, снял китель и определил его на ближайшую корягу. Остался в футболке. Дальний вертолет, укомплектовавшись, запустил винт.

– Пусть он идет сюда, я сказал! – крикнул террорист, пытаясь перекрыть шум вертолетного двигателя.

Военные стартовали; наблюдая, как удаляется борт, Кристина оценила степень своего разочарования в людях на десять из десяти. Впрочем, все равно все солдаты были сумасшедшими, сказала себе она. И вряд ли нам бы чем-нибудь помогли.

Когда Джафар достаточно приблизился, террорист кивнул на ворота:

– Запри их.

– Я и так собирался их запереть, – сказал Джафар. – Заложника для этого можно было и не брать.

– Это Павел Кузнецов, – с тоской пояснила Марина. – Он считает, что мы должны закрыть бизнес. Мне Юрик говорил.

– Я надеялся, – крикнул Павел, – что они вас закроют! Но они трусливо свалили. Поэтому придется самому! Что смотрите? Сворачивайте лавочку! Ворота закрыл, ключ мне!

Джафар пожал плечами и замкнул ворота.

– Не подходи, – сказал Павел. – Кидай на землю.

Джафар кинул ключ на землю.

– Ближе! – крикнул Павел.

Джафар подошел к лежащему на земле ключу, поднял его и спросил:

– Вы действительно считаете, что если мы закроем бизнес, грибы умрут?

– Не умрут! – выкрикнул Павел. – Но по крайней мере одно гнездо наркодиллеров, превращающих людей в чудовищ, прекратит свое существование.

– Люди превращаются в чудовищ вполне самостоятельно, – возразил Эйзен. – Обвинять в этом нас – все равно, что обвинять сахарную промышленность в наличии у людей нарушений обмена, связанных с неумеренным употреблением углеводов.

– Молчать! – крикнул Павел, заметив, что Джафар постепенно придвигается ближе, но ключ не бросает. – И ты стой! Иначе я пристрелю ее!

Склонившись к Кристине, Данка цинично прошептала:

– Ну, хоть на этот раз Маринке повезло. Не ее в заложники взяли.

– Дура ты, – обиделась Маринка.

Кристина подняла брови и поморгала. Ситуация становилась все абсурднее.

– А как вы планируете закрыть лес? – спросила она Павла. – Ну, когда мы отсюда уедем.

– Я сожгу его, – ответил Павел. – Здесь вырастет новый лес. Чистый.

– Не уверен, – заметил Эйзен. – Этот лес горел много раз. Тридерисы все равно возвращались.

– У меня не вернутся, – сказал Павел. – Главное – начать.

Тут Джафар бросил ключ – мимо Павла, чтобы заставить его повернуться вправо, где не было никого. Но Павел, заметив обманный маневр, не стал следить взглядом за ключом, а продолжал смотреть на самого опасного из присутствующих.

И в этом была его ошибка.

Светочка, прижатая за шею, наконец нашла точку опоры и, изогнувшись, поджала ногу, всадив свой каблук-шпильку в ту часть тела агрессора, до которой смогла дотянуться.

Вскрикнув, Павел отпрянул и оступился. Пытаясь удержаться на краю обрыва, ослабил хватку.

Светочка вывернулась и зацепилась за траву. Павел же, поняв, что необратимо падает спиной вперёд, выстрелил в то, во что было легче всего прицелиться, выронил пистолет и с криком исчез за краем обрыва.

*

Подхватить Эйзена успел Борис Юрьевич. Вместе с девушками он осторожно усадил его на землю и расстегнул рубашку, на которой быстро растекалось красное пятно.

– Навылет прошла, – сказал он.

Джафар принёс из самолета аптечку и молча наблюдал, как Кристина, закусив губы, бинтует герцога, с обеих сторон плеча подкладывая стерильные салфетки.

– Похоже, крупную артерию пробили, – сказала она сдавленным голосом.

– Надо же, – хрипло засмеялся стремительно бледнеющий Эйзен, – чего еще не было в моей биографии, так это огнестрельного ранения… Хорошо, что вы здесь, а то б не поверили.

И отключился.

Светочка, которую вытащил Санчир, рыдала и просилась в свой вертолёт. Санчир попрощался со всеми и пошёл ее провожать.

Шнайдер и Чекава подошли к краю обрыва и заглянули вниз.

– Ну что там? – сухо спросил Джафар, не отрывая взгляд от большой лужи крови, которая медленно впитывалась в безжизненную землю. Ему всегда казалось, что наиболее подверженный риску из них двоих – это он сам. А Эйзен – неприкосновенный баловень судьбы, пусть и с потерями в прошлом. А оказалось, что судьба его не хранит.

– Понадобятся носилки, – сообщил Шнайдер, подбирая ключ от ворот. – Он не шевелится. Похоже, труп.

Джафар взял у него ключ, потом поднял пистолет, разрядил, завернул в остатки Эйзеновской рубашки и бросил в кабину своего самолета. Вернувшись, он осторожно поднял на руки бесчувственного герцога.

– Ну что? – спросила Кристина. Она дрожала – то ли от холода, то ли от ужаса.

– Пожалуй, донесу, – тихо сказал Джафар. – Но вам всё-таки лучше меня опередить и организовать встречу. План таков: одна требует носилки, две штуки, другая – чтобы разморозили вторую положительную группу для переливания. Потому что до больницы он дотянет, а в дальнейшем я не уверен… состояние у него… не очень.

Марина заплакала.

На самом деле было видно, что состояние Эйзена не просто не очень. По дороге он пришёл в себя, но, по мнению Джафара, на лице его явственно читалась печать, которую Джафар неоднократно видел у смертельно раненых.

*

Сидя в больничном коридоре, Кристина уже три раза пересчитала все кафельные плитки на полу.

– Слушай, – сказала Дана, – а вот если бы у тебя выбор был, кого из них сохранить – его или Джафара, ты бы кого выбрала?

– Иди в пень, а? У меня нет такого выбора. Джафар такую потерю тоже плохо перенесёт, – ответила Кристина. – Эйзен его как-то… уравновешивает. Без него Яшка двинется.

– Да это понятно. Но ведь если бы ты беспокоилась за него, тебе было бы хуже, чем сейчас. Сейчас ты ещё соображаешь. А то тебя бы вообще парализовало.

– Давай не будем никого сравнивать, хорошо?

По логике Данки выходило, что герцог был никому не нужен.

– А как тебя ещё успокоить?

– Заткнуться! – огрызнулась Кристина.

Из палаты вышел доктор Феликс Андреевич и с сочувствием посмотрел на них.

– Пациент в сознании, – сказал он. – Но операции он не перенесёт. А без неё мы не можем перелить кровь – слишком много повреждений. Нам поможет только чудо.

Кристина вошла в палату. Эйзен был бледен и почти прозрачен, однако, увидев ее, он улыбнулся.

– Крис… я рад, что ты здесь… слушай: все, что я сделал… все мои исследования… ты должна их продолжить или хотя бы передать тому, кто продолжит… у тебя получится. Ты хорошо понимаешь тот мир, мир карантина. Шнайдер знает…

Он закрыл глаза.

– Не оставляй нас, – в отчаянии попросила Кристина. – Кто мы без тебя?

– Вы без меня будете вполне самостоятельны…

– Примерно как тело, лишенное души, да, – съязвила Кристина.

Эйзен улыбнулся.

Вошли Рейнольд и Джафар.

Герцог поднял уцелевшую руку, и некоторое время оба вошедших держали ее и молчали. Рука была холодной.

– Я ухожу, – нарушил тишину Эйзен. – Я всегда был… человеком без будущего, но пытался доказать себе обратное. Спасибо, что были со мной. Что верили в меня. Что слушали весь тот тот бред, который я обычно говорил… Вы – самые прекрасные, самые любимые друзья… Рэнни, Яша, Кристина, все… Я счастлив уже потому, что наши пути пересеклись… Я расскажу о вас ей…

Он закрыл глаза, вздохнул ещё раз и уронил руку. Перстень, соскользнув, со звоном покатился по кафельному полу. Джафар поднял его, потом руку Эйзена, переложил ему на грудь, накрыл второй рукой. Перстень вложил в безвольную кисть Рэнни и обжал пальцами.

– Держи, ваше величество, – прошептал он. – И не вздумай потерять.

Затем Джафар развернулся и стремительно вышел. Было похоже, что он не различает, куда идёт. Рэнни отодвинулся, положил перстень в карман, прислонился к стене и прижал ладони к лицу. Кристина же смотрела на умершего без единой внятной мысли.

*

– Располагая вашими ресурсами, я бы не стал так рано отчаиваться, – сказал кто-то со стороны двери.

Кристина обернулась; в ее состоянии – глубокого шока – для неё это был просто непонятный звук, расслышать который можно было только приложив усилия.

– Что?

У двери стоял Шнайдер – такой же сухой, серый и вдумчивый, как обычно.

– Вы можете попробовать повлиять на реальность. Мы с господином Эйзеном как-то обсуждали такую возможность, но он сказал, что этот эксперимент нельзя ставить на животных, потому что тридерису нужна человеческая психика, а не психика, допустим, мышей. Сам он его ставить отказывался, даже когда в посёлке возникали случайные… гм… покойники. Думаю, это из-за его личных… страхов. Но теперь он не сможет отказаться.

– Вы хотите, – Кристина напряглась, пытаясь рассуждать здраво, – предложить нам воспользоваться… грибами?

Это было не здраво.

– Вот именно, – улыбнулся Шнайдер, продемонстрировав мелкие, белые зубы. – У вас есть два трупа – жертвы и убийцы, – он кивнул на чёрный мешок в другой части комнаты. – Хороший материал для сравнения.

– Но грибам, – вспомнила Кристина, – нужна живая психика… и живое тепло.

– Все это у вас есть, Кристина, – сказал Шнайдер. – Сейчас семь вечера. Насколько я понял, время в обе стороны идёт неравноценно, поэтому сидеть, возможно, придётся до половины ночи. Но если вы выдержите – в том числе и дискретное обратное время – вы можете получить обратно господина Раунбергера, который пока в коме. И даже господина Кузнецова, что гуманно, хоть и не очень целесообразно.

– Маринка, – Данка ткнула подругу в бок, – быстро к Юрику! Возьми два самых толстых гриба!

– Но с Кузнецовым я сидеть не стану, – хоть сквозь слёзы, но решительно заявила Кристина. – В морг, значит, в морг.

– Маринка посидит, – заверила ее Дана. – А потом я ее сменю. Надо же сравнить, делят нас грибы на плохих и хороших, или нет.

– А меня кто сменит, если что? – озадачилась Кристина.

– Я.

В палату зашёл Джафар.

Шнайдер направился к выходу.

– Только долго не задерживайтесь, – сказал он летчику. – Вам ещё завтра меня домой везти.

*

– Почему Эйзен не делал это раньше? – спросила Кристина. Ее рука крепко прижимала запаянный в пластик гриб к груди Эйзена.

– Думаю, из-за Аси, – сказал Джафар. – Тогда его стало бы терзать то, что он не использовал шанс ее найти…

– А он не использовал?

– Полгода искал. Но ведь это всегда выглядит недостаточным. И он стал избегать любой возможности узнать что-то такое…

– Примерно как ты?

– Примерно как я, – нехотя сказал Джафар. – Я и сейчас не понимаю, какого черта я этого, – он кивнул на чёрный мешок, за которым сидела Марина, – не заметил. Зачем отошёл. Почему боялся, что он убьёт эту Свету…

– Так он бы убил.

– Не обязательно. Света – начинающий агент, и послали ее, чтобы отвлечь меня, если военная контора вынуждена будет принять… непопулярные меры. Но я не отвлёкся.

– Отвлёкся Санчир, – хихикнула Марина.

– Чем ее сильно сбил с толку. Но когда она всадила каблук в промежность Кузнецову и красиво вывернулась из захвата, я понял, что не ошибся в выборе стратегии… Я приду в десять. Надеюсь, вы… не слишком устанете.

– Да мне-то что, – сказала Марина, – я вообще чёрный мешок грею. – Вот герцога жалко…

– Все ждут результата, – сказал Джафар. – Я, Шнайдер, врачи, половина посёлка… никто не ляжет спать, я думаю. Кроме детей. Так что сидите со всей ответственностью. Получится – будем счастливы. Ну а если нет…

Он пожал плечами и вышел.

– Мне кажется, он не верит, – сказала Марина. – Эйзен когда-то наверняка сказал ему, что это чушь. А он просто не хочет нас расстраивать.

Кристина вздохнула. Ей казалось, что дело даже не в грибах; а пока она сама сидит с Эйзеном, он не может уйти насовсем. И она должна находиться здесь, потому что если она выйдет, за дверями будет уже совсем другой мир. Мир без него.

– А тебе этот Шнайдер никого не напоминает? – спросила она у Марины через некоторое время.

– М-м… да не особо. А должен?

– Его голос. Мне кажется, я его слышу не в первый раз, – сказала Кристина.

*

Тетрадь Эйзена.

12.08.20___года.

Название эксперимента: Реанимация человека при помощи обработанных образцов Threaderis segmani.

Начало эксперимента: 19.15.

Введение:

Эндемик окрестностей базы «Солнечное» гриб Th. segmani используется в медицине как восстанавливающий препарат контактного действия. Согласно наиболее распространённой теории плодовые тела этого гриба способны контейнировать отрезки времени и, при контакте с живым организмом, частично отматывать его индивидуальное время обратно в прошлое. Данное свойство может способствовать выходу из разного рода патологических состояний, в том случае, если с момента возникновения этих состояний прошло относительно немного времени. В момент воздействия Th. segmani на живой организм прямое и обратное время неравноценны – поскольку обратное время направлено против основного потока, оно идёт медленнее. Таким образом, если требуется «вернуть» состояние организма на час назад, воздействие плодового тела (или матрицы) гриба может составлять более двух часов.

Материалы и методы: Материалом для эксперимента служили два тела: пациента К. и пациента Р. Смерть первого наступила в результате падения с высоты, второй же впал в глубокую естественную кому после обширной кровопотери и болевого шока. Примерное время (клинической смерти?): 17.24 и 19.00 соответственно.

Для активации свойств гриба использовали четырёх живых операторов по два на каждое тело, посменно. Смена первых составила три часа, время смены вторых операторов различалось. В случае пациента Р. смена второго оператора составила один час; в случае пациента К. смена второго оператора составила три часа, после чего эксперимент был завершён.

Результаты и обсуждение:

После четырехчасовой экспозиции гриба Th. segmani обитатели базы «Солнечное» на несколько минут почувствовали себя плохо. Многие видели, как куски ландшафта выпадали из времени, положенного по сезону (зима среди лета), некоторые утверждали, что видели призраки своих умерших родственников или жителей базы в тех местах, где их в тот момент никак не могло быть.

По истечении указанного времени реальность вернулась в норму.

Тело пациента Р. все это время не претерпевало посмертных изменений – например, трупного окоченения – а наоборот, … согласно свидетельству операторов, не остыло ни на градус.

Тело пациента К. на момент начала экспозиции уже было отчасти охвачено трупным окоченением, которое по истечении экспозиции не прошло, в связи с чем было решено прекратить эксперимент.

Через четыре часа экспозиции повреждения пациента Р. пришли в состояние, в котором находились сразу после получения им огнестрельного ранения в верхнюю часть грудной клетки с захватом плечевого сустава (длинный раневой канал? Добавить подробное описание из медкарты).

Пациенту Р. было сделано переливание крови (?) и запущено сердце при помощи дефибриллятора. После этого пациент пришёл в сознание, хотя и некоторое время находился в психически неуравновешенном состоянии.

Тело пациента К. осталось без изменений и было передано в морг.

Выводы:

Гриб Th. segmani может отправлять назад биологическое время человека, находящегося в состоянии клинической смерти, если с момента смерти прошло не более определенного времени (20 минут? Полчаса?) и биологическая смерть ещё не наступила.

При этом, возможно, нужен оператор.

Полученные сведения неполны, и для их уточнения и дополнения требуются дальнейшие исследования.

Потом допишу, не могу больше. Хотя смысл? Все равно это нигде не опубликуешь; чтобы тебя услышали, надо как следует умереть, а меня вернули к жизни.

*

– Они считают, – говорил Эйзен, – что Бог – я имею в виду Единого – это орудие в их руках. Но Бога зовут не так… И человеческие страсти он трактует только в пользу созидания. Точно так же и с тридерисами – они есть благо, но до определенного момента…

Эйзен споткнулся и чуть не упал. Джафар поддержал его. Поскольку они поравнялись с его домом, он зашёл и вынес оттуда фонарик.

– О, – сказал Эйзен, держа его в руке невключенным, – спасибо. А если бы Паша выжил, как бы он стал трактовать свою жизнь? Что грибы сохранили ему жизнь, чтобы он боролся с грибами? Он оказался бы в персональном аду.

– Для начала он просто сел бы, – напомнил Джафар. – А там бы уже себе все объяснил. Человек вполне способен нарушать заповедь «не убий» во имя гуманизма и общего блага. Никакого ада, Эйзен, просто расщепление сознания.

– Но у него было бы время подумать… может, дошло бы?

– Сомневаюсь. Вряд ли в этом мире что-то до кого-то может дойти, если он обучен подчиняться эмоциональным импульсам, а не логическим выводам. Сначала идёт импульс – «я должен убить Эйзена» – а потом мозг подбирает ему объяснение – «потому что через год он непременно отравил бы меня грибами и превратил в сторна, я видел это по его глазам, у нормальных людей таких глаз не бывает».

Они дошли до взлетной полосы. Ночной холод пробирал; Эйзен поежился. Джафар снял свой китель с ветки, расправил и, немного подумав, отдал Эйзену.

– Мне тут близко, – сказал он, – а тебе ещё час идти.

– Спасибо… о, почти как раз… разве что в плечах великоват…

Джафар некоторое время смотрел на него, потом с тихой нежностью в голосе произнёс:

– Эйзен…

Тот перестал себя рассматривать и даже, кажется, испугался.

– Что? – спросил он.

Джафар посмотрел на него с мягкой иронией, а затем сказал ещё более проникновенно:

– Включи, пожалуйста, фонарик. А то ещё навернешься и испачкаешь мою единственную приличную одежду.

Эйзен включил фонарик.

– Странно, – сказал он тихо, – как будто рука ещё болит… где-то в памяти. Далеко.

– Но сердце в порядке?

– В полном. Если, конечно, не считать, – Эйзен дурашливо улыбнулся, – моих былых сердечных ран…

Джафар взял его за плечи и развернул лицом к тропинке, ведущей наверх.

– Надеюсь, хотя бы в них я не виноват, – пробормотал он. – Спокойной ночи, ваша светлость. Придал бы вам ускорение, но где я, а где святотатство.