Текст книги "Слуга князя Ярополка"

Эпилог

Летом 989 года столица жители столицы Византийской империи горячо обсуждали предстоящий брак сестры императора Василия, Анны. Все негодовали, возмущаясь тем, что мужем порфирородной100100
  Порфирородная (порфирородный) – дочь (сын) императора, чье появление на свет случилось во время пребывания отца на византийском престоле.


[Закрыть] девицы станет варвар101101
  Варварами средневековые греки называли, подобно древним римлянам, всех представителей других народов.


[Закрыть] да еще и недавний язычник.

Родившейся за два дня до кончины своего отца, Романа II102102
  Роман II – византийский император (959 – 963).


[Закрыть], Анне, исполнилось уже двадцать шесть лет. Однако замуж ее не спешили выдавать, хотя желающих сочетаться с ней браком было немало. Когда-то уже давно было отказано императору Священной Римской империи, Оттону I, сватавшего дочь Романа за своего сына и наследника, такая же судьба, по всей очевидности, ожидала и предложение короля франков, Гуго Капета, желавшего, чтобы его сын, Роберт, взял в жены византийскую принцессу. А все потому что, по мнению гордых византийцев, каким бы высоким не было положение варвара, оно все равно гораздо ниже положения любого знатного ромея103103
  Византийцы называли себя «ромеями» (то есть, «римлянами»), поскольку считали свою империю наследницей древней Римской империи.


[Закрыть]. И, хотя чужеземцам порой достовались в жены родственницы императоров, эти девицы не были порфирородными.

Достойным женихом для Анны мог стать представитель высшей византийской знати, но братья девушки, Василий и Константин104104
  Константин – младший брат императора Василия II Болгаробойцы (976 – 1025), формально считался соправителем старшего брата, но до его смерти участия в управлении не принимал, после смерти Василия стал императором Константином VIII.


[Закрыть], боялись обрести соперника в лице зятя, ибо узурпация власти не была для Византии редким явлением.

Вероятно Анне пришлось бы, в конце концов, уйти в монастырь – тем более, что она со своим тихим нравом вполне годилась в монахини. Но на жизнь девушки неожиданным образом повлияли политические события в Византийской империи, где императора Василия попытались свергнуть узурпаторы Варда Склир и Варда Фока. Между двумя претендентами на престол возникло соперничество, закончившееся тем, что Фока, пленив обманом Склира, двинулся с огромным войском на столицу империи. Напуганный Василий, узнав о грозящей ему опасности, обратился за помощью к киевскому князю, тот дал около шести тысяч русских воинов, а взамен потребовал себе в жены сестру императора. Самым главным препятствием для этого брака было язычество князя, однако Владимир пообещал принять христианство, и Василию в его отчаянном положении ничего другого не оставалось, как дать согласие.

В апреле 988 года произошла битва при Авидосе, где императорское войско, основной силой которого был русский корпус, разгромило узурпатора. Но потом император не стал спешить с выполнением своего обещания, мотивируя это тем, что и князь не торопится менять веру. Владимира поступил решительно: захватил в Крыму принадлежавший Византии Херсонес, принял в этом городе христианство и потребовал прислать немедля обещанную ему невесту. На сей раз Василий не стал возражать, и Анну начали собирать в дорогу.

Обо всем этом Блуд, служивший уже одиннадцать лет императору, знал в основном понаслышке, поскольку он еще до начала похода Варды Фоки был послан сопровождать одного знатного византийца, отправившегося в Венецию105105
  Венеция была в формальной зависимости от Византийской империи.


[Закрыть], чтобы позаботиться об обороне этого города, в случае возможного нападения арабского флота, да еще, чтобы уладить распри венецианской знати. В столицу Блуд вернулся накануне отбытия будущей княгини в Киев.

В императорском дворце была необычно беспокойная для этого места обстановка. Управляющие дворцовым хозяйством евнухи визгливыми голосами подгоняли и без того запыхавшихся слуг. Придворные, собравшись кучками, разговаривали и спорили. Даже священнослужители выглядели чересчур взволнованными.

Явившийся во дворец Блуд понял, что сейчас не до него, и решил уйти. Когда он шагал по мраморной дорожке к воротам, сзади вдруг кто-то громко воскликнул по-русски:

– Господи Иисусе! Блуд!

Пораженный Блуд обернулся и увидел торопливо приближающегося к нему мужчину лет тридцати-тридцати пяти, в одежде, хотя и далеко не бедной, но достаточно скромной для обитателей императорского дворца. Этот человек, судя по его внешности, не был греком.

– Мстиша? – вырвалось у Блуда прежде, чем он успел осознать умом, что перед ним никто иной, как его старый друг.

– Я самый! – откликнулся Мстиша.

Они бросились друг к другу в объятия.

– Ох, кости затрещали! – вскрикнул Мстиша. – Силушки-то у тебя не убавилось.

– Куда же ей деваться!

Блуд позвал друга к себе в гости, но Мстиша сказал с сожалением:

– Я не могу далеко отсель отлучаться: вдруг понадоблюсь.

Друзья сели на мраморную скамью.

– Отколь ты взялся? – спросил Блуд.

Оказалось, что именно Мстиша прибыл из Херсонеса, чтобы передать императору требование киевского князя.

– Я сам напросился в послы, – говорил Мстиша. – Хотел узнать, жив ты али нет. А то и не знаю, что отвечать Буде, когда он о тебе спрашивает.

– Кто спрашивает? – не понял Блуд.

– Сынок твой, Ивещей. Его поначалу, как и тебя, «Блудом» кликали, а он тогда не все слова выговаривал, и вместо «Блуд» у него получалось «Буда». Так он и остался Будой.

– Очи у него, как и прежде, синие?

– Да, очи у Буды синь-синева, а волос темный, как у тебя. Он на обоих своих родителей похож.

У Блуда в груди вспыхнула давно, казалось бы, утихшая боль. Вроде бы одиннадцать лет достаточный срок, чтобы душа успокоилась, однако тоска по утраченному счастью была в ней неистребима.

– Чего ты обо мне разузнал? – переменил Блуд тему разговора.

– Что ты живой, что семейством не обзавелся, и что тебя царь Василий куда-то услал. Уж и не помышлял с тобой повидаться. Мы ведь завтра царевну увозим.

– Добрая жена будет у князя Владимира. Царевна Анна и собой хороша, и скромна, и добродетельна, и благочестива.

– Да уж, повезло ему, – согласился Мстиша.

– Может, Владимир с ней, наконец-то, угомониться, – добавил Блуд. – А то о его распутстве даже сюда молва долетает.

– Молве не надобно верить.

– Сам знаю, что не надобно. Но хоть малая правда в слухах все же есть. Владимир-то, помнится, был охоч до женок. Что там, кстати, у него с вдовой брата?

– Да то самое, – хмыкнул Мстиша. – Адель любила его до беспамятства и пыталась сжить со света княжну Рогнеду. Князю пришлось поместить их подальше друг от друга. Он поставил обеим дворы, но в разных местах: полоцкой княжне на реке Лыбеди, а вдове братовой ближе к Днепру. Да токмо Адель недолго там прожила – померла она, мир праху ее, когда рожала князю второго сына, Святослава.

– А полоцкая княжна?

– Она жива до сих пор, родила четверых сынов да двух дочерей, а любила из них токмо Изяславу – того самого, коему князь Владимир Полоцк пообещал отдать. Владимир всех ее детей признал, хотя не уверен, от него ли княжич Мстислав.

– От кого же еще? – удивился Блуд.

– От друга его верного, Олафа. Слухи тогда ходили, что у варяга шашни с княжной Рогнедой, да и утек Олаф от нас уж больно скоро, а князь Владимир был мрачен, как ночь.

– Поди, у князя были еще женки? – поинтересовался Блуд.

– Были.

– Но ни одна из них не стала княгиней?

– Не стала. Зато теперь у нас будет княгиня так княгиня.

– Да, уж, – согласился Блуд. – Многие короли желали заполучить царевну, а досталась она киевскому князю. Достойная награда за то, что он во Христа, наконец, уверовал.

– Не он один. Добрыня принял крещение даже раньше своего племянника, – огорошил друга Мстиша.

– Да, ну!

– Крестились и он сам, и его жена, и тесть. А сыну своему единственному Добрыня дал христианское имя «Константин», и теперь иначе его не зовет. А все из-за моровой язвы. Как начала она людей косить в Новгороде, тамошний наш священник возьми и скажи Добрыне: мол, ты выживешь и никто из твоих близких не помрет, коли вы все Иисусу поклонитесь. Так оно и случилось. Княжна Рогнеда тоже…

– Что, и она уверовала? – вновь удивился Блуд.

– Еще как уверовала!

– Поди, тоже была причина?

– Была, – подтвердил Мстиша. – Княжич Изяслав захворал, а когда его мать приняла крещение, пошел на поправку. Рогнеда с тех пор почитай каждый день ходила в Ильин храм, а теперь и вовсе решила основать святую обитель.

Блуд покачал головой.

– Ну, и дела у вас творятся! Неужто и боярам стал мил Спаситель?

– Хоть иные бояре и воеводы не с охотой меняют веру, князю никто не перечит.

– А что волхвы? Твердолик не возмущает народ?

– Давно уж нет Твердолика.

– Чего с ним случилось?

– Вишь ли, он призывал людей класть себя и своих детей на требу Перуну, но народ неохотно на такой призыв откликался. Тогда волхв придумал кидать жребий на юношей и девиц. На кого попадало, того и приносили в дар громовержцу.

– И князь Владимир дозволял людские требы?

– Твердолик поступал хитро: он свои дела творил в отсутствии князя. Владимир потом серчал, а ему уже готов был ответ: мол, люди сами желают быть требой, нельзя же препятствовать их желанию. Вот токмо киевляне на самом деле были недовольны и с трудом терпели волхва. Когда же Твердолик вдруг сгинул, никто о нем не пожалел.

– Куда же волхв сгинул? – полюбопытствовал Блуд.

Мстиша посмотрел в сторону.

– О том ведает Бог, а людям не надобно всего знать.

Блуд понял намек друга: если даже тому что-то и известно, он наверняка давал клятву хранить молчание.

– А почто ты о Раде не вспоминаешь? – неожиданно спросил Мстиша.

– Прости, друг! – смутился Блуд. – Я все думаю о ней спросить да не решаюсь. Страшусь, вдруг и ты жену потерял, а я растравлю твою душевную рану.

– Жива она была, когда я в поход уходил. Даст Бог и потом с ней ничего худого не случилось.

– Дети у вас есть?

– Одна дочь. Так что ты сам должен понять, что для меня значит твой Буда.

Блуд кивнул.

– Понимаю.

– А ты, как я слыхал, больше не женился, – продолжил Мстиша разговор. – Царская челядь болтает, будто бы у тебя есть знатная полюбовница.

– Есть, – отозвался Блуд.

Он, действительно, сожительствовал с вдовой военачальника Михаила Ватаца, Пульхерией. Брака у них не могло быть: иноземец-наемник – неровня знатной византийке. Но Блуда это не огорчало: он не хотел жениться. Пульхерия не походила на Людмилу: яркая, горделивая, темпераментная красавица часто устраивала любовнику скандалы, а потом валялась у него в ногах, вымаливая прощение. Блуд устал от любовницы, но бросить ее у него не было возможности, поэтому он всегда радовался, когда уезжал из столицы.

– А ты никак знаешь греческий язык? – направил Блуд беседу в другое русло, потому что не имел желания обсуждать свои личные дела даже со старым другом.

– Малость, знаю. Князю Владимиру служат греки, и я у них кое-чему подучился.

– А чего греки на службе у князя Владимира делают?

– Да все больше пишут: грамоты, летописи.

Внезапно Мстиша, глянув умоляюще на друга, предложил:

– Ворочайся с нами в Киев!

Блуд молчал.

– Ворочайся! – продолжил Мстиша. – Князь Владимир с радостью примет тебя на службу. А уж как будет счастлив Буда! Я, вестимо, как могу ему отца заменяю, но кровь-то в нем твоя. Двор новый себе поставишь…

– А старого моего двора нет?

– Разобран твой двор. Там теперь склады, в коих торговые люди хранят товар. Я не препятствовал, зная, что ты, воротившись, не пожелаешь жить на прежнем месте.

– Молва винит меня в гибели князя Ярополка? – осведомился Блуд.

Мстиша замялся.

– Говори, как есть! – велел ему друг.

– Винит. Люди болтают, что ты вызвал Ярополка в Киев, зная, что ему грозит гибель. Я защищаю тебя, как могу.

– Спасибо тебе за защиту, токмо вряд ли ты сумеешь всех переубедить. Значит, пятно измены на мне останется и попадет на сына. Лучше уж мне держаться подальше от своего детища, чтобы не марать его.

– Ты продолжишь служить греческому царю?

Блуд отрицательно покачал головой.

– Нет, царю я отслужил и теперь желаю служить Богу. Помнишь Выскиря?

– Вестимо, помню.

– Он давно уже чернец на Афоне. Вот и я туда уйду.

– Станешь тоже чернецом?

– Стану.

Мстиша вздохнул:

– Коли ты решил служить Господу, я перечить тебе не могу. Ступай на Афон.

Мстишу позвал евнух.

– Давай прощаться, – сказал Блуд другу.

– Но ты же будешь завтра на проводах царевны?

– Быть-то я буду, да токмо навряд ли мы сможем друг к другу приблизиться.

– Да, навряд ли, – согласился Мстиша.

Они обнялись, и вновь, как и одиннадцать лет назад Блуд ощутил на своих щеках слезы друга. Мстиша остался таким же чувствительным, каким был в юности.

Блуд вышел за ворота и двинулся по запруженным народом улицам города. Ему хотелось забраться куда-нибудь в безлюдное место, и он направился к бухте Золотого Рога. На берегу Блуд принялся задумчиво смотреть на набегающие зеленоватые волны. Казалось бы, встреча со старым другом, должна была навеять ему воспоминания о прошлом, однако его мысли были о будущем, но не своем, а сына.

«Дай Бог, чтобы судьба оказалась милостивее к моему Буде Ивещею, чем ко мне», – повторял Блуд.

И вдруг в шелесте ветра он ясно услышал, как незабываемый родной голос тихо прошелестел:

– За нашего сына не беспокойся, милый.

Тревога тут же бесследно, и Блуд даже улыбнулся.

«Буду на Афоне молиться за свое потомство, и Господь должен услышать мои молитвы».