Текст книги "Слуга князя Ярополка"

– Я знала, что буду королевой, – щебетала Адель. – Мне это предрекли. Господь наградил меня, за добродетели.

«Никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь так себя хвалил», – усмехнулся Блуд.

Ютта проворчала:

– Нет в тебе приличествующей девице скромности.

– Кто ты такая, чтобы меня осуждать? – возмутилась Адель.

– Я жена твоего отца, и мой род не менее благороден… – начала графиня.

– Ой, не могу! – прервала ее со смехом падчерица. – Не менее благороден! Хочешь сказать, что ты не так же знатна, как и моя матушка, упокой Господи ее душу? Она внучка великого короля и императора, а…

– А я дочь благородного графа Мархталя!

– Но он не король!

– И твой отец не король, а граф, – напомнила Адели мачеха.

– Зато я выйду замуж за короля!

– Лучше быть женой графа-христианина, чем короля-язычника!

Блуду надоело слушать эту перебранку.

«Аделька юна и глупа, а ее мачеха еще глупее, коли спорит с почитай дитем».

Выйдя из башни он увидел, что небо затянуто густыми облаками, падают редкие снежинки, но в общем погода вполне годится для того, чтобы отправиться в путь.

«А где Фома? – удивился Блуд, глядя на суетящихся графских челядинцев. – Неужто он еще спит?»

И тут же появился Фома вместе с ратником Стефаном Угрином.

– Как спалось? – спросил Блуд, когда они к нему приблизились.

– Блохи нас заели! – пожаловался Стефан. – Здесь их больше, чем во всем Киеве.

Фома только вздохнул. По его осунувшемуся лицу и синякам под глазами нетрудно было догадаться, что и он неважно провел ночь.

– Больше вам не придется кормить блох, – сообщил Блуд. – Отправляемся в путь сразу же опосля утренней трапезы.

– А успеют ли собрать невесту князя? – спросил Фома.

Блуд махнул рукой.

– Ее, поди, собрали еще, когда прискакал гонец с вестью о нашем скором прибытии. Отец торопится сбыть дочь с рук.

– Его можно понять, – заступился за графа Фома. – Нелегко пристроить трех дочерей.

– Да, дочери – большая забота для отца, – согласился Блуд.

Как он и предполагал: граф Куно, хоть и попросил гостей не спешить с отъездом, не был настойчив в этой просьбе. Во время утренней трапезы хозяин замка объявил домашним об отъезде Адели, чем обрадовал, как ее саму, так и графиню Ютту, не сумевшую скрыть своих чувств.

«Кажись, Аделька совсем допекла мачеху», – отметил Блуд.

Сборы продлились недолго, и вскоре Адель стояла во дворе рядом с низкорослой, крепкой лошадкой рыжей масти, а ее спутники проверяли напоследок свое снаряжение. Граф растерянно смотрел на дочь, осознав, что расстается с ней навсегда.

Над сложенными в повозку вещами Адели хлопотали две румяные девицы. Приставленных графом к дочери служанок Мину и Гертруду не печалили ни предстоящее трудное путешествие, ни предполагаемая жизнь в неведомой стране, среди чужих людей. Девица постарше поглядывала с любопытством на иноземных воинов, а ее более юная подруга сосредоточенно укладывала вещи.

Графиня Ютта перекрестила падчерицу и сразу же скрылась в башне. Младшие дети графа и вовсе не вышли проводить сестру. Большинство родственников Адели расставалось с ней без малейшей печали. Совсем иначе вела себя собравшаяся во дворе челядь: мужчины искренно желали юной госпоже счастья, женщины всхлипывали.

Граф Куно, смахнув набежавшую слезу, помог дочери взобраться в седло. Дальнейшее прощание не затянулось. Вскоре из ворот замка выехали один за другим всадники, затем по мосту прогрохотала повозка.

– Храни тебя Господь! – крикнул граф дочери.

Даже не оглянувшись, она с важным видом кивнула. А раздосадованный таким бездушием Блуд осуждающе покачал головой.

Глава 16
Варяги

Пока Добрыня готовился к войне с Ярополком, Владимир занимался охотой пирами и любовными утехами. Юный новгородский князь привычно отлынивал от дел, доверив их дяде, и тот самостоятельно собирал силы для будущего похода. Тесть Добрыни, боярин Путята, отправился в Чехию, чтобы привезти оттуда невесту новгородского князя и окончательно договориться о главном ее приданом – большом чешском отряде. Другой новгородский боярин был послан к Хокону Могучему – правителю племени, люди которого именовали себя викингами6767
  Викинги – в переводе с древненорвежского языка это слово означает «люди заливов». Изначально так именовали себя воины с севера Скандинавского полуострова – предков современных норвежцев, – чтобы их отличали от выходцев из южного племени сверов – предков шведов, – затем это название распространилось на всех северных пиратов.


[Закрыть]. Многие викингов уже служили в Новгороде, составляя костяк варяжской дружины под командованием храброго Сигурда.

Воевода варягов происходил из известной на его родине семьи. Отец Сигурда, имел обширные земельные владения, а сестра, Астрид, стала женой внука великого конунга Харальда Прекрасноволосого6868
  Харальд I Прекрасноволосый – первый великий конунг Норвегии (ок. 850 – ок. 930).


[Закрыть], Трюггви Олафссона. Когда между Хорфагерами6969
  Хорфагеры – представители династии, правившей в Норвегии (с перерывами) с 870 по 1319 год и в Дании с 1042 по 1047 год.


[Закрыть] вспыхнула борьба за власть, Олаффсон был убит, а его жена бежала с маленьким сыном вначале к отцу, потом в Швецию. Родственники Астрид подверглись преследованиям конунга Харальда Серой Шкуры7070
  Харальд II Серая Шкура – конунг Норвегии (961 – 970).


[Закрыть], поэтому ее брат перебрался в Новгород. Первые годы Сигурд служил простым воином, но положение его изменилось, когда новгородским князем стал Владимир. Правивший вместо малолетнего племянника Добрыня, оценив военные способности Сигурда, поставил его во главе варягов: то есть, по сути, всей новгородской дружины.

Высокий и широкоплечий, с покрытым шрамами лицом воевода полностью соответствовал представлениям о мужчинах его суровой родины. В мирной обстановке он всегда выглядел хмурым и недовольным, а в бою становился свирепым и неистовым. Говорил Сигурд мало и исключительно по делу.

В один из зимних дней Добрыня, заехав на торжище, встретил там воеводу-варяга. Сигурд был со своим племянником Олафом – отроком с весьма бурной, несмотря на его малый возраст, судьбой.

Злоключения Олафа начались, когда убили его отца. Мать бежала с мальчиком в Швецию, где они едва не умерли с голоду. В конце концов, Астрид, узнав, что ее брат служит в Новгороде, решила искать у него помощи и вместе с пятилетним сыном села на корабль, однако до желанного берега они тогда не добрались.

На Балтике в те времена многие мореплаватели промышляли разбоем. Главными пиратами были скандинавы, но кроме них активно грабили путешественников еще и венды7171
  Венды (венеды, винды) – средневековое германское собирательное название всех соседних немцам славян. В данном случае речь идет о полабских славянах, населявших огромную территорию до Балтийского моря.


[Закрыть], которые и напали на корабль с Астрид и Олафом на борту. Пленников продали одному из рыбацких племен юго-восточного побережья Балтийского моря. Шесть лет правнук конунга Харальда Прекрасноволосого помогал рыбакам чинить сети, а его мать чистила рыбу и готовила еду. Но на счастье пленников их хозяева платили Новгороду дань, за которой прибыл однажды Сигурд. Узнав в рабыне свою сестру, воевода, конечно же, без промедления выкупил и ее, и племянника.

Варяг заботился об оказавшихся на его попечении родственниках, уделяя особое внимание воспитанию Олафа. Мальчик легко усваивал уроки дяди, и за два с половиной года научился вполне прилично владеть оружием. Как все северяне, немногословный и несуетливый Олаф, в отличие от Сигурда, имел приветливый характер, благодаря чему сдружился с юным новгородским князем. Вначале юный потомок конунга участвовал в устраиваемых Владимиром охотах и пирах, а с некоторых пор он стал соперничать с князем и в соблазнении девиц. Олаф казался старше своего истинного возраста и был хорош собой; его рыжеватые волосы, обрамленные пушистыми ресницами небесно-голубые глаза и румяные щеки нравились многим челядинкам, чем он не преминул воспользоваться. Князь воспринял любовные успехи друга со свойственным ему добродушием.

– Девок много – на всех хватит, – смеялся Владимир.

Сигурд не обращал внимание на похождения племянника. Воевода был строг, а порой даже жесток с Олафом, когда дело касалось воинской доблести и умения владеть оружием, а по поводу остального считал, что, раз сын сестры из рода конунгов, то ему дозволено больше, чем любому иному смертному.

На торжище Сигурд выбирал щит, попутно поучая племянника, как следует обороняться во время битвы. Олаф слушал дядю с большим вниманием. Одет воевода был, как новгородский боярин: в отороченную горностаем войлочную шапку, дорогую с искусной вышивкой свиту и распахнутую, несмотря на крепкий мороз, соболью шубу. И все-таки одно отличие имелось – это длинные почти до колен волосы, заплетенные в две толстые косы. Новгородцы переняли у северных воинов многое – в том числе и прически, однако здешние уроженцы предпочитали обстригать волосы до средней длины, варяги же вообще не стриглись, при этом с большим старанием ухаживали за своими волосами.

Одежда Олафа почти не отличалась от одежды его дяди. Щеки юноши разрумянились от мороза, отчего его лицо стало еще миловиднее. Молоденькие девицы да и женщины постарше поглядывали на отрока с вожделением.

Сигурд, заметив подъехавшего на вороном жеребце Добрыню, прервался на полуслове, положил щит на прилавок и отвесил почтительный поклон. Олаф только гордо склонил голову, ибо он перестал низко кланяться кому бы то ни было с тех пор, как осознал свою принадлежность к роду великих конунгов. Добрыня ответил легким кивком и продолжил было свой путь, но вдруг племянник Сигурда весь затрясся, а его глаза расширились и налились кровью. На виду у народа Олаф схватил с прилавка оружейника меч и бросился на немолодого мужчину в воинском облачении. Никто и опомниться не успел, как разъяренный юнец снес незнакомцу голову. Далее картина была такова: безголовый труп в луже крови, а над ним гордый племянник Сигурда с окровавленным мечом в руке.

Добрыня подъехал к Олафу и удивленно осведомился:

– Ты чего натворил?

– Убил своего врага, – процедил сквозь зубы юноша.

«Чтоб тебе, щенку, сгинуть! – выругался про себя Добрыня. – Вот не было печали!»

Вокруг места происшествия быстро собралась толпа. Люди судили-рядили, высказывая свои предположения о причине жестокой расправы. Основная версия была, что у племянника воеводы случилось помутнение рассудка.

– Кто он? – спросил Добрыня у народа, указав на убитого.

Этого никто не знал. Некоторые присутствующие новгородцы вспомнили, что павший от руки юного варяга человек ходил по торжищу с двумя своими товарищами, однако тех, как ветром сдуло, едва случилось убийство.

«Неспроста они утекли», – отметил Добрыня.

Молчавший Сигурд, наконец, подал голос:

– Здесь не самое подходящее место для суда над моим племянником.

– Я буду держать ответ лишь перед князем, – отрезал Олаф.

Эти слова возмутили народ. Поднялся шум. Новгородцы требовали немедленного суда. Тем временем в толпе появились варяги, желающие защищать провинившегося юношу. Обстановка складывалась тревожная.

«Не хватало, чтобы на торжище началась битва», – испугался Добрыня.

Он решительно заявил, что, поскольку ни родичи, ни друзья убитого не объявились, то и в немедленном суде нет нужды. Затем Добрыня обратился к сопровождающим его слугам и дружинникам, велев первым убрать труп, а вторым найти товарищей покойного. Народу же ничего другого не оставалось, как удовлетвориться обещанием, что дело будет тщательно расследовано.

Сигурд и его племянник взобрались на своих коней, привязанных рядом с оружейной лавкой. Весь путь до княжеской резиденции Олаф держался уверенно и не вымолвил ни слова. Добрыня тоже молчал, а про себя клял на чем свет стоит доставившего ему проблемы паренька.

В крепости Добрыня спросил у первого попавшегося ему на глаза челядинца:

– Где князь?

– В опочивальне. Спит он еще.

– Ступай, разбуди его, – велел Добрыня. – Скажи, что у нас к нему важное дело. Мы будем в Великой горнице.

Великая горница называлась так, и потому что была самой большой в покоях князя, и потому что в ней решались самые важные дела. Добрыня позвал племянника туда, чтобы Владимир догадался, что разговор предстоит серьезный. Однако пришлось прождать еще полчаса, пока, наконец, в горнице не появился князь – заспанный и недовольный.

«Поди, опять ему ночью очередная… не давала сомкнуть очей», – ругнулся про себя Добрыня.

Устроившись на стуле с высокой спинкой, Владимир протяжно зевнул, после чего недовольно спросил:

– Ну, что у вас стряслось?

Когда Добрыня рассказал о происшествии на торжище, князь вспомнил, как Олаф поделился с ним своей заветной мечтой – убить человека, продавшего их с матерью в рабство.

– Уж не сыскал ли ты Клеркона? – спросил Владимир у друга.

Тот кивнул.

– Сыскал.

– А мне никто не поведает, кто таков Клеркон? – сердито спросил Добрыня.

– Клеркон продал нас с матушкой чуди, – сообщил Олаф.

– Отколь тебе о том ведомо? – удивился Добрыня, зная, что племяннику Сигурда было всего пять лет во время его с матерью пленения.

– Клеркон пару раз бывал в том селении, где мы жили, – ответил Олаф. – Матушка его узнала…

Внезапно в Великую горницу ворвалась Астрид и, рухнув на колени, возопила:

– Смилуйся, князь! Не губи моего сына!

– Встань, матушка! – возмутился Олаф.

Сигурд поддержал его:

– Стыдись, Астрид! Ты в родстве с великими конунгами, и не должна ни у кого валяться в ногах!

Олаф решительно шагнул к матери с явным намерением поднять ее с колен. В это время дверь опять отворилась, впустив Забаву Путятичну.

«И моя женка тут, как тут? – подумал с досадой Добрыня. – Всюду она сует свой нос!»

Не глядя на мужа, Забава решительно подошла к Астрид и, опустившись рядом с ней на колени, заявила:

– Коли ты, князь, глух к мольбам несчастной матери, может, мое слово для тебя что-то значит – чай, мы не чужие. Пощади Олафа! Не казни его! У меня самой есть дите, и я страшусь его потерять.

Семейная жизнь Добрыни была нелегкой: жена часто доводила выводила его из себя. Тем не менее он никогда не выяснял с ней отношения на людях. Однако сейчас выходка Забавы так возмутила ее мужа, что он не смог сдержаться:

– Ну, куда ты, дура, лезешь? Кто тебя сюда звал? Князь и не помышляет казнить Олафа!

Грубость мужа не смутила Забаву. Поднявшись с колен, она удовлетворенно промолвила:

– Добро, коли так! Нельзя лишать жизни столь прекрасного собой отрока.

Добрыня поморщился, как от зубной боли, но не стал выражать свое недовольство по поводу чрезмерного пристрастия жены к красивым отрокам и юношам.

– Встань, сестра! – велел Сигурд.

Астрид послушно поднялась с колен.

– Ну, так чего мне делать-то? – спросил Владимир, обращаясь к дяде.

– Надобно подождать, покуда сыщут товарищей убитого, – изрек Добрыня. – Выслушаем их и потом решим, что делать.

Князь поднялся.

– Ладно, давайте подождем. Позовешь меня, когда их найдут.

Он ушел, забрав с собой Олафа, а Забава увела Астрид. Когда Добрыня и Сигурд остались вдвоем, разговор у них зашел о делах дружины. Воевода спокойно отвечал на вопросы Добрыни и вел себя так, словно его племяннику ничего не угрожает. Об Олафе вообще в беседе не было сказано ни слова.

Через час челядинец доложил, что дружинники привели двух чужеземцев.

– Кто они? – спросил Добрыня.

– Венды.

Добрыня велел слугам позвать князя и Олафа. Астрид же и Забаву было запрещено впускать под страхом наказания.

– Обойдемся без баб, – буркнул Добрыня себе под нос.

Сигурд одобрительно кивнул.

Когда Владимир и Олаф вернулись в Великую горницу, дружинники ввели туда, двух испуганно озирающихся чужеземцев.

– Кто вы и зачем прибыли в Новгород? – строго спросил князь

Венды не стали ничего скрывать. Они занимались вместе с Краксоном морскими грабежами, пока однажды на их судно не напали люди датского конунга Харальда Синезубого. Силы были неравными. Многие венды бросились в воду, но добраться до берега удалось лишь троим – Краксону и двум его воинам. Более полугода они скитались по побережью, грабя путников, и в конце концов решили вступить в новгородскую дружину.

– А почто вы не пожелали служить своему князю? – осведомился Владимир.

Венды ответили, что у Краксона осталось немало врагов в Старграде7272
  Старград (Старигард) – укрепление, находившееся на полуострове Вагрия и являвшееся резиденцией князя одного из племени полабских славян.


[Закрыть], поэтому он и не пожелал туда возвращаться, а они, следуя многолетней привычке, подчинялись ему.

– Почто вы утекли, когда случилось убийство? – продолжил допрос Добрыня.

Венды честно признались, что за ними есть немало дел, за которые и с ними могут расправиться так же, как и с Краксоном.

– Мы же не знали, за что он принял свою смерть. А вдруг бы и нас сочли в чем-то виновными.

– У тебя на них нет обид? – осведомился князь у Олафа.

Тот отрицательно покачал головой.

– Нет, они всего лишь исполняли повеления Краксона. Мне не пристало обижаться на рабов.

– Вот и ладно, – проворчал Добрыня. – Нам и одного смертоубийства хватит.

– Вы все еще согласны мне служить? – обратился Владимир к вендам.

Бывшие морские разбойники думали, что их в лучшем случае выгонят из Новгорода. Они вначале обескуражено посмотрели на князя, потом принялись низко кланяться.

– Спасибо, спасибо, князь, за твою милость! – воскликнул венд постарше

– Мы станем самыми верными твоими слугами! – добавил его товарищ.

– А что мы скажем новгородцам? – озабоченно пробормотал Добрыня.

Немного подумав, Владимир предложил:

– Пущай в Новгороде думают, что Олаф отомстил убийце своего отца.

– Но мой отец, славный Трюггви Олафссон, погиб вскоре после моего рождения, – возразил Олаф. – И он был убит людьми конунга Харальда Серой Шкуры.

– Кто же в Новгороде о том знает? А коли и найдутся слишком въедливые люди, коим надобны подробности, можно будет сослаться на твою, Олаф, матушку: мол, она узнала убийцу мужа и указала тебе на него, но тогда ты ничего не мог со злодеем сотворить, а нынче, встретив его, не совладал с собой. Они, – махнул князь рукой в сторону вендов, – все подтвердят.

«Племянничек мой, хоть и повеса, но ум в башке имеет», – отметил с гордостью Добрыня.

– А тебя я, вестимо, прощаю, – сказал Владимир Олафу.

Тот поблагодарил друга ленивым поклоном.

– А как же вира, – осведомился Добрыня.

Князь пожал плечами.

– Мне она не надобна. Может быть, вы за своего товарища виру потребуете? – обратился он к вендам.

– Нет! – дружно отказались они.

– Ну, вот! Выходит, что Олафу и платить некому, – заключил Владимир с усмешкой.

– Согласятся ли с нами новгородцы, – сомневался Добрыня

– А почто бы новгородцам не согласиться с нами? Покойный-то чужак для них.

Сигурд все молчал. Глядя на него, можно было решить, что судьбой племянника он совсем не озабочен.

– А ты, как думаешь? – спросил Добрыня у воеводы.

– Я приму любую волю князя.

«Хоть режь Сигурда, а все одно истинных его мыслей не выведаешь», – подосадовал Добрыня.

Глава 17
Замок Жиротин

Оттон II все еще пребывал в Магдебурге. Он оказал юной дочери графа Куно воистину королевские почести, отчего будущая киевская княгиня так возгордилась, что принялась мучить своих спутников вздорными выходками. От нее доставалось и слугам, и дружинникам, и монаху, и Мстише; Блуда, правда она не оскорбляла, но постоянно требовала от него к себе внимания, и он порой с великим трудом сдерживался, чтобы не надерзить ей.

Адели очень хотелось посетить Прагу.

– Нас там не ждут, – сказал ей Блуд. – Чешский князь не ладит с королем Оттоном.

– Город Либице ничуть не хуже Праги – вмешался брат Маврикий. – Там живет благочестивый князь Славник…

– Что это за князь? – перебила его Адель.

– Он отец известного богослова, брата Адельберта.

Невеста киевского князя скривила губки.

– Ну, и что? Мало ли чьими сыновьями бывают священники?

– Славник правит зличанами7373
  Зличане – одно из чешских племен, образовавших в IX – X веках Зличанское княжество с центром в городе Либице.


[Закрыть], – добавил монах. – Его почитают ничуть не меньше, чем князя Болеслава.

Адель неохотно согласилась на Либице, где, к счастью для спутников своенравной дочери графа Куно, ей был оказан великолепный прием. И князь Славник, и его жена, и их сыновья постарались угодить будущей киевской княгине. Она покинула замок зеличанских князей в прекрасном настроении и на время даже перестала капризничать. Однако благодушие будущей киевской княгини продлилось недолго.

Однажды вечером, когда путники остановились в довольно отвратительной моравской харчевне, Адель потребовала от Блуда найти для нее более достойное пристанище.

– Мне здесь не нравиться! – заявила она.

Он попытался с нею спорить:

– Скоро наступит ночь…

– Ну, и пусть! – прервала его Адель. – Лучше ночевать в поле или в лесу, чем в этой дыре!

Хозяин харчевни предпочел лишиться постояльцев, чем терпеть такую беспокойную гостью.

– Неподалеку есть замок Жиротин, – сообщил он. – Вы еще успеете до него добраться, прежде чем наступит ночь.

– Вот и славно! – обрадовалась Адель.

Ругаясь про себя, Блуд велел седлать уставших лошадей.

– Пурга должна вот-вот начаться – предупредил его Угрин.

Блуд только с досадой махнул рукой.

Метель началась, когда путники уже отъехали на приличное расстояние от харчевни. Поднялся ветер, небо заволокло тучами, закрутились снежные вихри.

– Давайте вернемся! – в ужасе закричала Адель.

Блуд проворчал себе под нос:

– Куда ворочаться? Не зги не видно ни спереди, ни сзади.

– Чую жилье, – сказал один из варягов. – До него не близко, но и не так, чтобы очень далеко.

Этот воин обладал хорошим нюхом, поэтому к его словам прислушались.

– А ты сумеешь путь до жилья сыскать? – спросил Блуд.

– Сумею, покуда топятся печи.

Блуд снял Адель с ее лошади и посадил впереди себя. Напуганная невеста Ярополка никак не отреагировала на его действия. Казалось, она перестала понимать происходящее.

Путники двинулись сквозь пургу, держась как можно ближе друг к другу. Сзади с трудом тащилась повозка. Пришлось еще часа два продираться сквозь снежные завихрения, пока, наконец, впереди не показались еле различимые очертания деревянной крепостной стены.

– Как бы нам в ров не свалиться, – забеспокоился Блуд.

Самый молодой дружинник предложил:

– Я поищу ворота.

– Поищи, – согласился Блуд.

Парень нырнул в снежную мглу.

Внезапно пурга прекратилась. Сразу стали видны и покрытый снегом мост через ров, и ворота за ним.

– Я нашел ворота! – крикнул молодой дружинник.

– Мы тоже, – откликнулся Блуд, направляя своего коня к мосту.

Снега намело столько, что жеребец с трудом передвигал ноги. На мосту он оступился и едва не рухнул в ров, отчего Адель, вцепившись в Блуда, взвизгнула.

– Не бойся, – принялся он ее успокаивать. – Бог отвел беду.

Громкий визг Адели привлек внимание обитателей крепости. За воротами произошла недолгая возня, а затем сиплый голос спросил:

– Кто к нам явился в ночь глухую?

– Мы мирные путники, – откликнулся Блуд. – Ищем кров на ночь. Впустите нас, люди добрые, не дайте погибнуть.

Судя по тому, как заскрипел снег, стражник отправился сообщить хозяевам о нежданных гостях. Вскоре он вернулся и отворил ворота. Когда путники въехали во двор, их встретили семеро челядинцев, двое из которых держали в руках бронзовые фонари. Блуд первым спрыгнул на землю и снял с коня Адель. Хозяйские слуги подвели прибывших людей к строению в глубине двора, где на крыльце стоял немолодой мужчина с длинными, посеребренными сединой усами.

– Ах, ты! – ахнул Фома. – Мы попали к Идару Дивееву – тестю древлянского князя, мир его праху.

– Отколь ты знаешь? – тихо спросил Блуд.

– Так я же его в Праге видал.

«Неужто и княжна Людмила здесь?» – подумал Блуд.

– Вы ведь русские? – спросил Идар.

Не успел Блуд открыть рот, как подала голос Адель, пришедшая в себя после пережитых ею потрясений.

– Я невеста короля Руси? – пискнула она по-немецки.

Тесть покойного князя Олега не знал немецкого языка. Он вопросительно посмотрел на Блуда.

«Правду сказать опасно, а солгать нельзя», – подумал тот.

Но ему ничего иного не оставалось, как признаться в том, что он везет князю Ярополку невесту. Идар сразу помрачнел.

«Что теперь будет с Аделькой?» – испугался Блуд.

Неожиданно на крыльце появилась молодая, красивая женщина в темной с яркой вышивкой поневе и цветном платке. На шее и руках у нее весели дорогие украшения. Блуд, конечно же, сразу догадался, что перед ним и его спутниками вдовствующая древлянская княгиня Мирослава.

– Что же ты гостей у порога держишь? – упрекнула она отца мягким голосом.

– Они слуги князя Ярополка! – воскликнул Идар.

Мирослава укоризненно покачала головой.

– Ныне они всего лишь путники. Что же, гнать на погибель? Чай, мы с тобой христианскую веру приняли, а она учит милосердию.

– Но князь Ярополк!.. – зарычал Идар.

Дочь с досадой прервала его:

– Слуги не отвечают за вину своего господина. И невеста Ярополкова ничего худого нам не сотворила. Погляди на нее! Она же совсем, бедная, замерзла!

Адель и впрямь выглядела жалко. Дрожа, как осиновый лист, она с недоумением смотрела на хозяев замка, которые, вместо того, чтобы впустить ее в свое жилище, ведут друг с другом беседу на непонятном ей языке.

– Ладно! – хмуро согласился с дочерью Идар. – Ты мужа потеряла – тебе и решать, как со слугами своего врага поступать.

– Вы как раз к ужину поспели, – обратилась Мирослава к путникам. – Добро пожаловать за стол!

Когда все направились в дом, Мстиша тихо сказал другу:

– Истопили бы хозяева по русскому обычаю баньку.

Блуд с сомнением покачал головой.

– Ишь, чего захотел! Добро, что они дают нам ночлег и еду, а не гонят прочь.

За входной дверью был широкий коридор, похожий на русские сени.

«Здесь все почитай, как у меня, – подумал Блуд. – Чехи и моравы не токмо по языку, но и по образу жизни больше похожи на нас, чем на своих соседей, немцев».

Гости сложили верхнюю одежду на массивные кованые сундуки и последовали за хозяевами в трапезную, где за двумя длинными столами было много челядинцев. Пустующие места во главе одного из столов предназначались, по всей очевидности, для хозяев. Рядом со свободными табуретами сидела синеглазая девушка, при виде которой Блуд ощутил бешеное биение сердца. Это была княжна Людмила.

«Господи Иисусе! Не сумел я от нее утечь!»

Мирослава рассадила гостей, устроив дружинников и прибывших слуг среди своих челядинцев, а Блуда, Адель, брата Маврикия и Мстишу возле себя, Идара и княжны Людмилы. Отец удивленно косился на дочь, проявляющую заботу о приближенных и невесте виновника гибели князя Олега, но ничего не говорил.

Блуд теперь мог как следует разглядеть Людмилу. Перед ним была девушка лет шестнадцати-семнадцати, миловидная и хорошо сложенная, с белоснежной кожей, мягкими чертами лица и глубоким взглядом синих, как днепровская вода, глаз. Одетая скромно княжна ничем с виду не отличалась от сидящих с ней за одним столом челядинок. На ее груди лежала толстая светло-русая коса.

А Людмила тем временем никак не могла опомниться. Она узнала в госте таинственного незнакомца, две встречи с которым произвели на нее неизгладимое впечатление. Мало того, он оказался еще и упомянутым Мирославой Блудом, о чем, получалось, Людмила догадывалась. Девушку одолевала мысль, что такие совпадения вовсе не случайны.

Княгиня пожелала поговорить с Аделью, и Блуду пришлось стать переводчиком. Вдова Олега насторожилась, услышав о родстве невесты Ярополка с Оттоном II, но тут же поспешила скрыть свою озабоченность за доброжелательностью. Пока длился разговор, Идар все время хмурился.

«Дочь хитрее отца, – отметил Блуд. – Она, поди, тоже нам не рада, а ведет себя так, словно мы ее осчастливили. Мудреная бабенка – княгиня Мирослава».

Нечаянно повернув голову к Людмиле, он увидел, что она поправляет волосы. Коса девушки сдвинулась, обнажив ранее невидимую часть шеи и выставив на обзор родинку величиной с небольшую монетку. У Блуда мгновенно образовался в горле ком, отчего он поперхнулся и закашлялся.

– Что с тобой? – удивилась Мирослава.

– Глотку застудил, – нашелся Блуд.

– Выпей винца, – заботливо посоветовала хозяйка.

Блуд молча последовал этому совету.

Княжну между тем тоже охватило волнение. Она никак не могла понять, что с ней происходит. Почему присутствие этого мужчины так на нее действует? У Людмилы даже перехватывало дыхание и на ее глаза наворачивались слезы.

Когда ужин закончился, Мирослава устроила гостей на ночлег. Адель и ее служанки были помещены в светлице, а прядильная мастерская под светлицей стала пристанищем для мужчин. После того, как хозяйская челядь убрала прялки, путники стали готовиться ко сну. Перин на всех не хватило, поэтому воины расстилали на полу шкуры и плащи. Один варяг рухнул прямо на пол и захрапел.

Неожиданно потолок заходил ходуном, и послышался визг.

– Что там случилось? – озабоченно спросил брат Маврикий.

Будто в ответ на этот вопрос закричала Адель и упали какие-то вещи.

– Пойду, узнаю, – буркнул Блуд.

Фома, Мстиша и брат Маврикий вызвались его сопровождать. Войдя в светлицу, мужчины увидели, как Мина и Гертруда, мечутся туда-сюда, а Адель гоняется за служанками, бросая в них попадающиеся ей под руку вещи.

– Quid de symbolo?7474
  Что происходит? (лат.).


[Закрыть] – спросил брат Маврикий.

Адель принялась жаловаться на дерзких девиц, а они потирали ушибленные бока и всхлипывали. Брат Маврикий попенял невесте киевского князя за недостойное поведение в чужом жилище. В ответ она надула губы и проворчала:

– Что же, я не могу наказать своих служанок?

– Можешь, но не так громко, – посоветовал монах. – А лучше отложить наказание до более подходящего времени.

– Ложитесь немедля спать, – сердито велел Адели и служанкам Блуд. – На рассвете мы отправляемся в путь.

Мужчины покинули светлицу. Когда они спустились по лестнице, к ним подошла Мирослава со свечой в руке.

– Что там был за шум?

– Невеста князя повздорила с девками, – ответил Блуд.

– Повезло Ярополку с женкой, – злорадно усмехнулась княгиня.

– Она еще очень молода, – заступился за Адель монах.

Мирослава махнула рукой.

– Пущай ее нрав заботит того, кто с ней будет жить.

Она приблизилась к Блуду и сказала елейным голосом:

– А ведь я о тебе слыхала от мужа, земля ему пухом. Ты спас и самого Олега, и его братьев и княгиню Ольгу от печенежского полона. Значит, теперь ты Ярополку служишь? И, поди, верой и правдой?

– Служу, как умею, – ответил Блуд, недоумевая, куда клонит княгиня.

Неожиданно она сообщила с загадочной улыбкой:

– Вещица мне одна досталась в наследство от мужа, а к нему она от тебя попала.

Блуд совсем был сбит с толку.

– Пойдем, я ворочу тебе ее, – добавила Мирослава.

Она привела его в небольшой покой, где были стол, две лавки, образ Спасителя в правом углу, и лампадка под ним. Поставив на стол свечу, Мирослава перекрестилась, затем сунула руку за икону и что-то оттуда вынула. Когда она разжала ладонь, Блуд изумленно вскрикнул: княгиня держала в руке золотую цепочку с золотым крестиком необычной формы.

Блуд хорошо знал эту вещь. Когда его мать попала в плен, на ней была подаренная отцом золотая цепочка с подвеской, изображающей птицу с развернутыми крыльями. А, уверовав во Христа, Умила отдала подвеску кузнецу, чтобы тот сделал из нее крестик. Задание было сложным для человека, привыкшего ковать оружие да подковывать лошадей, однако он сумел выполнить просьбу ханши. Получился крест как крест, но похожий на птицу с крыльями. Позже Блуд освятил его, при этом греческий священник не выразил никакого неудовольствия по поводу неканонического вида креста, ибо тогда каноны еще не были строгими.

Несколько лет Блуд не расставался с напоминавшей ему о матери реликвией и лишь однажды – перед своей вылазкой в печенежский стан – снял ее с себя. Оставшийся у княгини Ольги крест вроде бы никуда не мог деться, однако он все-таки пропал и, как его не искали, не нашелся.