Текст книги "Слуга князя Ярополка"

Глава 13
Княжна Людмила

Посольство князя Ярополка покинуло в середине лета Киев, а глубокой осенью оно добралось до Праги. Река Влтава делила город на две части, и более обжитым был правый берег, где высился скалистый холм, венчаемый деревянной крепостью Град. По косогору были разбросаны большие дома, маленькие домишки и крохотные лачуги.

Остановились киевляне на постоялом дворе рядом с мостом через Влтаву. Они делили кров в основном с купцами: арабами, евреями, фризами5252
  Фризы – германское племя, активно занимавшееся в Средние века торговлей.


[Закрыть]. Еще соседями послов Ярополка были несколько воинов и пара крестьян.

После трапезы Блуд, Фома, брат Маврикий и трое дружинников-христиан решили посетить один из храмов Града, а Мстиша увязался за ними. Светило яркое солнце, и в его лучах золотилась осенняя листва. Любуясь красотой погожего осеннего дня, Блуд вдруг почувствовал, как его охватывает предчувствие какого-то волнующего события.

«Что со мной?» – удивился он.

У ворот Града стояли стражники, которые сразу поспешили за благословением к брату Маврикию, не обращая внимание на его спутников.

– Benedico te in nomine Patris et Filii et Spiritus sancti!5353
  Благословляю вас во имя Отца, Сына и Святого Духа! (лат.).


[Закрыть] – произнес монах.

В крепости он привел Блуда, Мстишу и ратников к храму Святого Иржи (то есть Георгия) – похожее на башню каменное строение. Рядом с церковью тянулась бревенчатая стена, а за ней виднелась верхняя часть купола с крестом.

У Фомы сверкнули глаза.

– Никак здесь святая обитель?

– Да, – ответил ему брат Маврикий – в ней живут наши сестры во Христе,

– Ух, ты! – подал голос Мстиша. – И как они живут?

– По Божьей правде.

В храме Святого Иржи проходила служба. Священник читал на латыни проповедь, и каждое его слово отзывалось под сводами эхом. Народу собралось немало, но и не так много, чтобы не видеть за чужими спинами, что творится у алтаря. Внимание Блуда привлекла тоненькая девичья фигурка, склонившаяся в молитвенной позе возле храмовой гробницы.

«Девица молится так, словно всю себя вверяет Господу».

Рядом с Блудом заговорили о какой-то княжне Людмиле. Покосившись, он увидел двух женщин, по виду зажиточных горожанок, бросающих полные сочувствия взгляды на девушку у гробницы. Блуд прислушался. Понять разговор ему было нетрудно, ибо, служа императору Оттону I, он общался с чешскими наемниками, к тому же, как уже было сказано, в те времена славянские языки имели между собой много сходства. От болтливых горожанок Блуд узнал, что девушка, будучи родственницей чешского князя Болеслава, сосватана за какого-то правителя-язычника. Женщины не одобряли этот брак и жалели несчастную княжну.

Служба тем временем подходила к концу. После пения псалмов девушка поднялась с колен, и к ней подошли ее слуги. Собираясь покинуть храм, княжна встретилась взглядом с Блудом, отчего его бросило в жар. Он даже не понял хороша ли она собой, а просто утонул в синей пучине ее глаз.

«О, Господи Иисусе! Что со мной?»

Людмила уже вышла, а Блуд стоял на месте, словно завороженный.

– Пойдем, боярин, – донесся до него издали голос Фомы.

Очнувшись, Блуд увидел, что Мстиша улыбается, Фома хмурится, а на лице брата Маврикия застыло озабоченное выражение. Народа в церкви, между тем, заметно поубавилось.

– Да, надобно идти! – буркнул Блуд и больше ни слова не произнес до самого постоялого двора.

Утром он, сославшись на ненастье, отменил отъезд. Ночью и впрямь был дождь, но не столь сильный, чтобы дорогу так уж сильно развезло. Однако никто не стал возражать: воины привыкли подчиняться без рассуждений, Мстиша с пониманием отнесся к чувствам друга, а Фома и брат Маврикий, хоть и были недовольны, но, переглянувшись, смолчали.

После утренней трапезы монах сказал, что он отлучится по делам, и захотел взять Фому с собой. Блуд не возражал. Сам он собирался посетить собор Святого Иржи в надежде увидеть вновь княжну Людмилу. Из десяти дружинников шестеро – трое венгров и трое варягов – были христианами, однако они остались вместе со своими товарищами на постоялом дворе, чтобы охранять ценности, которые киевский князь послал в подарок императору Оттону II, своей невесте и ее отцу. У Мстиши пасмурная погода вызвала хандру и лень, поэтому он тоже решил никуда не ходить.

Блуд не сразу направился в Град, а около часа бродил по берегу Влтавы, унимая свое волнение. Когда же он поднялся на холм, его у ворот крепости догнали брат Маврикий и Фома. Монах начал вполголоса рассказывать, что ему удалось узнать об императоре Оттоне:

– Наш король, да будет милостив к нему Господь, весь в ратных делах. За один год он изгнал непокорного Генриха Баварского, смирил Болеслава Чешского, совершил победоносный поход против датского короля Харальда Синезубого5454
  Харальд I Синезубый – конунг Дании (950 – 985).


[Закрыть], воевал с Лотарем Французским. Король Оттон не остается долго на одном месте, но нам повезло – недавно он прибыл в Магдебург, и ты, Питер, сможешь с ним встретиться. Сeterum5555
  Впрочем (лат.).


[Закрыть], тебе следует спешить, ибо Генрих Баварский, honores dicti5656
  Страшно сказать (лат.).


[Закрыть], вновь затевает войну.

Блуд слушал, словно во сне, не понимая и половины.

– Кажись, ты разум теряешь, – проворчал Фома.

– А ты никак вздумал меня поучать? – вспыхнул Блуд.

Фома посмотрел на него с жалостью и, покачав головой, вдруг сказал:

– Я узнал кое-что о девице, кою мы вчера видали в храме.

От неожиданности Блуд вначале онемел, а потом с трудом выдавил из себя:

– Что ты узнал?

– Зовут ее Людмилой, и она в родстве с чешским князем. По Божьей воле девица рано осиротела и теперь полностью зависит от воли родичей…

Блуд сердито прервал Фому:

– А они, как я понял, ее не жалуют. Люди толкуют, будто бы княжну Людмилу выдают за язычника.

– Да, ее выдают за нашего Владимира Святославовича, – сообщил Фома.

– За кого?

– За новгородского князя.

Несколько мгновений Блуд не мог произнести ни слова, а затем с трудом выдавил из себя:

– Ярополк говорил, что за его брата сватают чешскую княжну.

– Уже сосватали, – сказал Фома.

У Блуда к горлу подступил ком.

– Как она вчера молилась! – прошептал он.

– Да, княжна – девица благочестивая, – подал голос брат Маврикий. – А молилась она у гроба своей прабабки – убитой язычниками княгини Людмилы.

– Тоже Людмилы, – пробормотал Блуд.

– Поди, княжну и назвали в честь ее прабабки, – предположил Фома.

– Как бы второй Людмиле не повторить судьбу первой, – разволновался Блуд. – В Новгороде Христос не в чести.

– Все в Божьей воле, – произнес монах.

А Фома добавил:

– Может быть, благочестивой княжне удастся внушить новгородскому князю и его слугам любовь к Христу.

Блуд с сомнением покачал головой.

– Дай-то Бог! Помнится, Владимир в малых летах был упрям, и побороть его упрямство было нелегко.

Он хотел было направиться к храму Святого Иржи, но брат Маврикий остановил его:

– Нынче князь Болеслав заказал молебен в соборе Святого Вита. Там будет и он сам, и все его родичи.

Только теперь Блуд обратил внимание, что людской поток движется в одном направлении. Шли богатые купцы, мелкие торговцы, мастеровые, слуги и городская беднота – в общем, все пражане, желающие лицезреть своего князя.

Народ заполнял площадь перед неуклюжим собором с большим куполом. Княжеские слуги, явившись почти одновременно с Блудом, Фомой и братом Маврикием, принялись бесцеремонно раздвигать толпу, в результате чего Блуд был оттеснен от своих товарищей и прижат к паперти. Место оказалось самым удобным для обзора площадки перед входом в храм. Едва Блуд успел отдышаться, как мимо него прошествовали князь Болеслав Благочестивый, княгиня Эмма и их трое малолетних сыновей.

Заметив в княжеской свите Людмилу, Блуд перестал видеть кого-либо еще, ибо девушка в светлой одежде, со струящимися по плечам русыми волосами заполнила собой весь мир.

«Она – синеокий ангел», – подумал с нежностью Блуд.

Внезапно Людмила посмотрела на него своими бездонными глазами, отчего он едва не потерял сознание и не упал лишь потому, что люди подпирали его со всех сторон. Когда Блуд пришел в себя, княжны уже не было. Проследовали княжеские слуги, и за ними устремился народ. Блуд тоже рванулся было к храму, но его схватил за руку вынырнувший из толпы Фома.

– Погоди, боярин! Туда не всех впускают.

И действительно, стража отгоняла людей от входа в собор.

– Пойдем отсель, – позвал Фома.

– А где Маврикий?

– Здесь я, – отозвался монах, появляясь из-за спины верзилы с обожженными руками.

Блуд понимал, что нет смысла оставаться возле собора Святого Вита: на службу ему не попасть, а толкаться у паперти – глупо. Когда они втроем выбрались из толпы, Фома вдруг сказал:

– Кажись, Мирославе Идаровне и ее батюшке здесь неплохо.

– Кому? – не понял Блуд.

– Вдове и тестю древлянского князя, мир праху его. Они были возле княжны Людмилы.

– Не видал я никого, – буркнул Блуд.

– Идар сюда утек с дочкой и внуком, – продолжил Фома. – Князь Болеслав их обласкал, а они, в благодарность за ласку, приняли христианскую веру. Нынче Идар и Мирослава приставлены к невесте новгородского князя: они учат ее русским обычаям.

– Обучают, значит, они княжну, – мрачно проворчал Блуд.

Фома кивнул.

– Да, обучают. Токмо дорого она платит за их науку. Князь Болеслав отдал в вотчину Олегову сыну приданое покойной матушки княжны Людмилы – имение в Моравии.

– Отколь тебе все ведомо? – удивился Блуд.

– От меня, – подал голос брат Маврикий. – Мне ведь приходилось бывать в Праге, и я здесь многих знаю.

– Мирослава, должно быть, ненавидит князя Ярополка, – заметил Фома.

– Должно быть, – равнодушно согласился Блуд.

Фома глянул на него в упор.

– Кажись, нынче тебе есть дело токмо до своих желаний, а желаешь ты княжну Людмилу.

– Окстись! – рассердился Блуд. – Кто она, кто я? Мне бы издали на нее поглядеть, и более ничего не надобно.

– Бедой обернется и для нас, и для княжны твое глядение, – изрек Фома.

Монах поддержал его:

– Tuus amor5757
  Твоя любовь (лат.).


[Закрыть] может навредить и твоему государю, и твоим товарищам. А самое главное, ты nolens5858
  Невольно (лат.).


[Закрыть] погубишь доброе имя княжны Людмилы.

Блуд вынужден был признать их правоту.

«Пострадаю сам – невелика беда, коли даже и гибель мне грозит. Но ведь я и впрямь могу навредить княжне».

– Верно, – согласился он. – Довольно мне подчиняться сердцу, пора взяться за ум.

– Завтра мы отправляемся в путь? – встрепенулся Фома.

Блуд решительно тряхнул головой.

– Зачем же завтра? Мы и нынче успеем до темна куда-нибудь добраться. Еще токмо полдень.

Бросив еще один взгляд на собор Святого Вита, он твердыми шагами направился к постоялому двору. Фома и брат Маврикий шли за ним, удовлетворенно переглядываясь.

Спустя час посольство киевского князя двинулось в путь. Покидая Прагу, Блуд был уверен, что он в этот город не вернется и более уже никогда не увидит синеокую княжну.

Глава 14
Смятение

В памяти княжны Людмилы сохранились слова слышанные ею в раннем детстве от одного священника:

– Все сокровища заключены в смирении. В нем можно найти все блага и духовные богатства. Невозможно счесть и перечислить достоинства, получаемые от него.

– Хорошо сказано, святой отец, – откликнулась тогда матушка Людмилы.

– Слова не мои, а преподобного Ефрема Сирина5959
  Преподобный Ефрем Сирин – один из учителей христианской церкви, живший в IVвеке.


[Закрыть], – уточнил священник. – Он был великим праведником.

Вскоре после этого разговора княжна лишилась обоих родителей и оказалась в таком тяжелом положении, что лишь смирение спасало ее от отчаянья. Людмила кротко подчинялась опекунам, кротко терпела несправедливые попреки, кротко ждала решения своей участи. Даже тогда, когда ее, благочестивую христианку, обязали стать женой язычника она не роптала, а лишь плакала по ночам.

Князь Болеслав лично сообщил юной родственнице о предстоящем браке, как о деле решенном и не подлежащем пересмотру. После этого разговора в жизни девушки появились новые люди, которые прибыли в чешские земли оттуда, куда ей предстояло отправиться. Это были вдова брата жениха Людмилы, княгиня Мирослава, и отец Мирославы, знатный муж по имени Идар – они готовили Людмилу к ее новой жизни. Княжна отнеслась к своим наставникам настороженно. Опыт последних лет научил ее разбираться в людях, и она сразу поняла, что и Идар имеют корыстные интересы. Мирослава пыталась подольститься к будущей родственнице. Людмила делала вид, что верит ей, но раскрывать душу не собиралась.

Людмиле было велено перебраться вместе с ее новыми опекунами в Жиротин – замок в Моравии, принадлежавший родителям девушки. Там княжне предстояло дожидаться послов ее жениха. Еще ей сообщили, что Жиротин теперь переходит во владение сына Мирославы. Людмила приняла спокойно обе новости. Раз ее сосватали, то рано или поздно отвезут к будущему мужу. А касаемо замка, то какая разница, кто станет им владеть, если ей в нем не жить.

За три дня до отъезда в Жиротин, когда Людмила горячо молилась у гробницы своей убитой язычниками прабабки и тезки, ее вдруг охватило странное волнение. А потом она увидела глядящего на нее мужчину с внешностью дикого степняка (представители степных народов иногда появлялись в чешских землях). Княжна даже на мгновение испугалась, но тут же заметила рядом со «степняком» монаха-бенедиктинца и устыдилась своего страха. Человек, находящийся в обществе духовного лица, наверняка добрый христианин, да и одет он был вполне прилично, а черты лица ничего не значат.

Покинув церковь Святого Иржи, Людмила постоянно вспоминала о произошедшей там встрече. Это ее удивляло: мало ли она видела в храмах людей. А на следующий день, когда княжна следовала в собор Святого Вита, она заметила в толпе знакомое лицо. Мужчина с внешностью степняка опять смотрел на нее, отчего ей почему-то стало радостно.

Следующий день был полностью посвящен подготовке к отъезду. Этим, впрочем, занимались в основном Идар и Мирослава. Что касается Людмилы, то она посвятила последние часы в Праге молитвам и размышлениям о своем будущем. Княжна думала о князе Владимире, стараясь вообразить, каков он из себя, и каждый раз, когда она представляла его, он был похож на незнакомца с внешностью степняка. Людмиле от этого становилось не по себе.

«Что же я о нем все время думаю? Он ведь самый обычный человек, коих много».

Ее уединение нарушила Мирослава, которая, войдя в комнату, спросила:

– У тебя все собрано?

– Да, – ответила Людмила.

У нее было совсем мало вещей, ибо опекуны не баловали ее новой одеждой и никогда не дарили украшений. Более того, почти все доставшиеся ей в наследство от родителей драгоценности куда-то исчезли, и осталось лишь несколько мелких безделушек.

Княгиня брезгливо огляделась.

– Ты живешь хуже челядинцев.

Действительно, покой Людмилы выглядел более чем скромно: потемневшие почти до черноты стены, маленькое слюдяное оконце, подгнивший пол. Было холодно и темно.

– Велела бы зажечь огонь, – предложила Мирослава.

– Дров нет, – отозвалась княжна таким тоном, как будто это была ее вина в том, что ей не давали дрова.

– У тебя почитай ничего нет, – сказала княгиня, осуждающе качая головой. – И с виду ты не отличаешься от простой девки.

Людмила печально развела руками. Увы, Мирослава была права: правнучка князя Борживоя6060
  Борживой I – первый чешский князь (870 – после 884), муж канонизированной христианской церковью в середине XII века княгини Людмилы Чешской.


[Закрыть] и внучка князя Вратислава6161
  Вратислав I – чешский князь (915 – 921).


[Закрыть] одевалась ничуть не лучше своих служанок. На княжне было темное холщевое платье, и она зябко куталась в кусок овчины. Совсем иначе выглядела княгиня в своих отороченных горностаевым мехом одеждах и золотых украшениях.

«Мирослава всегда нарядная», – подумала Людмила без малейшего осуждения и даже намека на зависть, ибо она привыкла к тому, что все вокруг живут лучше, чем она.

Внезапно княжна обратила внимание на одну деталь – золотой крест на шее княгини. Необычное в нем было то, что он очень походил на птицу с развернутыми крыльями. Людмила никогда прежде не видела у Мирославы этой вещи.

Поймав взгляд девушки, княгиня досадливо проворчала:

– Сама не знаю зачем я его надела. Крест достался мне от мужа, земля ему пухом, а Олег получил вещь нечестным путем.

Людмила удивилась. До сих пор вдова древлянского князя говорила о покойном муже только хорошо. Сейчас, впрочем, она больше ничего не добавила о недостойном поступке Олега, а перевела беседу в другое русло.

– Вскорости ты отправишься на Русь, – заметила Мирослава, присаживаясь на табурет.

Княжна опустилась рядом с ней на маленькую скамеечку и вздохнула:

– Да, вскорости.

– Хотелось бы надавать тебе добрых советов, – заговорила княгиня с необычной для нее мягкостью в голосе. – Но я о самом Владимире знаю мало: мой муж редко его поминал. Ведомо мне токмо, что окружают новгородского князя люди суровые – все больше варяги: их еще у вас называют норманнами.

– А степняки служат вашим князьям? – сорвалось у Людмилы нечаянно с языка.

– Что ты вдруг о степняках вспомнила? – удивилась Мирослава.

– Не знаю, – солгала княжна, ощущая на своих щеках жар.

Княгиня, окинув ее внимательным взглядом, подумала:

«Что-то скрывает наша скромница. И не выпытаешь у нее ничего: привыкла она держать все в себе».

– Я слыхала токмо об одном степняке на службе в Киеве, – сказала Мирослава. – Да и тот полукровка. Олег поведал мне о неком Блуде – сыне печенежского князя от русской полонянки. Он обучал княжичей.

Людмила пожала плечами.

– Чему мог обучать княжьих сынов дикий язычник?

– Блуд был христианином. А обучал он княжичей воинскому искусству печенегов.

– Степняк был христианином? – удивилась княжна.

– Ну, да, – подтвердила княгиня. – А как он во Христа уверовал, живя среди печенегов, я не ведаю.

Их беседа была прервана появлением служанки, сообщившей, что Людмилу ожидает в одном из залов пражский епископ Детмар. Мирослава поднялась и ушла к себе. А княжна отправилась к епископу. Его преосвященство – сухонький старичок с добрым лицом – долго наставлял Людмилу, советуя ей, как сеять семена Христовой веры среди язычников. Он призывал ее внушать князю Владимиру любовь к Иисусу.

– Подданные следуют за своим повелителем, – добавил Детмар. – Обратившись в истинную веру, князь обратит в нее и подвластный ему народ. Твоя задача лишь помочь мужу.

Княжна смиренно голову склонила в знак согласия, а сама подумала со страхом:

«Разве же мне по силам справиться со столь ответственным поручением?»

Внезапно она вспомнила рассказ Мирославы о неком человеке по имени Блуд, сумевшим даже среди диких степняков найти путь к Христовой вере. В представлении Людмилы этот упомянутый Блуд объединился с человеком, которого она видела в храме Святого Иржи и возле собора Святого Вита. Думая о нем она испытывала неведомые ей прежде душевные переживания.

«Что со мной происходит?» – недоуменно повторяла она.

Глава 15
У графа Куно

Германский король, он же император Священной Римской империи, Оттон II милостиво принял посла киевского князя и пообещал выполнять все договоренности, заключенные с Ярополком покойным Оттоном I. Блуду двадцатиоднолетний император понравился тем, что, будучи почти одного возраста с киевским князем, являл собой по характеру полную ему противоположность. Невысокий, но крепко сложенный, Оттон II лицом походил на своего отца, а огненно-рыжие волосы достались ему по от матушки, Адельгейды Бургундской. Говорил мягким голосом и обаятельно улыбался, при этом был решительным и целеустремленным.

Но, несмотря на симпатию к Оттону Блуд не очень верил его обещаниям.

«Нынче немецкому королю не до нас, – думал посол Ярополка. – Он, кажись, готовится к новой войне. Не стоит нашему князю особливо на него полагаться».

Что касается сватовства, то против женитьбы Ярополка на дочери графа Куно не возражали ни император, ни находящийся здесь же в Магдебурге герцог Оттон Швабский. Мстиша, не знакомый с феодальной иерархией Западной Европы, не мог понять, зачем нужно согласие обоих Оттонов.

– Отец девицы – граф? – допрашивал юноша брата Маврикия.

– Граф.

– А граф у немцев – все одно, что у нас князь? Так ведь?

– Можно сказать, что так.

– Почто же тогда над ним стоят еще двое.

– Граф – как бы малый князь, а герцог – большой князь, – терпеливо объяснял монах. – Граф подвластен герцогу, а герцог – лишь королю.

– А король?

– Королю подвластен народ на земле Священной Римской империи, а сам он подчиняется одному Богу.

Мстиша почесал затылок.

– Мудрено. Наши малые князья дань платят киевскому князю, чтобы он их не трогал, а в остальном они сами по себе.

Монах принялся растолковывать Мстише, какие родственные связи имеет между собой высшая немецкая знать:

– Герцог Швабский доводится племянником нашему королю: он – сын старшего сына покойного императора Оттона, Людольфа. Умершая первая жена графа Веттерау, благонравная Рихлинг, благослови, господь, ее душу, была родной сестрой графа Швабского и племянницей нашего короля. Ergo6262
  Следовательно (лат.).


[Закрыть], невеста вашего государя, прекрасная Адельгейда приходится правнучкой покойному королю и внучатой племянницей нынешнему…

Мстиша с досадой прервал его:

– Довольно! А то я в родне невесты князя совсем запутаюсь.

Блуд имел кое-какие сведения о происхождении отца Адельгейды. Граф Куно Веттерау был правнуком одного из братьев короля Конрада I6363
  Конрад I – германский король (911 – 918).


[Закрыть] и сыном графа Удо Веттерау.

– Старина Куно большой добряк, – говорил герцог Швабский, который относился к мужу покойной сестры, хотя и по-доброму, но с большой долей высокомерного пренебрежения. – Он из тех, кто довольствуется малым и не гонится за большим.

Разве же мог Оттон Швабский предположить, что жить ему, несмотря на его молодость, осталось всего семь лет, и именно «добряку Куно» достанется Швабия вместе с титулом герцога?

Но это было еще впереди, а пока Оттон Швабский принял самое активное участие в судьбе своей племянницы Адельгейды, которую близкие звали просто Аделью. При составлении брачного договора герцог проявил немалую щепетильность. Если император был согласен с тем, о чем договорился в Киеве отец Гервазий, то Оттон Швабский настаивал на нескольких новых пунктах, гарантировавших Адели отдельный доход. Тогда раздраженный Блуд намекнул со свойственной ему прямотой на ничтожно малое приданое дочери графа Веттерау. Это могло оскорбить императора, но тот сделал вид, что пропустил мимо ушей выпад посла. О женитьбе Ярополка на юной графине Адели пеклись иерархи римской церкви (они же, кстати, и позаботились о приданом дочери графа Куно), готовящиеся отправить своих миссионеров на Русь, а Оттону II было не с руки, в преддверии новой войны, осложнять свои отношения со святыми отцами, поэтому герцог получил повеление умерить аппетит. Оттон Швабский не только подчинился императору, а еще и вызвался проводить киевских послов в замок графа Веттерау.

Путь оказался нелегким. Как обычно в начале зимы, мороз сменялся оттепелью, а слякоть – наледью, и копыта лошадей то скользили, то утопали в грязи. Дул пронизывающий ветер, от которого не служили защитой ни теплое белье под кольчатой броней6464
  Кольчатая броня – широкая, сшитая чаще всего из кожи рубаха, на которую рядами были нашиты металлические кольца. Она служила защитой для воинов, пока в широкий обиход не вошла кольчуга.


[Закрыть], ни толстый шерстяной плащ. Ко всему прочему, на их большой отряд (к десятку сопровождающих киевского посла дружинников прибавились воины герцога Швабского) было совершено нападение.

Когда нападавших обратили в бегство, герцог сказал:

– Пусть меня черти поджарят, если мы дрались не с людьми Генриха Баварского – врага нашего короля.

Наконец, в тот час, когда недолгий зимний день сменялся не менее коротким зимним вечером, путники почти достигли замка графа Веттерау. Дорога тянулась среди леса. Сумерки окрашивали снег в нежно-голубоватый цвет, отчего казалось, что деревья покрыты густой бирюзовой пылью и такая же бирюза рассыпана по земле.

– Прямо сказка, – заметил Мстиша.

Вскоре лес расступился, и перед путниками возник окруженный рвом деревянный замок. За бревенчатой стеной высилась четырехугольная башня с островерхой крышей.

– Ну, вот мы и добрались, – изрек герцог.

Он заранее отправил к графу Веттерау гонца, поэтому прибытие гостей не стало неожиданностью для обитателей замка. Ворота распахнулись, едва Оттон Швабский и Блуд приблизились к перекинутому через ров мосту. Во дворе к гостям бросился белокурый мужчина лет тридцати пяти, восклицая:

– Я счастлив принять вас у себя в замке! Да пошлет вам Бог доброго здравия!

– Добрый вечер, брат Куно! – отозвался герцог. – И тебе тоже милостей и благословения Господа!

Он легко соскочил с коня и, обняв хозяина замка, сообщил:

– Благородный муж по имени Питер Блатт прибыл за твоей дочерью. Ты еще не передумал отдавать Адель за короля Руси?

– Я подчиняюсь воле Господа и нашего короля, – сказал граф.

Когда прибывшие спешились, хозяин замка начал длинное и довольно неуклюжее приветствие. Пока он говорил, Блуд потихоньку разглядывал двор. Даже в сумерках было видно, что хозяйственные постройки – амбары, конюшни, хлева, жилища челяди, казармы – имеют запущенный вид. Зато каменную часовню, судя по всему, возвели недавно. Вокруг гостей суетились слуги: одни принимали лошадей, другие просто стояли и глазели. Слышался собачий лай, а к нему иногда добавлялись блеянье овец или мычанье коров. Пахло навозом и дымом.

В центре двора высилась четырехугольная деревянная башня, у входа в нее стояла вторая жена графа, графиня Ютта, к которой прижимались ее пятеро детей. Дочь графа от первого брака, Адель, выбрала для себя место поодаль от мачехи. Присмотревшись при свете от горящих факелов к будущей киевской княгине, Блуд отметил, что она очень юна.

«Рановато девице замуж».

Адель выглядела лет на двенадцать-тринадцать. Ее тело только начало оформляться, а личико было бы совсем детским, если бы не чересчур высокомерное выражение на нем.

Когда граф Куно закончил, наконец, свое длинное приветствие, Блуд поблагодарил его и почтительно приблизился к хозяйке замка – высокой женщине с бледным лицом, блеклыми глазами и огромным животом, судя по которому в семействе Веттерау ожидалось еще прибавление. Блуд молча поклонился ей, затем повернулся и отвесил такой же поклон ее падчерице. Адель была недовольна тем, что она удостоилась внимания во второй после мачехи черед, однако при этом посол прибывший от ее жениха ей пришелся по вкусу.

Граф повел Блуда, герцога Швабского, Мстишу и брата Маврикия в башню, поручив заботу об их слугах и воинах своим челядинцам. Хозяева и гости поднялись по крутой лестнице в мрачный, освещенный факелами зал, где Блуд выложил из мешков на массивный, длинный стол подарки князя Ярополка. Графу будущий зять прислал шкуры пяти соболей, трех горностаев и двух куниц, да еще и десять гривен серебра. Адель получила ожерелье из отборного жемчуга, золотые с алмазами подвески и серебряный браслет. Это богатство произвело впечатление: граф Веттерау жадно вцепился взглядом в серебро и опомнился лишь, когда услышал настойчивое покашливание Оттона Швабского. Смутившись, хозяин лилейным голосом предложил гостям немного отдохнуть до ужина.

– Помыться бы, – подал голос Мстиша, страдающий из-за отсутствия у немцев бань.

Блуд перевел его просьбу на немецкий язык, добавив, что сам тоже был бы не прочь помыться. Граф распорядился нагреть воду. Мылись Блуд и Мстиша на кухне, так как более подходящего для этой процедуры помещения в замке не нашлось. А потом слуга повел их в зал. На лестнице Мстиша споткнулся и едва не упал.

– Гляди себе под ноги, – посоветовал ему Блуд.

– Ну, и хоромы у родича немецкого короля, – заворчал юноша. – У нас бояре так бедно не живут. А одежа на его женке и детях из холстины, как на наших мужицких женках и детях…

– Гости не должны судить хозяев, – оборвал его Блуд.

В зале за уже накрытым столом сидели граф Куно, графиня Ютта, дети, герцог Швабский и брат Маврикий. Что касается ратников и прочих слуг, то в этот вечер никто из челяди, за исключением карлика-шута, не был допущен к господской трапезе. Собакам повезло больше, чем челядинцам: пять здоровенных охотничьих псов прогуливались по залу, поглядывая с неприязнью на чужаков.

Блуда граф Куно посадил рядом с собой, а Мстише досталось место между графиней и ее падчерицей, отчего юноша покраснел.

Блуд про себя усмехнулся:

«Мстиша до самой старости будет смущаться, как девка».

После того, как брат Маврикий прочел молитву, все приступили к трапезе. Пища была, хотя и простая, зато сытная и обильная: поросенок, говяжьи ноги, несколько рыбин, караваи хлеба, лепешки. Не пожалели хозяева для гостей и вина.

Сразу же завязалась беседа. Граф Куно расспрашивал Блуда о Киеве. Узнав, как развита в главном русском городе торговля и мгновенно подсчитав, какой доход имеет с этого киевский князь, будущий тесть Ярополка пришел в восторг.

– По слухам, король Руси не спешит отречься от язычества, – проговорила графиня Ютта.

Граф Куно, вспомнив о том, что ему полагается заботиться не только о будущем материальном достатке дочери, но и о ее душе, озабоченно нахмурил брови.

– Меня это тоже беспокоит – сказал он. – Примет ли король Руси христианскую веру?

– Ярополк умеет держать свое слово, – сухо ответил Блуд.

– Отрадно слышать, – продолжил граф. – Не хочу, чтобы моей дочери мешали чтить Иисуса.

– Ярополк никому не мешает чтить Христа, – успокоил его Блуд. – Я сам христианин.

– Адели нужен духовник, – обратился граф к брату Маврикию. – Не возьмешь ли ты на себя заботу о ее душе.

Монах почтительно склонил голову.

– Благодарю, граф, за доверие, но, к сожалению, я вынужден отказаться. Вскоре мне предстоит отправиться к диким пацинакам6565
  Пацинаками называли в Европе печенегов.


[Закрыть], чтобы поведать им о Спасителе.

– Кто же тогда станет ее духовником? – спросил Куно.

– Очевидно, настоятель храма Святых Апостолов Петра и Павла, benedictus6666
  Благословенный (лат.).


[Закрыть] отец Антоний.

– Ему можно доверять?

– Вполне, – уверенно ответил брат Маврикий.

– Отец Антоний заслуживает доверия, – поддержал его Блуд.

Неожиданно в беседу вмешалась Адель.

– Я внушу королю Руси любовь к Господу нашему Иисусу! – воскликнула она звонким голосом.

Блуд повернулся к ней и только теперь заметил, что у нее синие глаза. Это вызвало у него одновременно и горечь, поскольку напомнило о Людмиле, и досаду, так как невеста князя Ярополка во всем остальном нисколько не походила на запавшую ему в душу девушку. Глянув повнимательнее на Адель, он с удовлетворением отметил, что ее сапфирные глаза отличаются от глубоких и влажных, как речная вода, глаз чешской княжны.

А дочь графа Куно по-своему поняла внимание гостя. Зачем же он так на нее смотрит, если не затем, чтобы любоваться ею? Зарумянившись от удовольствия, Адель горделиво вскинула голову, но тут же отец заставил ее покраснеть уже от стыда.

– Обязательно внушишь, дорогая, – усмехнулся граф. – Чего только женщины нам не внушают в постели!

Герцог Швабский поддержал его:

– Трудись, племянница, во славу Божью, лежа на спине!

Они оба захохотали, и их смех поддержал шут. А лицо Адели стало пунцовым.

«Зря отец срамит свою дочку», – пожалел ее Блуд.

Вскоре графиня ушла вместе с детьми. Мужчины посидели за столом еще около часа, и когда их желудки переполнились, а глаза начали слипаться, отправились спать. Всех четверых гостей поместили на ночь в коморку почти под самой крышей, где было сыро, холодно и вместе с тем душно. Блуд спал плохо и проснулся, едва забрезжил рассвет. Он поднялся со своего неудобного ложа, оделся, и вышел на лестницу. Спускаясь по ступенькам, Блуд услышал женские голоса. Разговаривали графиня Ютта и ее падчерица.