Текст книги "Слуга князя Ярополка"

Глава 43
Сигурд мстит

Пока Блуд приходил в себя, Сигурд, порубив в ярости на куски тела Родислава и Лупа, бросил останки в ручей. Только покончив с убийцами Людмилы, варяжский воевода заметил отсутствие на берегу своих незадачливых подчиненных. Ратники поспешили сбежать от гнева своего начальника.

Тем временем очнувшийся Блуд поднялся с земли, бережно взял на руки мертвую жену и зашагал в сторону своего двора. Его темная фигура была олицетворением величайшего горя. Сигурд долго смотрел на удаляющуюся спину, а когда Блуд слился с сумерками, взобрался в седло и, глянув в последний раз на все еще рыдающего над трупом Дубравки Выскиря, поскакал прочь от проклятого места.

На княжьем дворе варяг решил доложить Владимиру о происшествии у ручья. Челядинцы сказали Сигурду, где находится князь, но он заблудился без провожатого в запутанном лабиринте сеней. Ему пришлось порядком поплутать, пока он не услышал из-за одного из поворотов голоса князя и Добрыни.

– Чего тебе от меня надобно? – недовольно спросил Владимир.

– Потолковать с тобой. Чего же еще?

– Устал я. Давай завтра потолкуем.

– Завтра? – ядовито хмыкнул Добрыня. – Токмо мнится мне, что ты от меня и завтра будешь хорониться.

– Кто от тебя хоронится? – возмутился князь.

– Ты! – ответил ему дядя. – Весь день я тебя нынче ищу.

– У меня много дел… – начал Владимир.

– Не лги! – оборвал его Добрыня. – Ты просто не желаешь говорить со мной о Ярополке!

– Не желаю, понеже не люблю толочь воду в ступе. Ты опять станешь мне доказывать зряшность моей затеи.

– Вестимо, буду! Бабы сказывают, Аделька ревмя ревела, как прознала о том, что ее муж ворочается. Ярополк собственной жене не надобен, а нам и подавно.

– Не мог же я отпустить брата к печенегам! Кабы он к королю Оттону али у уграм утек, я бы не стал его ворочать.

– А признайся, ты ведь желаешь Ярополку смерти?

Последний вопрос явно застал Владимира врасплох. Наступила полная тишина.

– Желаю, – наконец, нашел в себе силы признаться князь и тут же добавил: – Но губить брата я не стану и тебе не позволю. Страшусь жить с таким камнем на душе.

– Тебе бы христианином быть, – заворчал Добрыня. – Токмо они так о своих душах заботятся.

– Может, когда-нибудь я и стану христианином, – пробурчал Владимир.

Добрыня вернул его к главной теме разговора:

– Значит, надобно уповать на то, что кто-то из слуг окажется сообразительным и угадает наше заветное желание.

Племянник ничего ему не ответил.

– Ты хоть не выходи встречать Ярополка, – предложил Добрыня.

– Почто не выходить?

– Пущай он думает, что ты на него серчаешь. Коли у твоего брата душа уйдет в пятки от страха, нам будет проще с ним толковать.

– У Ярополка почитай всегда душа уходила в пятки, – хмыкнул князь. – Ладно, буду ждать его в Заветной горнице. Ты мне все сказал, что хотел?

– Вроде все.

Сигурд услышал удаляющиеся шаги и поспешил догнать князя.

– Тебе чего? – осведомился Владимир у варяга.

Тот рассказал о гибели Людмилы, утаив участие в этом преступлении Лупа. Сигурд и сам до конца не понял, почему он не обмолвился ни о княжьем отроке, ни о том, что последний сообщил перед своей смертью. Все действия варяга происходили сейчас не от ума, поскольку в его голове царил сумбур, а лишь от интуиции.

Новость поразила, как Владимира, так и Добрыню.

– За что же они ее убили? – воскликнул князь.

Подумав немного, Сигурд сказал:

– Судя по обмолвке слуг Блуда, их хозяин когда-то оскорбил жреца. Возможно, случившееся – месть за оскорбление.

– А что за баба была с волхвом? – спросил Добрыня.

– Я узнал ее, – ответил варяг. – Убийца княжны – троллиха из Новгорода, служившая там богиням смерти.

– Из Новгорода! – одновременно вскрикнули Владимир и его дядя.

– Да, она, – уверенно ответил Сигурд.

– Как же она оказалась в Киеве? – пробормотал князь.

– Троллихи могут летать, – ответил варяг.

– Вот не было печали, – заворчал Добрыня. – Нам нынче надобно думать о встрече Ярополка, а тут новая забота явилась. Все-таки ты, Сигурд, волхва и волхву лишил жизни.

– Вряд ли жрец будет узнан по тому, что от него осталось, – ответил Сигурд. – А троллиху я не успел тронуть мечом: решат, что она сама утонула.

– Коли она не оживет, – заметил Владимир. – С ней ведь такое уже было.

Глаза варяга бешено сверкнули.

– Оживет – я ее вновь убью!

– Надобно бы мне Блуда навестить, – сказал князь.

Добрыня досадливо махнул рукой.

– Навестишь опосля того, как с Ярополком разберешься.

– Ступай, Сигурд, – велел Владимир.

Выйдя из княжьих хором, Сигурд принялся расспрашивать своих людей о пятерых охранниках Людмилы, так неудачно ее упустивших. Оказалось, что воины, не справившиеся с возложенным на них заданием, куда-то исчезли.

«Трусы! – злобно подумал Сигурд. – Наверняка они бежали от моего гнева».

Почувствовав огромную усталость, он добрел до отведенных ему покоев, рухнул на постель и мгновенно уснул. Проснулся варяг весь в холодном поту и сразу вспомнил, что произошло вчера. В освеженной сном голове сразу же родился план мести последнему живому виновнику смерти Людмилы – князю Ярополку. Сигурд жаждал расправиться с ним, но сомневался, что сможет это сделать самостоятельно, а брать помощников было опасно: воины могли проговориться Олафу, а тот из лучших побуждений доложится Владимиру (Сигурд догадывался, кто и почему рассказал князю о его поединке с Блудом, поэтому и не доверял племяннику).

«Свейн – вот кто мне поможет», – решил Сигурд.

Добрыня однажды охарактеризовал Свейна так: «Жадности у него море, а ума и лужи не наберется». Идея же Сигурда состояла именно в том, чтобы воспользоваться алчностью и глупостью своего неприятного соотечественника.

«Стоит ему намекнуть, что мне поручено расправиться с братом князя Владимира, он тут же попытается меня опередить, чтобы забрать себе плату за убийство».

Встретив как бы случайно Свейна, Сигурд заговорил с ним о родине. Несколько раз был помянут конунг Эйрик Кровавая Секира9999
  Эйрик Кровавая Секира – конунг Норвегии (930 – 934), известный своей жестокостью.


[Закрыть], известный, кроме прочего, тем, что он уничтожил своих братьев.

– Князь Владимир тоже не любит своего брата, – заметил Свейн, бросив на собеседника пытливый взгляд.

Сигурд притворно смутился:

– Мало ли кто не любит братьев. Не все же их убивают.

После этой беседы он стал ловить на себе подозрительные взгляды Свейна, явно заглотнувшего предназначенную для него наживку. Для пущей убедительности Сигурд вел себя так, будто к чему-то готовился: беседовал наедине с некоторыми воинами, бродил около часа по сеням княжьих хором, как бы подыскивая удобное для нападения место, велел наточить свой меч. Он так увлекся, что едва не прозевал прибытие Ярополка.

Бывший киевский князь выглядел жалко: бегающие глаза, опущенные плечи, дрожащие руки. С ним было всего десяток дружинников, потому что остальных забрал с собой Варяжко. Въехав во двор, Ярополк огляделся и не поймал ни одного сочувственного взгляда: люди или смотрели на него с презрением, или вообще отворачивались.

– Где мой брат? – спросил Ярополк у приблизившегося к нему боярина Сбыни Егрива.

Тот ответил без особого почтения:

– Князь Владимир Святославович ждет тебя в Заветной горнице.

Сойдя с коня, Ярополк направился в палаты. За ним последовали всего трое из сопровождавших его дружинников.

А Сигурд тем временем был уже в сенях. Уловив своим звериным слухом некоторые звуки, он точно знал, где Свейн устроил засаду на бывшего киевского князя. Сигурд вместе с четырьмя воинами, которых он взял с собой, затаился неподалеку и стал ждать. Вскоре послышался шум: вначале топот, затем крики и, в конце концов, душераздирающие вопли. Как только все более ли менее стихло, Сигурд мстительно подумал:

«Похоже, Свейн покончил с князем. Людмила отомщена».

Он бодро зашагал к месту событий, где нашел то, что вполне соответствовало его ожиданиям. Четыре бездыханных и окровавленных тела валялись на полу, а над ними возвышался довольный Свейн с обнаженным мечом в руке. Поодаль стояли еще пятеро вооруженных ратников.

Скрывая свои истинные чувства, Сигурд сделал недоуменное лицо и спросил:

– Что здесь произошло?

– Я сделал то, что должен был сделать ты, – заявил Свейн.

– Да ты никак бешеных грибов наелся?

Свейн недоверчиво посмотрел на Сигурда, старательно изображающего недоумение, потом перевел взгляд на сбежавшихся челядинцев, у которых растерянность была вполне искренной.

– Разве князь не поручал тебе убийство своего брата? – спросил недоверчиво Свейн у Сигурда.

– Не поручал, – ответил тот.

Свейн замер на месте и попытался осознать происходящее, что оказалось нелегко, поскольку его мозг не привык к мыслительным процессам. Сигурд, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, наблюдал за тем, как на лице убийцы Ярополка торжествующее выражение сменяется на жалкое.

Народ все прибывал: вначале собирались челядинцы и дружинники, затем подошли бояре. Все растерянно молчали. Наконец, появились Владимир и Добрыня в сопровождении Олафа. Князь глянул на мертвого брата и внимательно осмотрел присутствующих, задержав взгляд на Сигурде.

– Уберите отсель мертвых, – прервал Владимир всеобщее молчание. – Князю Ярополку окажите полагающиеся ему почести.

Он развернулся с явным намерением уйти, но напоследок бросил Сигурду:

– Ступай за мной!

Варяг послушно последовал за князем, а замыкал шествие Добрыня. В Заветной горнице, куда они все пришли, Владимир велел:

– Сказывай, Сигурд, что было! И не вздумай мне лгать!

– Я не собираюсь унижать себя ложью, – спокойно ответил варяг. – Когда моя месть совершена, мне нечего скрывать.

Он рассказал и о предсмертном признании Лупа, закончив рассказ словами:

– Пожелаешь меня казнить – казни.

– А ведь мой братец был еще более жалким, чем я думал, – проворчал Владимир.

– Земля ему пухом, – подал голос Добрыня. – А у тебя гора с плеч.

– Не одна гора, а две, – уточнил князь. – Теперь у меня есть повод ничего не заплатить Свейну.

– Верно, – согласился с ним дядя.

– Одно худо: меня будут винить в смерти Ярополка, – добавил Владимир.

– Повинят и перестанут, – сказал Добрыня. – Со временем о Ярополке совсем забудут.

«По всему видать, наказание мне не грозит», – подумал Сигурд.

– Ступай! – обратился к нему князь. – Я на тебя не сержусь.

Глава 44
Горе

Блуд после смерти жены словно умер сам. Он ничего не чувствовал и не понимал, будто между ним и остальным миром была стена. Сознание к Блуду вернулось дважды: впервые, когда он, подойдя к лежащей в гробу жене, поменялся с ней крестами; в другой раз, когда к нему приблизился князь Владимир, чтобы выразить свое соболезнование. Потом вновь наступил мрак, длившийся неизвестно сколько времени.

К жизни Блуда вернул пожар, случившийся на его дворе. Дым заметили вовремя, поэтому огонь сумели быстро потушить, в чем принимал самое активное участие очнувшийся хозяин. После пожара Блуд узнал, что с похорон Людмилы, Фомы и Дубравки минуло всего-навсего три дня. Слуги так же рассказали и об убийстве варягами князя Ярополка, но эта новость оставила их боярина совершенно равнодушным. Зато вспомнив о Людмиле, Блуд опять ощутил в душе острую боль – такую же, как на берегу ручья при виде ее мертвой – и пожалел, что вышел из своего прежнего бессознательного состояния.

В тот же день его навестил Сигурд.

– Здравствуй! – поприветствовал Блуд варяга, спускаясь с крыльца. – С чем пожаловал?

– Хочу потолковать с тобой.

Хозяин проводил гостя в горницу и велел сенной девке накрыть стол.

– Я не буду есть, – возразил Сигурд. – Да и ты наверняка тоже.

Блуд не стал с ним спорить, а только спросил:

– А вино пить будешь?

– Вина давай, – согласился варяг.

Оставшись вдвоем, они молча выпили по чарке вина, после чего Сигурд сообщил:

– Я проститься с тобой пришел. Ворочаюсь в Новгород вместе с Добрыней.

– А Олаф? – спросил Блуд без малейшего интереса, ибо на самом деле его совершенно не волновала судьба Олафа.

– Он остается с князем.

– Что же, счастливого тебе пути! Мне тоже надобно куда-нибудь податься.

– Я позвал бы тебя с собой, да ты не захочешь в Новгород.

Блуд покачал головой.

– Ни в Новгород, ни в Прагу, ни… Я хочу туда, где мне ничего не будет напоминать о прошлом.

– А как же твой сын? – спросил вдруг Сигурд. – Уж он-то всегда будет напоминать тебе о его матери.

Блуда эти слова застали врасплох. Он совсем забыл об Ивещее, словно того и не было.

– Ты не думал о виновниках гибели своей жены? – задал варяг новый неожиданный вопрос.

– Честно говоря, нет, – признался Блуд.

– Неужто тебе не хотелось отомстить?

– Не до мести мне было. Но теперь я готов поквитаться с погубителями своей жены!

– Я с ними уже расправился, – самодовольно сообщил Сигурд.

Он поведал обо всем без утайки. Блуд прервал его лишь один раз: когда речь зашла об уродливой женщине, от руки которой погибли Людмила и Дубравка.

– Я видал ее пару раз. Что в ней было знакомое, хотя вроде она мне прежде не встречалась.

– Встречалась, – возразил варяг. – Она была наложницей князя Ярополка, а потом хворь отняла у нее красу.

– Вита? – воскликнул изумленный Блуд.

– Да, она.

– Эх, кабы я узнал ее!

– Не стоит сожалеть о том, чего уже не воротишь. Ты не мог предвидеть, что князь Ярополк злом заплатит тебе за верную службу.

– Причем здесь Ярополк? – удивился Блуд.

Сигурд рассказал, как покойный киевский князь дал добро на убийство Людмилы. Блуд был потрясен до глубины души.

– Ничтожество! Ладно, в Киеве его зачаровал волхв, но Ярополк и в Родени словом не обмолвился о грозящей Людмиле опасности. Он мог бы просто сказать: спасай жену.

– И ты сразу бросился бы к ней? – пытливо спросил Сигурд.

– Для меня не было никого и ничего важнее Людмилы, – ответил Блуд.

Они еще выпили вина, и варяг стал прощаться. Общее горе сблизило бывших соперников. Мужчины, когда-то яростно дравшиеся, теперь горячо обнялись.

– Удачи тебе, – пожелал гость.

– Будь здрав, – отозвался хозяин.

Проводив Сигурда, Блуд вернулся в горницу и выпил еще две чарки вина. Ему очень хотелось забыться, однако хмель не брал его. Уронив голову на стол, он тихо заплакал.

Неожиданно в дверь постучали.

– Кто там? – спросил Блуд, торопливо вытирая слезы.

В горницу вошла удивленная Прокошиха и сообщила, что прибыла жена Мстиши.

– Одна прибыла? – недоуменно спросил Блуд.

– Без мужа. Я подумала, что боярыня по сынку твоему соскучилась, а она говорит; мне надобен сам ваш боярин.

– Впусти ее.

Появившаяся Радомира была очень бледной. Нервно теребя свое шелковое покрывало, он остановилась и опустила глаза.

«Уж не случилось ли чего с Мстишей? – подумал с тревогой Блуд. – Не хватало мне еще лишиться друга».

– Что-нибудь с твоим мужем? – спросил он.

Радомира отрицательно покачала головой.

– Нет, Мстиша жив-здрав.

Внезапно она рухнула на колени.

– Что с тобой? – испугался Блуд.

– Прости меня, ради Христа!

– Подымись немедля!

Радомира послушно встала с колен.

– За что мне тебя прощать? – осведомился Блуд.

Она заговорила, захлебываясь слезами:

– Любила я тебя Блуд с той поры, как ты в Киев воротился, и более всего хотела стать твоей женой. Когда же ты от меня отказался, я пошла за Мстишу, мечтая, чтобы ты пожалел о том, что оттолкнул меня. Мстиша хороший муж, и я даже по-своему полюбила его, но тебя не простила. Когда Мстиша поведал мне о твоей любви к невесте князя Владимира, я и ревновала тебя, и была довольна твоими страданиями. Меня радовало, что твоя зазнобы тебе неровня, и вам не быть вместе…

Она замолчала, переводя дух.

– Но Бог решил иначе, – заметил Блуд.

– Да, Господь был на вашей стороне, а я возненавидела Людмилу, прости меня Боже. В мою душу вселилась темная сила и заставляла меня вредить твоей жене!

– Чем же ты вредила Людмиле? – недоуменно спросил Блуд.

– Худой молвой про нее, тебя и князя Владимира. Спасибо покойной волхве Добролюбе: она меня вразумила.

– И как она тебя вразумила?

– Велела прижать язык, чтобы не навлечь на свое семейство беды. Я примолкла, но Людмиле добра по-прежнему не желала. А, узнав о ее страшной гибели, я почувствовала себя так худо, что скинула дите. А теперь суди меня!

– Значит, Бог наказал уже тебя за твой грех, – сказал Блуд.

– Наказал.

– Чего же тогда мне тебя судить? Кабы можно было воротить Людмилу…

– Я жизни своей не пожалела бы, кабы можно было ее воротить! – воскликнула Радомира.

Эти слова прозвучали так искренно, что Блуд почувствовал симпатию к жене друга.

– Мстиша знает о твоем грехе? – мягко спросил он.

– Нет, я его пожалела.

– А что ты ему сказала, когда ко мне собиралась.

– Мстиша с самого утра у князя.

– Но он спросит у тебя, где ты была?

– Я скажу, что по Ивещею соскучилась и не солгу.

Блуд окинул жену друга внимательным взглядом.

– Любишь моего сына?

– Люблю! Поначалу я видела в нем тебя, а потом к нему самому мое сердце прикипело.

– Сумеешь заменить ему мать, когда он с вами останется?

– А ты куда денешься? – удивилась Радомира.

– Покуда не знаю, но в Киеве мне жизни уже не будет. Так ты согласна стать Ивещею новой матерью?

– Вестимо, согласна, – не задумываясь, ответила жена Мстиши.

– Добро! – выдохнул Блуд.

– Я пойду к твоему сыну? – попросила Радомира.

– Ступай! – разрешил он.

Когда гостья вышла, Блуд вновь почувствовал разрывающую душу боль. Он схватился за грудь и нащупал крест – тот самый, который достался Блуду от матери, был подарен Людмиле, а теперь вновь оказался у него.

«Молись», – прошелестел у Блуда в ушах женский голос, очень похожий на голоса двух самых любимых и безвозвратно потерянных женщин.

Упав на колени, он принялся горячо молиться.

А на следующий день к нему пришел Мстиша. Друзья выпили за упокой Людмилы, помянули они и Фому. Чтобы отвлечь Блуда от его горя, Мстиша рассказал о том, что твориться в княжьих палатах. Главной новостью была ссора Владимира с варягом Свейном.

– Осерчал князь на варяжского воеводу, – говорил Мстиша. – Не получив плату, Свейн возопил: «Мы же с тобой сговаривались!» А князь Владимир в ответ: «Благодари меня, что тебя не казнили за убийство князя Ярополка! Убирайся прочь!» Вот и решил Свейн уплыть в Царьград: благо в Почайне стоят греческие ладьи.

– Он со всеми своими варягами покидает Киев? – встрепенулся Блуд.

– Нет, токмо с десятком ратников, а остальные здесь останутся. Вишь ли, Свейн своей жадностью допек даже своих воинов. Он же почитай всю добычу себе забирал.

«А не двинуться ли и мне в Царьград?» – подумал Блуд.

После ухода друга он долго сидел в горнице. Из размышлений его вывел крик Ивещея. Блуд вздрогнул. Со дня смерти жены он лишь однажды зашел к сыну и, увидев его широко распахнутые синие глазенки, ощутил такую боль, что чуть не разрыдался.

«Неважный из меня отец, хотя я и люблю сына. С Мстишей ему будет лучше, чем со мной».

Позвав Выскиря, Блуд сообщил ему:

– Я собираюсь отбыть в Царьград.

– Возьми меня с собой! – попросил Выскирь.

– Тебя? – удивился Блуд. – Но там я буду воином. Значит, и слуги мне надобны, способные к ратному делу. А из тебя ратник никудышный.

– Никудышный, – согласился Выскирь и опустил голову

Блуду стало его жаль.

– Тебя тоже горесть из Киева гонит?

– Мне белый свет стал не мил без Дубравки, – всхлипнул Выскирь.

– Ладно, я возьму тебя с собой.

К князю Блуд отправился один, без слуг. Он сделал большой крюк, чтобы обойти стороной то место, где погибла Людмила. Люди, смотрели на него, кто с сочувствием, кто с любопытством, а кто и равнодушно. А сам Блуд испытывал ко всем неприязнь. Это чувство не оставило его и на княжьем дворе, где все было почти так же, как и в тот вечер, когда жизнь Блуда рухнула.

Князь Владимир был возле конюшни и что-то говорил сердито троим конюхам, а те переминались с ноги на ногу. Приблизившись, Блуд услышал:

– Такой уход за конями никуда не годен! За него вас надобно высечь!

«Ярополка в уход за конями не вмешивался», – машинально отметил Блуд.

Князь увидел его и широко улыбнулся.

– С чем пожаловал?

– Потолковать с тобой, – ответил Блуд, поклонившись.

– Давай, потолкуем.

Они подошли к палатам и поднялись на крыльцо.

– Совсем мой брат здешнее хозяйство запустил, – ворчал Владимир. – Надобно все поменять и новые хоромы поставить. Да и детинец совсем обветшал.

Блуд нечаянно посмотрел на требище и поморщился: возле идола Перуна собрались волхвы и кудесники во главе с Твердоликом. Владимир, поймав взгляд своего собеседника, процедил сквозь зубы:

– Покуда мне нельзя без них обойтись. Мы столковались, что они в мои дела не лезут, а я в их. Твердолик что-то затевает: хочет одних богов возвысить, а других убрать за ненадобностью.

– А что будет с христианами?

– Удалось уладить. Ко мне иноземные торговые люди явились: мол, слухи ходят, будто бы на их веру в Киеве гонения начнутся. Я их успокоил, а потом Твердолику долго втолковывал, что, коли мы будем обижать христиан – неважно своих али чужих, – устрашим чужеземцев, и они перестанут возить к нам товары. Волхв, кажись, остался недовольным, но спорить со мной не стал, а токмо настоял на том, чтобы я не мешал ему служить нашим богам так, как он найдет нужным.

«Этак Твердолик станет людскую требу класть», – озабоченно подумал Блуд, но этого не сказал.

Он увидел, как бурая лошадка подвозит к крыльцу яркие саночки.

– Для Адели, – недовольно сказал князь.

– Ей же полагается мужа оплакивать.

– Невестка моя токмо что не скачет от радости. Я просил ее хотя бы на людях соблюсти приличия, и она вроде бы согласилась, но нынче ей захотелось хлебнуть свежего воздуха.

– А как там княжич Святополк? – поинтересовался Блуд.

– Я признал его своим сыном, – сообщил Владимир.

В общем-то, это вполне соответствовало древнему закону, по которому в случае смерти одного брата другой брат должен заботиться о семье умершего, как о своей. Но дело в том, что в таком случае живому родственнику доставалась по наследству и вдова покойника.

«Теперь, значит, Аделька будет жить с князем Владимиром? Она же христианка, а по нашему закону такое сожительство – грех».

– Добрыня не советовал мне усыновлять Святополка, – добавил князь. – Но я его не послушался.

Беспокойство Добрыни было понятно: теперь, в случае смерти Вышеслава, сын Ярополка станет главным наследником своего названного отца.

Из палат вышла разряженная Адель в сопровождении отрока.

«Сияет, как златая гривна», – неприязненно подумал Блуд.

Владимиру вид невестки тоже не понравился, но он, понятно, не мог предъявлять ей претензии при посторонних. Она же посмотрела на князя заискивающим взглядом, не обращая внимания на Блуда.

Для Адели теперь существовал лишь один мужчина – Владимир, и она хотела стать его женой. Ее не смущало, что новый киевский князь приходится ей деверем. В конце концов, Ярополк так и не принял христианство. Значит, Адель имеет право обратиться к папе римскому с просьбой признать свой прежний брак недействительным. Святополка Владимир усыновил, и ребенку не грозит клеймо незаконнорожденного.

Отец Антоний согласился помогать родственнице Оттона II в хлопотах перед папой, но лишь при условии, что постарается обратить нового киевского князя в христианство. Адель поклялась позаботиться о душе Владимира, однако не спешила исполнить клятву, поскольку занялась борьбой за сердце князя с красавицей Рогнедой. Полоцкая княжна презирала соперницу, отчего та приходила в бешенство.

Что касается князя, то он был не прочь завязать отношения с вдовой брата. Борьба с Рогнедой его порой начинала утомлять, и ему хотелось чего-то более спокойного. Адель с ее любовью, как нельзя, годилась, чтобы отвлечься от ненависти полоцкой княжны, однако Владимир не торопился откликнуться на призыв невестки, поскольку приличия обязывали вдову погоревать о муже хотя бы месяц.

Спустившись с крыльца, Адель взобралась с помощью отрока в саночки. Возница хлестнул лошадь, и вдова Ярополка отправилась на прогулку.

– Я вот зачем к тебе явился, – заговорил, наконец, Блуд о главном. – Мстиша сказывал, что твои варяги желают служить греческому царю. Так ведь?

Владимир кивнул.

– Да, Свейн третьего дня отплывает на ладье в Царьград.

– А меня он с собой не возьмет? Горестно мне в Киеве.

– Я могу послать тебя в Смоленск али еще куда-нибудь – предложил князь.

Блуд отрицательно покачал головой.

– Нет, мне бы куда-нибудь подальше отсель.

– А как же твой сын, твой двор и твои слуги.

– Сына я доверю Мстише, двор и слуги тоже ему останутся.

– Жаль! – сказал Владимир. – Мне тебя будет не хватать. Но так и быть, нынче же я потолкую со Свейном.

Ему удалось сговориться со Свейном, и Блуд засобирался в дорогу. С боярином, кроме Выскиря, пожелали отправиться в путь еще трое слуг – молодые и здоровые мужчины, которые хотели стать воинами. Прочая челядь поступала в распоряжение Мстиши.

Накануне своего отъезда Блуд еще раз посетил князя и был принят им в горнице, служившей прежде Ярополку и Варяжко чем-то вроде кабинета. Здесь по углам были два больших кованых сундука, а в центре стоял стол, на котором валялись свитки и стояла чернильница с пером.

– Ну, что, не передумал плыть в Царьград? – спросил Владимир.

Блуд отрицательно покачал головой.

– Нет, не передумал.

– Ладно, твоя воля. А я через тебя передам грамоту царю Василию. Нынче он ведь правит в Царьграде?

– Да, он. Царь Иоанн, греки сказывали, помер.

– Вот и отдай Василию сию грамоту, – велел князь, беря со стола один из свитков.

Блуд молча взял письмо.

– Мне надобен греческие писцы, – заговорил Владимир, как бы сам с собой, глядя куда-то в сторону. – Из Ярополковых слуг никто по-гречески писать не умеет. Пришлось звать священника твоего храма.

– Ярополк немцев любил больше, чем греков, – заметил Блуд.

– И зря. По мне так греки полезнее немцев: не зря наша с Ярополком бабка веру от них приняла. Коли и я когда-нибудь приму христианство, то токмо от греков, как княгиня Ольга.

Последнее заявление князя стало для Блуда полной неожиданностью.

– А ты не хочешь узнать, что в моей грамоте? – сменил Владимир тему разговора.

– Твоя грамота к царю меня не касается.

– Касается. Я написал ему о твоих достоинствах.

– Спасибо за заботу. Век твою доброту буду помнить.

Князь усмехнулся:

– Ну, а на Свейна моей доброты не хватило. Насчет варягов я дал царю Василию совет, чтобы он их не вздумал держать возле себя, а отослал бы куда-нибудь подальше. Глядишь, они у нас никогда больше не появятся.

Хмыкнув еще раз, он махнул рукой.

– Ступай! Счастливого тебе пути! Кто знает, повидаемся ли мы еще когда-нибудь.

– Долгих лет тебе жизни, здравия и удачи в ратном деле! – пожелал Блуд.

Внезапно Владимир вскочил с табурета и крепко обнял его, а затем сказал с досадой:

– Ступай!

Блуд поклонился и вышел из горницы.

А утром следующего дня он отправлялся в путь. Провожал его единственный друг.

– Ты за Ивещея не беспокойся, – говорил Мстиша, глотая слезы. – Рада любит его, как сына, и мне он считай родной.

– Вы не больно-то балуйте Ивещея, – попросил Блуд. – Пущай он достойным мужем вырастет.

– От такого отца не может быть худого детища, – уверенно заявил Мстиша.

Тем временем варяги уже устроились на ладье и подавали призывные знаки своему спутнику. Крепко обняв напоследок друга, Блуд торопливо поднялся на борт. Он глянул еще раз на свой двор, и у него заныло сердце.

«Вот и все! Было счастье, а теперь нет. Сам виноват: не сумел его сберечь».