Текст книги "Слуга князя Ярополка"

Глава 3
Беспокойная ночь

Выйдя на красное крыльцо, Блуд услышал из темноты голоса. На ступеньках разговаривали сыновья Свенельда.

– Нет у моего брата гордости, – ворчал Лют. – Блуд вскорости на твоей зазнобе женится, а ты терпишь.

– Что же мне делать, коли он Раде люб, – отозвался Мстиша с болью в голосе.

– Да прибей ты его и вся недолга.

– Разве тогда Рада меня полюбит?

Лют презрительно хмыкнул:

– Полюбит али нет, а замуж ее возьмешь. Тогда сможешь из своей Рады веревки вить.

– Не желаю я вить из Рады веревки и не хочу губить Блуда! – возмутился Мстиша. – Пущай я останусь без любимой девицы, но нипочем не пойду на злодейство.

– Слушался бы ты отца, – продолжал увещевать брата Лют. – Он доволен, когда мы добиваемся, чего хотим.

– Я хочу добиваться своего, не теряя чести.

– Слизняк! – ругнулся Лют и, плюнув с досадой, ушел.

– Мстиша! – тихо позвал Блуд.

Младший сын Свенельда поднял голову.

– Кто здесь?

– Я, – откликнулся Блуд.

– Ты все слыхал? – растерянно спросил Мстиша.

– Слыхал.

Блуд остановился возле смущенного юноши и, дружески похлопав его по плечу, сказал:

– Не знал я, что ты по Радомире сохнешь.

– А кабы знал?

– Кабы знал, держался бы от нее подальше.

– Правда? – встрепенулся Мстиша. – Она тебе не люба?

– Она мне нравится, – честно признался Блуд. – Я даже подумывал к ней посвататься.

– Ну, вот! – упавшим голосом протянул Мстиша.

– И все же девица мне не столь мила, чтобы я не мог от нее отказаться.

– Неужто? – опять воспрянул духом Мстиша.

– Воистину так! – подтвердил Блуд.

Юноша от души обнял его.

– Теперь я навеки твой друг!

– Ладно, ладно! – растрогался Блуд.

Пора было идти домой.

– Эй, Фома! – позвал Блуд, оглядываясь по сторонам. – Куда он пропал?

– Здесь я! – ответил знакомый голос. – Давно жду тебя, боярин!

Вынырнув из темноты, Фома проворчал:

– Половину ночи гуляю по двору, замерз совсем.

– Меня князь задержал, – ответил Блуд. – Пойдемте!

Проводив Мстишу до двора его отца, Блуд и Фома зашагали к Почайне2020
  Почайна – ныне несуществующая река, впадавшая в Днепр на территории Киева.


[Закрыть]. Воист Войков предпочел обосноваться не в детинце, как большинство бояр, а рядом с пристанью. Неизвестно, чем было вызвано такое желание Воиста, но его внуку нравилось такое местожительство. Блуду доставляло удовольствие наблюдать из высокого терема за прибывающими и отправляющимися в путь ладьями или просто смотреть на речную воду. Это созерцание всегда его успокаивало.

Днем пристань шумела и гремела, сейчас же она была погружена в ночную тишину. От темной воды поднималась туманная мгла, над которой виднелись неясные очертания двух словно висящих в воздухе мачт. Пелена тумана начала окутывать и берег.

Фома проворчал:

– Вовремя мы воротились, иначе искали бы свой двор.

– До утра сыскали бы, – отозвался Блуд.

Едва они приблизились ко двору, как из ворот вышел здоровенный малый с дубиной в одной руке и факелом в другой.

– Ну, наконец-то вы явились! Заждались мы вас!

Голос у верзилы был соответствующий его внешности: низкий и громкий.

– Не ори, Рагоза, – буркнул Блуд.

Во дворе он увидел еще пятерых челядинцев.

– Запирайте ворота и ступайте спать, – велел хозяин слугам.

– Тебя проводить? – услужливо спросил Фома.

Блуд махнул рукой.

– Чай, по пути в опочивальню не заплутаю.

Отворив дверь своей опочивальни, он замер на месте в изумлении: возле его постели стояла обнаженная Вита Волошанка и чарующе улыбалась. Густые черные волосы красавицы струились по голому телу, а в ее глазах отражалось пламя горящей на сундуке свечи.

– Ну, что же ты стоишь? – прошелестела волошанка, едва шевеля губами, и показала кончик языка.

Блуд сорвался с места так стремительно, что погасил свечу. Всего за несколько мгновений он освободился от одежды и, яростно рыча, повалил Виту на постель…

Откинувшись на спину, Блуд вытер со лба пот и прошептал хриплым голосом:

– Пить хочется.

Волошанка спрыгнула с постели, зажгла свечу и склонилась над ковшом с водой.

– Что ты так долго? – нетерпеливо спросил мучимый жаждой Блуд.

Когда Вита, наконец, принесла ему воду, он осушил ковш до дна. Внезапно на него накатило странное внутреннее опустошение.

«Что со мной?» – удивился Блуд.

– Ты накинула бы одежу, – раздраженно бросил он Вите. – Чего нагишом ходишь?

Удивленная она послушно натянула на себя рубаху.

– Коим ветром тебя сюда занесло? – спросил Блуд.

– Захотела тебя повидать, – промурлыкала она, щурясь как наевшаяся густых сливок кошка.

– А как ты попала в опочивальню?

– Сказала твоим холопам, что ты меня к себе позвал.

– Но челядь о тебе ни словом не обмолвилась.

Она опять пожала плечами.

– А зачем им лезть в твои дела?

– Фома прогнал бы тебя, – проворчал Блуд.

– За что же такая немилость? – удивленно протянула Вита.

– Фома ненавидит грех.

– А что такое грех?

– Зло.

Волошанка искренно недоумевала. В ее понятии злом было только то, что мешало ей жить так, как она хотела.

– Чего же злого я сотворила? – осведомилась красавица.

– Христианам прилично совокупляться лишь с женами.

– Но тебе же было хорошо со мной!

Блуд досадливо поморщился. Он не мог не признать, что волошанка доставила ему в постели немалое удовольствие. Однако теперешнее его состояние походило на тяжкое похмелье после чересчур обильного пиршества. Даже вид стоящей перед ним женщины вызывал у Блуда тошноту.

– Было хорошо, а теперь очи бы мои на тебя не глядели, – честно признался он.

Красавица изменилась в лице.

– Чем же я тебе не угодила?

– Не люба ты мне! – процедил сквозь зубы Блуд.

Вита была вне себя. С ней еще такого не случалось, чтобы мужчина отвергал ее. Она растерянно пробормотала:

– Так уж и не люба? А ты загляни в себя – может, там все же найдется любовь. Вспомяни-ка ласки мои…

– Не надобны мне твои ласки, – с раздражение прервал ее Блуд. – Не желаю более оскорблять грехом Бога нашего Христа. Ступай, и не ворочайся!

Виту охватило уже забытое ею чувство обделенности, так знакомое ей в детстве, когда она была лишена всего: умершей при родах матери, отца (о нем вообще никто, ничего не знал), еды, одежды и ласки. Растила девочку бабка, которая лупила внучку, и которую та втайне ненавидела. Они жили в очень красивом месте – на берегу широкой реки, среди долин и холмов. Рано состарившаяся бабка Виты, варила лучше всех в селе снадобья и зелья, но внучку обучала своему умению с явной неохотой. Однажды девочка, набравшись смелости, спросила:

– За что ты, бабушка, меня не любишь?

Бабка дала ей затрещину и прошипела:

– Людей боги наделяют добром и злом, а в тебя они вложили одно зло. Я убила бы тебя, но рука не подымается: все-таки ты мне не чужая.

После этого признания девочка еще больше ее возненавидела.

Когда Вита подросла, она похорошела. Мужчины с ума по ней сходили, она же потеряла голову из-за Яна – самого красивого в селе парня. Их чувства, как казалось Вите, была взаимными: по крайней мере ее возлюбленный был не против того, чтобы жить с нею. А потом вдруг Ян заявил, что ему надоело бедствовать в родном селе, и он решил уйти в главный город руссов Киев, где, по слухам, все живут богато. Вита последовала за любимым, чему он не препятствовал. В пути Ян повел себя ужасно: он называл жену своей рабыней, вынуждал отдаваться другим мужчинам за еду и ночлег, а сам изменял ей. Если же Вита пыталась спорить с ним, то он ее избивал. Неудивительно, что, когда пара добралась до Киева, жена ненавидела мужа гораздо больше, чем любила прежде. Но бросить его она не решалась, ибо не хотела остаться одна среди чужих людей. Они нанялись в услужение к богатому киевскому купцу. Вскоре Вита поняла, что в Киеве многие мужчины хотят получить от нее любовь и ласку. Ян стал ей не нужен. Но он был не из тех мужчин, которых легко оставить, да к тому же Вита горела жаждой мщения за все свои перенесенные страдания. Однажды она накормила мужа обедом, использовав полученные от своей бабки знания трав, после чего стала вдовой.

Затем Вита задумала найти себе богатого покровителя. Она остановила свой выбор на Блуде, потому что он был не беден, молод, хорош собой и еще не женат. Отправляясь к своему избраннику, волошанка взяла с собой приворотное зелье, несколько капель которого она добавила в выпитую затем Блудом воду. Однако любовный напиток почему-то подействовал странно: мужчина вместо того, чтобы воспылать к Вите еще большей страстью, не пожелал ее больше видеть.

– Нашел кому поклоняться! – прошипела волошанка. – Разве вашего Христа можно сравнить с нашим Траяном2121
  Траян – римский император (98 – 117), вел завоевательную политику, покорил предков волохов – даков и со временем стал настолько ими почитаем, что попал в пантеон их богов.


[Закрыть]?

– Христа нельзя ни с кем сравнить, ибо он один – Бог, – отрезал Блуд.

– Ну, и оставайся со своим Христом! – рыкнула Вита и, пылая гневом, покинула опочивальню.

Блуд зевнул.

«Надобно, наконец, поспать».

Но только он лег, как скрипнула дверь.

– Кто там? – недовольно спросил Блуд.

– Я – отозвался Фома.

– Чего тебе надобно?

Фома смущенно пробормотал:

– Волошанка метала огонь из очей – вот я и испугался, не сотворила ли она чего-нибудь с тобой.

– Не сотворила, как видишь.

– Вижу, – сказал Фома и, немного помявшись, добавил: – Я выбранил Рагозу и Борича за то, что они впустили ее.

– А они чего?

Фома махнул рукой.

– Понять не могут слуги твои нерадивые, за что на них серчают. Чего еще ждать от язычников?

– Я вот не язычник, а перед грехом не устоял, – вздохнул Блуд. – Нет во мне твоей праведности.

– Разве же я праведник? – возразил Фома. – На моей совести много загубленных жизней.

– Зато ты не прелюбодействуешь.

Фома, действительно, не имел в своей жизни близких отношений ни с одной женщиной, хотя, конечно же, не раз подвергался соблазну. Невзирая ни на что, он оставался целомудренным, чему причиной была его мечта о монашестве. Наслушавшись от греков о Святой горе Афон2222
  Святая гора Афон – полуостров в Греции, который в 676 году был передан императором Константином Погонатом в вечную собственность населяющим его монахам, с тех пор там располагаются православные монастыри и скиты.


[Закрыть] и посетив в германских землях несколько монастырей, Фома загорелся желанием не просто стать монахом, а основать на Руси христианскую святую обитель. Ради этой цели он старался подчинить свою жизнь порядку, близкому к монашескому.

– Ты тоже можешь не прелюбодействовать, – строго сказал Фома. – Женись и избавишься от соблазнов.

– На ком жениться-то? – с грустью осведомился Блуд.

– А хотя бы на внучке боярина Мутура. Худо, вестимо, что она язычница, но, как говорил апостол Павел, «неверующий муж освящается верующей женой, и жена неверующая освящается верующим мужем», да и ты внушишь ей любовь к Христу.

– От Мутуровой Радомиры я отказался, – сообщил Блуд и коротко рассказал о своем разговоре с Мстишей.

– Ты верное решение принял, – заключил Фома. – Друга иметь лучше, чем врага. А невесту себе еще найдешь.

– Найду, – откликнулся Блуд сонным голосом.

Глава 4
Сомнения Ярополка

К утру небо над Киевом затянулось грязно-серыми тучами, а когда рассвело, пошел дождь, сменившийся затем мокрым снегом. Словно весна по какой-то известной только ей причине решила покинуть киевлян сразу же после праздника в ее честь.

На Ярополка ненастье подействовало удручающе. Он долго валялся в постели, почти ничего не съел за утренней трапезой, потом слонялся по покоям, будто не мог найти себе места. Когда князь прилег отдохнуть в горнице, шут Ногут попытался было его развеселить, но в ответ на эти усилия услышал рычание:

– Пошел прочь, пес!

Прогнав шута, Ярополк задремал. Разбудил его появившийся на пороге горницы Варяжко:

– Хватит спать, пора делами заниматься!

– Что за дела в такое ненастье? – проворчал князь.

– Жизнь идет в любую погоду.

Ярополк буркнул что-то нечленораздельное и сменил лежачее положение на сидячее.

– Вчера чернец немецкий Гервазий прибыл в Киев, – сообщил Варяжко.

– Вчера? – удивился Ярополк. – А почто же он сразу ко мне не явился?

– Гервазий отдыхал с дороги, да и тебе было не до него. А нынче он пришел и желает потолковать с тобой.

– Веди его в малую трапезную. И пущай туда обед подают.

Спустя немного времени, князь Ярополк, Варяжко и преподобный Гервазий сидели за столом. В разгар дня было сумрачно, как поздним вечером. В трапезной горели свечи, освещая покрытые свежей деревянной резьбой стены, два оконца, накрытый стол с яствами и троих сотрапезников.

Ярополк перед обедом привел себя в порядок и надел красную с золотой вышивкой свиту. Это яркое одеяние контрастировало с черной сутаной сидящего справа от князя монаха. Гервазий был худ до измождения и совершенно лыс, притом что имел пусть не очень густую, но довольно-таки длинную бороду. Обветренное лицо преподобного раскраснелось, его серые глаза лихорадочно блестели. Ел он один хлеб, а пил только воду.

– Уж не захворал ли ты? – забеспокоился Ярополк. – Почитай не ничего не вкушаешь.

– Я parvo contonus2323
  Довольствуюсь малым (лат.).


[Закрыть], – откликнулся Гервазий глухим голосом.

Шваб2424
  Шваб – житель Швабии, исторической области на юго-западе Германии.


[Закрыть] по месту своего рождения он долго проповедовал христианство среди западных славян. А поскольку языки всех славянских народов были схожими, то Гервазий легко усвоил в Киеве местный говор. Недоумение у русских собеседников преподобного вызывала только его монашеская привычка вставлять в свою речь латынь. Вот и сейчас князь сказал:

– Не понял я тебя.

– Мне хватит малого, – пояснил Гервазий.

Ярополк укоризненно покачал головой.

– Не обижай меня. У нас не полагается гостю оставаться голодным.

– Да, я вовсе не голоден, – возразил преподобный, но все же взял с блюда маленький кусочек запеченной щуки.

А князь продолжал беспокоиться о нем:

– Я гляжу, ты никак не согреешься, хотя здесь жарко натоплено. Промок, видать, насквозь. Нам встретиться бы вчера, но тебя, сказывают, усталость сморила.

– Мне, хвала Господу нашему Иисусу, неведома усталость, – отозвался монах. – Вчера я, дабы не видать богопротивного языческого празднества, провел день в храме Святых Апостолов Петра и Павла, где молился Богу за спасение ваших заблудших душ. И да будет Deus vobiscum!2525
  С вами Господь (лат.).


[Закрыть]

– Спасибо за заботу, добрый человек! – подал голос долго молчавший Варяжко. – Но ведь ты воротился в Киев не токмо затем, чтобы помолиться за наше спасение?

Ярополк поддержал пестуна:

– Мне тоже любопытно, с чем ты к нам пожаловал?

– С доброй вестью! – сообщил преподобный. – Граф Куно Веттерау оказал вам честь, согласившись на то, чтобы rex Jaropulc2626
  Король Ярополк (лат.).


[Закрыть] стал мужем его дочери…

Князь не очень почтительно прервал Гервазия:

– Кто он таков – граф Куно? И почто его согласие – честь для нас?

Монах назидательно сказал:

– Отнюдь не всякий добрый христианин самого низкого звания отдаст дочь за язычника – будь тот даже могущественным правителем, – а высокородный граф Куно согласился на свадьбу с условием, что rex Jaropulc в ближайшем будущем станет приверженцем истинной веры.

– Кто же он – граф Куно? – настойчиво повторил Варяжко.

– Граф Куно Веттерау – один из влиятельнейших сеньоров Священной Римской империи, – ответил Гервазий. – В его жилах течет кровь Карла Великого, а также королей и герцогов, перечисление коих займет много времени. Первым браком сей граф был женат на Рихлинг, внучке недавно ушедшего в иной мир pia rex Otto2727
  Нашего благочестивого короля Отто (лат.). Речь идет о германском короле и императоре Священной Римской империи Оттоне I Великом, умершем в мае 973 года.


[Закрыть], родившей мужу дочь Адельгейду, кою ее отец и согласился выдать за regi Rugorum2828
  Короля Руси (лат).


[Закрыть].

– Знатную девицу получит в жены князь Ярополк, – заключил Варяжко.

– А собой-то она хороша? – осведомился Ярополк.

Преподобный успокоил его:

– Юная графиня Адельгейда столь хороша собой, что даже я, clericus2929
  Лицо духовное (лат).


[Закрыть], не мог не заметить ее красы.

Князь было ожил, но спустя пару мгновений вновь нахмурился и забубнил:

– Я уже принял бы христианство, кабы не страшился гнева своего народа. Русские люди любят наших древний богов.

– Verae fidei praedicatores3030
  Проповедники истиной веры (лат.).


[Закрыть] внушат твоему народу любовь к Спасителю, – изрек Гервазий.

Ярополк с сомнением покачал головой.

– Русичи упрямы – их трудно переубедить.

– Господь помогает нам открыть истину даже самым большим упрямцам.

– Нужно время, чтобы ваша вера стала и нашей, – настаивал князь.

Издав тяжелый вздох, преподобный проговорил:

– Граф Куно согласен породниться с язычником при соблюдении двух условий: ты пообещаешь обвенчаться с Адельгейдой в Божьем храме и дашь клятву, что в течение трех лет примешь христианскую веру. А вырвать твой народ из проклятого язычества тебе помогут епископы, коих римская церковь пришлет сюда, как только в них возникнет нужда.

Варяжко про себя отметил, что Гервазию, похоже, известны некоторые события, произошедшие еще в правление Ольги. Княгиня, приняв в столице Византийской империи христианство, тем не менее осталась недовольна императором Константином VII Порфирородным, во время переговоров с которым у нее возникли политические разногласия. В Киеве Ольга решила наладить добрые отношения с римской церковью и отправила посольство к Оттону I с просьбой прислать на Русь епископа. Занятый своими делами германский король и будущий император Священной Римской империи не поспешил исполнить желание княгини. Епископ прибыл на Русь лишь полтора года спустя, но к тому времени в нем отпала нужда.

«Теперь-то они не станут мешкать», – подумал Варяжко, имея в виду иерархов римской церкви.

– Князь завтра даст тебе ответ, – пообещал он вслух преподобному.

Поблагодарив за прием и угощение, Гервазий ушел. Когда за ним затворилась дверь, Ярополк жалобно пробормотал:

– Как быть, не знаю?

– Соглашайся, – предложил Варяжко. – Ты же ищешь дружбы с немецким королем, а девица, кою тебе сватают, как-никак ему родня.

– А что сказать дружине?

– То и скажи, что есть.

– А коли бояре воспротивятся?

– Бояр я сумею уговорить, – пообещал Варяжко.

Его способность уговаривать бояр и воевод не вызывала у Ярополка сомнений.

– Я согласен, – справился, наконец, князь со своей нерешительностью.

– Вот и славно! – обрадовался Варяжко. – Когда ты станешь немецкому королю родичем и единоверцем, тебе с ним будет проще столковаться.

– Должно быть, – согласился Ярополк. – Покойного короля Оттона его бояре частенько попрекали за добрые отношения со мной, язычником.

– При нынешнем Оттоне те же бояре, что были и при его отце, – заметил Варяжко.

– Решено – я женюсь! – заключил Ярополк и облегченно вздохнул, довольный тем, что сумел, наконец, принять решение.

– За невестой пошлем Блуда, – предложил Варяжко. – Он почитай пять служил прежнему немецкому королю, знает порядки в немецких землях и тамошним языком владеет. Отправь его ближе к лету.

– А почто не раньше? – спросил Ярополк.

Варяжко хмыкнул:

– Ты недавно сомневался, стоит ли жениться, а теперь готов немедля послать за невестой. Погоди уж! Никуда девица не денется – подольше подождет, крепче потом любить будет.

Покраснев до корней волос, Ярополк пробормотал:

– Зачем же откладывать?

– Спешить тоже не следует, – изрек его пестун. – От спешки ничего доброго не получается.

– Ладно, к лету так к лету, – согласился князь.

Глава 5
Праздник, омытый кровью

На следующий день Варяжко сообщил боярам и дружине, что Ярополк желает укрепить союз с немецким королем, для чего берет в жены родственницу Оттона. Поскольку о возможности принятия князем христианства не было сказано, идея этого брака не вызвала споров. Оставалось лишь привезти невесту.

Блуду предстояло отправиться в путь в конце весны. Поручение обрадовало его, ибо он уже начал испытывать скуку. После бурных событий детства и юности ему было трудно привыкнуть к спокойной жизни.

А тем временем наступила христианская Пасха. На службу в соборный храм Святого Ильи собралось много людей: киевлян различных сословий, иноземных (греческих, армянских, грузинских, аланских3131
  Аланы – предки современных осетин.


[Закрыть]) купцов и воинов из княжьей дружины. Все истово молились, устремив взоры на три храмовые иконы – образы Спасителя, Богородицы и Ильи Пророка. Трое священников были греками и, следовательно, читали Евангелие по-гречески. Вслушиваясь в певучую речь пресвитеров, Блуд мало понимал ее смысл, зато прекрасно улавливал дух. Порой ему даже начинало казаться, что он обретает крылья и взмывает в небо, оставляя на земле весь тяжкий груз своих грехов.

Когда настала пора, настоятель собора трижды возвестил по-гречески, о воскрешении Христа. Толпа откликалась на разных языках, и громче всего звучало по-русски:

– Воистину воскресе!

После службы развели возле храма костер, и народ с удовольствием наблюдали за разгорающимся пламенем. Всем было хорошо.

К Блуду и Фоме приблизились седовласый воевода Теодрик Дьярвов и его семнадцатилетний сын, которого отец назвал Йоханом3232
  Йохан – скандинавский вариант греческого имени Иоанн и русского Иван.


[Закрыть], а киевляне кликали Ивашкой. Варяг Теодрик покинул свою родину лет тридцать тому назад. Побыв недолго в Киеве, он отправился в Византию, где поступил на службу к императору Константину VII Порфирородному. Потом этот скандинав служил сменившему Константина Роману II и заступившему на место Романа Никифору Фоке. Но с убившим Никифора Иоанном Цимисхием Теодрик не ужился и бежал от него вместе со своим малолетним сыном к появившемуся как раз в это время на Балканах князю Святославу. За время своего пребывания в Византии варяг сменил веру: он, уезжая к грекам, был ярым поклонником скандинавских божеств, а вернулся к русским уже самым что ни на есть сторонником Христа. Почему это случилось, никто не сумел у Теодрика выпытать.

Ивашка был наполовину греком. Он унаследовал от матери темные брови, карие глаза и субтильное телосложение, а от отца – бледную кожу, светлые с рыжеватым отливом волосы и спокойный, молчаливый нрав. Юноша ни с кем не водил дружбу, сторонился молодецких забав и почти везде появлялся с отцом. В Киеве их называли «двумя молчунами».

– Я с малых лет люблю огонь, – неожиданно сказал воевода, вглядываясь в языки пламени.

Удивленный Блуд вздрогнул.

«Он же ни с кем не заговаривает первым, а отвечает всегда так, будто у него одно слово стоит серебряную гривну3333
  Гривна – денежная единица Руси – золотой или серебряный слиток хорошего качества весом около 50 граммов.


[Закрыть]».

Теодрик, казалось, пожелал опровергнуть сложившееся о нем мнение.

– Там, где я родился, костры большие и красивые, – продолжил он. – Ими нельзя не любоваться. Вообще-то, в наших местах много что радует очи. Но самое лучшее из того, что дал Бог моему народу – фьорды3434
  Фьорд (норв. fjord) – узкий, извилистый и глубоко врезавшийся в сушу морской залив со скалистыми берегами.


[Закрыть].

– Что дал? – не понял Блуд.

Теодрик затруднился с объяснением. Не привыкший много говорить он явно не находил нужных слов:

– Фьорд – такой… Огромные камни, море… Ты видал море?

– Видал, когда служил немецкому королю.

Варяг махнул рукой.

– Там иное море и иные берега, чем в наших краях.

– Тоскуешь по родине? – с сочувствием спросил Блуд.

– Тоскую. Прежде я редко вспоминал об отчизне, а нынче вдруг тоска на меня напала.

– Ну, так ворочайся в свои края.

Теодрик тяжело вздохнул:

– Мои соплеменники не жалуют христиан. Говорят, ярл Хокон Могучий3535
  Хокон Могучий – правитель Норвегии (971 – 995), хладирский ярл, начал править, как вассал датского короля, но, по сути, вел самостоятельную политику. Когда датский король Харальд Синезубый предпринял попытку христианизации Норвегии, Хокон Могучий разорвал с ним союз и начал войну.


[Закрыть] изгоняет наших единоверцев.

– Добро, что не казнит, – буркнул себе под нос Фома.

– Я не отрекусь от Спасителя даже ради отчизны, – сказал варяг. – Слишком дорого мне далась моя вера.

Блуд навострил уши, полагая, что Теодрик поведает о том, как он стал христианином. Однако варяг только повторил:

– Нипочем не отрекусь от нашего Бога Иисуса.

Он вновь задумчиво уставился на огонь. Поняв, что из него не вытянуть больше ни слова, Блуд сказал:

– Пойду, я, пожалуй. Христос воскресе!

– Воистину воскресе! – разом откликнулись Теодрик и его сын.

Блуд сердечно с ними попрощался и обратился к Фоме:

– Ты идешь со мной али еще здесь побудешь?

– Иду.

Когда они спускались по тропинке с холма, запах дыма настолько усилился, что у Блуда даже заслезились глаза.

«Нынче же огонь жгут возле всех христианских храмов», – подумал он.

Однако вскоре Блуд и Фома заметили дымное марево, которое сгущалось над той частью Подола3636
  Подол – район Киева, где в старину проживали большей частью торговцы и ремесленники.


[Закрыть], где вовсе не было христианских церквей.

– Кажись, пожар! – с тревогой воскликнул Фома.

– Должно быть, – согласился Блуд.

Они бросились бегом в сторону дымного марева и в одном из дворов заметили огонь. Опасность грозила всей округе: сгореть могли и окрестные дворы и лавки на расположенном рядом торжище, и пристань вместе со стоящими на приколе ладьями, и двор Блуда. Надо было принимать меры.

Подбежав к воротам, Блуд распахнул их ударом плеча и крикнул:

– Хозяева, просыпайтесь!

– Просыпайтесь! – эхом вторил ему Фома.

Сквозь дым они видели, что горит пока одна баня. В хлеву мычала корова, в курятнике волновались куры, у крыльца с визгом лаял пес; одни люди спокойно почивали. Наконец, поднявшаяся кутерьма разбудила хозяев. На крыльцо выскочил мужик в исподнем и, не разобравшись спросонья рявкнул:

– Вы чего на моем дворе бесчинствуете?

И тут же он закашлялся от дыма.

– Твоя баня горит! – крикнул Фома.

Кубарем скатившись с крыльца, хозяин кинулся спасать свое добро. К нему присоединились высыпавшие из избы домочадцы. А к пожару уже спешил народ: разбуженные шумом соседи, не успевшие разбрестись прихожане и служители храма Святого Ильи. Общими усилиями принялись тушить огонь, благо с водой проблем не было: вблизи протекал широкий ручей.

Наверняка с бедой удалось бы легко справиться, если бы вдруг не усилился ветер. Пламя вначале перекинулось на избу, а затем и на соседний двор, расположенный, к счастью, на краю улицы – у широкого ручья.

Пожар был потушен, когда солнце уже поднялось высоко в небо. Народ начал расходиться, а среди тех, кто все еще оставался на пожарище, Блуд разглядел своих слуг.

– Добро, боярин, что ветер не на нас подул! – воскликнул Рагоза, тоже заметивший своего господина.

Фома укоризненно проговорил:

– Не будем радоваться, что беда до нас не дошла, лучше пожалеем тех, кого она не миновала.

– Чего мне их жалеть? – недоуменно протянул Рагоза. – Чай, мы не в родстве.

Фома тяжело вздохнул. Уже не в первый раз его попытка проповедовать такие христианские ценности, как милосердие и любовь к ближнему, не увенчалась успехом.

К Блуду подошли воевода Теодрик и его сын.

– Могло быть и хуже, – сказал старый варяг. – Бог спас Подол от великой беды.

– Да, уж, – согласился Блуд и зевнул.

Поскольку ночные приключения его порядком утомили, он не стал больше задерживаться на дымящемся пепелище. Слуги Блуда гурьбой последовали за ним, но Рагоза почему-то остался. Теодрик и Йохан тоже не спешили уходить.

У моста через ручей Блуд встретил весьма приметную троицу. Впереди шагал волхв Твердолик, который, несмотря на свою молодость, обладал немалым авторитетом, как у себя в ведовской среде, так и у жителей Киева. За волхвом следовал одетый в грязную свиту парень со странным, словно окаменевшим, лицом. Замыкал шествие хромой старик в серой бесформенной хламиде.

Блуду почему-то стало не по себе.

«И угораздило же меня в наш праздник волхва встретить, – сердито подумал он. – Те двое, что за Твердоликом идут, тоже, видать из его племени – кудесники али кощунники3737
  Кощунники – представители низшей одной из низших ступеней жреческой касты на Руси. Они хранили священные предания и занимались волшебством.


[Закрыть]».

Блуд постарался выкинуть из головы неприятную встречу, обратив свои мысли на предстоящее застолье по случаю великого праздника.

«Надобно до вечера позвать гостей: Прастена Будова, варягов Якуна и Торольда, Стефана Угрина. Теодрика и его сына. А еще, пожалуй, надобно позвать Радшу Малова и Милана Истрова, хоть они и не христиане. Мстишу… Мстишу не пригласишь без его брата Люта. Ну, да ладно. Авось, старший Свенельдович не испортит нам пира».

Но, едва Блуд успел помыться и переодеться, как прибежал Рагоза с тревожной вестью: какие-то два пришлых кудесника винят христиан в пожаре на Подоле.

– Неужто люди верят чужакам? – спросил Фома.

– Поверили! – ответил Рогоза. – Слух пошел, будто вы ночью порешили положить великую требу своему Богу…

– Нашему Богу требы не надобны! – воскликнул Фома.

– Народ уже начал бить христиан, – добавил Рагоза.

– И многих побили? – взволнованно осведомился Блуд.

– Ваши почитай все успели утечь. Кого-то поймали, но я не стал глядеть кого, а поскорее убрался оттоль. Вдруг кто-нибудь вспомнил бы, что и мой боярин – христианин…

– А храм? – вскричал Фома. – Его же разорят!

Блуд тоже забеспокоился:

– Как бы наш храм не сожгли!

В горнице уже собралась челядь. Хотя среди слуг Блуда христиан было немного, забеспокоились не только почитатели Спасителя, но и те, кто поклонялся языческим богам.

– Ты не о храме, а о себе и о нас пекись, – вмешался старый ключник Благой. – Как бы подоляне сюда не явились.

Надо было принимать меры для обороны, ибо взбаламученные кудесниками люди могли вспомнить о том, какой веры придерживается хозяин расположенного вблизи пристани двора. Блуд впервые пожалел о том, что он живет не на Княжьей горе.

«В детинце мало простора, зато безопаснее».

Всего около десятка мужчин из челядинцев умели обращаться с оружием, причем двоих не следовало брать в расчет ввиду их преклонных лет. С такими силами вряд ли удастся оборониться от разъяренной толпы.

«Но не ждать же погибели», – подумал Блуд, а вслух велел:

– Запереть ворота! Бабам и детям схорониться! Мужикам взять оружие и собраться во дворе!

Он критически оглядел вооружившихся челядинцев. Мечи были только у Фомы и Рагозы; широкоплечий гигант Нискиня держал в руке палицу; семеро слуг обзавелись разной величины топорами; трое юношей нашли более ли менее приличные дубины; а два старика, ключник Благой и старший конюх Вятко, помахивали палками.

«Долго мне с моими ратниками не выстоять. Да, и вряд ли они станут защищаться, не щадя живота своего».

Когда с улицы послышался шум, Блуд подошел к воротам и глянул в щель. То, что он увидел, не сулило ничего доброго: по дороге двигалась вопящая толпа во главе с хромым стариком – тем самым, с которым Блуд встретился у моста через ручей.

«Лучше уж мне было пасть от меча в немецких землях».

Но неожиданно толпа остановилась и начала редеть. Люди бросились наутек, и впереди всех помчался хромец. Не успел Блуд удивиться, как мимо его ворот проскакали на конях княжьи дружинники.

– Что там деется? – нетерпеливо поинтересовался Фома.

– Князь прислал дружинников, – сообщил Блуд, отходя от ворот.

Новость обрадовала всех. Побросав оружие, челядинцы принялись выражать свое восхищение быстрыми действиями князя. Блуд велел отпереть ворота, и когда это было сделано, вышел со двора. Фома сопровождал его.

– Ты цел, слава Перуну! – услышал Блуд знакомый голос. – А я уж не знал, что и думать!

Запыхавшийся от быстрого бега Мстиша бросился другу на шею, причитая:

– У меня аж дух захватило!.. Надобно же было тебе здесь поселиться!..

Блуд глянул туда, где еще недавно бесновался народ. Смутьянов уже и след простыл, а дружинники ускакали в сторону собора Святого Ильи.

– Как там наш храм? – опять забеспокоился Фома.

– Пойдем, узнаем, – предложил ему Блуд.

Вместе с Мстишей они направились к собору. Подол был необычайно пустынным: люди попрятались по своим жилищам, боясь ответственности за только что совершенные ими преступления. А натворить беды подоляне успели: неподалеку от двора Блуда валялись посреди улицы два обезображенных трупа, в которых трудно было кого-либо узнать, а за мостом через ручей лежали бездыханные тела Теодрика Дьярвова и его сына. Ветер трепал клок седых волос на разбитой голове старого варяга и перебирал рыжие пряди Йохана.

– Господи Иисусе! – прохрипел Фома, осеняя себя крестным знамением.

Душу Блуда охватило сомнение: всесилен ли христианский Бог, если не смог уберечь от гибели своих ярых приверженцев.