Текст книги "Слуга князя Ярополка"

Глава 36
Уродливая волхва

Минула зима. С наступлением весны жизнь, как обычно в это время года, забила ключом. Горожане, занявшись насущными делами, стали меньше думать и говорить о войне. Киев наполнялся прибывающими иноземцами – купцами, послами, воинами. Привычно забурлил на Подоле торг. Казалось, жизнь вернулось на круги свои и ничего плохого в ближайшем будущем не может случиться.

Воспрянул духом и Ярополк: весна принесла ему огромную радость – рождение сына. Мальчика назвали Святополком, объединив в этом имени имена его деда и отца. Адель хотела окрестить ребенка, однако муж отказал ей, мотивируя свой отказ тем, что крещение княжича сейчас не ко времени.

Вдруг в разгар весны пришло известие о том, что дружина князя Владимира выступила из Новгорода. Сил в Киеве все еще было недостаточно, чтобы достойно оказать сопротивление варягам, но Ярополк наотрез отказался последовать совету своего пестуна и обратиться за помощью к печенегам, поскольку боялся степняков с тех самых пор, когда они едва не взяли Киев. Князь опять впал в уныние и полностью положился на волхвов. А Владимир тем временем неумолимо приближался к Киеву.

Волхвы втайне ждали новгородского князя, хотя, казалось бы, должны были примириться с подчинившимся им Ярополком. Но языческие жрецы продолжали не доверять киевскому князю, потому что не знали, как он поведет себя, если одержит победу над братом. Даже в беседах с ведунами, Ярополк нет-нет да и вспоминал о своем клятвенном обещании принять христианство – значит, он мог, когда волнения останутся позади, опять поддастся уговорам Варяжко, княгини Адели, христианских священников да бояр вроде Блуда. Что касается Владимира, то волхвы рассчитывали полностью его себе подчинить. Младший сын покойного князя Святослава был в Киеве чужаком и вряд ли ему по силам самостоятельно наладить отношения с киевлянами.

В конце весны скончался Вышезор, успев перед смертью дать напутствие Твердолику. Молодой волхв продолжал священствовать на прежнем месте. Однажды, подойдя к своему капищу, он увидел возле идола Перуна отвратительного вида женщину. Непонятного возраста и худая до измождения она была столь безобразна, что волхв с трудом сдержался, чтобы не отвести взгляд в сторону. Лицо женщины было покрыто волдырями и шрамами, а глаза сверкали так, словно пытались испепелить вокруг себя все и всех. Одежда на ней истрепалась, превратившись в лохмотья.

– Ты кто? – спросил Твердолик.

– Я волхва – прислужница Жели и Карны, – ответила женщина сиплым, надтреснутым голосом.

– Вас же давно отсель изгнали, – удивился волхв.

Его собеседница криво усмехнулась:

– Кого изгнали, тот всегда воротиться может.

Неожиданно она сделала движение, от которого Твердолика бросило в жар. Такой изгиб тела он замечал только у одной женщины, когда взирал на нее, как и прочие мужчины, с вожделением.

– Вита? – вырвалось у него.

Она испуганно отпрянула от него.

– Неужто меня можно узнать?

– Да почитай и нельзя, – ответил Твердолик. – Вряд ли кто-то станет к тебе приглядываться так, как я. Ты изменилась.

Вита дернулась, как от удара и прошипела:

– Да, я стала другой.

– Тебя в волхвы посвятили? – недоверчиво спросил Твердолик.

– Да покарают меня Желя и Карна, коли я лгу!

Волхв махнул рукой в сторону святилища.

– Пойдем туда. Поведаешь мне о том, что с тобой случилось.

В капище горел огонь, освещая бревенчатые стены и два дубовых чурбана в углу.

– Садись! – велел Твердолик.

Присев, Вита начала свое повествование. Захворав в Новгороде, она не помнила, как оказалась в шатре, а когда очнулась, услышала мужской голос:

– Зря мы дрова переводим. Она, поди, уже сдохла, а мы шатер второй день обогреваем. Бросить головешку, и все.

– Князь Ярополк так велел, – ответил другой мужчина. – Погоди, завтра он уберется, тогда мы спалим шатер вместе с бабой: жива она али нет.

Открыв глаза Вита увидела перед собой густую пелену. Женщине было жарко и хотелось пить. Наощупь она обнаружила кувшин, но попытка утолить жажду закончилась для нее неудачно: несколько капель попали ей в рот, а потом кувшин выпал из ослабевших рук. Вита опять потеряла сознание.

Когда она опять пришла в себя, было совсем темно.

«Уже ночь», – поняла волошанка.

Жара у нее уже не было, но теперь она тряслась от холода. Вита попыталась найти что-нибудь, чтобы укутаться, и тут ее пронзила мысль:

«Ярополк поутру покинет Новгород! Меня сожгут!»

Она была очень слаба, однако желание жить победило в ней слабость. Вита вылезла из шатра и поползла по снегу, жадно хватая его ртом и утоляя таким образом все еще мучавшую ее жажду. Она продвигалась ползком, пока не впала в беспамятство…

Очнулась Вита в углу тесной избушке. У печи возилась сгорбленная старуха. На столе горела, потрескивая, лучина.

– Оклемалась? – проскрипела старуха, не глядя на Виту.

– Где я? – шепотом спросила волошанка.

– У меня в гостях? – насмешливо ответила хозяйка.

Она взяла со стола деревянную кружку.

– На, выпей!

А Вита замерла, не в силах пошевелиться, потому что лицо у старухи походило на полусгнившую корягу.

– Что, страшная я? – криво ухмыльнулась хозяйка избушки. – И ты не краше меня.

Вита в ужасе схватилась за свое лицо и, нащупав на нем волдыри, опять потеряла сознание…

– Даже не помышляй, что твоя краса к тебе воротиться, – услышала она, придя в себя.

– Кто ты? – спросила Вита слабым голосом.

– Люди зовут меня Вукшихой, – ответила старуха и рассказала о себе.

Она тоже раньше блистала красотой, а когда хворь сделала ее безобразной, стала волхвой – да и не какой-нибудь, а ярой прислужницей богинь смерти, Жели и Карны.

По древнему обычаю на похоронах знатного мужа умертвляли его жену или наложницу. В совершаемом обряде главным действующим лицом была волхва – служительница богинь смерти и скорби, и она же принимала участие и в других ритуальных убийствах.

Княгиня Ольга, борясь с человеческими требами, была особенно строга к жрицам Жели и Карны, поэтому и ни одной из них не осталось не только в Киеве, но даже в окрестностях города. В других местах на Руси, хотя еще и кое-где были эти волхвы, их услугами пользовались все реже.

В Новгородских землях ритуальные убийства тоже были давно не в чести, однако нет-нет да кто-нибудь и вспоминал о них – тогда звали к себе Вукшиху. Жила грозная волхва в лесу. Питалась она тем, что брала у людей, и никто, разумеется, не помышлял ей отказать, потому что все ее боялись.

– А как я к тебе попала? – спросила Вита у Вукшихи.

– Я тебя нашла и к себе приволокла.

– Зачем ты тащила меня? – заплакала волошанка. – Лучше бы я была убита!

– Ты у меня по воле Жели и Карны, – уверенно заявила старуха. – Займешь мое место опосля того, как я уйду к ним.

Она научила свою подопечную готовить смертельные зелья, а потом началась главная наука – умение твердой рукой пользоваться кинжалом. Вначале Вита упражнялась на пойманном в силки мелком зверье, а по весне она впервые зарезала человека – бедно одетого мальчишку, забредшего в лес, где он был пойман Вукшихой, обладавшей, несмотря на преклонный возраст, немалой силой.

Старуха связала ребенка, заткнула ему рот, прочла заклятия, после чего велела Вите:

– Режь ему глотку!

Волошанка исполнила это повеление, не испытывая ни малейшей жалости к мальчику, чей труп был схоронен в лесу так, чтобы никто его не нашел. После этого убийства старуха вдруг слегла и в предчувствии смерти совершила над своей преемницей обряд посвящение в волхвы.

Вита осталась жить в избушке Вукшихи. Редкие встречи новой жрицы с людьми пугали их и вызывали дикую злобу у нее. Она готова была уничтожать всех, но только однажды ее позвали для совершения ритуального убийства к вдове, пожелавшей последовать в иной мир за своим мужем. Молодая женщина была хороша и лицом, и телом, поэтому Вита с особым удовольствием вонзала в нее свой кинжал.

– Зачем ты воротилась в Киев? – спросил Твердолик, когда волошанка закончила свой рассказ.

Она сверкнула глазами.

– За долгами! Хочу кое-кого покарать!

– И кого же?

– В первый черед жену Блуда! Я на нее наложила заклятие, а оно на меня пало.

«Чем же тогда она перед тобой провинилась?» – усмехнулся про себя Твердолик, но вслух задал другой вопрос:

– А как ты добралась до Киева?

Вита рассказала.

Когда ей стало известно о выступлении из Новгорода дружины князя Владимира, она украла лошадь и осторожно двинулась вслед за воинами. Жрице не грозили встречи с лихими людьми или дикими зверями, поскольку войско распугало и тех, и других. А на месте бывших стоянок дружины было чем поживиться, как волхве, так и ее лошади. За Припятью Вита обогнала новгородского князя. В одном из сел она сменяла лошадь на продукты и явилась в Киев уже пешком.

– А от меня тебе чего надобно? – спросил Твердолик.

– Совета и помощи. Одной мне здесь не выжить.

– Ты, значит, желаешь сгубить жену Блуда?

– Тебе ведь не жаль христианку?

– Не жаль. А ты не страшишься гнева христианского Бога?

Вита решительно покачала головой.

– Не страшусь. Коли сживу со света жену Блуда, мне моя гибель будет мила. Кабы мне еще погубить Ярополка! Он меня обрек на верную смерть.

Волхв понимал, что она ненавидит весь мир, а так как со всем миром расправиться невозможно, выбраны две жертвы. Заболела-то Вита не из-за Ярополка, а он, изолируя ее, спасал не только себя от заразы. Что же касается жены Блуда, то она и вовсе не виновата перед волошанкой.

Однако вслух Твердолик этого не сказал, а пообещал:

– Ладно, я помогу тебе.

Ему было все равно, что станет с женой Блуда, зато ненависть Виты к князю могла принести волхвам пользу.

– Токмо погоди малость, – добавил Твердолик. – Обещаю, что настанет день, когда ты отомстишь своим врагам.

Глава 37
Посольство к новгородскому князю

Ярополк ничего не предпринимал, кроме того, что велел усилить охрану ворот и не впускать в детинец никого чужого. Он почти не выходил из своих покоев, куда к нему постоянно наведывались волхвы. Такое поведение князя плохо влияло на дружину: ратники пьянствовали, начальники не обращали внимание на подчиненных, а многие бояре вдруг «захворали» и сидели по своим дворам. Лишь малая часть высшей знати пыталась помочь Варяжко организовать оборону.

Пестун Ярополка надеялся только на печенегов. Однако князь Владимир продвигался так стремительно, что степняки вовремя не подоспели бы даже, если бы Ярополк, одумавшись, послал за ними. В данной ситуации киевскому князю, по мнению Варяжко, было бы выгоднее бежать в степь, чтобы через какое-то время вернуться к Киеву с большими печенежскими силами.

Однажды пестун заявил князю о своем намерении немедленно отправиться к печенегам.

– Зачем? – вышел Ярополк из прострации.

– Затем, что там я сумею найти себе применение.

– А как же я? – заскулил князь. – Ты бросаешь меня на произвол судьбы. Обещал ведь никогда мне не изменять!

– Чем я тебе помогу, коли ты сам себе не желаешь помочь? Я должен быть здесь и глядеть на твою гибель? Нет уж, коли мне не дано тебя спасти, лучше убраться подальше.

– Чего я должен сделать, чтобы ты остался?

– Вспомнить, что ворог почитай у ворот стоит.

– Владимир мне не ворог, а брат, – возразил Ярополк.

– Забудь о вашем братстве! Владимир желает твоей гибели!

– Надобно его самого о том спросить. Давай отправим к нему посла!

– И без посла понято, зачем он идет на Киев.

– Но я желаю, чтобы брат сам мне все сказал.

Варяжко с досадой махнул рукой.

– Ладно, отправим посла, хотя вряд ли от него будет толк.

– Блуда отправим, – предложил Ярополк.

– Пущай будет Блуд, – обреченно согласился Варяжко.

Блуд отнесся к идее посольства с таким же скепсисом.

– Вряд ли я сумею сговориться с новгородским князем, – проворчал он, когда ему сообщили в Заветной горнице о предстоящей поездке во вражеский лагерь.

– Хотя бы узнай, чего мой брать хочет, – попросил Ярополк.

Блуд посмотрел на него с недоумением.

– Кажись, князь Владимир не скрывает своей цели.

– А ты все же спроси? – настаивал князь.

– Твоя воля, – отозвался Блуд, пожав плечами.

Варяжко предложил ему взять с собой, кроме ратников, еще и Мстишу.

– Возьму его, коли он сам пожелает поехать, – заявил Блуд.

– Али для него мое слово – не указ? – возмутился Ярополк.

– У Мстиши жена хворает, и он будет думать о ней, а не о деле. Кой толк от такого помощника?

– Поступай, как знаешь, – раздраженно бросил князь.

Мстиша, действительно, не желал быть княжеским послом.

– Ладно, обойдусь без тебя, – сказал Блуд.

Но когда он уже в сумерках направился домой, друг поджидал его у своего двора.

– Возьми меня с собой, – смущенно попросил Мстиша.

– Ты же вроде отказался?

– Прости, друг! Совестно мне стало за свою слабину. И Рада меня выбранила: мол, нельзя оставлять товарища в опасности. Никто меня не понимает, как моя жена. Она знает, что, коли я останусь, меня совесть замучает.

– Ладно, не мучься, а собирайся в путь.

Людмила, узнав, куда посылают ее мужа, конечно же, заволновалась. Блуд сказал ей:

– Не обидит меня князь Владимир.

– Ты уговоришь его заключить мир? – спросила она.

Блуд не смог солгать жене:

– Не для того новгородский князь тащился в такую даль, чтобы заключать мир. Он желает сесть на киевский стол, и отвратить его от сего желания никто не сумеет.

Он наклонился к ее уху и тихо добавил:

– По чести молвить, Владимир годится в киевские князья больше, чем Ярополк.

– Но он не желает веровать во Христа.

– Так и Ярополк не уверовал в Иисуса. Он все обещает, а толку от его обещаний нет. Владимир, коли чего замыслил, готов горы своротить к своей цели, а у его старшего братца ни на что решимости не хватает.

Людмила покачала головой.

– Но ты будешь служить Ярополку, хотя не уважаешь его.

– Я давал ему клятву верности.

На рассвете послы двинулись в путь. Отъехав от Киева на приличное расстояние, они наткнулись в лесу на варягов из дружины новгородского князя – причем варяги были не Сигурда, а Свейна. Северные воины повели себя враждебно, и эта встреча могла обернуться стычкой, если бы не появился слуга новгородского князя, помнивший Блуда. Посольство было сопровождено к Владимиру и Добрыне, находящихся, как оказалось, в том самом становище, где три года назад покойный Лют хотел положить Выскиря на требу Перуну.

Возле дома с теремами было полно дружинников, а у крыльца стоял Сигурд, который при появлении Блуда вначале покраснел, потом побледнел.

«Он не забыл Людмилу», – отметил Блуд.

Резко повернувшись, Сигурд ушел.

Послы обратили внимание на веселую обстановку во дворе. Кое-кто из воинов был навеселе.

– Вроде бы им еще рано радоваться, – сказал Мстиша.

– Сам ничего не пойму, – отозвался Блуд. – В новгородской дружине не принято веселье не ко времени.

К Блуду, подошел Олаф.

– Ты опять к нам прибыл? Как поживает твое семейство?

– Мои жена и сын здравы – коротко ответил Блуд.

– Чему здесь все радуются? – обратился к Олафу Мстиша.

– Дочь полоцкого князя родила Владимиру сына, – ответил племянник Сигурда.

Появившийся на крыльце тиун становища Гомол громогласно сообщил, что князь Владимир и Добрыня Малкович желают принять боярина Блуда.

– Пойдешь со мной, – сказал Блуд другу.

– Меня вроде не звали, – замялся Мстиша.

– Ты тоже посол. А мне с тобой будет сподручнее.

Владимир и Добрыня ждали послов в одном из теремов. Князь за два года возмужал и в свои восемнадцать лет выглядел уже не юношей, а молодым мужчиной. Блуда он и на сей раз встретил радостно. Что касается Мстиши, то Владимир, узнав, кто это, перестал обращать на него внимание. Добрыня же не скрывал настороженности по отношению к обоим послам.

– Зачем ты прибыл? – спросил князь у Блуда.

Тот пожал плечами.

– Спроси что-нибудь полегче. Князь Ярополк велел узнать, чего ты хочешь? Но твое желание любому смерду в Киеве понятно: ты хочешь сесть на киевский стол.

– А не пойти ли тебе ко мне на службу? – предложил Владимир, буравя собеседника взглядом. – Будешь при мне первым боярином и главным советником.

Блуд отрицательно покачал головой.

– Спасибо за великую честь, князь, но я не клятвопреступник. Да и для тебя слуги-перебежчики опасны.

– Да, уж! – нехотя согласился князь. – Предавший однажды, способен вновь предать.

– И я о том же, – продолжил Блуд. – Так что отсылай нас князь обратно в Киев.

– Сейчас отошлем… – начал Добрыня.

– Отослать тебя мы еще успеем, – прервал его племянник. – А покуда ты остаешься на пир в честь нашей великой радости. Знаешь, что у нас ночью случилось?

Блуд кивнул.

– Да, я слыхал, что твоя жена сына родила.

– Ну, положим Рогнеда мне не совсем жена, но сына она родила моего, за что ей честь и хвала. Я его Ярославом назвал.

– Поздравляю тебя, князь. Вот токмо, чего подумает князь Ярополк с Варяжко, коли я здесь задержусь?

– А я других Ярополковых людей отпущу.

– Один я у тебя не останусь, – решительно заявил Блуд.

– Ты еще ставишь нам условия? – возмутился Добрыня.

– Не хочу, чтобы у Ярополка появились новые подозрения, – настаивал Блуд.

Владимир понимающе кивнул.

– Ладно, я оставлю еще того, на кого ты укажешь.

– Пущай подле меня будут воин Тихомир – его, кажись, Варяжко приставил ко мне соглядатаем – да мой друг, Мстиша.

Князь как будто впервые заметил Мстишу;

– Ты младший Свенельдович? А я тебя совсем не помню. Вот брата твоего не забыл: он с малолетства лез во все драки.

– Лют всегда был таким, – проворчал Мстиша.

– Драчливость его и сгубила, – заключил Владимир.

– Должно быть.

Князь повернулся к Блуду.

– Ах, да! Как поживает твоя жена?

– Людмила жива и здрава. Сын у нас, Ивещей, прошлой весной народился.

– Значит, нет моей вины перед Людмилой! – искренно обрадовался Владимир.

«А ты способен чувствовать вину?» – едва не спросил Блуд, но вовремя прикусил язык.

Гомол проводил Блуда, Мстишу и Тихомира в один из покоев, чтобы они там отдохнули. Остальные слуги князя Ярополка были отосланы в Киев.

Ближе к вечеру начался пир. За столом в горнице поместились только дружинники из ближайшего окружения новгородского князя, киевские гости да Гомол, прочие пировали во дворе. Блуда посадили напротив Сигурда, что, конечно же, не понравилось им обоим. Хотя варяг подчеркнуто игнорировал своего бывшего соперника, его глаза время от времени гневно вспыхивали. Блуд со своей стороны не испытывал злобы к Сигурду, но его мучило беспокойство за жену.

«Что будет с Людмилой, коли Владимир возьмет Киев? Не пожелал бы Сигурд сделать ее своей добычей».

Пир был, как положено, с музыкой, песнями, большим количеством здравиц за князя и его новорожденного сына. Когда веселье пошло на убыль, Блуд ненадолго оставил застолье. Возвращаясь, он столкнулся в сенях с Сигурдом.

– Не страшись меня, – буркнул варяг.

– Много чести тебе, чтобы ты меня устрашил, – процедил сквозь зубы Блуд.

– Кабы я сомневался в твоей храбрости, нипочем не дал бы тебе жениться на княжне Людмиле.

Блуд оторопел от такого заявления, а Сигурд продолжил:

– Помнишь, когда мы дрались, ты был неосторожен? Мне ничего не стоило свернуть тебе шею.

– Почто же не свернул?

– Подумал: а вдруг я, убив тебя, заставлю княжну страдать. Ты мне ненавистен, но ей дорог…

В сенях появился Мстиша, и Сигурд тут же ушел.

– Чего ему от тебя было надобно? – спросил у Блуда друг.

– Мы потолковали немного.

– Помнится, ты как-то обмолвился, что у Людмилы был воздыхатель – варяг…

Блуд грубо прервал друга:

– Ну, был и был! Мало ли, кто, по кому вздыхал прежде!

– Я просто за тебя испужался, как увидал, что и Сигурд покинул пир.

Вид у Мстиши был обиженный, и Блуд сказал уже значительно мягче:

– Спасибо тебе за заботу.

– Чего же он хотел от тебя?

– Ничего. Сказал, что не сделает мне зла, дабы не причинить Людмиле горя.

– Он все еще ее любит?

– Видать, любит.

Друзья вернулись на пир, продлившийся еще недолго. Когда застолье закончилось, киевские послы ушли в отведенный им покой, где Мстиша и Тихомир захрапели, едва успев добраться до постелей. Блуд же, несмотря на выпитое в большом количестве вино, смог уснуть не сразу, потому что его одолевали тревожные думы. Однако, в конце концов, сон сморил и его.

Глава 38
Примирение

Владимир и Добрыня дали друг другу слово соблюдать в походе по возможности трезвый образ жизни. Поэтому они даже на пиру в честь такого события, как рождение у новгородского князя сына, больше делали вид, что пьют вино, чем пили. Князь после застолья собирался сразу лечь спать, однако не успел он дойти до опочивальни, как в темных сенях его остановила сенная девка Рогнеды, Горица.

– Чего тебе? – грубо осведомился Владимир.

– Меня Рознега прислала.

Рознегой звали вторую служанку полоцкой княжны – немолодую, но расторопную и исполнительную женщину.

– Зачем? – спросил князь.

– Она за княжича Ярослава переживает. Уж больно недобро на него Рогнеда Рогволодовна глядит.

Владимир нахмурился. Дочь полоцкого князя по-прежнему его ненавидела. Он чувствовал эту ненависть всем своим существом всегда, когда был рядом с Рогнедой. Она и отдавалась ему так, словно пыталась его убить. Владимиру такие отношения нравились, поскольку возбуждали его. Однако он забеспокоился, когда понял, что Рогнеда ненавидит еще и их общего будущего ребенка. Князь рассчитывал, что это чувство у нее пройдет при кормлении грудью, однако полоцкая княжна, родив сына, заявила, что у нее нет молока, насчет чего у Рознеги имелись большие сомнения. К счастью для младенца, в становище нашлась баба, которая только что родила и потеряла ребенка. Гомол немедля привел ее к маленькому княжичу и она начала его кормить.

– Мы нынче принесли младенца княжне, – говорила девка. – Она хоть и не кормит его, а все же мать…

Горица запнулась.

– Ну, и чего? – мрачно спросил Владимир.

– Рогнеда Рогволодона глянула на сына так, словно пожелала ему смерти…

Не дослушав девку, князь направился в опочивальню Рогнеды. Он сам не знал, о чем будет с ней говорить. До сих пор она не желала его слушать, на вопросы, которые он задавал, отвечала угрюмым молчанием, а порой и вовсе вела себя так, словно его рядом с ней не было.

Княжна лежала на мягких, взбитых перинах и подушках, а юркая Рознега хлопотала возле ее постели. Как только Владимир вошел, челядинка принялась низко кланяться. А Рогнеда даже не повела бровью.

Выгнав Рознегу, Владимир обратился к княжне:

– Ты дите не желаешь повидать?

Он спросил первое, что пришло в голову, не рассчитывая на ответ, но неожиданно Рогнеда заговорила:

– Зачем? Я ему не надобна, да и спит он, поди.

– Кажись, тебе до него нет дела?

– Тебе вон тоже нет дела до твоего старшего сына, Вышеслава, – парировала она.

– Но мать должна любить дите! – воскликнул князь.

– Ничего я тебе не должна, – зашипела Рогнеда. – И любить твое семя я не буду, хоть зарежь меня. В нем кровь погубителя моих родичей. Да и зачат он, когда ты взял меня против моей воли. Ненавижу твое отродье не меньше, чем тебя!..

Владимир прервал ее:

– Может, ты и убить хочешь нашего сына?

– Хочу! – выдохнула Рогнеда.

У князя мороз пробежал по коже от ее признания. Если бы у него было с собой оружие, то возможно слова княжны стоили бы ей жизни.

– Расправишься со мной? – мрачно усмехнулась она. – Давай! Неси свой меч и руби меня!

– И тебе не жаль свою мать? – угрожающе спросил Владимир.

– А чего мне ее жалеть, коли она память отца оскорбила: с одним из его убийц спуталась?

– Как ты узнала? – удивился князь.

Любовная связь Добрыни и полоцкой княгини старательно скрывалась: он не хотел проблем с женой, она боялась дочери. Некоторые челядинцы об этом прознали, но они держали язык за зубами.

Рогнеда презрительно поморщилась.

– Важно, что знаю. Моя мать недостойна жить! Ее, помяни мое слово, Забава сживет со свету, коли еще не сжила.

– И Забава все знает?

– Вестимо, знает! Жена Добрыни и поведала мне о том, что ее муж с моей матерью забавляется.

«А ведь Рогнеда права, – подумал князь. – Полоцкая княгиня осталась с Забавой, и та ее может со свету сжить. Нрав у дядькиной женки крутехинький».

– Руби меня! – повторила княжна и добавила, чеканя каждое слово: – Либо я тебя когда-нибудь убью.

Владимир вздохнул. Он ничего не мог с собой поделать: Рогнеда по-прежнему влекла его к себе. И против этого влечения бессильны были все доводы разума.

«Вот и Добрыня твердит: полоцкая княжна, опасна. Да токмо без нее мне жить будет тоскливо».

– Желаешь, чтобы наш с тобой сын стал полоцким князем? – неожиданно спросил он.

Рогнеда оторопело уставилось на него.

– Ты отдашь Полоцк сыну?

– Клянусь, в Полоцке будет править наш сын и его потомки, – торжественно пообещал Владимир и, немного подумав, добавил: – Токмо тамошним князем станет не Ярослав.

– А кто же еще? – недоуменно осведомилась княжна.

– Следующий наш сын, – изрек князь.

Рогнеда вспыхнула, разгадав его хитрость. До рождения их следующего сына надо ждать как минимум год, а может и дольше – за это время Владимир рассчитывал приручить непокорную полоцкую княжну.

– Тебе будут все оказывать уважение, как моей жене и княгине, – продолжил он. – Никто не посмеет унизить твое достоинство: ведь ты – мать моего сына, а коли Мокошь окажет тебе милость родишь мне еще сынов…

Рогнеда прервала его:

– Ты и впрямь готов отдать Полоцк нашему сыну?

– Я клятвы на ветер не бросаю, – отрезал князь.

Княжна призадумалась. В ее голове уже был один план мести Владимиру. Рогнеда, как и покойная жена новгородского князя, не на шутку увлеклась Олафом. Ясноглазый, румяный красавчик умел растоплять даже самые холодные женские сердца. Он, конечно же, не приближался к наложнице князя, но она надеялась соблазнить его. Рогнеда представляла, как будет уязвлено самолюбие Владимира, когда он узнает о ее связи с племянником Сигурда. Княжну не волновало, что случится после этого не только с ней, но даже с Олафом. Желание отомстить подчиняло в душе Рогнеды все прочие чувства.

Сейчас же она мгновенно составила в голове новый план мести, суть которого была в том, чтобы внушить своему следующему сыну ненависть к отцу. Пусть внуки и правнуки ее, Рогнеды, дитя, владея Полоцким княжеством, ведут свой род от князя Рогволода, и пусть прочие потомки Владимира будут для них врагами.

– Я согласна с тобой примириться, – выдавила она из себя.

– Ну, вот и добро! – обрадовался Владимир.

Он по своей молодости недооценивал ум и коварство женщин, поэтому решил, что вышел победителем из схватки со строптивой полоцкой княжной. Эту уверенность князя мог бы поколебать его более опытный дядя, но Владимир не хотел ему ничего говорить. Пусть лучше Добрыня думает, что гордая княжна подчинилась его племяннику сама – без каких-либо условий.

Пожелав Рогнеде спокойной ночи, Владимир вышел из ее опочивальни. В сенях стояла с горящей свечой в руке Рознега.

– Ты слыхала нас? – грозно спросил князь.

Челядинка замахала свободной рукой.

– Да разве я посмела бы?.. Да я нарочно подальше от двери отошла! Да порази меня Перун, коли…

– Довольно! – прервал ее Владимир, поморщившись. – Коли ты чего и слыхала, забудь! Не прижмешь язык, лишишься его!

Он не стал слушать новых заверений женщины. У него уже слипались глаза, и ему хотелось поскорее лечь спать. Однако в опочивальне сидел Добрыня.

– Тебе чего надобно? – грубо спросил Владимир.

– Потолковать с тобой.

– Давай, утром потолкуем.

– Так ведь я и хочу с тобой обсудить, что нам поутру делать.

– Мы вроде уже все обсудили.

– Обсудили до того, как посольство от твоего брата явилось. Завтра Блуд воротится в Киев…

– И что из того?

– Чего ты с ним передашь Ярополку?

– Велю сказать, что, коли хочет Ярополк со мной биться, пущай сам место для битвы выбирает.

Добрыня недовольно поморщился.

– Зачем ты такую милость брату оказываешь?

– Победа в любом случае будет моей, – отрезал Владимир.

– Ой ли! – с сомнение воскликнул Добрыня.

– Победа будет моей, – уверенно повторил князь.

– Добро, коли ты так в себе уверен, – произнес Добрыня, поднимаясь с лавки.

Владимир начал раздеваться.

– Заждался я тебя, – неожиданно сказал ему дядя. – Где тебя носило?

– У Рогнеды я был, – буркнул князь и добавил с гордостью: – Мы с ней помирились.

– Да ну! – изумился Добрыня. – Неужто тебе удалось смирить брыкливую кобылку? Как же у тебя получилось?

– Не твое дело, – ворчливо отозвался Владимир. – И вообще я спать хочу.

Он забрался в постель и повернулся на бок.

– Ну, спи, – проговорил Добрыня, усмехаясь, и вышел из опочивальни.

«Кажись, он мне не поверил», – сонно подумал князь.