Текст книги "Слуга князя Ярополка"

Глава 25
Свадебный пир

На следующий день у Блуда и Людмилы было много забот. Кроме того, что они готовились к предстоящему пиру, им еще приходилось принимать гостей. Первым сразу же после утренней трапезы пришел брат Маврикий: довольный, но несколько обескураженный.

– Что, удивляет тебя моя женитьба? – спросил Блуд после того, как монах поздравил молодоженов.

Маврикий развел руками.

– Увы мне многогрешному! Мои молитвы, Питер, были лишь о том, чтобы твоя любовь тебя не погубила, а ты обрел себе прекрасную жену. Infinita est misericordia Domini!8888
  Милость Господа беспредельна! (лат.).


[Закрыть]

Когда брат Маврикий простился с хозяевами, Фома проводил его до ворот, где недолго с ним потолковал.

К обеду пожаловали Мстиша и его жена – он смущенный, она почему-то грустная. В начале трапезы гости не знали, как себя вести с бывшей невестой новгородского князя. Людмила тоже конфузилась: она не привыкла быть центром внимания. Но постепенно беседа наладилась. Когда же гости собрались уходить, Блуд попросил Радомиру помочь Людмиле с одеждой. На родине княжну-сироту приучили к весьма скромному образу жизни, в Новгороде она тоже не обзавелась нарядами, и теперь ей было не в чем предстать на пиру перед богатой киевской знатью, а сшить что-нибудь времени не осталось.

Радомира с пониманием отнеслась к проблеме жены Блуда и пообещала ей помочь. Гостья даже попыталась ласково улыбнуться хозяйке, но улыбка у нее получилась вымученной.

«Что-то Рада сама на себя не похожа, – недоумевал Блуд. – У нее же был веселый и любезный нрав. Хотя она же в тягости».

Спустя час после ухода Мстиши и Радомиры их челядинец принес жене Блуда навершник8989
  Навершник – русская верхняя женская одежда, похожая по форме на греческую тунику.


[Закрыть] из блестящей парчи и головное покрывало из белого шелка. Людмила была в восторге.

– У меня никогда не было такого великолепного наряда! – воскликнула она.

Муж улыбнулся ей.

– Теперь у тебя будет много нарядов.

Прокошиха и Дубравка купили для своей госпожи на торжище алые сапожки из дорогой кожи и украшенный жемчугом головной убор. Что касается украшений, то они у Людмилы имелись, благодаря щедрости ее бывшего жениха.

– Тебе за меня не будет стыдно, – сказала она мужу.

– Пущай меня накажет Бог, коли я устыжусь тебя, – ответил он.

Блуд занялся самим торжеством. Он решил отказаться от некоторых атрибутов принятого на Руси свадебного обряда. Во-первых, не имело смысла вводить Людмилу на правах хозяйки в дом, поскольку она таковой являлась уже несколько дней. Не по душе Блуду были и те обычаи, которые он считал унизительными для своей жены: например, прилюдное мытье молодой женой мужу ног.

«Сказывают, что Адельку не заставляли мыть ноги Ярополку, а Людмила не ниже ее по знатности».

Конечно, Блуд не желал видеть у себя ни волхвов, ни кудесников, ни кощунников, однако скоморохов он все-таки позвал, а на возражения Фомы ответил:

– Кому-то же надобно веселить гостей. Пир как-никак свадебный. Пущай скоморохи будут.

– Пущай! – нехотя согласился Фома. – Грех, вестимо, но Господь милостив. Все же скоморохи – не волхвы.

Наступил день торжества. Погода ожидалась солнечной, и местом для застолья был избран двор, куда челядинцы вынесли столы, лавки и табуреты. Ранним утром началась суета и беготня. Руководили подготовкой пира Фома и Прокошиха.

А у Блуда возникла непредвиденная проблема: его молодая жена вдруг принялась горько плакать и твердить, что она наверняка никому не понравится. Гости посмеются над ней и, следовательно, над ее мужем. Блуду стоило немалого труда успокоить впавшую в уныние жену, но и, справившись со слезами, она оставалась грустной.

– Ты почто боярыня не наряжаешься? – строго спросила появившаяся в горнице Прокошиха.

Людмила занялась своим нарядом, а Блуд, наконец, обрел возможность обратить свое внимание на подготовку пира. Когда он вышел на крыльцо, во двор толпой ввалились скоморохи. Потешники были в ярких одеждах, чудных колпаках, некоторые в шкурах животных. В руках они несли маски и музыкальные инструменты.

– Вот бесовская дружина! – буркнул себе под нос Фома.

Спустя полчаса из хором вышла Людмила, выглядящая так, словно и не было у нее никаких переживаний. Блуд с удовлетворением отметил, что на его нарядной жене почти отсутствовали драгоценности.

«Она не желает носить дары князя Владимира, а я ей не успел подарить ничего ценного».

Он дал себе слово осыпать жену дорогими подарками.

Когда начали прибывать гости, хозяин и хозяйка встречали всех у ворот. Людмила улыбалась и была ласкова со всеми вне зависимости от того, кто перед ней – важный боярин или простой дружинник. Однако с особым вниманием она отнеслась к служителям христианской церкви: брату Маврикию, отцу Антонию, отцу Михаилу (настоятелю собора Святого Ильи) и двум дьяконам. Латинский и греческий священники недолюбливали друг друга, поскольку каждый из них хотел, чтобы проживающие в Киеве христиане были прихожанами именно его храма. Но на людях оба пастыря вели себя, как друзья и единомышленники.

Князь и княгиня появились последними, подкатив к распахнутым воротам в ярких летних саночках. Сопровождала княжескую чету конная свита во главе с Варяжко. И Ярополк, и Адель принарядились: он в серебристую свиту и алое корзно, она в расшитый множеством золотых нитей навершник и покрывало из яркой восточной ткани. На голове князя сияла золотая диадема с разноцветными каменьями. На княгине было множество драгоценностей, что вкупе с большим количеством белил и румян заметно прибавило ей возраста. Адель выглядела не тринадцатилетней девочкой, а женщиной лет двадцати пяти.

Ярополк поздравил молодоженов. Во время своей речи он внимательно глядел на жену Блуда и нашел, что она отнюдь не блещет красой.

«Очи у боярыни хороши, – думал князь. – А ликом она слишком бледна, и стан у нее не больно-то величавый. Не зря ведь брат Владимир пожелал с ней расстаться. Должно быть, у чешской княжны есть еще и не видимые оку изъяны».

Молодая княгиня произнесла поздравление по-немецки, при этом она с трудом скрывала свое раздражение. Людмила казалась Адели не просто некрасивой, а уродливой. Что касается Блуда, то к нему княгиня теперь испытывала только неприязнь, удивляясь, как он мог раньше ей нравиться. Желание досадить молодоженам у нее только укрепилось.

По знаку князя хозяевам поднесли подарки – серебряные гривны и золотые украшения. Поблагодарив высоких гостей за милость, Блуд пригласил всех за стол.

Начался пир. Звучали поздравления, здравицы и пожелания. Гости пили много вина и ели подаваемые яства. Скоморохи развлекали пирующих громкой музыкой и веселыми песнями.

А тем временем возле двора Блуда собрался любопытный народ. В толпе были мелкие торговцы, мастеровые, слуги и прочий простой люд. Немного в сторонке от мужчин кучковались женщины. Два парня и три отрока, взбиравшись на ограду, сообщали стоящим внизу, что происходит на пиру. Народ более всего интересовался тем, какова из себя молодая боярыня. В отличие от князя и княгини, парни и отроки нашли жену Блуда красивой.

– Женка у боярина – лебедь белая! – изрек вихрастый юноша с подбитым глазом.

Никто сразу не заметил, как в толпе появился высокий седовласый волхв в сопровождении щуплого юноши. Это были прибывшие из Родени Родогой и Родислав.

– Что здесь происходит? – спросил ведун у немолодого киевлянина.

– Пир, – ответил тот. – Боярин Блуд женится на чешской княжне, бывшей невесте новгородского князя.

– На невесте князя? – удивился Родогой.

– Ну, да! Князь Владимир хотел взять ее в жены, но потом передумал. Должно быть, ему пришлось не по душе, что девица христианка, он и отдал ее христианину.

– А боярин Блуд – христианин?

– Ну, да!

– И он в чести у вашего князя?

– Вестимо, в чести. Князь Ярополк здесь на пиру вместе с княгиней своей младой. А княгиня наша из немецких княжон и тоже христианка…

Не дослушав киевлянина, Родогой решительно двинулся к воротам. Родислав неотступно следовал за волхвом.

Роденьский ведун вошел во двор тогда, когда скоморохи в шкурах и ярких масках забавляли зрителей, изображая умных и глупых животных. Неожиданное появление волхва с помощником удивило всех сидящих за столом гостей, а выступавшие потешники замерли с открытыми ртами.

– Худо меня здесь принимают! – заскрипел Родогой. – Неприветливо! В былые времена волхвы повсюду были самыми жданными гостями, а нынче у русичей чужая вера в чести.

Он указал на служителей христианской церкви и замолчал.

– Я хозяин двора, – подал голос Блуд. – Токмо у меня право выбора, кого звать к себе, а кого нет. Тебя я не звал, а уж, коли ты явился без приглашения, садись за стол и не твори обид моим званым гостям.

У ведуна от злости перекосилось лицо.

– Я помру с голоду, но не съем у тебя, христианин, хотя бы крошку хлеба. Мы уйдем, но лишь опосля того, как меня выслушает князь!

Он бросил злобный взгляд на Ярополка, и тот весь сжался.

– Сказывай, – проговорил князь дрожащим голосом.

Родогой поднял руку с выставленным указательным пальцем.

– Опомнись, князь! Духи предков взывают к тебе: вороти исконную веру русичей! Возроди поклонение творцу видимого и невидимого мира – Роду! Изгони чуждых нам богов! А чтобы набраться сил для сего благо дела, милости прошу к нам в Родень, куда вы, князья, давно забыли дорогу, и где ваш двор стоит в запустенье. Родень – священное место! Оттоль пойдет возрождение русского народа!

Закончив свою речь, волхв направился со двора, сопровождаемый безмолвным Родиславом. Они почти дошли до ворот, когда Людмила внезапно побледнела и потеряла сознание. Муж едва успел ее подхватить на руки. Так как Блуд сразу счел виновником обморока жены напугавшего ее ведуна, он громко пожелал уходящему Родогою:

– Чтоб ты сгинул!

Волхв никак не отреагировал на этот возглас, зато Родислав, обернувшись, посмотрел на Блуда так, словно хотел его испепелить взором.

Тем временем Людмила пришла в себя. Смущенно улыбаясь, она попросила прощения за свое внезапное недомогание. Гости дружно принялись ее успокаивать.

Появление волхва испортило праздник, поэтому пир продолжился еще недолго. Первыми покинули двор Блуда князь и княгиня со всей своей свитой, причем Ярополк, уезжая, выглядел хмурым. Бояре тоже не стали задерживаться, а за ними потянулись со двора и все остальные. Хозяин никого не уговаривал остаться, поскольку все его мысли были заняты здоровьем жены.

Как только убрались последние гости, Людмила ушла в покои. Блуд, отдав кое-какие распоряжения холопам, последовал за женой. В сенях он столкнулся с Прокошихой.

– Как там боярыня? – спросил с беспокойством Блуд.

– Мы с Дубравкой ее раздели да в постель уложили, – сообщила ключница.

– Что за хворь на мою жену вдруг напала?

Прокошиха усмехнулась:

– У нее обычная наша хворь. В тягости боярыня.

Блуд едва удержался на ногах.

– В тягости? – прохрипел он.

– По всем приметам дите у вас должно по весне народиться.

Блуд ринулся к жене. Ворвавшись в опочивальню, он радостно закричал:

– У нас дите будет!

Дубравка, сидевшая у постели своей госпожи, поспешила выскользнуть за дверь.

– У нас будет дите! – повторил счастливый Блуд.

Людмила, покраснев, закрыла лицо одеялом. Муж приблизился к ней, сел рядом с постелью и принялся гладить жене волосы, шепча при этом ласковые слова. Потом они еще долго разговаривали о своем ребенке и о своей будущее жизни. Внезапно Людмила уснула на полуслове, и Блуд, нежно улыбнувшись, оставил ее.

Выйдя на крыльцо, он сел на верхнюю ступеньку.

«Ну, вот, Господь пожелал сделать меня счастливым. Жаль, что матушка не дожила до моего счастья. Она обязательно полюбила бы Людмилу».

Во дворе почти все было убрано, и о пире напоминали лишь пара пустых столов. Уже начало смеркаться, поэтому челядь торопилась завершить все дела.

К Блуду приблизился Фома и озабоченно спросил:

– Что с боярыней?

– Дите у нас народится по весне, – сообщил Блуд.

– Добрая весть, – обрадовался Фома.

Немного помолчав, он добавил уже другим тоном.

– Теперь, боярин, я тебе особливо и не надобен. Дозволь тебя оставить.

– Оставить? – удивился Блуд. – Куда ты денешься?

– Пойду вместе с Маврикием к печенегам. Вдвоем нам будет сподручнее.

– Что ты забыл у печенегов?

– Хочу помочь Маврикию. Чай, мы с ним из одного теста слеплены. Ну, так ты отпускаешь меня?

– Я не могу тебя удерживать: ты мне не холоп, – ответил Блуд и сам удивился тому, как спокойно он это сказал.

Увы, у него не было сожаления, оттого что ему приходится расставаться с человеком, ставшим ему почти братом. А все потому что Блуду с каждым днем все больше не нравилось видеть Фому рядом с Людмилой.

«Даст Бог, с ним ничего худого не случится у печенегов».

Глава 26
Твердолик

На следующий день весь Киев обсуждал происшествие на пиру у Блуда. Выходка Родогоя никому из киевлян не понравилась. Даже закоренелые язычники считали, что роденьский волхв вел себя слишком нагло, и ему поделом досталось от хозяина, к которому он явился незваным гостем.

Зайдя утром на торжище, Твердолик услышал:

– Не сробел наш боярин перед волхвом из Родени.

– А нечего со своими порядками лезть в чужой двор.

– Мы родоньчанам не указываем, и они пущай нам не указывают.

Твердолик почувствовал досаду.

«Не зря я не хотел связываться с роденьскими волхвами. Зря Вышезор на них рассчитывает. С такими помощниками, как Родогой, мы токмо бед себе наживем».

Однако Вышезор упрямо настаивал на своей идее. Поэтому Твердолик и искал теперь роденьского волхва на торжище.

Родогой выбирал рабов для требы. Он внимательно вглядывался в невольников, кивая иногда сопровождающим его роденьчанам. Твердолик отметил, что Родогой выбирает крепких мужчин и красивых женщин, с явным стремлением задобрить Рода хорошими дарами.

Поздоровавшись с Твердоликом, роденьский волхв проворчал:

– Младенцев нет совсем. А они – самая угодная Роду треба.

И в Киеве, и в других, где бывал Твердолик, русских землях давно отказались от традиции класть требу младенцами. Но по слухам, покойный князь Святослав возродил этот обычай во время войны на Балканах, и вроде бы это произошло при осаде одной из болгарских крепостей9090
  О чем свидетельствует византийский историк X века Лев Диакон.


[Закрыть]. Твердолик вспомнил, что покойный киевский князь незадолго до двух своих последних походов посетил Родень. Уж не там ли ему внушили, что младенец – самая угодная богам треба?

– Сказывают, ты вчера с князем Ярополком потолковал, – сказал молодой волхв.

Родогой кивнул.

– Да, потолковал. Я велел ему вспомнить о своих предках.

– И чего он тебе ответил?

– А я не стал дожидаться его ответа – ушел. Пущай он поразмышляет над моими словами.

– А с нашими волхвами ты когда сможешь повидаться? – осведомился Твердолик.

– Да хоть сей же час, – ответил Родогой.

– Так пойдем – они тебя ждут.

Еще накануне Вышезор, узнав о прибытии в Киев главного роденьского жреца, позаботился о том, чтобы местные ведуны были оповещены о предстоящем совете в овраге, именуемым «ловушкой лешего». На сей раз собрались только волхвы – числом двенадцать человек. Не было ни кудесников, ни кощунников, чье присутствие Вышезор счел излишним.

Жрецы расположились вокруг горящего костра. При появлении Твердолика и Родогоя почти никто не пошевелился: лишь Вышезор поднял правую руку и проговорил:

– Мы приветствуем нашего собрата из Родени.

Роденьский волхв тоже сделал приветственный жест, после чего ворчливо спросил:

– Вы ради меня здесь собрались?

– Не токмо, – ответил Вышезор. – У нас есть еще о чем меж собой потолковать.

– Ну, так толкуйте, а я послушаю, чем вы живете.

Родогой опустился на свежий пенек и принялся внимать происходящему. А волхвы сразу завели разговор о христианах. По этому поводу у них было полное единодушие: с поклонниками чужого божества надо бороться. Но как только речь зашла о богах русичей, сразу начались разногласия. Большинство из присутствующих было сторонниками главенства Перуна, однако трое волхвов придерживались мнения, что покровитель солнца Дажьбог гораздо важнее бога-громовержца. А самый старый ведун по имени Велимир убеждал всех в первенстве Велеса. Вмешавшийся в спор Родогой отстаивал со своей стороны верховенство Рода.

Твердолик молча сидел в сторонке. Он не участвовал в спорах, однако не находил нужным скрывать своего отношения к ним. Когда разногласия достигли пика, молодой волхв поморщился, чем обидел яростного поклонника Велеса.

– Кажись, Твердолику моя речь пришлась не по нраву? – ядовито спросил Велимир.

Твердолик развел руками.

– Прости, Велимир! Но что поделать, коли в мыслях я волен, а они порой на лике отражаются.

Волхвы возмущенно зашумели. Кто-то стал упрекать Твердолика в неуважении к старшим, кто-то вспомнил о его близком общении с Кудеяром, а кто-то предложил гнать его с совета.

– Погодите, – подол голос Вышезор. – Давайте послушаем Твердолика.

– Млад он слишком, чтобы мы его слушали, – возразил один из волхвов.

– Младость уму не помеха, – возразил Вышезор. – А его боги наделили мудростью.

После недолгих препирательств волхвы позволили Твердолику высказаться.

– Вы все на покойного Кудеяра ополчились, – начал он, – а меж тем он в чем-то был и прав. Кудеяр говорил, что, коли оставить древние порядки в их первозданности, они отомрут. Чтобы законы остались живыми, надобно в них что-то менять, не покушаясь на самую суть.

– В Киеве, как я погляжу уже доменялись, – забурчал Родогой. – Всю старину порушили. Теперь пожинаете плоды.

– Продолжай, Твердолик, – велел Вышезор, покосившись на роденьского волхва.

Твердолик продолжил:

– Я давно размышляю над тем, почто христиане берут над нами верх. Они своему Христу полностью доверяются и готовы во славу его жизни отдать. Мне один чернец из немцев поведал, как в те времена, когда их вера еще повсюду была гонима, христиане на казнь шли с великой радостью. Пострадать за веру – немалая честь для них.

– К чему ты клонишь? – спросил Велимир.

– К тому, что у нас не принято страдать за веру. А зря!

– И чего ты предлагаешь? – поинтересовался Вышезор.

– Надобно возродить человеческую требу, но класть ее следует иначе, чем в прежние времена.

– Как иначе? – хором осведомились старые ведуны.

– Не полонянами да рабами, а собой и своими близкими.

– Да неужто люди согласятся на такую требу? – воскликнул Велимир.

Твердолик повернулся к нему.

– Помнишь обычай, кой княгиня Ольга особливо искореняла? Вслед за боярином должна была уйти в мир иной либо его жена, либо рабыня. Старики сказывают, что бабы дрались между собой за право оказаться в ирии9191
  Ирий – рай.


[Закрыть] – рядом со своим господином. Кабы убедить наших людей в том, что они, отдав себя и родичей на требу богам, обрекут себя на вечное блаженство, тогда мы восторжествуем на Руси над христианами.

– А ведь в твоих словах есть истина, – произнес Вышезор.

– Есть, – согласился Велимир.

Некоторые волхвы закивали.

– Нам надобно брать пример с варягов, – вновь заговорил ободренный Твердолик. – Я слыхал, будто бы князь Хокон, когда ему грозила великая беда, посулил богам любимого сына.

– И отдал? – спросил один из почитателей Дажьбога.

– Вестимо, отдал. У князя Хокона нам есть чему поучиться: он христианство в своих землях изжил.

– Не надобна нам иноземная наука! – вмешался Родогой. – Все у нас наладиться лишь тогда, когда мы к законам предков воротимся. Почто вы от Рода отреклись? Ни одного его святилища не осталось в Киеве!

– Княгиня Ольга велела убрать из Киева твоего бога, – заметил Велимир. – Нечего, говорила, выставлять срам на обзор.

– Срам? – возмутился Родогой. – Да как у нее язык повернулся назвать срамом то, в чем заключается жизнь и продолжение рода нашего? Отступница!..

Вышезор прервал его:

– Ты князей не трогай! Хоть место здесь и безлюдное, а все одно кто-нибудь нас может услышать.

– А вы страшитесь княжьего гнева?

– Не то, чтобы страшимся, но стараемся его не вызывать.

– Дожили! – забубнил Родогой. – А ведь когда-то волхвы были выше всех, а князья их во всем слушались…

– Нынче иное время, – сердито прервал его Вышезор. – И во времени надобно жить в своем времени…

– Не желаю я жить, как вы! – заорал роденьский ведун. – Воротите старину, тогда и потолкуем! А покуда прощайте!

Родогой решительно направился прочь.

– Вот упрямец! – воскликнул Велимир.

– Не стоило с ним и связываться, – проворчал Твердолик.

Вышегор обратился к нему:

– Проводи роденьского волхва! А то как бы он кости себе не переломал.

Твердолик догнал Родогоя и вывел из опасной рощи. Ни слова не сказав, гость из Родени ушел, а молодой волхв вернулся к своим товарищам.

Вышезор произнес речь о необходимости волхвам забыть все распри и сплотиться перед лицом грозящей их древней вере опасности, после чего совет закончился. Твердолик направился в свое капище. Еще издали он увидел возле двух растущих рядом со святилищем дубов сивую в яблоках лошадь, запряженную в разукрашенные саночки. В общем-то, в этом ничего странного не было: бояре и богатые торговые люди часто приезжали, чтобы принести дары Перуну. Удивился Твердолик, когда разглядел рядом с идолом бога-громовержца жену князя Ярополка. Замерев на месте, Адель со страхом и любопытством смотрела на языческого бога.

– Что, захотела поглядеть на Перуна? – спросил Твердолик.

Княгиня вздрогнула и прошептала:

– Да.

– Не желаешь ему поклоняться?

– Нет! – презрительно фыркнула княгиня. – Мой Бог есть Иисус Христос!

Твердолик вдруг обратил внимание, какая она хрупкая и беззащитная. Он ощутил дрожь.

«Ее можно убить одним ударом ножа, и она даже не охнет. Славная была бы треба Перуну».

Адель так испугалась его взгляда, что едва не потеряла сознание. Твердолик опомнился и заговорил медовым голосом:

– Ты хороша собой, но на твоем лике слишком много белил.

Не поняв ни слов, Адель уставилась на волхва с недоумением. Он опять ощутил желание пронзить ее ножом.

– Ступай отсель, – проговорил Твердолик с досадой.

Княгиня тут же бросилась от него прочь. Глядя ей вслед, волхв подумал:

«Пожалуй, она может сгодиться нам и живой».