Текст книги "Самбор"

Капля, которая породила море

Урунг.

Самбор У-Танг.

Кажется, что все это время я почти был лишен движения и поднимался с Земли, лишь когда у ворот был снова слышен топот копыт. Урунг зарос травой и деревья пробивались через крыши заброшенных домов. Каждую ночь я зажигаю огонь в печах и в кузницах, чтобы согревать статуи и создавать иллюзию жизни в городе. Кроме меня и птиц здесь больше никого не было, поэтому я привык к тишине. Хотя иногда она резала ухо, и я чуть не сходил с ума.

Много раз я думал вернуться в Пуринт. Все бросить и оставить этот мучительно пустой город. Но Каэлин взрастила во мне стойкость. Скорее даже поделилась ей. Я одновременно был благодарен и зол на нее из-за этого. Как глупо. Мне пришлось столько лет бродить по этим мертвым улицам и искать спасение в каменных лицах, которые так болезненно не казались родными. Этот народ больше мне не принадлежал. Все они совсем другие и ничего общего с первой Болотной горой не имеют. Это не мой дом. Это владения Говена У-Танга. Короля Урунга.

Однажды над башнями раздался оглушающий звон, и я испуганно обернулся на замок, который все так же спал. Я быстро поднялся в тронный зал и увидел, как из разжатой ладони принцессы Энны выпал камень памяти. Его осколки разлетелись по всему залу и больше не мерцали. Кажется, что теперь это не больше, чем стекло.

Медленно статуи начали сыпаться и пыль летела прочь из окон боясь быть наказанной. Они оживали. Войско Говена У-Танга возвращалось домой.

– Самбор! – слышу, как снаружи меня кто-то громко зовет.

Я не придал этому значения и с волнением наблюдал, как с лица Говена У-Танга крошится камень. Он жив. Он возвращается в Урунг.

– Самбооор! – чувствую, как под ногами дрожит земля и резко пол зала раздваивается, а трещина поглощает в себе падающие с потолка кирпичи. Замок вздрогнул от силы невероятной и несравнимой с чьей-либо.

Я оборачиваюсь пеплом и перемещаюсь к воротам города. Они разрушены, и волна пыли сейчас заставляет теряться горизонт в тумане. Вокруг падают камни по земле так резво и весло, что хочется улыбнуться.

Сквозь непроглядный туман движется зло и быстро темный силуэт. Он больше человека, больше любого знакомого мне зверя.

– Самбор! – опять кричит и бьет косой об землю.

Снова эти языки пламени и ярость, которую чувствуешь издалека. Опять рождается непреодолимое желание избежать сражение с ней, но вынужден стоять на месте и лишь наблюдать.

Подо мной снова трещины, которые рычат и хотят сожрать.

– Каэлин, – бормочу, разгоняя пыль ладонью.

Сердце бешено забилось. Она вернулась ко мне живой.

Девушка в порванной одежде. На теле множество кровоточащих ран, которые уже не в состоянии затянуться, а лицо задето огнем. Этот небольшой шрам теперь с ней навсегда. Как и огромное количество воспоминаний связанные с проклятой войной. Она выросла, стала выше меня и шире, словно вот-вот заполнит собой все пространство. Весь новый мир.

– Пусти меня! – кричит разъяренно и меняет обличие. Ее тело покрывается черным мехом, вместо лица вырисовывается злобная пасть, из которой текут слюни. – Пусти меня внутрь!

Это не она. Что-то не так. Я совсем не чувствую ауру той Каэлин, которую встретил впервые и это пробуждает в сонной голове странные воспоминания. Всегда ли я был рядом с той самой Каэлин из Бронды? Или кто-то ей претворялся? Мог ли я знать того, кто прятался в ней так долго и управлял этим ни в чем неповинным телом?

Оборачиваюсь и вижу, как в городе на землю падают израненные солдаты. Они слабы и одни из первых кто вырвался из верховной палаты. Выходит…

Смотрю на солнце, которое еще немного и потухнет, почернеет за луной. Война еще продолжается и происходят решающие события. Воронвэ не может добраться до Говена в палате, значит… Он мертв, а вместо него…

– Самбор! – рычит зверь в снаряжении Каэлин.

Она летит на меня в прыжке и замахивается косой, которая тоже изуродована и крива. Из сколотого лезвия сочится кровь.

– Остановись! – кричу, отбиваясь от ее ужасающе сильных ударов. Она намеренна меня убить. – Скоро все закончится! Просто подожди!

– Он был прав во всем! – ревет зверь хриплым голосом. – Наш сын не имеет права жить!

Голову пронзает острая боль и слова Каэлин словно вонзают в меня сотню игл. Перед глазами мчатся множество картинок, в ушах огромное количество знакомых слов и голосов, которые почему-то кажутся до ужаса долгожданными. Это воспоминания, о которых я не имел понятия раньше, и которые кажутся сейчас бесконечно ценными. Это наша истинная жизнь. Настоящее, что много лет сидело на цепи и смиренно ждало.

Девушка страдает и ее тело болит. Она буквально держится из последних сил. В ее душе дыра и пустота, которая впускает в себя все, что говорят злые языки павших. Вижу в воспоминаниях девушки окровавленных богов, которые доживают свои последние минуты. И это почему-то… Меня ранит точно так же, как и ее. Мне неимоверно больно видеть такими тех, кого я очень давно, своими собственными руками породил.

– Я с самого начала могла все исправить! Еще тогда! Понимаешь? – кричит и бьет меня в лоб черенком косы. Я падаю. – Он всех убил! Каждого, кто находился в верховной палате! Как и обещал!

Я лежу и слушаю, еле успевая увернуться от лезвия. Оно больно режет плечо и со свистом отдаляется прочь. Все что меня сейчас интересует – это слова Каэлин, которые странным образом заставляют тело слабеть.

Черный зверь рвет на себе одежду и становится больше. Вот оно, какое твое настоящее лицо. Большой и злобный зверь, что с голодом и азартом смотрит на свою добычу. Ты всегда играла во время боя и веселилась, тебе это так сильно нравилось, словно… Словно ребенку.

Ты до сих пор им была, Каэлин Рогнед. А вокруг были лишь глупые взрослые, что мнили о себе чрезвычайно много.

Мне нужно было потянуть время и не обязательно ее убивать. Нужно только дождаться, когда войско вернется, чтобы защитить короля. Воронвэ уже обречен.

– Я просто хотела, чтобы он мог жить, как и все, ходить по земле, радоваться! – кричит и не перестает бить меня по выставленным рукам, которыми я пытался защититься. – Мы любили людей! Все духи любили людей и богов, но почему они все не захотели полюбить моего ребенка? Почему Говен так поступил? Почему ты не остановил его? Я так долго боролась, за то, чтобы вас не смели называть монстрами, а сама им стала…

Странное ощущение разливается по локтям, и я замечаю, как по коже ползут пятна. Что это такое?

– Я чувствую вину перед тобой! – кричу громко, чтобы она могла меня услышать. – Когда весь мир считал тебя злом, у меня у единственного была возможность пролить свет! Я не защитил тебя! Я снова этого не сумел! Я должен был сделать это еще тогда! В Бронде, когда впервые встретил тебя! Когда впервые увидел…

– Ты ничего не помнишь, – ошарашено рычит зверь, успокоившись лишь на мгновение. – Ты говоришь о прошлом, которое не является нашим. Ты так ничего и не вспомнил…

Я хмурюсь и расслабляю ноющие руки.

Что я должен помнить? О чем она говорит? Мне видится искра боли в глазах зверя, но она тонет в боли и отчаянье. В том, чего я, кажется, и правда не могу вспомнить. И это дает силы на сопротивление, но лишь немного. Сейчас мне и правда очень хочется поговорить, настолько сильно, что можно заплакать.

Тут же Каэлин продолжает несчетно заносить косу и вбивать в землю мое тело. Ее слюни летят в разные стороны и шипят, касаясь земли. Она вся пропитана ядом. И касаясь меня он отравляет кожу, проникая глубоко внутрь, растворяя собой кости и органы. Расслабленными руки начинают сильно дрожать.

У меня больше нет сил сопротивляться. Она слишком сильна и отчаянна. Пусть и в последний раз, но я хочу сдаться. Знаю, что этого всего могло не произойти и еще одна невинная жизнь исчезнет, познав лишь боль и презрение. И она далеко не моя. Как хорошо, что я не умею ни о чем жалеть. Хотя сейчас, в этом уверенности почти нет.

Пока я плыл в своих раздумьях и держал глаза закрытыми, зверь почти разорвал мои руки до костей. Они устало упали на землю, и я увидел плачущее лицо Каэлин Рогнед. Оно уже было в моей памяти, но никак не могу вспомнить откуда. Ведь до этого момента, она никогда не плакала…

– Прости меня, – прошептала девушка одними губами и вонзила конец косы мне прямо в сердце. – Нам пора вернуться домой…

Как жаль, что я не могу умереть быстро, как люди, и так же, как они, ощущая сожаление о несделанном. Больше всего мне хотелось осуждать Каэлин за слезы, за то, что она предстала передо мной в таком виде. И именно сейчас, когда у меня уже нет возможности ее пожалеть. Я кажется видел ее плачущую впервые и не мог ничего сделать, ведь она в очередной раз украла у меня возможность.

– Я ни о чем не жалею, Каэлин, – бормочу, давясь кровью. – Ни о чем сделанном. Пусть ты и винишь меня в том, о чем я не помню… Прости меня…

Девушка плачет и с силой сжимает покрасневшие глаза.

– Мне так жаль, – шепчет, кашляя от заикания. – Так жаль.

Это заставляет улыбнуться. Напоследок и впервые она вызвала у меня улыбку, которая надеюсь останется навсегда на холодном лице.

Я не почувствовал боли, когда Каэлин вытащила лезвие. Я не слышал, как она плачет и не почувствовал какой температуры ее слезы, когда они капали на мои немые пальцы. Все силы ушли у меня лишь на то, чтобы запомнить это ужасное лицо. Лицо моего убийцы. Лицо бесконечно несчастной Каэлин Рогнед. Лицо того, кого смог снова полюбить.

Солнце потухло, но я уже не смог увидеть того, как оно засветило вновь. Хоть и не прошло и двух секунд. Ворота в Правь открылись так же быстро, как и закрылись.

Нора для трех лисиц

Санна У-Танг.

Пуринт.

В какой-то момент мои путешествия закончились. Я осела в Пуринте, придалась размышлениям в пользу людей и их образу жизни. Наконец-то многие непонятные вещи обрели смысл и значение, большинство проблем испарились, почувствовав свою неоправданность. Везде, где я побывала люди жили обычную жизнь и лишь тайком вспоминали о божествах и их народе. Настало время признаться самой себе, что значимость, приданная им, настолько неважна, как и присутствие. Если внимательно посмотреть на все от начала и до сегодняшнего дня, то становится ясно. У людей свои заботы, а проблемы масштаба всего мира их мало волнуют. Это кажется правильным, но обидно что понимание этого пришло настолько поздно. Нет ничего плохого и постыдного в том, чтобы радоваться еде и солнцу, здоровому сну и скучно прожитой жизни. Жизнь обычных земных существ слишком коротка, чтобы бороться во имя великих вещей, которые наполовину могут быть добрыми и исполняемыми.

Что я думала о будущем? Лишь то, что оно будет не таким как думалось и не таким как хотелось. Примеряя на себя жизни обычных людей, боги и их творения обрекают себя на надоедливое безумие, от чего мироздание постоянно скулит и не может успокоиться. Боги, появившиеся единожды на земле, так и не пришли к правильному решению – навсегда ее покинуть. Так было бы правильно для всех. Для людей и богов, для порядка и единого постоянства. Сейчас я ждала брата и весь наш народ даже не от тоски, а из-за желания положить конец постоянно повторяющимся ошибкам.

Я ловила непослушную скотину по двору, пока волонь расслабленно мурчал от поглаживаний Трогота в тени осеннего дерева. Овец у старика стало настолько много, что мне дважды приходилось расширять загон. Жадность человеческая невероятная штука, но кажется это не было чем-то плохим.

Последняя осень принесла мне много потерь. В деревне умирали старики, которые часто приходили к нам с Троготом домой. Все они были друзьями и до последнего дорожили этой дружбой. В душе я понимала, что скоро не станет и старика, но старалась не думать об этом, а наслаждаться временем, которое мы могли провести вместе. Конечно, я удивлялась его долгожительству, но после рассказа про дар Каэлин, все стало на свои места. Сейчас Трогот постоянно ругал меня за несделанную работу по дому и злился, что я часто ухожу из деревне, путешествуя по континенту. Поэтому переживать было некогда.

Мои путешествия всегда сопровождались долгим отсутствием дома. В среднем я уходила на несколько месяцев, чтобы помочь другим людям и поговорить с чтецами в храмах. Люди всегда были мне рады и часто давали с собой много подарков. Это были всякие разные семена и книги, предметы быта, иногда даже золото, которым впоследствии мы расплачивались в Пуринте с торговцами. Все казалось настолько простым и обыденным, что часто я удивлялась в скольких моментах ошибалась. И сколько раз казалась брату слепой.

После долгих поисков истин я перестала удивляться и осознала свою ничтожность по сравнению с Говеном. Между чтецами ходили странные слухи о трех духах, живущих до нашего рода. Это было почти тысячу лет назад и мало кто сейчас верил в подобные сказки. Но тем не менее, существовала легенда, в которой говорилось о духах Смерти, Жизни и Войны. Старая история, которую сейчас часто рассказывают детям.

«У духов Жизни и Смерти родился ребенок – дух Войны. Не было умнее и храбрее среди остальных духов, чем этот, и многие боялись его, прогоняя прочь и не желая иметь никаких общих дел. Чтобы привлечь к себе внимание, маленький дух Войны убил человека, что был неугодным одному из девяти богов. И тогда небеса содрогнулись, обозначив дрожью первую войну между богами. Рассорившись, боги разделились и одни начали править, а другие служить. Духи Жизни и Смерти сгорали от стыда и вымаливали у богов прощение, но безрезультатно. Дух Смерти хотел убить своего ребенка, а бог Жизни спасти. Оба они рассорились и пообещали, что обретут плоть и будут защищать людей от духа Войны, каждый по-своему. Дух Войны тоже обрел плоть и каждое столетие проживал свою жизнь, уворачиваясь от смерти. Они настолько сильно слились со своими телами, что перестали казаться духами, канув в людской мир. И каждый раз, когда все трое встречались, начиналась война. И так будет продолжаться до тех пор, пока не свершится проклятье духа Войны. Все боги должны умереть или принять его, как равного себе».

***

Деревни в разных частях континента не были похожи друг на друга. У них были разные традиции, образы жизни и заботы. Самые близкие к Праустейну озабочены усилившимися холодами, а деревни рядом с Весхуаданом затапливались и часто дома уносило потоками воды, вместе со скотом. До Лакриума и Пиратского острова было добраться сложнее всего, но там дела обстояли лучше.

Я поймала непослушную овечку и забросила в загон. Остальные испуганно разбежались от нее, словно от больной.

– Санна, – хмуро зовет меня старик. – Принеси чесалку для Горика!

Я в очередной раз закатила глаза услышав имя, которое дал Трогот волоню. Такие идеи посещают только людей и иногда это даже забавно. Но не тогда, когда это имя Горик. Придумал же такое. Старый сумасшедший.

– А где она лежит? – кричу, направляясь к дому.

– А ты пошевели мозгами или что там у тебя, и поймешь, – отвечает старик, довольно гладя волоня.

Вот же гадкий стал…

Захожу в дом и обыскиваю комнату взглядом. Вижу на крючке возле входа чесалку, которую сделал старик для Горика из сухой ветки сливы. Беру ее и хочу выйти обратно во внутренний двор, но в главную дверь кто-то стучит от чего я испуганно бьюсь головой об косяк, когда разгибаюсь. Сколько бы раз я не обувалась, но все равно бьюсь об него. Все никак не могу запомнить, что там досточка отошла.

– Кто там? – кричу, пересекая комнату и почесывая ноющую макушку.

– Разносчик писем! – слышу в ответ.

Несколько раз в неделю в Пуринт приходят письма, в которых обычно торговцы спрашивают разрешение на продажу товаров городе. В последнее время их стало так много, что устаю читать.

Забираю письма и возвращаюсь к Троготу, который задремал, откинув голову на ствол дерева.

– На, – вкладываю ему в руку чесалку вместе с письмами. – Если прочтешь что-то важное – скажи.

– Вот еще! Это твоя работа! Я слепой уже как несколько лет. Неси очки тогда!

Я нервно вздыхаю и в отместку наступаю на хвост волоня, который зло рычит на меня, но головы не поднимает. Тоже мне. Совсем обленился.

– А ну быстро за работу! – кричу на него и ладошкой бью по каменной башке. – Вставай лентяй!

– Не трогай Горика! – орет на меня старик, но волонь уже встал и отправился к стайке лошадей, бродящей в поле. – Зачем тогда чесалку принесла? Неси обратно!

– Житья не дает… – бурчу пока возвращаюсь обратно в дом. Знаю, что оставить чесалку на потом плохая идея.

– Со слухом у меня все в порядке! – кричит мне в след старик.

Раздраженно вваливаюсь в дом, и даже не задумываясь наливаю себе стакан воды и наблюдаю за волонем в окне. Тот резво играет с лошадьми, которые уже привыкли к нему и тоже пытались играть.

Моя жизнь стала настолько простой и размеренной, что дни ощущались как мгновения. Прошло много зим и лет с того момента, как меня оставил Самбор и стал присматривать за Урунгом. Я никогда не интересовалась и не посещала город. Кажется, я научилась поступать правильно, задумываясь не только о себе, но и о других. Я была нужна здесь. Людям в Пуринте, которые захотели построить храм в честь моего брата.

Отныне люди стали строить храмы для того, чтобы поговорить со своими детьми, а не попросить о помощи. Так казалось это правильным. Отныне люди надеялись лишь на себя и преодолевали беды тягостно, но самостоятельно. Только так мир мог существовать таким каким он был задуман.

Вернувшись на улицу, я с улыбкой наблюдала за суетливыми овцами и шатающимися ивами, которые так часто напоминали о моем с братом доме в Бронде.

– Санна! – позвал меня старик.

– Ну что опять? – кричу оборачиваясь. – Попросишь у меня чесалку, и я стукну тебя твоей же тростью!

– Тут письмо, – говорит с тревогой в голосе. – Из Урунга.

Я на какое-то время застыла, но после медленно подошла к Троготу и забрала из его дрожащих рук письмо.

Ломая печать и доставая письмо из конверта, я думала, что это очередное от Самбора, который иногда что-то подобное присылал чтобы поделиться своими мыслями. Я отвечала не часто, иногда забывала, но все до единого хранила на видном месте, чтобы в любой момент прочитать вновь. В них он писал о том, что видит днем и ночью, как меняется город от ветра или дождя, как растут в огородах все новые цветы. Таким образом я могла на мгновение туда попасть и пройтись по родным улочкам.

Руки начали слегка дрожать.

«Я, Говен У-Танг, властью, данной мне свыше и объятый заслуженным правосудием, призываю ко двору свой меч – Санну У-Танг. Да прибудет с ней вольный ветер и добрая память о прошедших годах».

Опускаю листок и смотрю далеко за горизонт. Выходит, то затмение вернуло все назад. Они наконец вернулись. Кажется, что я не рада. Ведь впереди ждало очередное расставание и долгий разговор. Если со мной вообще захотят говорить.

– Я ухожу в поход, старик, – говорю, не сводя взгляда с горизонта. – Нужно поприветствовать короля.

***

Во мне было много волнения и нерешимости. На пути к Урунгу я вся дрожала от предвкушения встречи с братом. Нам о многом нужно было поговорить. И несмотря на то, что в самом начале войны я считала себя в чем-то виноватой, сейчас во мне лишь нетерпеливость и желание закричать во все горло о спасении.

Стена вокруг города пала. Болотные жители активно разбирали ее завалы, передавая друг другу камни и выстраивая из них горы. Все они обращали на меня внимание и переставали работать, вытирая руки о штанины. Я не могла и слова из себя вытащить. Молча продолжала двигаться к центру города. Они все чего-то ждали, не переставали выжидающе смотреть в спину вопросительно выгнув брови. В какой-то момент мне даже показалось, что возможно с моим внешним видом что-то не так, раз на меня так все пялятся. Но кажется дело все в очередной завышенной важности моей персоны и судьбы, которую мы с братом для них сотворили.

Каменных статуй было много. Большое количество солдат не вернулись с войны и как говорил Самбор превратились в памятники. Им на голову надевали венки, а в руки вкладывали амулеты и бусы. Многие молились возле их ног, а остальные лишь с томной грустью бросали немые взгляды. Было неловко рассматривать каменные лица, которые вызывали во мне адскую вину. Их жертва настолько напрасна и жестока, что хочется бесконечно плакать и извиняться. Ничего не может вот так просто взять и заставить забыть то, что они имели право на жизнь, точно так же, как и мы. Все эти почести и подношения к ногам невернувшихся – лишь желание перестать ощущать боль и раскаяние.

В городе кипела работа. Улицы заросли травой и плющами, некоторые деревья изуродовали дома или вовсе их разрушили. Каменные дорожки покрылись мхом, местами рассыпаясь и требуя, чтобы жители счистили с них растительность. Снова по стенам бегали зайчики, а дети весело их ловили и смеялись.

На протяжение всей войны мирные жители находились в обители бога Паэлиоса. Откуда я знаю это? Самбор сказал, когда я в последний раз была в Урунге. Мы долго разговаривали и обсуждали произошедшее, делились друг с другом предположениями о свершениях в будущем. Он настойчиво проводил меня до ворот и после больше не пришел. Я не могу сказать, что ждала, но было в его исчезновении что-то обидное. Кажется, словно мы с братом никогда и не были ему важны, никто из родственников, кроме Журри. Почему именно она? На это у меня тоже есть ответ.

Меня провожали молчаливыми взглядами. Не понимаю, что в них, но сейчас я хотела лишь встретиться с Говеном и убедиться в том, что это он написал то письмо. Я словно бродила во сне, который так часто скрашивал ночи. Нельзя сказать, что мне было радостно или тревожно. Вокруг наконец вздохнул мир, который долгое время представлял из себя лишь камни. Конечно, сложно было поверить, что спустя столько лет Урунг снова ожил и как ни в чем не бывало приветствовал путников, приглашая внутрь.

Возле ступеней в замок, ко мне подошел один из молчаливых солдат из Праустейна, которых здесь было не слишком много и протянул руку к поводьям. Я не стала отказываться и лишь выжала из себя грустную улыбку. Его лицо было светлым и теплым, но кажется не способным на искреннее улыбку. Я заметила это с самого начала. Сейчас всем очень сложно проявлять эмоции и чему-то радоваться.

– Как давно вы вернулись? – спрашиваю, запинаясь.

Мужчина поглаживает по шее волоня и тот одобрительно урчит. Они словно мысленно поладили и мгновенно подружились, обменявшись дрожащими кивками.

– Несколько недель назад, – отвечает медленно и спокойно. – Вы ведь Санна У-Танг?

Оборачиваюсь и пристально рассматриваю прохожих, которые плывут медленно по улицам и что-то бурно обсуждают. Город наполнялся шумом и суетой. Кажется, что это из-за меня.

– Мы уже встречались? – спрашиваю снова поворачивать к солдату. – Хотя вряд ли. Я помню всех, с кем знакома.

– О вас знают все, – грустно ухмыляется мужчина и указывает рукой на вход в замок. – Не уверен, что я тот, с кем стоит об этом говорить.

– Не неси чепуху, – хмурюсь и хлопаю его по поникшей спине. – Ты пережил больше, чем я за всю свою жизнь. Наш разговор – это большая удача для меня. Еще раз увижу тебя таким кислым и лично отчитаю на глазах у товарищей.

– Слушаюсь, главнокомандующий! – солдат смущенно кланяется и уводит моего волоня в сторону стоил.

Внутри замка оживленно и шумно. Все вокруг что-то двигают и носят из одного коридора в другой. Многие даже не обращали на меня внимание, а если и обращали, то лишь улыбались и убегали прочь. Они шушукались у меня за спиной, так невоспитанно ахали, что захотелось приструнить, но я сдержалась. Хоть прошло и много лет, но все здесь так бережно хранили воспоминания обо мне и не казались чужими. Все, кроме солдат из других стран. Те в первую очередь присматривались, оценивали взглядом и перешептывались, пытаясь выяснить наверняка, я ли это. После каждый из них почтительно кивал и продолжал слышно болтать о чем-то уже не касающемся меня.

Служанки забрали мой плащ и предложили вина, которое стояло одиноко разлитое по стаканам в углу на деревянном столике. Рядом лежали фрукты и вяленное мясо, все для того, чтобы почувствовать себя на мгновение приземленной. Вот они людские штучки, которые так сильно меняют нас. Только сейчас понимаю, что огромное количеством вещей мы взяли именно от людей. Они и правда научили нас многому, а мы так неблагодарно притворились равными им.

Меня проводили учтиво к главному залу, двери которого были плотно закрыты. Когда я была здесь в прошлый раз, то видела всех знакомых и близких безжизненными, холодными. Не могла даже их коснуться. Сейчас во мне так много чувств, которые образовали кашу, что я понятия не имею как поведу себя. Приходилось лишь молча и долго смотреть на резные дверные ручки в надежде, что вот сейчас время застынет и не придется заходить так далеко.

– Вы можете войти, – скромно произносит служанка с обычным цветом кожи и заглядывает мне в лицо. Глаза ее так по-доброму смеялись, что заставляли путаться мысли.

– Я знаю, – пытаюсь выжать из себя улыбку, – просто…

Дверь неожиданно самостоятельно вздрагивает и медленно распахивается. В лицо ударяет свежий запах болот и застоявшейся воды. Я с замираем сердца наблюдала как перед моим взором возникает светлый и просторный тронный зал. Пришлось даже немного прищуриться и прикрыть глаза ладонью.

Я увидела его сразу, игнорируя всех остальных. Мы с ним слишком хорошо знаем друг друга, чтобы не найти взглядом в таком тесном месте, по сравнению со всем миром, в котором мы так часто терялись. Вокруг Говена стояли люди, божественный народ и что-то оживленно ему говорили. Впервые за все правление он позволяет себе улыбаться и часто двигаться на троне. Тело его преисполнено энергии и кажется не может и на секунду замереть. Он больше не сидит в одной позе, а постоянно жестикулирует руками, выпрямляется, откидывается на спинку. Его лицо светлое и совсем не изменившееся. Он так похож на того мальчишку, которого совсем недавно приняли в помощники магов Академии Бронды.

Когда двери бьются об стену ручкам, все обращают внимание на меня и я вижу в стороне Адрика, который загадочно улыбается, обрывая магическую нить, связывающую его с дверью. Он знал, что я стою за дверью и не решаюсь войти. Это он ее открыл. Так глупо и однозначно в его духе.

Мне сложно. Сложно притвориться будто не было всех этих лет, ведь моя жизнь петляла из одного незнакомого места в другое и никогда не была привязана полностью к прошлому. Они же все жили одной целью изо дня в день и почти не восполняли воспоминания новыми. Существуя в петле, что Адрик, что Говен, даже не заметили, как потратили годы жизни просто на то, что никак не отразилось на мире людей. Все свершения были напрасными.

Я все еще стою на пороге, а взглядом буровлю пол. У меня нет сил что-то сказать или сделать. Много времени уходит на то, чтобы собраться с силами и мыслями. Я стала более чувствительной и ранимой, трусливой по отношению к своим эмоциям. Все сейчас во мне так сильно напоминает простые человеческие чувства, которые посчастливилось узнать, что кажется не смогу ничего донести до брата.

– Санна, – тихо произносит брат от чего у меня мурашки бегут по коже. Так давно я не слышала, как он произносит мое имя, что уже и забыла, как это звучит. – Здравствуй…

Поднимаю взгляд и вижу, насколько он взволнован. Неловкость наполняет тело и заставляет сжимать до боли пальцы в ботинках. Брат точно так же, как и я понятия не имеет, что именно сейчас у меня внутри и какие мысли. Он не знает злюсь ли я или до ужаса рада. Кажется ему страшно.

– Здравствуй, – говорю тихо, оставаясь в дверях.

– Блеск, – смеется Адрик и просит зевак выйти из зала. – Оставим их ненадолго.

– Нет, – останавливаю двоюродного брата и впервые смотрю решительно на все происходящее. – Я прибыла в Урунг не как чья-то сестра.

Говен с волнением слушает меня и медленно спускается по ступеням, расталкивая толпу плечом. У него потерянный и добрый взгляд, наполненный желанием улыбнуться, попытаться уйти от всех этих серьезных разговоров.

– Вот как, – прищуриваясь удивляется Адрик.

– Ваше величество, – обращаюсь официально к брату, которого передергивает от моих слов, – Я хочу просить вас о том, на что имею право!

Все в зале даже не смеют перешептываться, а лишь отступают к стенам, внимательно ловя каждое наше движение. Слишком быстро мне становится тесно, воздух сгущается и становится теплым, липнувшим к лицу, превращается в пот. В горле совсем пересохло от волнения.

– Проси, – хрипло и тихо произносит король, оставив позади все ступени.

– Освободите меня от службы! – пытаюсь говорить уверенно, а у самой голос дрожит. – Я больше не держу в руках оружие. Мое сердце не жаждет сражений. Во время отсутствия я все равно оставалась главнокомандующим армией Урунга, но больше у меня нет ни желания, ни права на это. Мои обязанности выполняли другие. Очень грубо называть себя…

– Санна! – хмуро воскликнул Адрик быстро приближаясь. – Что это за выходки, которые слишком похожи на те, что выкидывал Волибор! Мы не успели еще даже осознать, что вновь видим друг друга, а ты…

Мужчина хватает меня за плечи и грубо встряхивает.

– Я никогда не относилась к чему-то серьезно, – шепчу чтобы услышать меня мог только Адрик. – Всегда вела себя легкомысленно и по-детски. Я хочу наконец сделать что-то правильно и перестать увиливать. Позволь сделать то, что должна. Прошу тебя, позволь мне поступить именно так. Как искренне желаю.

– Прекрати, – шипит на меня мужчина, сжимая плечи длинными пальцами. – Все теперь хорошо. Мы можем больше ни о чем не думать. Просто вернись и все будет, как мы хотели. Мы ведь столько для этого сделали.

– Это не так, – грустно улыбаюсь.

Его было проще просить о понимании и об одном единственном шансе. Двоюродный брат всегда относился ко всему с юмором и простотой, но никогда не позволял себе пересечь черту, за которой сонно качалась обида. Адрику всегда было тяжелей всех остальных и с безумием приходилось бороться в одиночку. В нужный момент нас с Говеном никогда не оказывалось рядом и всех это устраивало.

– Я исполню твою просьбу! – громко воскликнул Говен, обращая на себя внимание. – Только при одном условии.

***

Мы с братом сидели молча за столом на открытом балконе тронного зала. За спиной шуршали длинные шторы ударяясь о высокие колонны, а внизу шумели жители, то и дело косясь на замок. Сверху все выглядело таким красивым и цветущим, наполненным яркими красками, от чего хотелось лишь вот так наблюдать и не вмешиваться.

Время убило в нас близость и самые простые вопросы вызывали неловкость. Говен часто вздыхал и быстро бегал глазами от одной части города в другую, не переставая постукивать пальцами по деревянному столу. После того как брат согласился выполнить мою просьбу, народ разбежался, утащив за собой буйного Адрика, который не посмел проявить большую настойчивость.