Текст книги "Слуга князя Ярополка"

Через его плечо Блуд увидел, что Добрыня недоволен. Радость племянника дяде явно не нравилась.

– И я счастлив видеть тебя, князь, – сказал Блуд.

Владимир вернулся на свое место.

– Садись, гость дорогой!

В горнице было две лавки. Блуд хотел занять ту из них, которая была свободной, но князь указал ему рукой на место рядом с Добрыней. Гость послушно сел туда.

– Ну, с чем ты к нам пожаловал? – спросил Владимир.

Блуд поднялся, намереваясь отдать новгородскому князю послание его брата.

– Сиди, сиди! – остановил посла Владимир. – Грамоту отдай Добрыне: мы с ней разберемся. А покуда давай потолкуем.

Блуд отдал свиток Добрыне.

– Ты на словах мне поведай, чего хочет мой брат, – велел новгородский князь.

– Князь Ярополк хочет одного – мира с тобой.

– Так я вроде с ним и не ссорился.

– По слухам ты к войне готовишься.

Владимир укоризненно покачал головой.

– И Ярополк верит худой обо мне молве? Так он и войной на меня пойдет, как на Олега?

– За гибель древлянского князя Ярополк до сих пор себя винит. Он тогда послушался худого советчика.

– Поди, Варяжко? – спросил Владимир, нахмурившись.

– Нет, не Варяжко, – поспешил разубедить его Блуд. – Главного виновника похода на Вручий нет уже в живых – Свенельд желал отомстить Олегу за гибель старшего сына.

– Ладно, грамоту брата я приму и поразмыслю над ней – сказал князь. – За один день такие дела все одно не решаются. Ступай, Блуд, отдыхать, а вечером милости прошу тебя и киевских дружинников на наш пир.

Блуд поднялся и, поклонившись, вышел.

– Чего ты затеял? – сердито спросил Добрыня у племянника.

– Покуда еще ничего.

– Разве? – не поверил Добрыня. – Ох, что-то ты стал со мной хитрить, племянничек!

– С чего ты взял, что я хитрю?

– Со всего! Ты и посадил нас с Блудом рядом, чтобы мы друг на друга не глядели…

Владимир с досадой перебил дядю:

– Посадил я вас так, чтобы мне было удобно толковать с вами обоими, не вертясь из стороны в сторону.

– Да я-то не вымолвил почитай ни слова!

– Кто же тебя за язык держал?

Добрыня развел руками, признавая правоту племянника.

А Владимир продолжил:

– Коли ты надеялся со мной до моей старости мамкаться, то зря. Мне теперь надобен советчик, а не мамка в штанах.

– Не заметил я, как ты вырос и возмужал, – сказал Добрыня, качая головой. – Что ж, повелевай мною.

Уловив в его голосе обиду, князь проговорил уже мягче:

– Я же сказал, что советчик мне надобен.

– И на том спасибо!

Владимир поднялся.

– На нынешний день, пожалуй, хватит дел. Давай завтра с тобой потолкуем и о грамоте Ярополка.

– Сможешь ли ты опосля пира здраво рассуждать? – засомневался Добрыня.

– Смогу, – ответил князь. – Мне вино не мутит разум.

Добрыня не сумел сдержаться, чтобы не уколоть его:

– С одной стороны хорошо, что не мутит, а с другой – кабы замутило, ты, глядишь, и чешской княжной не побрезговал бы.

Владимир поморщился и вышел из горницы, громко хлопнув дверью. Дядя удовлетворенно усмехнулся ему вслед.

Вернувшись в предоставленные послам покои, Блуд уснул крепким сном и спал несколько часов. Его разбудил Фома:

– Пора, боярин! Вскорости пир начнется.

Дружинники успели принарядиться: варяги нацепили на себя украшения из меди и серебра, русские надели рубахи с яркими вышивками на воротах и дорогие свиты. Все ждали Блуда. Он поднялся, умылся, причесался и оделся, успев как раз к приходу княжеского челядинца, которого послали за гостями.

Владимир, в отличие от старшего брата, любил пировать, поэтому и обстановка на пиру была иной: звучали здравицы, велись веселые разговоры, пелись песни, играла музыка, было аж три шута. За столом сидела, если уж не вся княжеская дружина (гридница в хоромах новгородского князя была значительно меньше гридницы в киевских княжеских палатах, а устроить пир во дворе Владимир, несмотря на теплую, сухую погоду, почему-то не пожелал), то значительная ее часть.

Блуда Владимир устроил по левую руку от себя, подвинув Сигурда и Олафа, которым это не очень понравилось, но князь как будто не заметил их недовольства. Киевскому послу уделялось много внимания: едва он опустошал свою чарку, как она тут же опять наполнялась. Блуд был достаточно стоек к вину, однако слишком большое количество хмельного, конечно же, могло на него подействовать, поэтому после третьей чарки он решил на время покинуть гридницу. Князь не удерживал гостя: мало ли зачем тому понадобилось выйти.

На гульбище8383
  Гульбище – терраса или крытая галерея, окружавшая здание поверх нижнего этажа.


[Закрыть] Блуд попал в объятия тихой ночи – особенно приятной после грохочущего пира. В небе повисла удивительно красивая луна, льющая скупой свет на замершую землю. А в дальней вышине мигали синеватые звездочки, словно подавая людям какие-то таинственные знаки.

Внезапно Блуд даже не услышал, а уловил женские рыдания. Он решил почему-то, что плачет княжна Людмила и бросился по гульбищу в сторону ее покоев, совершенно не думая о последствиях. Путь казался ему бесконечно долгим – тем более, когда через некоторое время стало понятно, что он не обманулся: плакала женщина и плакала очень горько.

Наконец, Блуд увидел в углу трясущуюся фигурку.

– Людмила! – воскликнул он хриплым голосом. – Чем я могу тебе помочь?

Она резко дернулась и подняла голову.

– Мне никто не поможет. Разве что Господь наш Иисус явит милость к сироте.

– Я сотворю для тебя, что в моих силах! – с жаром воскликнул Блуд. – А то и превозмогу человеческие силы!

– Зачем? – прошептала княжна.

– Я люблю тебя!

От этого признания Людмила едва не лишилась чувств. Схватившись рукой за стену, она стояла и слушала слова, которые лились бальзамом на ее израненную невзгодами душу.

– Я полюбил тебя сразу, как увидал в храме, – говорил Блуд, вглядываясь в глаза светящиеся в темноте глаза девушки. – Мне ничего от тебя не надобно, но ты можешь требовать от меня, чего пожелаешь. Перед тобой твой раб, желающий одного – услужить тебе! Пущай ты меня никогда не полюбишь!..

От ее присутствия, запаха и дыхания у него закружилась вдруг голова, и он, чтобы не упасть, машинально сделал шаг, приблизивший его к Людмиле на опасное расстояние. Когда они оказались очень близко друг к другу, княжна, повинуясь нахлынувшим на нее чувствам, прижалась к Блуду, и их уста слились в поцелуе…

Блаженное состояние влюбленных было прервано тихим, но злобным восклицанием:

– Как смеешь ты, пес, прикасаться к княжне?

Блуд повернулся и закрыл княжну собой.

– Ты поплатишься за свою дерзость! – прошипел высокий, широкоплечий мужчина.

Блуд узнал варяга Сигурда и принялся лихорадочно соображать, что делать. Судя по всему, воевода не собирался поднимать шума, иначе он не говорил бы вполголоса, а кричал бы. Значит, была надежда спасти Людмилу от позора.

– Пущай, княжна уйдет отсель, – проговорил Блуд.

– Ладно! – с охотой согласился Сигурд.

Людмила тем временем пребывала в полной растерянности. Как же так? Только что она была совершенно счастлива, и вдруг это счастье пропало, словно его и вовсе не было.

– Ступай, Людмила, – попросил ее Блуд.

Она окинула его жалобным взглядом.

– А с тобой ничего худого не случиться?

– Нет, мы здесь токмо немного потолкуем.

Княжна была не столь наивна, чтобы поверить этим словам. Она умоляюще посмотрела на варяга.

– Ступай! – прикрикнул на нее Блуд.

Людмила бросилась прочь.

– Чего ты хочешь? – обратился Блуд к пышущему гневом Сигурду.

Тот прорычал:

– Убить тебя!

– Убивай: я безоружен.

– У меня тоже нет оружия, – процедил варяг сквозь зубы. – Будем драться голыми руками.

– Но не здесь же.

Немного подумав, Сигурд предложил:

– Пойдем за амбары.

– Пойдем, – согласился Блуд.

По черной лестнице они спустились во двор. Встретившиеся им на пути челядинцы не обратили на них никакого внимания: мало ли зачем куда-то направляются два знатных мужа, выглядящие, как приятели.

За амбарами противники сняли свиты. Сигурд встал в боевую позу, приготовившись к нападению.

– Погоди! – остановил его Блуд. – А что будет говорить тот, кто из нас живым останется? Ты же, поди, не хочешь, чтобы узнали истинную причину нашей драки.

– Не хочу, – подтвердил варяг.

– И чего ты скажешь?

– Скажу, что ты бранил моих богов, – сказал Сигурд после недолгого молчания.

– Ладно, – согласился Блуд. – А я солгу, прости меня, Господь, что ты худо отзывался о Христе.

– Тебе не придется оскорблять уста ложью, – пообещал варяг.

Его слова не были хвастовством – это Блуд понял, как только сцепился с ним в схватке. Сигурд оказался более серьезным противником, чем все киевские силачи вместе взятые. Ловкость, с которой он дрался, была поразительной. Как Блуд не пытался ухватить своего противника, тот не давался и бил. Однако ответные удары Сигурд тоже получал, причем много раз. Драка была на равных, пока Блуд не совершил ошибку, позволив варягу слишком к себе приблизиться. Сигурд тут же воспользовался этой оплошкой и вцепился противнику в голову. Одно движение, и шея у Блуда была бы свернута, но варяг вдруг отпрянул назад и нанес сопернику сильный удар в лицо. Ночь тут же вспыхнула в глазах Блуда разноцветными огоньками, но он нашел в себе силы поднять руку, чтобы попытаться нанести ответный удар.

Неожиданно послышался разноголосый гомон.

– Кажись, сюда идут люди, – произнес Блуд разбитыми губами и опустил руку.

Сплюнув темную слюну, Сигурд недовольно проворчал:

– Кто-то увидал и доложил о нашей схватке князю.

Немного погодя, из-за амбара появилась толпа дружинников во главе с Владимиром и Добрыней. При свете факелов Блуд увидел, как сильно разбито у его противника лицо.

«Поди и моя рожа не краше».

– Вовремя мы поспели! – изрек Добрыня, изумленно таращась.

А князь набросился на Сигурда:

– Что ты с моим гостем сотворил, змий? Да я тебя!..

– Он не виноват, – заступился за варяга Блуд. – Я его в драку втянул.

– Никто меня ни во что не втягивал! – запротестовал Сигурд. – Я драку затеял!

– Кажись, вы оба хороши, – проворчал Добрыня.

– И чего вы не поделили? – спросил Владимир.

– Я недобрым словом помянул Одина и Тора, – солгал Блуд.

– А я посмеялся над Христом, – мрачно буркнул Сигурд.

Князь недоверчиво хмыкнул:

– Так-таки и посмеялся? Хотел бы я послушать твой смех.

– Я виновен более Сигурда, князь, – вновь заговорил Блуд. – Нечего мне было в чужом дворе свои порядки наводить. Казни меня…

Владимир с досадой прервал его:

– Кого и как казнить я сам решу! Токмо решение мое будет не нынче, а завтра. А покуда давайте ложиться спать! Заберите своего воеводу, – насмешливо обратился он к киевским дружинникам.

Шагая по двору, Блуд чувствовал себя все хуже и хуже: невыносимо болели кости – особенно левая ключица и правая рука, – горело лицо, заплетались ноги. В опочивальне Фома принялся над ним хлопотать.

– Кажись, кости у тебя не поломаны, – сделал он вывод после тщательного осмотра.

– А почто болит рука?

– Должно быть, вывихнута. Щас вправлю.

После руки настал черед лица Блуда.

– Дай Бог, чтобы очи у тебя завтра глядели, – пожелал Фома, закончив возню с примочками.

Все, кроме них уже спали, поэтому можно было разговаривать, не боясь чужих ушей.

– Ты не спросил меня о драке с варягом, – заметил Блуд.

– Зачем спрашивать о том, о чем догадаться нетрудно? Сигурд сохнет по княжне…

– Отколь ты узнал?

– Услыхал краем уха от челяди. Он по ней сохнет, ты по ней страдаешь – вот вы и подрались.

– А от кого князь узнал о нашей схватке?

Фома пожал плечами.

– Уж точно не от меня. Я пошел тебя искать и не нашел, а когда ворочался в гридницу, князь с Добрыней и со всем народом мне навстречу вышел. О том, куда мы идем, кажись, один князь знал. Даже Добрыня подивился, увидав тебя и Сигурда за амбаром.

– Что теперь будет? – проговорил Блуд и тяжело вздохнул.

– Кажись, князь особливо на тебя не серчает.

– Я не о себе беспокоюсь.

Фома ничего не ответил, а лишь развел руками.

Глава 22
Решение князя Владимира

Блуд долго не мог уснуть – как из-за физических, так и из-за душевных страданий. Лишь под утро он ненадолго впал в тревожное забытье, которое было прервано княжьим отроком, сообщившим, что князь ждет киевского посла. Блуд с трудом поднялся, плеснул себе в лицо воду и начал одеваться. В это время в опочивальню вошел Выскирь и замер. Зеленые глаза раба округлились, а его рыжие волосы встали дыбом. Выглядел он, как кот, чья прогулка обернулась встречей с собачьей стаей.

– Что с тобой? – сердито спросил Блуд.

– Кто же тебе, боярин, так рожу отмолотил? – спросил Выскирь, заикаясь.

– Что страшен я?

– Страшнее некуда, – не стал кривить душой парень.

Блуд с досадой махнул рукой.

Владимир и Добрыня тоже окинули его весьма выразительными взглядами.

– Хорош! – ухмыльнулся князь. – Впрочем, у Сигурда лик тоже страшный. Теперь над ним будет потешаться вся Ладога.

– Ладога? – удивился Блуд.

– Ну, да, – подтвердил князь. – Я услал его туда, и он на заре отбыл вместе со своим племянником.

Блуд не знал, как относиться к этой новости.

– Почто же вы сцепились? – полюбопытствовал Владимир.

– Я оскорбил его веру, а он мою, – буркнул Блуд.

– Не лги! – рассердился князь. – Сигурд слова лишнего не вымолвит даже во хмелю, и ты не затеваешь свару первый.

– Прежде не затевал, а теперь затеял.

– Да он над нами измывается! – рявкнул Добрыня.

– Его понять можно, – смягчился Владимир. – Он честь своей зазнобы защищает.

Блуд вздрогнул, и Добрыня, заметив это, торжествующе воскликнул:

– Ага! Зацепило! А меж тем твоя зазноба – невеста князя!

– Не пойму о чем вы? – процедил сквозь зубы Блуд, готовый скорее умереть под пытками, чем сказать правду.

«Варяг-собака не смолчал о Людмиле», – злобно подумал он.

Добрыня осуждающе покачал головой.

– Вот и Сигурд так же упирался. Стоит на своем: мы из-за веры повздорили.

Блуд понял, что он зря подозревал варяга в коварстве, и почувствовал к нему благодарность.

– Хочешь, я поведаю, как было? – спросил Владимир и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Тебя понесло на женскую половину, ты там встретился с княжной и полез к ней лобзаться, чему она не препятствовала. Но на вашу беду и Сигурду чего-то понадобилось на женской половине – должно быть, он, страдая по Людмиле, учуял, что она не одна. Увидав ваши лобзания, варяг взбесился и вызвал тебя на схватку. Так ведь?

– Не знаю о чем речь? – упрямо настаивал на своем Блуд, поражаясь осведомленности князя.

Владимир тут же все разъяснил:

– Покуда ты с княжной миловался на гульбище, племянник Сигурда тискал внизу сенную девку. Как запахло дракой, Олаф, сообразил, что грозит его дяде, и помчался ко мне.

– А ты не сказал Сигурду, кто его выдал, – сказал Добрыня.

– Олаф меня о том просил, – ответил князь.

Блуд изнывал от беспокойства за Людмилу и ругал себя за то, что, не совладав с собой, он подвел свою возлюбленную.

– Мне чешская княжна не люба, – продолжил Владимир. – И чего вы с Сигурдом в ней нашли? Больно уж она унылая да и собой нехороша. Вестимо, ради выгоды можно взять в жены и девицу с ликом бури-яги8484
  Буря-яга – то же, что и баба-яга.


[Закрыть], но от Людмилы и выгоды-то мало…

Его речь была прервана появлением отрока, сообщившего о приходе княжны Людмилы.

– Впусти ее! – велел князь.

Войдя в горницу, княжна уставилась расширившимися от ужаса глазами на Блуда. А он смотрел на нее с жалостью.

– Я тебе не, Людмила, люб? – вдруг спросил князь.

Она покраснела до корней волос и еле слышно сказала:

– Я постараюсь тебя полюбить, коли стану твоей женой.

Владимир хмыкнул:

– Милость мне окажешь, как у вас, христиан, полагается. Токмо недостоин я твоих милостей, Людмила, а в мужья тебе больше подойдет Блуд. Он правда не князь, а всего лишь боярин, зато любит тебя. Ты тоже его любишь. Почто же вам не пожениться? Вы же еще и одной веры.

Ошарашенный Блуд не верил своим ушам, а Людмила не понимала до конца, что происходит.

– Завтра поутру вы покинете Новгород, – говорил Владимир. – А чешскому князю я отпишу: дескать, утекла от меня невеста с приезжим молодцом, и родней нам не быть, но во всем прочем данное мною слово остается в силе.

Княжна опять покраснела и залепетала дрожащим голосом:

– Но ведь тогда я осрамлю своих родичей. Нельзя без Божьего благословения…

Князь не дал ей договорить:

– А ты стань женой Блуда по христианскому закону. В Новгороде есть ваше святилище – вы завтра поженитесь в нем, а потом в путь. Пущай все думают, что невеста от меня утекла.

– Случись такое на самом деле, ты не послал бы погоню? – спросил с усмешкой Добрыня.

– Послал бы, – не стал кривить душой Владимир. – Но за вами никто гнаться не станет: на том и порешим. А чешский князь получит от меня весточку, что Людмила вышла замуж по христианскому закону.

Княжна понимала, что даже замужество по христианскому закону не оправдает ее перед родственниками. Но с другой стороны, что ей делать, если новгородский князь не желает брать ее в жены? Людмила растерянно посмотрела на Блуда и словно очнулась от сна. Господи Иисусе! Какая же она глупая! О чем можно рассуждать, если у нее появилась возможность соединиться с любимым человеком.

– Я согласна, – прошептала княжна.

– И ты, поди, тоже согласен? – обратился Добрыня к Блуду.

Княжна смутилась, осознав, что она дала согласие стать женой, прежде чем любимый мужчина сообщил о своем намерении на ней жениться.

В душе Блуда, как ни странно, происходила борьба. Нет, он вовсе не сомневался в своей любви к Людмиле, но его мучили сомнения по поводу ее чувств к нему. Казалось бы, в чем было сомневаться? В Моравии, в замке, княжна явилась к Блуду на свидание, а в Новгороде не сопротивлялась его поцелую. Тем не менее он никак не мог освободиться от мысли, что Людмилы так себя вела от одиночества и отчаянья. Но оставить ее без поддержки Блуд не мог в любом случае.

– Я люблю княжну и сочту за честь стать ее мужем, – выдохнул он.

– Ну, вот и ладно! – обрадовался князь.

– Счастья вам, – насмешливо пожелал Добрыня.

– Можно, я пойду к себе? – спросила Людмила, дрожа всем телом от переполняющих ее чувств.

– Ступай! – разрешил Владимир. – Готовься к отъезду. Подарки мои заберешь с собой на память обо мне. Прости меня!

Княжна отвесила ему низкий поклон.

– И ты прости, коли я тебя чем-то обидела! Спасибо за все!

Бросив на своего бывшего жениха благодарный взгляд, она стремительно покинула горницу.

– Что передать князю Ярополку? – спросил Блуд.

– А я думал, ты уж и забыл о службе, – хмыкнул Добрыня.

– Брату передашь от меня грамоту, – сказал новгородский князь. – Она к вечеру будет готова. А на словах можешь добавить, что я тоже не желаю войны с ним. Ступай!

Когда Блуд вышел, Добрыня сказал, ухмыляясь:

– Он от любви совсем ошалел.

– Да, уж, – согласился Владимир и удовлетворенно добавил: – А нам любовь Блуда весьма кстати.

– Теперь ты можешь жениться на дочке Хокона.

– Я за ней сам отправлюсь, – сообщил Владимир.

– Зачем? – удивился его дядя.

– А вот послушай, что я задумал. В моей грамоте Ярополку будет писано: дескать, не желаю я воевать с тобой, братец, но и доверия опосля гибели Олега к тебе не имею. Коли ты не ищешь войны, милости прошу ко мне в гости. Порази меня Перун огненной стрелой, но Ярополк помчится в Новгород. А когда он явится, здесь никого из нас уже не будет.

Добрыня наморщил лоб.

– А куда же я денусь?

– Ты с семейством и дружиной перебирайся в Ладогу: Ярополку ее нипочем не взять.

– Верно, – согласился Добрыня. – Ладога неприступна.

– Получится, что Новгород вроде как будет брошен на произвол судьбы. Что по-твоему Ярополку делать?

– Оставить в Новгороде своего посадника8585
  В X веке слово «посадник» было синонимом слову «наместник».


[Закрыть].

– Он и оставит. А я, воротившись, окажусь ни с чем. Тогда у меня появится повод не токмо прогнать людей брата из Новгорода, но и в отместку за обиду отнять у Ярополка Киев.

Добрыня пришел в неописуемый восторг от замысла племянника.

– Ух, ты! Ну, и умен же у меня племянничек! Верный ты нашел повод для войны с Ярополком! А то гибель Олега уже начала быльем порастать! Быть тебе киевским князем!

– Поживем, увидим.

Добрыня поднялся с лавки.

– Коли у тебя нет ко мне дел, я пойду. Погляжу, как там мой Сварнушка, а то он вчера малость застудился.

Не ладя с женой, он обожал годовалого сына Сварна. Добрыня беспокоился даже при малом недуге у ребенка, а уж если тот хворал серьезно, его отец не находил себе места.

– Ступай! – разрешил Владимир.

Тем временем Людмила приходила в себя на женской половине. Вначале она была в феерическом состоянии, но внезапно ей стало за себя стыдно.

«Что обо мне князь подумал? А Блуд?»

При одной только мысли о Блуде Людмилу вновь захлестнула волна блаженства. Как же ей было не радоваться, если мужчина, которого она любит, берет ее в жены.

«Он не должен пожалеть о своем выборе».

Остановившись у перил гульбища, княжна посмотрела во двор, и ей на глаза попалась Дубравка.

«Останется ли она со мной? Ей вроде бы некуда деться: родных у нее нет. А вот Дамек тоскует по родителям, братьям и сестрам. А с кем там Дубравка любезничает?»

Возле служанки княжны вертелся худой парень с торчащими во все стороны рыжими волосами. Людмила узнала в нем одного из слуг Блуда.

«Может, и Дубравка нашла себе жениха?»

Служанка почувствовала на себе пристальный взгляд своей госпожи и подняла глаза вверх. Княжна подала рукой призывный знак, а сама пошла в светлицу, где шагнула было к прялке, но тут же сообразила, что не сможет ни прясть, ни заниматься каким-нибудь другим рукоделием.

«Где же Дубравка?»

Служанка ворвалась стремительно, как будто чувствовала, что ее ждет важная весть. Когда Людмила поведала о своем предстоящем замужестве, Дубравка поначалу от удивления замерла на месте, а потом бросилась княжне на шею.

– Хвала Господу!

– Ты со мной останешься?

– Куда же мне деваться?

Людмила улыбнулась.

– Замечательно. Я к тебе привыкла.

– Тебе повезло, – затарахтела Дубравка. Выскирь сказал, что его господин богатый и совсем не жадный. А еще Выскирь…

Княжна с улыбкой прервала ее:

– Он тебе нравится?

– Кто? – не поняла служанка.

– А чье имя ты уже два раза повторила? Может, и ты выйдешь замуж?

– Вот еще! – смущенно фыркнула Дубравка. – Выскирь мне не пара: он купленный раб.

В дверь светлицы постучали.

– Кто там? – спросила княжна.

На пороге появился Дамек. Он медленно почесал затылок и спросил:

– Что-то случилось?

– А что-то должно случиться? – усмехнулась Дубравка.

– А зачем княжну вызывал к себе князь? – поинтересовался Дамек.

Людмила поведала ему о том, какие перемены произошли в ее жизни.

– Ты меня с собой возьмешь? – озабоченно спросил Дамек.

– А тебе не хочется ехать в Киев?

– Я хочу вернуться в Моравию, – честно признался юноша.

– Я не могу тебя неволить, – сказала княжна. – Оставайся в Новгороде. Скоро князь Владимир отправит к князю Болеславу послов, и они возьмут тебя с собой.

Воспрянувший духом Дамек обрел от радости необычайное для него многословие:

– Значит ты, княжна, будешь женой Блуда? Теперь наше село теперь должно называться Блудовым.

– Мой муж не будет вашим господином, – напомнила ему Людмила.

– А должен бы быть, – настаивал на своем Дамек. – По справедливости, приданому твоей матери полагается быть и твоим приданым.

– Не тебе судить волю князя Болеслава, – сухо сказала княжна.

– Давай собираться в путь, – предложила ей Дубравка.

Княжна кивнула.

– Давай, но никто не должен узнать о наших сборах.

В это время Блуд крепко спал. Когда он вышел от князя на него навалилась огромная усталость, и ему с трудом удалось добраться до своего пристанище.

– Осерчал на тебя князь? – осведомился Фома.

– Князь не осер… – успел сказать Блуд, падая на постель.

Проснулся он часа через три.

– Откушал бы ты чего-нибудь, боярин, – заботливо предложил Фома.

Блуд послушно сел за стол, откусил пирога и отхлебнул вина. Неожиданно он вспомнил о том, что случилось утром, и едва не подавился.

– Что с тобой? – спросил Фома.

– Нам бы потолковать наедине, – хрипло проговорил Блуд, прокашлявшись.

Все дружинники были выставлены из покоев, к чему они отнеслись равнодушно, будто ожидали этого.

– Что ты вышел сухим из воды, мне понятно, – сказал Фома. – Коли нас никто и не обижает, значит, и на тебя князь не серчает. О чем же он толковал с тобой?

Блуд, взвешивая каждое слово, поведал о своем разговоре с Владимиром и Добрыней. Фома умел в любой ситуации сохранять хладнокровие, однако на сей раз он ненадолго онемел.

– Вот, значит, чем все обернулось, – пробормотал он, когда обрел, наконец, дар речи.

– Княжна будет моей женой, – тихо промолвил Блуд. – Говорю и сам себе не верю.

– Значит такова воля Господа нашего Иисуса, – изрек Фома уже своим обычным голосом. – Токмо о твоем уговоре с новгородским князем никому покуда не должен знать.

– Вестимо, не должен.

– Выскирь с девкой княжны хороводится, – заметил Фома.

– Ну, и что.

– Она наверняка ему проговорится.

– Выскирь молчать умеет, – отозвался Блуд и тяжело вздохнул.

Фома окинул его пристальным взглядом.

– Не больно-то вид у тебя счастливый. А ведь ты любишь княжну. Почто же не радуешься?

– А любит ли меня Людмила?

– Но ведь она согласилась стать твоей женой.

– Не от отчаянья ли согласилась? Я прикоснуться к ней не посмею, коли пойму, что не мил ей.

– Уже ничего нельзя изменить, – сказал Фома.

Блуд кивнул с обреченным видом.

– Нельзя. Значит, чему быть, того не миновать.

До вечера князь еще раз вызвал его к себе. На сей раз они встретились наедине, без Добрыни. Разговор зашел о том, как Блуд увезет княжну Людмилу, а в конце беседы князь вынул из-за пазухи небольшой, но увесистый мешочек, внутри которого что-то громко звякнуло.

– Здесь часть приданого Людмилы.

Блуд сделал протестующий жест.

– Я женюсь на княжне вовсе не из выгоды. Оставь…

– Не смей указывать мне! – сердито прервал его Владимир. – Бери и не перечь!

Блуд неохотно взял мешочек, поклонился и сухо поблагодарил. А князь сказал ему:

– Добрыне нечего знать, что я отдал тебе приданое княжны.

– Потом он все одно узнает…

– Пущай! Когда вас здесь не будет, Добрыня токмо выбранит меня, а сейчас спор затеет, а я не желаю с ним спорить, тем паче, что все одно настою на своем.

Выйдя от князя, Блуд проверил в укромном месте содержимое мешочка. Там оказались немецкие золотые монеты в немалом количестве.

«Ишь, ты! Не пожалел Владимир для меня злата! Впрочем, он никогда не был жадным».

Блуд убрал деньги и тут же забыл о них, ибо надо было заниматься подготовкой к отъезду. Он постоянно думал о Людмиле, но саму ее не видел, потому что она не выходила из своих покоев.

Фома сходил в храм Иоанна Богослова и, вернувшись, сообщил:

– Отец Евстахий обрадовался, что мужем княжны станет христианин. Он ждет вас.

Уснул Блуд, несмотря на свое возбужденное состояние, довольно рано: слишком уж он утомился. Разбудил его Фома:

– Пора боярин!

Поскольку была еще середина короткой летней ночи, никто из дружинников не выспался, и все они выражали недовольство.

– И чего нас в такую рань несет? – заворчал пожилой ратник Радован. – Нельзя до зари погодить?

– Нельзя, – ответил ему Фома. – Нам поручено невесту князя Владимира проводить в храм к ранней службе.

Во дворе уже стояли оседланные лошади. Немного погодя, из женских покоев вышли Людмила и Дубравка. Они обе были налегке, поскольку их вещи еще вечером оказались у Блуда и Фомы под видом подарков новгородского князя. Закутанная с головы до ног княжна не смотрела на жениха, отчего у того усилились сомнения по поводу ее чувств к нему.

«Должно быть, она печалится. Ее понять можно – невелика ей честь стать моей женой».

Стражники были предупреждены о том, что княжна отправится к ранней службе в храм, куда ее проводят покидающие Новгород киевляне. Ворота распахнулись без промедления, и всадники выехали из крепости.

Луна и звезды освещали замерший в сонной тиши посад. Грозный при свете дня идол Перуна казался в ночной темноте черным, безликим столбом. Было довольно прохладно из-за дующего с Волхова сырого ветра.

«А в Киеве так же ветрено?» – машинально подумала Людмила.

Ее теперешнее состояние сильно отличалось от того, в котором она пребывала всего несколько часов назад. Она вспомнила, что все прежние перемены в ее жизни, не принесли ей ничего хорошего, и испугалась. Если бы Блуд сказал своей невесте что-нибудь ободряющее, это успокоило бы ее, но он вел себя с ней почтительно и холодно, отчего она чувствовала себя совсем потерянной.

На окраине Новгорода Блуд велел всем остановиться и сообщил о своей предстоящей женитьбе на княжне. Новость, конечно, вызвала у дружинников и слуг изумление.

– А за нами точно не пошлют погоню? – спросил один из ратников.

Блуд привычным жестом дотронулся до того места на груди, где у него был крест.

– Князь Владимир сам дозволил мне взять в жены княжну Людмилу, в чем я клянусь памятью матери.

Эти слова несколько успокоили дружинников, ибо Блуд никогда клятв на ветер не бросал. Однако же некоторое недоверие к происходящему все же сохранилось: слишком уж необычным был поворот событий. В полном молчании все доехали до церкви Иоанна Богослова, где у входа стоял в ожидании священник.

Спрыгнув с коня, Блуд помог сойти на землю невесте, причем стараясь как можно меньше касаться ее. Такое поведение жениха удивило княжну. Еще вчера он страстно целовал ее, а сегодня с великой осторожностью берет за руку.

В храме горели свечи, и ноздри щекотал запах ладана. Людмила вдруг вспомнила о недавних жалобах отца Евстахия, что у него заканчивается ароматическая смола. Она перекрестилась на образ Спасителя, то же самое сделали и присутствующие христиане, а язычники склонили головы.

Блуд взял невесту за руку и подвел ее к алтарю, и священник благословил их на совместную жизнь. Тогдашний обряд вступления в христианский брак был коротким, поскольку не имел еще приобретенных позднее атрибутов.

Молодожены простились с отцом Евстахием, пожелавшим им счастливой совместной жизни. Когда путники покинули Новгород, летняя ночь начала уступать место туманному утру. Небо постепенно светлело.

Первое время дружинники постоянно оглядывались, словно ждали погони, но с рассветом они окончательно успокоились. Ратники переговаривались и даже шутили. Дубравка и Выскирь украдкой посматривали друг на друга, а на лицах у них мелькали улыбки. Только молодожены почему-то выглядели печальными, да Фома хмурился.

Путники миновал селение Руссу и углубились в густой лес, где Блуд велел дружинникам прекратить разговоры и напрячь внимание. После полудня они сделали остановку, чтобы перекусить, затем двинулись дальше.

Перед заходом солнца было найдено место для ночлега: небольшая полянка среди густых деревьев. Судя по приносимым ветром запахам, где-то неподалеку находилось село, но Блуда это не радовало: жители Новгородских земель не жаловали киевлян и иногда нападали на них.

Пока слуги ставили подаренный князем Владимиром шатер, собирали хворост и готовили еду, Людмила сидела на пеньке и грустила. А ее муж, казалось, совсем не замечал молодой жены. Впервые он заговорил с ней за ужином, когда заметил, что она ничего не ест. Блуд придвинул к Людмиле кусок вяленого мяса и горбушку хлеба.