Текст книги "Фармбизнес. Правдивая история о российских предпринимателях"

✓ Нужны большие расходы на аренду и бензин на единицу продаж (цены аренды и бензина в Москве равны европейским), как, впрочем, и расходы на оплату труда (оплата труда в Москве также соизмерима с оплатой во многих странах Европы).

7. Расстояния в России огромны – 9 временных зон. Это приводит к тому, что:

✓ требуется больше людей и больше расходов на транспортировку (цена на бензин одинакова, расстояния больше);

✓ управление усложняется.

8. Россия – страна «дженериков». Вернее, «бренд-дженериков».

На Западе цены на «дженерики» не фиксированы, поэтому маржи по этим лекарствам существенно больше и часто «перспективность» аптеки определяется долей «дженериков» и косметики.

Но в России нет разницы по продажам «дженериков» и «брендовых» препаратов.

9. Неверие западных менеджеров в увеличение продаж путем органического роста.

В Европе у одной аптеки – один поставщик, и, чтобы увеличить оборот, нужно занять место конкурента в аптеке (или существенно изменить его место в тех странах, где 2–3 поставщика). Иначе говоря, основной метод увеличения оборота – покупка. У нас же при 20 поставщиках в аптеке рост реален – нет не только закрепления, но и фиксированной доли в большинстве аптек. Пока. Но пока и нужно развиваться, потом будет поздно. Такая ситуация объясняет и подходы к росту – только приобретение.

Зато в Европе очень хорошо отлажены все вопросы транспортной логистики при доставке в аптеки и внутрискладская логистика. Все маршруты доставки лекарств в аптеки просчитаны по времени с учетом возможного стояния в пробках, весь транспорт снабжен навигаторами и т. д. На складах тоже очень высокая производительность сборки заказов, даже если они делают все это без автоматических линий, вручную.

Тут надо пояснить, что производительность труда на складах измеряется «в линиях». Линия – это строка в заказе от аптеки. Например, заказ «10 упаковок анальгина, 5 упаковок аспирина» – это заказ на две линии. Так считают потому, что сборщица на складе, увидев такой заказ, сначала идет к ящику с анальгином, берет оттуда 10 упаковок (одна операция), потом идет к ящику с аспирином, берет оттуда 5 упаковок (вторая операция). Каждая операция в среднем должна занимать не более ХХХ минут. Поэтому, чтобы работа была высокоэффективной, ящики должны быть удобно расставлены (те, которые требуются чаще, должны быть ближе), должно быть хорошее освещение и т. д. Все это на европейских складах действительно замечательно реализовано, тут есть чему поучиться.

Но и автоматические линии тоже великолепные – конечно, с учетом более скромного масштаба соответствующих стран. Однако надо сказать, что сегодня, в 2011 году, Россия на этом фоне выглядит вполне достойно. Самый крупный российский склад (к сожалению, не наш, а нашего конкурента «П.») имеет производительность до 500 тысяч линий в сутки, потому что эта компания серьезно вложилась в автоматизацию своего центрального склада и там очень хорошее оборудование. Так вот, складов с ТАКОЙ производительностью в Европе не существует. Не потому, что на Западе не умеют применять автоматику, а просто потому, что у них масштабы складов гораздо меньше.

В нашем концерне на территорию Франции с населением 60 миллионов человек, например, приходилось 30 оптовых складов, то есть в среднем по 2 миллиона человек на склад. Допустим, для Парижа склад обслуживает сразу 10 миллионов человек. Но центральный склад «П.» обслуживает не только Москву и Московскую область (20 миллионов человек), но и еще 5–6 прилегающих областей (то есть в сумме население около 30 миллионов). Совсем другой масштаб. Вот и разница в размере суточной производительности. Европа просто пошла по другому пути – небольшие склады, гораздо более «густо» расположенные по территории стран, и хорошая система дорог.

Покончив с этими серьезными материями, хочу рассказать несколько веселых историй, связанных с той первой для нас ознакомительной поездкой в Европу. Я сама в тот раз не ездила, так что ссылаюсь на воспоминания С. М.:

«Году в 1996 повезли руководителей наших подразделений в Голландию – посмотреть тамошние склады, аптеки, разобраться, как у них устроен маркетинг и т. д. И тут с нами случилось много интересных вещей.

Начнем с анекдотичных историй.

Амстердам. Ночь на воскресенье. Сидим в баре тесной компанией – я, Юра (начальник транспорта) и Женя (отдел по работе с российскими производителями). Выезжать нам утром, в 10:00. Вдруг звонок – говорят, что время выезда изменилось, теперь надо быть готовыми к 6:00. Я думаю, нет проблем – сейчас всех оповестим и закажем ранний подъем. Иду на ресепшен и… вижу все ключи на стене, а в комнатах соответственно – ни одного человека. А еще провожая нас в Голландию, Вера Николаевна говорила: “Кто из вас, негодников, вечером пойдет в “Квартал Красных Фонарей”, тот будет оплачивать поездку за свой счет”. И весь день я следил за группой, чтобы никто не мог “откосить” от образовательной программы и отправиться, куда не положено. Вечером они все сообщили мне, что очень устали и “пошли спать”, и вот результат… Надо было что-то делать, и мы втроем пошли искать нашу группу в “Квартал Красных Фонарей”. Собрали всех кое-как к 3 часам ночи.

Была еще история про починку автобуса. Наша группа ехала на автобусе из одного голландского города в другой. И в пути вдруг автобус встал и ни с места. А там хоть и густонаселенная страна, но все-таки встречаются места на автобане, где никакого сервиса нет и водителю надо самому как-то выкручиваться. Водитель вылез, обошел свой автобус сзади, что-то там открыл, и стало ясно, что дело швах. Он явно не знал, что там у него за беда, и все бормотал: “Сервис, ноу сервис…” А мы уже опаздывали по графику в следующее место, и ждать, пока он вызовет сменный автобус (или как там полагается поступать в таких случаях), совершенно не хотелось. Наш “транспортник” Юра тоже вылез и пошел помогать. Как они там объяснялись с голландцем, на каком языке – неизвестно, но только автобус через две минуты завелся и поехал. Голландец крутил головой и говорил теперь: “Супер, супер”. А Юра, вернувшись на место, пояснил, что у нашего водилы в автобусе слетел с колесика ремень вентилятора. Починка заняла одну секунду – взять да поставить на место с помощью специального рычажка. Просто наш голландец, привыкший к сервису, видимо, в первый раз в жизни лично столкнулся с такой поломкой и вообще тупо глядел на этот соскочивший ремешок, не понимая, зачем он и что с ним делать…

Рынок в Голландии в те времена был еще фрагментирован, и мы смотрели четыре дистрибьюторских организации. Одна из них – OPG (до сих пор независимая) – запомнилась тем, что наш Юра без какого-либо знания иностранного языка сумел объясниться обо всех деталях работы транспорта: от пробок и обязательных перерывов на кофе до вопросов планирования маршрутов. И вообще мы настолько подружились с ними, что они провели нам дополнительную экскурсию в субботу в 3 часа ночи (у нас был самолет в 11:00).

Чтобы установить контакты, производители часто приглашали показать, как они работают. И вот идем во Франции по заводу одной крупной компании-производителя (сейчас этот производитель поглощен компанией Sanofi[5]5
  До лета 2011 года компания называлась Sanofi-Aventis.


[Закрыть]). Один из руководителей производства рассказывает про особо чистые комнаты, GMP, контроль. Специальные устройства, пыли нет, насекомых нет, люди три раза переодеваются… Я уже насмотрелся заводов и знал, где искать грязь. Говорю ему: “Спорим, я у тебя в производственном помещении найду грязное место, где никто сто лет не протирал?” Поспорили на ящик виски. Нашел. Представьте себе два абсолютно чистых производственных блока. Их чистят по отдельности, каждую щелочку вылизывают чуть ли не языком. А между ними дверь, которую тоже моют, но в закрытом состоянии, и при этом верхнюю кромку двери не моют – забывают. Я ему показал – он только рот открыл. Потом пожал руку, поблагодарил, сказал, что немедленно в инструкцию впишет. Так я уехал с ящиком виски с этого завода, все по-честному».

Кстати, о чистых комнатах на производстве медикаментов. Это так называемая система GMP (good manufacturing practice), обязательная для исполнения на всех фармпроизводствах Европы, требует такой стерильной чистоты в производственных помещениях. В России последние 20 лет идут непрерывные разговоры о том, что тоже надо ее внедрять как обязательную. Очень долго это были одни разговоры – такая штука на заводе стоит огромных денег. До сих пор государство так и не приняло никакой концепции даже в качестве рекомендательной – то ли это будет некое «российское GMP» с пониженными требованиями, то ли европейские стандарты просто переведут на русский язык и примут их… Вроде бы очень дорого делать все как следует… Но, с другой стороны, если мы хотим хоть как-то выходить со своей фармпродукцией на международный рынок, то надо иметь и международно признанную систему. И вот ни то ни се уже 20 лет.

За это время наша фармпромышленность двигалась сама, как могла, в данном направлении. Если в 1990-х годах, к сожалению, кое в каких случаях на завод нельзя было зайти без высоких сапог, то сейчас понемногу лучшие предприятия сами по себе, без господдержки и даже без «ценных указаний сверху» внедряют вполне конкурентоспособные системы. К сожалению, это один из тех случаев, когда положение улучшается понемногу не БЛАГОДАРЯ государству, а скорее ВОПРЕКИ ему.

Глава 22
Мы покупаем здание под аптеку

Тем временем компания все увеличивала и увеличивала свои обороты и стало ясно, что наш маленький склад в бывшем НИИ уже совсем не годится. Да и размещение транспорта во дворе жилого дома становилось все более проблематичным. Надо было снимать или покупать новое помещение хотя бы для склада, а в старом оставить только офис, который жилому дому мешал бы гораздо меньше и вполне еще мог там разместиться.

Тут выяснилось, что московское правительство время от времени продает недостроенные помещения в новых городских микрорайонах и, в частности, сравнительно недалеко от нас, в микрорайоне Северное Бутово продается пристроенное к жилым домам, но все-таки отдельное двухэтажное здание, первоначально предназначавшееся под аптеку. Здание проектировалось еще по советским нормативам, а по ним на аптеку отводили чаще всего огромную площадь (500, а иногда и 1000 м²), которая ей в жизни была совершенно не нужна.

Известно, что обычно аптеке для функционирования требуется площадь от 30 до 100, максимум 150 м². Наценки в аптеке небольшие, и содержание каждого лишнего квадратного метра приближает ее к пучине убыточности. Поэтому сейчас все аптеки стараются избавиться от лишних площадей любыми способами – например, посадить туда каких-нибудь арендаторов, если уж нельзя продать, и т. д. Больше всего страдают от этого именно те аптеки, которые остались «сидеть» на больших площадях с советских времен. Как правило, они все еще государственные, их «квадратные метры» принадлежат городу, и так легко от них не избавишься. Скажем, взять и продать лишнюю площадь так просто нельзя… Зачем в советские времена под аптеки выделяли такие огромные помещения, я не очень понимаю до сих пор. Возможно, эти нормативы вырабатывались в ту эпоху, когда значительная часть лекарств не производилась на заводах в готовом виде в капсулах, таблетках и т. д., а изготовлялась в аптеке на месте, в задних комнатах, и там должна была сидеть группа тетушек, смешивающих какие-то порошки и мази. Было даже понятие «производственная аптека» – сейчас таких почти не осталось.

Так или иначе, в Северном Бутове продавалось недостроенное здание, изначально предназначенное под аптеку, площадью больше 500 м². Продажа была сопряжена с некоторыми ограничениями – местная власть не разрешала «перепрофилировать» это здание. Тогда почему-то считалось, что если коммерсанты купят здание, то непременно откроют в нем казино или публичный дом, а местная власть была озабочена тем, чтобы микрорайон Северное Бутово не остался без аптеки, и считала нужным принуждать потенциальных покупателей «выполнять социальное обслуживание населения», как они тогда выражались.

Как мы видим сегодня, волнения чиновников были совершенно напрасны. Аптеки открываются на каждом углу, чуть ли не дверь в дверь, без всякого на то принуждения со стороны городских властей. Скорее даже желательно, чтобы аптек было поменьше. Их развелось такое количество, что на них уже покупателей не стало хватать, и аптеки подрывают друг другу бизнес. На рынке ходят ужасные слухи, что до 40 % розничных точек (аптек) стали убыточными и вот-вот обанкротятся, а тогда никому мало не покажется, потому что все эти банкроты не заплатят своим поставщикам-дистрибьюторам, а те, в свою очередь, заводам-производителям. Шутка сказать – 40 % рынка!

Так что, как мы видим, без регулирования со стороны властей аптеки стремятся неограниченно размножиться, причиняя тем самым вред себе и всему рынку. Кстати, западники это понимают очень хорошо, и нигде в мире не встречаешься с принуждением коммерсантов открывать все новые аптеки, зато в большинстве стран существует обратное ограничение. Государство ЗАПРЕЩАЕТ открывать новые аптеки, либо увеличивая расстояние от одной до другой («не менее 300 метров по прямой», например), либо ограничивая количество аптечных лицензий («не более 500 штук на всю страну»), либо вводя правила типа «только сын аптекаря может быть новым аптекарем после ухода папаши на покой, а не хочет – пусть вообще сдает лицензию!»

Эта политика всячески приветствуется «аптечным лобби», потому что ныне функционирующие аптеки, разумеется, не жаждут видеть около себя новых конкурентов. От этого, конечно, в какой-то мере страдает тот, кто платит за лекарства. Если это не население, то бюджет соответствующей страны или страховых компаний. Для них дело выходит боком, потому что из-за ограничения конкуренции между аптеками никак не удается заставить их понизить свою маржу, которая, между прочим, в Голландии в начале 2000-х годов составляла ни много ни мало 80 % («у нас», для сравнения, не всегда набирается 20 %). Евросоюз время от времени, озаботившись этим, выдвигает всякие инициативы о «либерализации аптечного рынка» в разных странах, «аптечное лобби» в таких случаях встает на дыбы, и на европейском рынке поднимается страшный шум. Одному такому эпизоду мы были свидетелями, когда работали в составе нашего европейского концерна. В тот раз дело ничем не кончилось (вернее, все осталось как было).

Вероятно, наилучшая политика в этом вопросе – все-таки политика разумных ограничений. Аптекам нельзя разрешать плодиться без меры, как «у нас», но и не следует позволять им «жиреть» в условиях отсутствия молодых конкурентов, как «у них». Тогда и будет соблюдаться «золотая середина», идеальное сочетание факторов и для функционирования аптечного рынка, и для должной защиты интересов плательщиков.

Итак, в то время, о котором я рассказываю, городские власти считали нужным кого-нибудь принудить открыть в Бутове хотя бы одну аптеку, поэтому интересовавшее нас здание продавалось «без права перепрофилирования». Это, разумеется, ограничивало круг желающих его купить, поэтому цена была достаточно низкой. А мы как раз хотели попробовать открыть розничную точку – аптеку, а ненужную лишнюю площадь чуть ли не в 400 м² отвести под «оптовый аптечный склад». Местные власти признали, что такое использование помещения «фактически не является перепрофилированием», и дали свое согласие, а для нас это означало увеличение склада чуть ли не в четыре раза и решение большого количества наших проблем.

В результате здание было куплено нами к всеобщему удовольствию, и мы пообещали властям нашего округа непременно открыть в ближайшем будущем там аптеку и пригласить кого-нибудь из них на открытие. Но здание, напомню, было недостроено, то есть стояли только стены и крыша, а внутри все надо было доделывать и потом проходить госприемку, чего мы по неопытности очень боялись. Так мы в первый раз в своей жизни столкнулись с вопросом строительства (не считая, разумеется, строительства собственных дачных домиков, с чем сталкивается практически каждая российская семья).

Мы начали искать строительную компанию, которая выполнит необходимые в нашем здании работы, и в результате просмотра нескольких вариантов остановились на некой фирме, зарегистрированной почему-то в Израиле и якобы имевшей опыт таких работ. Я это хорошо помню, потому что именно мне пришлось вести с ними переговоры. Мы все спорили и спорили о каждой копейке в смете, утомляя друг друга своим занудством, и недели через две подписали договор. Причем у меня хватило ума настоять, чтобы в него был вписан пункт, гласящий, что большая часть их гонорара будет выплачена только после успешного завершения госприемки и они берутся сами ее организовать. Очень уж меня пугала эта госприемка, поскольку я не знала толком, что это такое. Подписывая договор, их начальник меня уныло спросил: «Слушай, ты что, еврейка?» Я говорю: «Нет, а что?» Он ответил: «Да ничего, просто торгуешься уж больно здорово». Я сочла это за отличный комплимент.

Итак, строительная фирма приступила к своему делу, а меня приставили за ними следить, чтобы они не превышали смету и не слишком выбивались из положенных сроков.

Возглавляли строителей два жуликоватых персонажа – Сергеич и Елистратыч. Сергеич был поглавнее. Он появлялся с утра, на всех орал, в первую голову на Елистратыча, а потом, поруководив, исчезал куда-то на целый день. Елистратыч оставался на объекте и целый день там метался между своими рабочими, слегка переругиваясь с ними и отдавая какие-то команды.

Долго ли, коротко ли, но внутренние работы вроде бы завершились и здание приобрело необходимый для нас вид. В передней части было достаточно большое помещение для розничной аптеки с красивым торговым залом, для украшения которого мы, скрепя сердце, выделили денег на покупку довольно дорогой половой плитки и на более или менее приличную отделку стен. В задней части и на втором этаже отделка была по-спартански простой, там должен был размещаться наш склад. Был даже грузовой лифт для подъема грузов на второй этаж. Высотные стеллажи там, конечно, невозможно было поставить, как и ранее, в «нашем» НИИ, поскольку потолки были высотой 3 метра, но для нас тогда это было несущественно, потому что вся наша торговля в то время вполне могла поместиться на площади 500 м².

Наступил момент, которого я с трепетом ожидала, – прохождение госприемки. Я все спрашивала у Сергеича и Елистратыча, занимаются ли они этим вопросом, потому что меня терзало смутное подозрение, что для этого нужно много «бегать по инстанциям», а оба этих типа явно никуда не бегали. Они только отмахивались от меня и говорили: «Да ладно тебе, Николавна, сказано же – все будет в свое время!» Я каждый раз только напоминала, что, мол, без госприемки ни копейки не заплачу, и утешала себя этой мыслью.

Наконец Елистратыч меня известил: «В пятницу приходи на объект, будет тебе госприемка!» Прихожу. Вижу – в передней комнате подметено, стоит стол, накрытый белой скатертью, на нем лежат какие-то подготовленные бумаги, на отдельном маленьком столике заранее приготовлена выпивка и закуска, а вокруг суетятся Сергеич с Елистратычем и еще два каких-то человека, о которых я знала, что они из этой же строительной фирмы. Берут они меня под белы руки, сажают во главе стола и сообщают мне, что я – председатель комиссии по приемке объекта, а они все – члены этой комиссии. Все члены комиссии садятся, и Сергеич с умным видом провозглашает, что объект достроен и надо подписывать акт, и подпихивает ко мне по столу свои бумаги и ручку. Я смутилась. Конечно, я не знала, что такое госприемка, но уж больно это все на нее не походило. «Подождите, – говорю, – подписывать, пойдем сначала объект осматривать». Они переглянулись и очень неохотно стали подниматься. Пошли мы по объекту. Я в строительстве, конечно, понимаю немного, но вижу – лифт не работает. «В чем дело?», – говорю. «Запустим, запустим, не боись, там ерунда осталась!» Смотрю дальше – в туалете один унитаз установлен, а второй – нет, рядом на боку лежит.

– Это что? – спрашиваю.

– Ах, это у нас сантехник сегодня не вышел, сволочь такая! Но это же пять минут – унитаз прикрутить, хочешь – Елистратыч прямо сейчас его прикрутит!

– А вот еще потолок тут недокрашен!

– Ну, это к концу дня все будет, это же ерунда, ты видишь, объект готов, давай акт подписывай!

Вернулись мы в комнату, где стоял стол с белой скатертью, и тут они на меня вчетвером насели – подписывай им акт, и все тут! Но я уже поняла, что тут какое-то жульничество, и решила не подписывать ни за что. Придралась к этим мелким недоделкам. Вот, говорю, у вас ничего не доделано, так что подписывать не буду.

– Ах, как так не будешь? Ты давай, подписывай акт «с недоделками» и дай нам 5 дней срока на завершение, так всегда и делают! – это Сергеич начал наезжать.

– Ни за что не буду подписывать! И вообще, где ваша госприемка?

– А это и есть, – говорит, – госприемка!

– Врешь, на госприемке должен быть хоть один человек от государства. А где он?

И тут разразился скандал. Елистратыч не выдержал нервного напряжения и как завопит:

– Я же вам говорил, что ничего не выйдет! Не примет она этот цирк за госприемку и ничего не подпишет! А вы мне все – ты, главное, молчи!

– Ах, негодяй, что же ты проболтался!

– Не буду подписывать, раз так, и платить не буду!

– Елистратыч, сволочь, ты прямо с этой минуты уже уволен!

– Не бойся, Елистратыч, я тебя к себе найму и за ними же следить приставлю! – это уже я придумала им в пику.

– Ну-ну, берите его, берите! Вы еще не знаете, какая это сволочь и паршивый человек! Вы еще с ним ой как наплачетесь!

– Сами вы сволочи! – орет оскорбленный Елистратыч.

В общем, пошел дым коромыслом. Кончилось тем, что все, кроме меня и Елистратыча, собрали свои вещи и ушли, а я стала Елистратыча допрашивать, какой должна быть «настоящая госприемка». Оказалось, как и следовало ожидать, что нужно собрать кучу бумажек от разных государственных органов: и от СЭС, и от «электриков», и от «приемки лифтов», и еще от кого-то. Эти наши жулики, разумеется, и не начинали их собирать, потому что дело хлопотное и много беготни. А они почему-то решили, что смогут меня обмануть или уговорить подписать Акт приемки от заказчика и заплатить им гонорар на этом основании. Действительно, они же видели, что я человек в строительных делах совершенно неопытный, вдобавок женщина, и штатных специалистов по строительным делам в нашей маленькой фирме нет. Вот и решили рискнуть – авось что выйдет, а потом их ищи-свищи!

Кончилось все тем, что я действительно приняла Елистратыча в штат и назначила с нашей стороны ответственным за «настоящую госприемку», чтобы нас не пытались больше обмануть. И еще месяца два и строители, и Елистратыч, мрачно переругиваясь, вместе собирали бумажки по разным инстанциям. В конце концов объект был принят, и мы заплатили строителям.

Елистратыч на некоторое время остался у нас в штате как лицо, ответственное за эксплуатацию и поддерживающий ремонт наших зданий. Человек он и правда оказался не самый лучший – жуликоват, вороват, халтурщик, лентяй, все делал кое-как и вообще старался по возможности ничего не делать.

Например, известна история о том, как однажды ему было поручено купить строительную бытовку. Мы тогда собирались строить большой склад в Петрово-Дальнем, и там нужна была хорошая теплая бытовка для наших строителей. Елистратыч рассказал, что уже договорился о покупке прекрасной теплой бытовки с полным внутренним оборудованием – только электричество подключить и можно жить! Взял на ее покупку под отчет довольно крупную сумму – около 10 тысяч долларов – и, по-видимому, большую ее часть прикарманил. Во всяком случае, когда строители приехали на место, вместо шикарной бытовки они увидели щелястый дощатый ящик без какого-либо оборудования и утепления. Строители обступили в ярости Елистратыча, и он стал в ужасе врать им что-то несусветное. Что, мол, уже погрузил самую лучшую бытовку на грузовик где-то в Измайлове. Но тут под их грузовик «подвернулся чей-то БМВ», весь разбился, и пришлось ему отдать все деньги на компенсацию ущерба. И вот он, несчастный Елистратыч, чуть ли не на свою собственную зарплату купил вот этот сарай, потому что ни на что другое денег уже не было.

Наш коллектив его дружно ненавидел, и часто ко мне приходили целые делегации, чтобы разоблачить «очередную подлость и халтуру Елистратыча». В конце концов случилось неизбежное – Елистратыча избили в нашем подвале рабочие, «заступаясь за честь фирмы», как они высокопарно выразились, придя ко мне с докладом о происшествии. Что-то там Елистратыч в подвале сделал уж совсем не так – то ли грандиозно нахалтурил в какой-то работе, то ли что-то спер в непозволительно наглых количествах, – я сейчас уже не помню. Он утирал кровавые сопли и вопил, что сейчас непременно пойдет жаловаться в милицию, но почему-то никак не шел. Мрачные мужики-рабочие угрожающе ворчали: «Давай иди! Это мы тебя сейчас, при Вере Николавне не трогаем! А ты иди, иди в милицию!»

В конце концов, было принято такое решение – Елистратыч сей же час пишет заявление об увольнении, поскольку не может поладить с трудовым коллективом, получает зарплату за две недели вперед и в милицию не идет, а я ему гарантирую, что его никто больше бить не будет, если он немедленно соберет свои вещи и скроется с наших глаз.

Через полгода, что интересно, Елистратыч приходил обратно в подвал мириться. Он появился 23 февраля и принес с собой бутылку:

– Ребята, с праздником вас! Я мириться пришел!

Однако встретили его неласково:

– Ты как сюда зашел?

– Через дверь, как обычно, – отвечает Елистратыч.

– Ну и выходи быстро обратно, а то поздно будет!

Так он и ушел окончательно.

Как ни удивительно, наши враждовавшие с Елистратычем рабочие не потеряли его из виду после увольнения, поддерживали с ним связь, и иногда до меня доходили сведения о его дальнейшей судьбе. Уволившись от нас, спустя некоторое время он пошел работать ответственным за электроснабжение и вентиляцию Останкинской телебашни. «Ну все, Останкинской башне каюк! Не выдержит она Елистратыча!» – тут же сделали свой вывод наши ребята. Как ни смешно, но так оно и вышло. Не прошло и года, как на Останкинской башне случился знаменитый пожар, во время которого она полностью выгорела внутри и даже немного накренилась, потому что лопнули какие-то внутренние поддерживающие тросы. В качестве причины официально была названа неисправность внутренней электропроводки. «Ну, ясное дело, это Елистратыч так нахалтурил, что целая башня сгорела! Птицу видно по помету!» – высказался Юра. Башню долго чинили и в конце концов через несколько лет запустили снова. Надеюсь, что Елистратыча к тому времени оттуда уже уволили, и больше он не сможет ее сжечь.

Вот, кстати, что я нашла в Интернете про пожар на Останкинской башне («Википедия» и другие источники). Из этого текста совершенно очевидно, что Елистратыч, ответственный за электроснабжение башни, свою работу выполнял, как обычно, халтурно (ключевой абзац подчеркнут).

«27 августа 2000 года в башне произошел сильный пожар. Очаг возгорания находился на высоте 460 метров. Полностью выгорели 3 этажа. В процессе ликвидации пожара погибли командир пожарного расчета Владимир Арсюков, решивший лично подняться на высоту очага пожара, и лифтер Светлана Лосева, которой он отдал приказ нажать кнопку лифта и ехать вместе с ним. Третьим погибшим был слесарь-ремонтник Александр Шипилин.

Сообщение о пожаре в антенной части телебашни Главного центра радиовещания и телевидения поступило в Центр управления силами УГПС ГУВД г. Москвы в 15 часов 08 минут.

В установленном порядке к месту пожара были направлены силы и средства Московского гарнизона пожарной охраны по рангу “Пожар № 3”. Вызваны в соответствии с утвержденной схемой подразделения ГУ ГОиЧС, ГУВД и другие аварийные службы г. Москвы.

В течение получаса с момента получения сигнала в районе бедствия была сформирована группировка сил, которая приступила к тушению пожара и проведению аварийно-спасательных работ.

До прибытия пожарных подразделений и спасателей со стороны администрации, обслуживающего и технического персонала объекта активных действий по тушению пожара не предпринималось. Не было произведено отключение энергоснабжения оборудования и коммуникаций (обесточивание произведено администрацией телебашни только в 18 часов 10 минут). При этом отдельные помещения телебашни были обесточены 28 августа с. г. после дополнительного обследования спасателями технических помещений.

В ходе разведки пожара было установлено, что происходило интенсивное горение антенных фидеров на отметке 450 метров и выше. Одновременно имело место стекание горящих фрагментов и капель изоляции фидеров; внутреннее пространство антенной части телебашни было сильно задымлено. Пожар принял развитую форму, что свидетельствует о некоторой задержке в сообщении о пожаре в пожарную охрану.

Во время пожара от высокой температуры лопнули несколько десятков тросов, обеспечивающих преднапряжение бетонной конструкции башни, но вопреки обоснованным опасениям башня устояла. Впоследствии тросы были восстановлены.

23 мая 2007 года начались строительно-ремонтные работы по благоустройству территории и помещений экскурсионного маршрута Останкинской телебашни. Восстановлено и усовершенствовано все было к 14 февраля 2008 года. После месяца пилотных экскурсий было разрешено водить группы численностью не более 40 человек.

Из-за пожара каналы ОРТ и РТР временно вещали на “одной кнопке”».