Текст книги "Слуга князя Ярополка"

Глава 10
А тем временем в Новгороде

Новгород еще не был таким большим и шумным, каким он стал уже через полвека после описываемых событий. Заселена была в основном правая сторона реки Волхов, названная позже Торговой, где жили и бояре, и торговые люди, и мастеровые. А на холме неподалеку от озера Ильмень находился окруженный посадом детинец – резиденция новгородского князя и его дружины.

Жителями города были в основном потомки словен4848
  Словене – восточнославянское племя, проживавшее возле озера Ильмень – там, где позже возник Новгород.


[Закрыть] и выходцы из племен, называемых на Руси чудью4949
  Чудь – принятое на Руси собирательное название финно-угорских племен.


[Закрыть]. Что касается чужаков, то кого-то из них здесь любили, кого-то недолюбливали, а кого-то, как варягов из княжьей дружины, терпели. В восприятии новгородцев скандинавские наемники были злом, с которым приходилось мириться во избежание еще большего зла. Варяги держались обособленно, вели себя нагло, однако лучших, чем они, воинов невозможно было найти.

Любое происшествие становилось поводом для всеобщих пересудов. Это случилось и вначале лета, когда по городу пронеслась весть о грядущей свадьбе дяди и пестуна князя Владимира, Добрыни Малковича. До сих пор тридцатитрехлетний Добрыня старательно избегал женитьбы, потому что не любил лишних забот. Как не отличался языческий брак от христианского, какие-то обязательства в нем имелись. Иное дело любовницы: с ними Добрыня легко сходился и легко расставался – тем паче, что все они были низкого рода-племени.

Но вдруг пестун новгородского князя воспылал страстью к дочери новгородского боярина Путяты, Забаве – темноволосой, чернобровой и кареглазой красавице. Столь яркая внешность досталась боярышне Путятишне от ее прабабки, кою дед Путяты привез из греческих земель, куда он ходил походом вместе с князем Олегом, прозванным Вещим. Когда Забава была ребенком, Добрыня, конечно же, не обращал на нее внимание, но, когда заметил, как она расцвела в девичестве, впервые в жизни потерял голову. Она ответила ему взаимностью. Их пылкая любовь продлилась полгода, пока Добрыня не узнал о беременности своей зазнобы. Тогда он понял, что успел уже охладеть к Путятишне, и желает с ней расстаться. Однако расставания не получилось из-за того, что отец и братья Забавы очень желали породниться с новгородским князем, а ссориться с самым влиятельным в городе семейством Добрыне было невыгодно. В конце концов, он дал слово жениться на боярышне, если она родит ему сына. Ему давно хотелось иметь наследника, а его любовницы рожали одних дочерей.

«Коли будет у меня сын, и жену можно стерпеть», – думал Добрыня.

То ли Забава так сильно хотела стать женой возлюбленного, что высшие силы снизошли к ее мольбам, то ли это вышло случайно, но родился именно сын. В тот же день к Добрыне явились его будущие родичи.

– Ну, что, Добрыня Малкович? – спросил с порога Путята. – Берешь Забаву в жены?

– Беру! – ответил Добрыня. – Я своему слову хозяин!

Свадьбу отпраздновали пышно и шумно. Красавица-невеста светилась от счастья. Жених тоже казался довольным, однако радушная улыбка на его лице могла обмануть кого угодно, но только не пятнадцатилетнего князя Владимира. Племянник про себя посмеивался над дядей:

«Допрыгался Добрыня Малкович!»

Веселье длилось до глубокой ночи, затем молодых проводили в приготовленную для них опочивальню. Уснули они почти на рассвете, а спустя час к ним в дверь постучали. Проснувшийся Добрыня сразу сообразил, что никто не решится беспокоить его в такую ночь по пустяку.

«Уж не идут ли на нас войной», – подумал он, поднимаясь с постели.

Слуга сообщил ему, что из Вручия прибыл гонец с важной вестью. Добрыня поспешил одеться. Когда он уже собирался покинуть опочивальню, проснулась Забава.

– Куда тебя несет в такую рань? – недовольно спросила она.

Он с досадой отметил, что любовница не задала бы столь неуместного вопроса.

– Куда ты собрался? – повторила жена.

– Дело у меня важное, – буркнул муж.

Забава надула свои пухлые губки.

– Что за дело в такую рань?

Ничего ей не ответив, Добрыня вышел из опочивальни и направился в свои личные покои, где в одной из горенок его ждал прибывший из Вручия человек.

Пестун новгородского князя не оставлял без внимания братьев своего племянника. Как в Киеве, так и в Древлянском княжестве были люди, которые сообщали в Новгород о тамошних событиях. За это Добрыня платил, не скупясь, поэтому он и узнал о произошедших под Вручием событиях так скоро. Весть о войне между старшими сыновьями Святослава Храброго и гибели Олега обескуражила дядю Владимира. По его предположениям, нечто подобное должно было произойти, но годика через два или три.

«Леший их забери! – бранился про себя Добрыня, шагая к опочивальне юного новгородского князя – Мало еще моему племяннику лет, чтобы начинать войну за Киев! Однако же и не стоит упускать столь выгодный повод».

Владимир лежал в постели рядом с пышногрудой, рыжеволосой красавицей.

– Чего тебе надобно? – ворчливо спросил он у дяди.

– Есть вести о твоих братьях.

Юноша с явным сожалением вылез из женских объятий и велел красавице:

– Ступай отсель!

Как только за бабенкой затворилась дверь, Добрыня опустился на лавку и рассказал о гибели древлянского князя. Равнодушно выслушав дядю, Владимир зевнул.

– Вроде надобно скорбеть об Олеге, а мне не хочется. Отвык я от обоих братьев за пять лет.

– Но мстить за Олега ты должен, иначе Ярополк решит, что и с тобой можно так же поступить.

Князь махнул рукой.

– Разве же Ярополк способен хоть что-то решить? Я же помню, как он всегда за бабкин подол хватался. А Олег наверняка погиб случайно.

Добрыня с трудом скрыл свое недовольство. Когда-то смотревший ему в рот племянник стал в последнее время часто перечить, и с этим ничего нельзя было поделать.

– Да, Ярополк нерешителен, – забубнил Добрыня. – Зато у его воевод хватает решимости. Он натравили киевского князя на Олега, и на тебя могут натравить. К тому же, честь твоя требует наказания виновников гибели древлянского князя.

– Не немедля же нам их наказывать, – отозвался Владимир и опять широко зевнул.

«Вот беззаботный молодец! – рассердился пестун. – Он лишь о девках думает».

Добрыне захотелось обругать Владимира, но он по опыту знал, что это бесполезно. Племянник только забавлялся, наблюдая за тем, как его дядя выходит из себя.

– Не немедля, – сказал Добрыня. – К войне надобно подготовиться. Покуда у нас мало сил. Возьмем у чешского князя войско вместе с твоей невестой.

На лице Владимира появилось кислое выражение.

– А нельзя ли взять войско без невесты?

«Придется и тебе, племянничек, хомут надеть» – позлорадствовал про себя Добрыня, а вслух проговорил:

– Мы уже дали слово чешскому князю породниться с ним.

– Тебе обидно одному носить хомут, – хмыкнул князь.

Задетому за живое Добрыне опять пришлось приложить усилие, чтобы скрыть свое недовольство.

– Всякий нарочитый5050
  Здесь – почтенный, важный.


[Закрыть] муж рано али поздно берет себе жену, – изрек он.

– Отец же не взял.

– Князь Святослав рано покинул нас…

– Помнится, лет ему в день гибели было чуть меньше, чем тебе нынче.

– На год меньше, – уточнил Добрыня.

– И он обходился без жены.

– Зато дед твой, князь Игорь, не обошелся без жены.

– Не обошелся, будучи уже почитай стариком.

Добрыня в глубине души был согласен с племянником, но уступить ему не мог:

– Нынче иные времена. Вон и киевский князь собрался жениться.

– На ком? – заинтересовался Владимир.

– Вроде бы на дочери родича немецкого короля.

Князь кивнул.

– Да, помнится, Ярополк ищет дружбы с Оттоном.

– Слух есть, что твой брат готов принять христианство, – сообщил Добрыня. – Иначе девицу за него не отдадут.

– Вот как? А чешский князь не заставляет меня веру менять.

– Не заставляет, – подтвердил Добрыня. – Он токмо желает, чтобы девица осталась в своей вере.

– Пущай остается, – отозвался князь с полнейшим равнодушием

Добрыня поднялся с лавки и принялся мерить шагами опочивальню, бормоча себе под нос:

– К чешскому князю надобно немедля кого-нибудь послать. Пущай едет Путята: он речист, упрям…

Владимир с усмешкой перебил дядю:

– Еще как упрям! Выдал-таки за тебя дочь! А ты, значит, решил избавиться от тестя?

– Почто избавиться? – смутился Добрыня. – Не навек же отсылаем Путяту.

– Зато надолго. А вообще-то ты прав: из твоего тестя выйдет добрый посол.

Отвернувшись от племянника, дядя продолжал размышлять вслух:

– Добро, коли Болеслав Чешский даст нам войско, но вряд ли нам хватит тех сил. Нанять бы еще варягов. Пожалуй, стоит нам искать дружбы с князем Хоконом: его воины самые лучшие. Как по-твоему, нынче послать к Хокону людей али потом?

Поскольку ответа на вопрос не последовало, Добрыня повернулся. Оказалось, что князь давно не слушал дядю, а спал безмятежным сном.

Глава 11
Снова в путь

Ярополк винил в гибели древлянского князя в одинаковой степени и Свенельда, и Варяжко. По возвращению в Киев князь, прогнав от себя обоих старых варягов, принялся целыми днями оплакивал загубленного брата.

«И долго будет князь убиваться? – думал Блуд, выбранный Ярополк в постоянные слушатели. – Пора бы уже ему и о делах подумать. Отправляться мне в немецкие земли за княжной, али он уже раздумал жениться?»

Однако вслух задать эти вопросы не получалось, потому что князь не желал говорить ни о чем, кроме своего горя.

Однажды Блуд встретился на княжьем дворе с Варяжко.

– Мне надобно с тобой потолковать, – сказал опальный пестун, тревожно оглядевшись по сторонам.

– А чего ты меня не навестишь, али к себе не позовешь?

– Чтобы Стегги и Явтяг поспешили к князю с изветом5151
  Извет – донос.


[Закрыть]: дескать, Варяжко с Блудом чего-то затевают. Пущай для бояр мы с тобой случаем здесь встретились.

– Пущай! Тем паче, что так оно на самом деле и есть. Ну, и о чем ты хочешь со мной потолковать?

– Давай, отойдем куда-нибудь.

Они зашли за капище, существующее здесь с незапамятных времен и не используемое по своему назначению с тех пор, как княгиня Ольга пожелала стать христианкой. Святилище представляло собой сложенное из неотесанного камня требище с порядком обветшавшим деревянным Перуном в центре.

– Добро, хоть Ярополк выбрал тебя в наперсники, – сказал Варяжко, глядя на идола. – Ты честен и не алчен.

– Спасибо тебе на добром слове.

– Ты напомнил бы ему о том, что он как-никак князь.

– А я будто не напоминал!

– И что он?

– Не слышит меня.

– Худо дело, – помрачнел Варяжко. – Нынче прибыл гонец от моего человека в Новгороде. Владимир и Добрыня чего-то замышляют. Скажи Ярополку…

– Скажи сам – прервал его Блуд. – Я нынче же постараюсь уговорить князя с тобой помириться.

– А у тебя получиться? – встрепенулся пестун князя.

– Не знаю.

Но, как оказалось, Ярополк сам подумывал о примирении с пестуном, поскольку осознал свою полную беспомощность в делах. Советчиков при дворе было немало, но на тот или иной вопрос у каждого из них имелся свой ответ. У юного князя не получалось разобраться, кто прав, а кто нет.

– Ладно, я прощу Варяжко, коли он повинится, – объявил Ярополк Блуду.

Вечером в Заветной горнице состоялось примирение. Варяжко попросил прощения, князь милостиво его простил, а довольный Блуд пожелал им обоим никогда не ссориться. Завязалась беседа, во время которой прощеный пестун едва вновь не угодил в опалу, потому что заикнулся о возможной войне Киева с Новгородом.

Ярополк был категоричен:

– Хватит с меня смерти одного брата.

Хотя Варяжко сомневался в возможности мирного сосуществования сыновей Святослава, он, во избежание ссоры с князем, не стал пререкаться, а направил беседу в другое русло:

– Давно пора, князь, послать за твоей невестой.

– Так уж и пора, – промямлил Ярополк и неожиданно покраснел.

– Неужто ты хочешь нарушить свое слово? – строго спросил Варяжко.

Князь покраснел еще пуще.

– Нет, не хочу. Но ты же, Варяжко, знаешь, что я еще ни с одной женкой в постель не ложился: все как-то недосуг было… Страшусь осрамиться перед женой…

Блуд, поборов ухмылку, изрек с деланной серьезностью:

– Опыт – дело наживное.

– С кем же мне его набраться? – жалобно спросил князь.

– Будто бы в Киеве мало податливых женок? Взять хотя бы Виту Волошанку – она много чего в постели умеет.

– А ты отколь знаешь? – хмыкнул Варяжко. – Вроде вам, христианам, не полагается водиться с такими женками.

– И мы не без греха.

– А Вита не посмеется надо мной? – спросил Ярополк.

– Не посмеется, – уверенно ответил Блуд.

У Варяжко были иные заботы. Встретившись с Блудом на следующий день наедине, он заговорил о том, что хорошо бы добиться от Оттона II подтверждения договора о взаимной военной помощи, заключенного между его покойным отцом Оттоном I и Ярополком. Блуд пообещал сделать все от него зависящее для союза германского короля с киевским князем.

Варяжко дал княжескому послу сопровождение из десятерых наемников-иноземцев: семерых варягов и троих венгров. А еще пестун Ярополка привлек к участию в посольстве находящегося в Киеве монаха-бенедиктинца, брата Маврикия.

– В немецких землях не всем придется по нраву, что вы служите князю-язычнику, – сказал Варяжко. – А коли с вами будет чернец, то вас навряд ли решатся обидеть.

Из своих слуг Блуд решил взять с собой только Фому.

Тем временем скончался Свенельд, так и не получивший, несмотря на свои былые заслуги, прощения от князя. На похоронах отца Мстиша выглядел скорее растерянным, чем скорбным. Страдая от деспотичного родителя, юноша привык, однако, к его опеке, теперь же юному Свенельдовичу предстояло жить самостоятельно.

«Надо бы как-нибудь потолковать душевно с Мстишей, – подумал тогда Блуд. – Ему очень надобна моя поддержка».

Но сборы в дорогу отнимали у него слишком много времени. Лишь за два дня до своего отъезда Блуд встретился с другом, когда шел вместе с Фомой из храма Святого Ильи.

– Тянет меня к христианскому святилищу – смущенно признался Мстиша, поздоровавшись. – Нынче вон шел совсем в другую сторону, но задумался и здесь оказался.

– Иисус, зовет тебя, а ты противишься, – проворчал Фома.

– Вовсе не противлюсь, – возразил Мстиша. – Я давно желаю принять вашу веру.

– А почто же не принимаешь? – спросил Блуд.

– Прежде отец не дозволял, а нынче есть иное препятствие.

– Знаю я твое препятствие, – хмыкнул Блуд. – Дед твоей суженой, боярин Мутур Утин, не любит христианскую веру.

– Не любит. Вдруг он откажется отдать за меня Раду, коли я стану христианином.

Фома недовольно фыркнул. Он не считал любовь к девушке достойной причиной, чтобы не принимать христианство.

– И когда твоя свадьба? – осведомился Блуд у друга.

Тот с досадой махнул рукой.

– Уж точно не нынешней осенью. Нельзя же опосля двух тризн почитай сразу устраивать свадебный пир. Женюсь по весне, коли, вестимо, опять беда не случится.

Блуд успокаивающе потрепал юношу по плечу.

– У тебя вроде больше некому помирать.

– У меня некому, а у Рады есть старый дед.

– Мутур в немалых летах, но на здравие не жалуется.

– Мой отец тоже на здравие не жаловался.

– Все в воле Всевышнего, – сказал Блуд. – Был бы ты христианином, я посоветовал бы тебе молиться, а язычнику могу сказать одно – надейся на лучшее.

– Я и надеюсь, – печально промолвил Мстиша.

Блуд предложил другу совместную прогулку, и они побрели вдвоем (Фома ушел домой) по Подолу.

– Я боялся, что Рада меня не полюбит, – говорил Мстиша. – Нипочем на ней не женился, кабы был ей противен. Но вроде теперь она со мной ласкова и о тебе, кажись, забыла.

Блуд в последнее время редко видел внучку Мутура, а когда им доводилось встречаться она вела себя так, словно успела напрочь забыть о том, что он ей нравился. Заговорила с ним Радомира только однажды.

– Правда ли, что ты отказался от меня ради Мстиши? – спросила она.

– Да, правда, – признался Блуд.

– Ты хочешь, чтобы я за него вышла?

– А почто же не выйти? Он будет тебя холить и лелеять.

На следующий день после этого разговора Мстиша радостно сообщил, что Радомира согласилась стать его женой.

– Девицы легко забывают свои сердечные привязанности», – сказал Блуд.

Мстиша нахмурился.

«Вот я ляпнул сдуру!» – подосадовал на себя Блуд.

– А ведь верно: коли Рада тебя забыла, она и меня забыть может, – кисло пробормотал Мстиша.

Блуд принялся его успокаивать:

– Может я ей токмо нравился, а тебя она по-настоящему полюбила. Ты бы видался с ней почаще…

– Не утешай меня! – прервал юноша друга. – Все одно я буду в Радиной любви сомневаться. Надобно мне на время покинуть Киев. Не дождется меня невеста – значит, не любит. Попрошусь у князя хоть в Тмутаракань!

– Из Тмутаракани ты до весны не успеешь воротиться.

– Тогда попрошу поручение в Смоленск.

– А давай со мной в немецкие земли, – предложил Блуд.

– Зачем в немецкие земли? – заинтересовался Мстиша.

– За княжеской невестой. Ты разве не слыхал, что наш князь желает породниться с немецким королем и берет за себя внучку его старшего брата. Третьего дня я отправляюсь в путь.

– Я с тобой! – решительно заявил Мстиша.

Разговаривая, они незаметно для себя вышли на окраину Подола. Прямо перед ними тянулась дорога, по которой медленно двигался груженый мешками воз, ехал всадник в воинском облачении и брел запыленный с головы до ног человек в длинном, почти до пят, одеянии. Глянув внимательно на путника, Блуд узнал в нем волхва Твердолика.

«Собака! Он на Пасху был вместе Кудеяром! Вряд ли кудесники сами возмутили народ против наших единоверцев. Не иначе, Твердолик их соблазнил на злое дело».

– Что с тобой? – удивился Мстиша.

– Гляди, там волхв Твердолик, – процедил Блуд сквозь зубы.

– Ты никак хочешь и его порешить? – испугался юноша. – Что же потом с тобой будет?

Опомнившись, Блуд увидел на дороге еще один груженый воз и пятерых всадников. Обстановка, на самом деле, не располагала к расправе над волхвом.

– Да, и оружия у тебя нет, – добавил Мстиша.

– Я мог бы прибить его голыми руками, – вздохнул Блуд с сожалением. – Ладно, пущай покуда живет!

– Пойдем отсель, – предложил юноша другу.

– Пойдем, – согласился тот. – Потрапезничаем у меня, а потом навестим князя.

Мстиша кивнул. Он испытывал двойственное чувство: его радовала возможность посмотреть мир и уже начало пугать предстоящее расставание с Радомирой.

«Сам вызвался, и неловко теперь отказаться. Авось, Рада меня дождется».

Глава 12
Волхвы

Твердолик обратил внимание на уставившихся на него двух богато одетых молодых людей. Он, хорошо знал обоих.

«Мстиша, младший сын варяга Свенельда, а с ним боярин Блуд – христианин», – неприязненно подумал волхв.

От гневного взгляда Блуда ему стало не по себе. Твердолик даже убыстрил шаги, но, поняв, что его не преследуют, опять пошел медленно, ибо очень устал. Позади у волхва был трудный путь, часть которого он преодолел верхом, но нынешним утром лошадь сломала ногу, и пришлось ее прирезать.

«Успел я воротиться к нашему дню», – подумал Твердолик.

«Наш день» – это завтрашний праздник Перуна. А нынче Твердолику еще предстояло встретиться с другими жрецами и хранителями культа бога-громовержца.

На Подоле было немало косогоров и перелесков, а неподалеку от Днепра раскинулась густая роща, где высились вековые дубы, закрывая кронами солнце, отчего здесь даже в разгар дня царил густой сумрак; где почти не росла трава, зато стелился большим ковром мох; и где был глубокий овраг. В народе это место называлось «ловушкой лешего», потому что, если сюда кто-то забредал, то очень часто ломал себе руки или ноги, а порой даже и шею. Поэтому благоразумные люди обходили пользующуюся дурной славой чащу. Но именно здесь собирались волхвы, когда им надо было обсудить между собой что-то важное и не предназначенное для посторонних ушей.

Твердолик, направляясь к «ловушке лешего» знал, что сегодня в овраге должны находиться все, кто имел отношение к культу Перуна. Так оно и было: возле кустов лещины и боярышника расположились прямо на земле кудесники, кощунники и простые служители святилищ, на бревнах устроились волхвы, а перед ними всеми восседал на толстом чурбане верховный жрец Вышезор – древний старик с седой бородой до колен и землисто-бледным лицом. Глаза главного почитателя Перуна были почти полностью прикрыты веками. В руках он держал толстый посох.

При виде появившегося Твердолика Вышезор прошелестел:

– Ну, здравствуй! Я тебя ждал!

Главный волхв относился к Твердолику по-особому, терпя только от него возражения. Виновником их последнего спора стал чародей Кудеяр. Вышезор невзлюбил пришлого кудесника и хотел его изгнать из Киева, но Твердолик заступился за ненавидевшего христиан чужака. Вышезор и сам не выносил почитателей Иисуса, поэтому он и уступил молодому волхву.

Вскоре Кудеяр оправдал возложенные на него жрецами надежды, устроив народные волнения в день христианской Пасхи. А потом он вдруг куда-то пропал, чем ничуть не расстроил Вышезора, но озаботил Твердолика, имевшего свои виды на искусного кудесника. В конце концов, волхвам удалось проведать, что Кудеяр отправился зачем-то во Вручий. Решив его там найти и воротить в Киев, Твердолик опять поспорил с Вышезором, считавшим, что хитрый чародей им вовсе не надобен. И все-таки молодой волхв двинулся во Вручий, откуда теперь вернулся.

– Значит, сгинул Кудеяр? – обратился к нему верховный жрец. – Я знал, что он худо кончит.

Твердолик кивнул.

– Да, Кудеяр будто в воду канул. Его многие видали, кое-кто с ним даже толковал, а куда он делся никто не ведает. Был кудесник, и нет кудесника.

Веки Вышезора взметнулись вверх, обнажив глаза темно-серого цвета, со стальным блеском.

– Один след от него остался, – проговорил главный волхв.

– Да, остался, – подтвердил Твердолик. – Я сыскал возле болота вещи Кудеяра и еще кое-что.

Он вынул из своей котомки и показал волхвам разорванную суровую нить.

– Вижу, вижу я страшную гибель Кудеяра! – возопил Вышезор так громко, что на кустах затряслись листья. – Он убит христианином, его тело утоплено в болоте, а дух молит нас об отмщении! Да падет кара на его убийцу! Истребим на Руси всех христиан! Разрушим их непотребные капища! На нашей земле от них не должно остаться даже памяти! Порази Перун всех противников богов, коим издревле русичи поклонялись!

Все присутствующие молча закивали.

– Губители нашей веры достойны самой страшной казни! – продолжал восклицать главный волхв.

– Достойны! – подал голос Твердолик.

– Вестимо, достойны! – откликнулись сразу несколько сидящих на бревне волхвов. – Порази их всех Перун!

– Нить, кою ты нашел, от христианского оберега, – сообщил Вышезор уже спокойно.

– Кудеяру предрекали смерть от руки христианина, – заметил Твердолик.

Верховный жрец презрительно фыркнул:

– Кудеяр сам на себя навлек гибель. Нечего было ему с чужими волхвами знаться да почитать их божеств. Наши боги не милуют изменников.

– Неужто наши боги отомстить Кудеяру руками христиан? – озадачился волхв по имени Любомир.

– Нет, – ответил Вышезор. – Они просто не защитили его. И поделом ему! Вспомните, как он любил злато-серебро! Не нашего поля Кудеяр был ягодой!

– Но чудеса он умел творить, – заметил Твердолик.

– Его чудеса – скоморошество, – хмыкнул Вышезор.

– Должно быть, ты прав, – сдался Твердолик.

Неожиданно главный волхв поднялся, ударил посохом о землю так сильно, что сырые куски разлетелись в разные стороны, и громогласно пожелал:

– Да падут на всех христиан стрелы Перуна!

– Да падут! – эхом откликнулись волхвы, кудесники и кощунники.

– Нельзя было их к нам впускать, – добавил Вышезор.

– Нельзя, – согласился с ним Твердолик. – Но что теперь о том толковать? Христиан в Киеве развелось, как бродячих псов, а князь Ярополк к ним благоволит.

– Зато князь Владимир, по слухам, христиан не жалует! – изрек Вышезор.

– Но князь Владимир в Новгороде, – напомнил Твердолик.

Вышезор понизил голос:

– Нынче он в Новгороде, а завтра будет в Киеве. Не простит новгородский князь гибели брата. Мы поможем Владимиру сесть на киевский стол, а за свою помощь потребуем извести на Руси христианство.

– А коли победит Ярополк? – спросил Твердолик.

– Не победит, ибо Перун не на его стороне. И когда Владимир у нас вокняжится, христиане, наконец, перестанут топтать русскую землю!

– Куда же они денутся?

– Мы их положим на требу Перуну.

– Давненько не было в Киеве человеческих треб, – подол голос щербатый кощунник.

– Да, давно, – согласился Вышезор. – В последний раз я принес Перуну в дар полонянина при князе Игоре. А громовержца не умилостивить одной токмо скотской кровью. Пущай наши боги получат христиан с их женами и детьми!

Говоря о человеческих жертвоприношениях, он так возбудился, что даже взмок.

– Согласится ли князь Владимир положить христиан на требу Перуну? – засомневался Твердолик.

– Согласится! – уверенно заявил Вышезор. – Он – сын своего отца, а Святослава не страшили человеческие требы. Правда, в Киеве покойному князю приходилось слушаться мать, веровавшую во Христа, но у Владимира нет такой матери, как княгиня Ольга, и ему никто не станет мешать исполнять волю наших богов.

– Добро, коли было бы так, – вставил Твердолик.

– А тебе не верится?

– Уж больно сильны наши противники. Трудно их одолеть.

– Да, ты прав: христиане сильны, – согласился Вышезор после недолгого молчания. – Помощь не будет нам лишней. Думаю, стоит обратиться к волхвам Родени?

– Родени? – удивился Твердолик. – Но ведь там поклоняются Роду, а прочих богов не особливо чтят. Перун для роденьчан токмо управитель грозы, Дажьбог – охранник солнца, а Велес и вовсе – скотский покровитель.

– Они не отвергают ни Перуна, ни Дажьбога, ни Велеса, а лишь почитают их меньше нас. Зато в Родень иноземная зараза не попадет, ибо туда чужакам путь заказан. И от людских треб тамошний народец не отрекся. Надобно идти к роденьским волхвам.

– Не нынче же к ним идти, – заметил Твердолик.

Разговор совсем утомил его, учитывая, что он и без того устал в дороге. Главный волхв сжалился над ним.

– Ладно, давайте немного потолкуем о завтрашнем празднестве и разойдемся, – сказал Вышезор, присаживаясь на свой чурбан.