Текст книги "Самбор"

Деллий рассматривает облака и своих товарищей, но не делает и шага. Так предательски и ужасно это выглядело, что неосознанно делаю шаг вперед и по колено проваливаюсь в облака. Лицо мужчины меняется. Нога, что оказалась в кучкующемся воздухе начинает покалывать и неприятно наполняться легкостью. Еще немного помедлив, я рискую ничего не сделать.

– Санна! – кричит из окна Энна, разгоняя надоедливую дымку рукой. – Не сходи с облака! Больше не будет возможности попасть в обитель! Небеса закроются для людей! Все желающие уже попали в Правь… Сойдешь с облака и останешься на земле, как все смертные люди!

Перевожу взгляд с нее на Деллия и понимаю, что дождалась. Так глупо было его ждать, когда сама имела права прийти и забрать. Сейчас же мы оба оказались в таком странном месте. Тут мы никогда не могли понять друг друга, здесь у нас так мало останется времени, но все же… С самого начала я не имела права попасть в обитель, и многие это понимают. Если бы не Журри, у меня не было возможности. Она на то мне и дана, чтобы воспользоваться или проигнорировать. А что касается предсказания… Пусть оно канет в небытие вместе с моим бессмертием, ведь не просто так тётечка пыталась его скрыть.

Врата Правь закрыты для людей. Для всех. Остался только один путь.

– Зачем ты тащишь меня туда? – кричит Деллий зло и поворачивается полностью к замку. Пока что мы еще способны слышать друг друга на дальнем расстоянии, но что-то противно начинает скрипеть в ушах. – Чтобы просто казаться хорошей? Потому что я тебе нравлюсь? Или потому, что тебе нравится себя ощущать любимой? Есть хоть одна причина, которая касается именно меня, а не тебя?

Мужчина зол и раздражителен, вокруг него толпятся молчаливые товарищи. Кажется, словно они у меня его и забирают.

– Заткнись и поднимайся! – в ужасе наблюдаю, как башни замка стекленеют и трескаются, а некоторые уже падают невесомо вниз. – Поговорить и тут можно!

– Не хочу я быть там, где вечно не смогу быть с тобой и наблюдать за этим! Как ты этого не понимаешь? – наконец, вырывается из него, и мужчина быстро уходит, повернувшись спиной. – Доброго пути, Санна!

– Говен! – кричу я во все горло, поднимая голову вверх и смотря на брата, который наблюдал за всем с исчезающего балкона. – Останови это! Дай мне немного времени…

– Борись, Санна! – кричит он, ухмыляясь так по-детски, что сложно и разозлиться. – Больше не в моих силах управлять твоей судьбой!

Мне хватило всего одного шага, чтобы навсегда отказаться от того, чего так отчаянно желала всегда. Мечта оказалась не такой уж и желанной, а покой не таким приятным. Все, что сейчас было мне нужно уходило прочь и тянуло за собой. Поэтому я в очередной раз сошла с курса. Ноги предательски утопали в густых облаках, не давали двигаться, засасывая и оттягивая назад. Понадобилось много сил, чтобы осознать, насколько болели мышцы и горло.

– Не уходи, – шепчу, еле шевеля губами. – Подожди меня…

Ноги так несправедливо тонули в облачной каше и еле-еле шевелились до того момента, когда я увидела перед собой край. Край возможности снова последовать за братом и своими мечтами. Они ведь и правда сейчас показались такими неважными.

Почему? Потому что больше ничего я и не имела? Потому что боялась остаться без смысла жизни, а сейчас осознала, что есть что-то еще? Наконец испугалась вечности?

И я сделала шаг за черту, обозначив для себя тот самый конец. Он был таким неважным и очевидным. Удивительным, как что-то, что просто могло быть чем угодно. Окончание чего-либо, определение в порядке мыслей или достижение предела. Все это единый конец. Ноги коснулись земли и сейчас она показалась совсем незнакомой, словно я впервые на нее сошла.

– Зачем?! – слышу крик с разных сторон и не могу оторвать взгляда от своих исхудавших ладоней.

Я стала ниже и худее, мышцы ослабли, а взгляд притупился. Сейчас у меня не получается смотреть вдаль и видеть то, что находится очень далеко, услышать звуки журчащих ручейков и шепот ветров теперь тоже тяжело, как и сопение зверей. Всего на секунду мне стало страшно, но после голова наполнилась легкостью и покоем. Все стало таким ясным и понятным, простым.

Выходит, вот что значит быть человеком. Видеть что-то только рядом, у себя под ногами и слышать тех, кто близко. Ощущать сильный голод и головную боль от жаркого солнца, усталость и сонливость. Все эти ощущения усилились, и я почувствовала себя слабой. Все мое тело обмякло, стало невероятно свободным.

Медленно оборачиваюсь и вижу пустоту, которая разгладила место, где совсем недавно стоял замок. Все исчезло настолько бесследно, что удивительно вспоминать былую картину. Теперь вместо замка из под земли пробивалась трава и молодые деревья. Все они росли быстро и стремительно, поедая пустоту и голую землю. Через минуту меня накрыло тенью от выросшего рядом дерева.

– Да что ты делаешь? – кричит кто-то и резко дергает меня за локоть.

Деллий злой и одновременно испуганный. Смотрит то на меня, то на неожиданно выросший лес в центре города. Его глаза блестят, скулы слегка двигаются от злости, а рот приоткрыт и позволяет отдышаться, избавляясь от ужаса. Он тоже немного изменился, но настолько незначительно, что сложно заметить.

– Почему ты злишься? – произношу и понимаю, что мой голос тоже изменился. Он стал более звонким и мелодичным.

– А что мне делать? – все еще кричит и дергает за локоть. – Ты снова поступаешь глупо и необдуманно, в очередной раз заставляешь злиться на самого себя! Ты ведь знаешь, что это была последняя возможность покинуть землю! Зачем сошла?

Рассматриваю людей позади Деллия и вижу, что им уже неинтересно происходящее. Их лица наполняются покоем и думами о скучном будущем. Тела воинов становятся меньше, чем броня и выскальзывают из широкого металла. Мы все стали людьми.

– Как ты и сказал, я сделала это необдуманно. Но сейчас кажется, что поступила правильно, – смотрю на свой локоть в его широкой ладони.

– Да что ты? – кричит Деллий, зло смеясь. – Знаешь, я не стану винить себя в том, что ты не отправилась с братом. Хватит с меня! Больше твои беды никак не связанны со мной. Я ведь… Я ведь всегда делал все только ради того, чтобы тебе было хорошо. Я пережил войну ради тебя и никогда не просил ничего взамен! Хочешь все портить? Вперед.

Мужчина грубо толкает меня, отпуская локоть. Сразу же становится холодно и страшно, сердце наполняется ужасом перед неизвестностью и пустым для меня миром. Страх этот твердит о том, что у меня слишком мало времени, чтобы придумать как лучше будет поступить или идти на поводу у гордости. Сейчас у меня ведь далеко не столетия, и я решилась на это…

– Я не захотела! – кричу Деллию в след, который окликнул товарищей и поспешил уйти. – Не хотела быть там без тебя! Разве это что-то плохое? Мне правда сложно было осознать, что всегда поступала с тобой нечестно и эгоистично! Но я отказалась от вечности, так как и правда все поняла, потому что не захотела жить вечно и просто ринулась туда, где показалось должна быть! Я так часто ошибалась и всегда платила за это. Многие люди уходили из моей жизни без сожаления, моего и их, без…

– Да сколько можно! – ревет мужчина снова поворачиваясь. – Санна, я уже устал слушать всю эту болтовню. Ты болтаешь! Твой брат болтает! Энна болтает и вместе с ней Адрик! И всегда сплошная драма, наполненная бесконечными рассуждениями. Поперек горла уже все это стоит! Либо говори, как есть, либо молчи…

– Я люблю тебя, – резко вырывается из меня шепотом.

Внутри все пылает и дрожит. Стыд проникает в каждую мысль и сковывает тело страхом перед отказом и возможностью остаться одной. Я ведь так долго себя убеждала в том, что бросали меня и сейчас все выглядело как предательство самой себя.

– Я ни черта не слышу! – продолжал злиться Деллий. – Если ты еще не поняла, то мы сейчас, как и люди. Слух уже не тот…

– Да ты достал! – меня это выводит из себя. Я срываюсь с места и быстро иду ему на встречу. – Орешь на меня за то, что много и непонятно болтаю, а сам в нужный и такой важный момент заставляешь повторять дважды!

Быстро преодолев расстояние хватаю его за воротник и встряхиваю, за что оказываюсь схваченной за затылок большой ладонью. Ярость во мне бурлит и вырывается рыком. Мы просто смотрим друг на друга, готовые сцепиться и затеять драку. Эмоции сейчас такие изменчивые и не поддающиеся контролю, что с тоской вспоминаю свою божественность.

– Не кажется ли тебе, что в нашем новом положении странно глупить, казаться загадочной и чего-то ждать! – кричит мне в лицо, встряхивая от злости. – Сколько можно издеваться надо мной!

– Да ты просто невыносимый! – кричу, вспоминая то, что сказала совсем недавно. – Я черт возьми сказала, что люблю тебя, а ты тупица даже не услышал этого! Солдатина безмозглая!

Это первый раз, когда я его поцеловала, а не он меня. И было ужасно неловко. Да настолько, что я зажмурилась как ребенок, не желая видеть его лицо. Руками сжала воротник тонкой рубахи словно пыталась ее порвать. Даже пальцы защипало. Все это из-за того, что смятение Деллия длилось для меня будто вечность.

Это была не первая наша близость. Я правда приходила к Деллию лишь по ночам, после знакомства. Но все это превратилось в грубую пошлость, в которой я топила свою злость из-за брата и остальных близких людей, которые меня обманывали. Долгое время, я издевалась над Деллием, не осознавая и игнорируя. Это было моей ошибкой. Даже не хочу представлять какого ему было, когда он каждое утро просыпался в очередном одиночестве, а затем сталкивался со мной равнодушной в коридорах. И тогда, я ушла, выставив именного Деллия подлецом, хотя сама…

Сердце взорвалось небывалой радостью, когда он просто сгреб меня в охапку и прижал к себе. Да, он был все еще зол и груб, но теперь быстро успокоиться у него нет возможности. Людям тяжелей брать себя в руки, сложнее быть откровенными и смелыми, рисковать даже самым малым. Им хочется счастливой жизни, за которую не придется рисковать жизнью или гордостью, своим самомнением. Сейчас мы с Деллием выбирали очень сложный и крайне короткий путь, но делали это исключительно вместе. Как и хотели в глубине души.

– Если захочешь, мы останемся в Урунге, – бормочет, сталкивая нас лбами. – Теперь уже без разницы, где жить и как. Просто назови место и мы туда отправимся.

Было очевидно, что я произнесу, но не жителям Урунга, которые слезно провожали нас в Пуринт. Конечно, правильнее было остаться с родным народом, но это лишь исчезнувшие иллюзии. Мы с ними никогда не были похожими. Лишь поэтому мне хотелось уйти туда, где нынешняя жизни может протекать так, как и должна, без очередных дум о прошлом и несбыточном.

Трава от или для болезней

Когда я был маленьким, то неустанно убегал в лес в поисках духов. Наша деревня являлась молодой и быстро растущий, но каждый знал о том, что совсем недавно этот континент был неживым и людей здесь почти не было. После того как мои родители прибыли сюда на корабле, многие стали делать то же самое, узнав о возродившейся земле. Год за годом строилось все больше домов и вспахивались поля, беспрерывно появлялись новые деревни и отличные образы жизни.

Я рос в деревне, которая положила свое начало у песчаного берега и вскоре стала центром, где постоянно толпились торговцы и путешественники. Все они оставляли свои корабли у нас в порту и платили моим родителям за простой. Если же кто-то желал остаться, то собирался правящий совет и велось обсуждение за и против. Плохих людей отправляли обратно за море, хорошим выдавали обязанности, нацеленные на развитие и поддержку деревни. На корню, я наблюдал за всем с детским любопытством и не понимал, насколько важно для мира происходящее.

Мне оставалось только безответственно шалить и шататься без присмотра по деревне, осознавая, что сына главного человека в городе никто не посмеет обидеть или украсть. Благодаря этому многие детишки рядом также были в безопасности, ведь не было тех, с кем мне не хотелось подружиться. Конечно, глупо было надеяться только на защиту отца, но я был ребенком и не понимал, что помимо людей есть и другие опасности.

Убегая часто в лес, я почти всегда отправлялся на поиски знаменитых духов, о который часто рассказывала истории мама. Все они казались неправдоподобными и простыми, но кажется взятыми не из воздуха. Маленькому ребенку нечем было понять, что искать что-то в глухом лесу не то, что бессмысленно, но и очень опасно. И конечно, сколько бы я не терялся и не получал ремнем от отца, мне всегда удавалось выскользнуть из деревне и затеряться среди толстых деревьев.

Лес действовал на меня очень странно. Внутри сразу просыпалось любопытство даже к крошечным песчинкам и бархатной коре деревьев, которая словно цветами покрывалась мхом в самой глубинке леса. Зверей там было так же много, как и звезд на небе. Все они пугливо отдалялись от меня и прятались либо в норах, либо в кустах, шурша и постукивая лапками по земле. В лесу я постоянно терялся во времени и когда темнота опускалась на все вокруг, то в панике рыскал, ища выход. Мне крупно везло, если он находился быстро. Если же нет, то задняя часть тела уже начинала гореть, а ногти были под корень сгрызены от предстоящей взбучки.

В одну из таких прогулок я наконец набрел на подножие горы, что росла за лесом, словно земная мозоль. Она была неприступной, на самом верху обрубленной, словно столб. Конечно, я сразу же возжелал подняться на самый верх и так как рядом никого более разумного не было, меня ничего не остановило.

В детстве казалось, что под силу подняться на самый верх и я искренне в это верил. В тот момент, когда земля так очевидно начала сыпаться под ногами, а перед глазами ничего не было, за что можно схватиться, я полетел вниз с горы. Казалось, будто она сама меня стряхнула с себя и тогда лишь радостно наблюдала.

– Помогите! – закричал я, хватаясь за острые камни, что недружелюбно впивались в детские ладошки.

Словно услышав, за руку меня поймала чья-то бледная и холодная ладонь, подтягивая наверх, где можно хоть немного укорениться.

– Спасибо, – бормотал я, рассматривая свои расцарапанные руки, а затем и своего спасителя. – Отец меня наизнанку вывернет.

Женщина в длинном плаще и с короткими волосами смотрела на меня немного ласково и настороженно, словно очень далекий родственник. Кожа у нее была бледная, а взгляд каменный, совсем не добрый. Сразу стало немного не по себе, и я впервые задался взрослым вопросом: не убьет ли она меня?

Маленькому мне хватило пары секунд, чтобы на глазах появились слезы от страха, ведь тогда я был очень беспомощным и трусливым, когда дело касалось действительно важных вещей. Все любопытство и интерес исчезли перед лицом этой суровой и незнакомой мне женщины.

– Так по-людски, – произнесла она наконец, прерывая глухую тишину вокруг. – Поступать необдуманно и не брать на себя ответственность.

Мне было совершенно все равно, что она говорит. В истерике я и половину слов не понимал, но прекрасно осознавал, что находился в злой ловушке. Между двумя вещами, которые до ужаса пугали, даже больше, чем отцовский ремень. Женщина терпеливо ждала, когда я наревусь и успокоюсь, не смея делать то, что могло еще больше напугать. Только спустя время я перестал ее бояться и безнадежно посматривал вниз, где своеобразная лестница, по которой я взбирался, рассыпалась и исчезла вовсе. И теперь уже приходилось плакать, думая о том, что умру на этой горе от холода или голода.

Тогда я отчетливо помню, как мы с женщиной сидели долгое время молча. Она наблюдая, а я глотая слезы и сопли. В какой-то момент она даже улыбнулась мне, что немного успокоило и согрело детское волнение. После этого мы уже оба рассматривал друг друга, изучая и знакомясь. Когда наконец наступила ночь, женщина протянула ко мне ладонь и игнорируя дрожь, коснулась вспотевшего лба холодной рукой.

– Больше не пытайся забраться на гору, – произнесла женщина, касаясь детской груди тремя пальцами. – И здесь у тебя есть собственная гора. Когда вырастешь, то окажешься на ее пике. Вот тогда и начинай покорять остальные. Хорошо?

Напуганный, я сумел лишь озадаченно кивнуть. После женщина помогла мне спуститься и указала путь к деревне, настаивая на том, чтобы не боялся попасть на глаза отцу. И она оказалась права.

Отец вышел навстречу мне чуть ли не со слезами на глазах, когда мы увиделись на окраине леса. Вместе с ним были люди с факелами и мечами, которые держали на поводках охотничьих псов. Они громко лаяли, но я лишь слышал грозный голос отца, что повторял из раза в раз:

– Больше я тебя со двора вообще не выпущу, Лесьяр! – сжимал меня он в объятиях так сильно, что трудно было дышать. – Ни на шаг не сойдешь с деревенской плитки!

С того дня я и правда боялся выходить за пределы деревни. Все любопытство и смелость остались с той женщиной, что пугала своим видом и спасала действиями. Много раз я вспоминал происходящее, но никогда не делился этой историей. Лишь рассказы матери с того момента обрели новый смысл. Ведь кроме духов в лесу из людей никто не живет, а женщина та и вовсе не была похожа на человека.

***

13 лет спустя.

– Лесьяр! – громко кричал отец с улицы, пока я выбирал из общей тарелки булку побольше.

Мама хлопотала у печи, отдергивая маленькую сестру, что постоянно швыряла орехи в огонь. Наш дом был постоянно наполнен суетой и посторонними людьми, которые приходили к отцу на переговоры. Я давно привык к этому и пытался ни в чем подобном не участвовать, хоть отец и старался втянуть меня в деревенские дела.

– Иду! – кричу, махнув матери ладошкой и поцеловав сестру в веснушчатый нос.

Конечно, я злился, когда меня пытались привлечь к важным делам, ведь отец даже не спросил хочу ли я этого. Еще в детстве во мне родилось желание покинуть континент и посетить родину, на которой родился. Родители же всячески были против этого. Они запрещали выходить в море и общаться с торговцами, что пленяли рассказами и заморским акцентом. Однако, я понимал, что рано или поздно просто исчезну из их жизни и оставлю лишь записку со словами о безмерной любви.

Выйдя на улицу, я прикрыл глаза, пряча взгляд от яркого солнца. Летом в Крэндолле было очень жарко, что подкреплялось еще и соленым морским воздухом. Моя кожа каждый раз покрывалась коркой и сбрасывала ее лишь зимой, когда солнце не казалось таким суровым. Погода менялась очень часто. Каждый месяц что-то новое, отличное от всех остальных двенадцати. Складывалось впечатление, что мы жили нескольких местах сразу, путешествуя из холода в жару.

– Я ведь уже говорил тебе вчера, что не поеду, – говорю отцу, который внимательно рассматривал запряженного повозкой коня. На нем походные вещи, а на поясе пристегнуты ножны с мечем внутри. – Неужели нужно заставлять маму беспокоиться и начинать очередной спор?

– Чтобы она перестала волноваться, – начал отец сурово, похлопывая коня по мускулистой шее, – тебе стоит наконец стать мужчиной, а не таскаться за девками по деревне. Думаешь мне нравится краснеть перед товарищами, которые приходят жаловаться на тебя? Когда ты вообще успеваешь?

Ухмыляюсь и прячу улыбку, прикрывая рот ладонью в кожаной перчатке.

Вот еще. Не стану стыдиться подобного дела. Что как ни это доказательство того, что я уже давно не ребенок. И к тому же я весьма обходителен, тактичен, что покрывает чрезмерную торопливость. Девушки любили меня больше, чем я их. Не могу же обижать таких нескромных созданий, как те, что сами бросаются на шею при виде меня.

– У меня полно времени, – хохочу и равняюсь с отцом. – Да и какая разница, чем я занят помимо работы. Ты велел мне вести записи и следить за мамой. Я каждый день прихожу вовремя. В чем дело?

Отец поворачивается и дает мне подзатыльник тяжелой ладонью. На его лице тоже полуулыбка, но от тщательной ее скрывает, пытаясь казаться очень суровым и строгим. Мне давно стало понятно, что он тоже в душе еще мальчишка и как никто другой понимает мой возраст.

– Дело в том, что я не хочу, чтобы тебе раньше времени пришлось присматривать за еще одной матерью, – говорит тихо, наклонив голову. – Уже твоего ребенка.

Я громко смеюсь и опираюсь на бодрого коня.

Сегодня отцу предстояло отвезти в порт товары, которые наша семья делала сама. Отец вялил потрясающее мясо, а мама мастерила ремни и кожаные сумки, что цеплялись на пояс. За год она успевала сделать таких почти сотню, прося помощь лишь изредка, когда болела сестра или она сама. Изделия из кожи очень ценились торговцами, поэтому на заднем дворе у нас паслось не меньше пятидесяти коров, что сменялись часто новыми телятами. За всеми ими следили нанятые отцом люди, а за ними уже следил я сам. Мне приходилось вести записи о товарах, о расходах и сдавать итоги каждый год. Работа не пыльная, но часто работники меня подводили, сгоняя скотину неоправданно в могилу или оставляя на шкурах уродливые шрамы.

– Опять останешься дома? – спрашивает отец, залезая в повозку. – Я уже говорил, что не устану звать тебя, но ты слишком упрям. Хоть раз посети вместе со мною порт!

– Сказал же, что не хочу, – устало вздыхаю и смотрю на отца снизу. – Просто езжай и возвращайся быстрей. От этого пустого трепа ничего не изменится.

Отец смотрит на меня хмуро, но понимающе кивает. Его лица коснулась наконец старость, а борода слегка побелела. Я не замечал, как он меняется, но, если вспомнить детство, но у него и бороды то не было. Каждое утро он острым лезвием сбривал ее с квадратного лица и казался совсем молодым. Сейчас я выгляжу примерно также, как и отец тринадцать лет назад.

– Радогор! – кричит мама позади нас, стоя в открытых дверях. На ее руках маленькая Пламена. – Удачи тебе в порту!

Они обе машут отцу и тот ударяет коня хлыстом, призывая двигаться вперед. Мне остается только наблюдать, как он отдаляется и начинает что-то весело напевать.

Да, он всегда радовался всему происходящему, ведь когда-то давно поступил так, как велело того сердце. А сейчас запрещал мне сделать то же самое. Такое ощущение, что он забыл свои приключения, забыл, что потянул маму через все море на умерший континент, не зная о том, что здесь снова есть жизнь. Видимо он тоже не посветил в свои планы дедушку. Но это мне только предстоит узнать.

После того как отец скрылся из виду, на меня нахлынула странная тоска. Впереди ждала каждодневная рутина, бестолковые люди, которые постоянно ленятся и молчаливые коровы, а те только и могли, что смотреть на меня огромными глазищами. Еще немного и у меня лопнет терпение. Когда родилась Пламена, я подумал, что наконец освобожусь, но не осознавал, как долго она будет расти. Было эгоистично скидывать на нее всю ответственность и заботу о родителях, но я не представлял свою жизнь в этом городе. Я рос в деревне, но она неожиданно стала слишком большой и понятной для меня.

Когда на город опустились сумерки, я поужинал вместе с сестрой и матерью, и оставил их одних в теплом кресле, разведя огонь в камине. Мама понимающе поцеловала меня в лоб и попросила не слишком задерживаться, объясняя все тем, что ей сложно уснуть, когда меня нет дома. Конечно, она засыпала и без меня. Это были своего рода якоря, за которые я устал ее ругать.

Как всегда, в ночном центре города кипела шальная жизнь. Я поздоровался со всеми, кого знал и отправился в табачную лавку прикупить табак, который брал только на одну ночь, чтобы отец случайно не обнаружил его у меня в кармане. Хоть он и сам курил, но мне строго настрого запрещал, а я конечно же никогда не слушал.

– Твой отец недавно заходил, – говорит мне старик торговец, улыбаясь одним единственным в челюсти зубом. – Про тебя спрашивал.

– И что ты сказал? – ухмыляясь, кладу на стопку монет еще несколько дополнительных. – Надеюсь, не очередную ложь.

– Конечно нет, – кивает старик благодарно. – Сказал чистую правду, что сына его дражайшего у нас никогда не было и близко.

– Ну и все тогда, – хмурюсь и забираю у довольного старика табак. – Чего тогда время мое тратишь? Делом займись!

Многим известно, что нет в городе более влиятельного человека, чем мой отец. И это иногда приносило неприятности. Часто у меня выклянчивают деньги за молчание, чтобы слухи о разгульной жизни не дошли до отца. Одно дело, когда к нему приходят обиженные отцы девушек, а другое, когда шушукаются купцы о том, что я торгуюсь с торговцами заморскими и пью у них на кораблях, покуривая самокрутки из хрустального мундштука. Поэтому многие и молчат, зная, что на молчании можно заработать деньжат. Никому и дела нет до чести или совести, всем главное заработать побольше.

Сегодня путь к порту мне закрыт, ведь там сейчас отец ведет торговлю и грузит товары на корабль. Мне есть чем заняться и вне порта, но это обязательно перерастало в ужасно шумные посиделки у таверн и заставляло убраться пьяного куда подальше. На каждом углу меня цепляли барышни в пестрых нарядах и пытались затащить внутрь дома, даже не считаясь с моим нежеланием.

– Я правду говорю! – обиженно воскликнула девушка, сидя у меня на коленях возле оживленной пивной. – У них на борту были коловерши! Все такие разные и страшные, словно уродливые детишки.

– Уродливых детей не бывает, – произношу, безразлично пригубив стакан с пивом.

– Бывает, – хохочет девушка, поглаживая меня по груди. – Вспомни Горею. Она была редкостной страшилой. Вся помятая, волос мало, а ножки худенькие словно две кривые палки. До сих пор помню, как она доказывала всем, что вовсе не ребенок дерева, которым ее называли.

Смутно припоминаю девочку, что была дочерью одного из заморских купцов, который приплыл на континент после нас, через почти десять лет. Она была и правда очень худой, болезненно бледной и прятала лысоватую голову под изящной шляпкой, которую с нее сдергивали злобные сверстники. Мне всегда она была безразлична и геройствовать я никогда не умел. Заступаться за кого-то было не в моих правилах, так как я сам всегда выбирался из неприятностей. Пусть мой отец и очень влиятелен, но он никогда мне не помогал вылезти из грязи, в которую я сам и полез.

– Почему ты сейчас говоришь о ней? – спрашиваю девушку злобно улыбаясь. – Сейчас она стала красивее многих дам в Декраите, да и мужчины за ней бегают здраво. Неужели это ревность твоя?

– Вот еще, – фыркает зло, поправляя белые кудри в высоком хвосте. – Не стану я ревновать к той, на кого ты внимания не обращаешь. А на остальных мне и вовсе все равно.

Я улыбаюсь, пряча пьяный взгляд в почти пустом стакане.

– Как скажешь, – бормочу и оставляю стакан, планируя закурить.

Вечер, как всегда, я провел, медленно плывя в чужих разговорах и обществе нахальных дам. Когда голова почти перестала работать, мне захотелось выбраться на свежий воздух и хоть немного услышать тишину. Естественно, такой образ жизни мне был не по душе, но это было чем-то вроде бунта, который мог себе позволить. Закрытый на этом континенте, такой как я, только и мог поступать так. Еще тогда, когда потерялся в лесу, мне перед носом навесили замков и цепей. Это казалось жестоким, но неумолимо правильным.

Когда я поднимался по одиноким ступеням, качаясь из стороны в сторону, чья-то тень преградила мне путь. Из-за этого я чуть не полетел вниз, но вовремя схватился за деревянные перила вгоняя в ладонь занозу.

– Черт, – ругаюсь и в темноте смотрю на колючку в покрасневшей коже. – Какого…

Поднимаю взгляд и вижу перед собой Горею, что презренно и криво наблюдает за моей пьяной растерянностью. Она держит в руке кружевной веер и старается сохранять спину ровной, чтобы хоть так казаться выше.

– Если продолжишь брань, то я позову на помощь и скажу, что ты домогался ко мне, – говорит тихо и четко. Видно, по лицу юной девушки, что она ни капли не боится находиться в темном переулке с таким как я. – Мне хватает твоего хамства и когда ты в трезвом состоянии.

– Вот как, – бормочу, рассматривая саднящую ладонь. – Я из-за тебя занозу загнал.

Пальцем ковыряю острую щепку, которая почти полностью утонула в коже и лишь край издевательски торчал. Это самое неприятное, что могло со мной произойти. Терпеть не могу, когда что-то вгоняется в тело и причиняет боль. Это просто отвратительно. Помню, как несколько лет назад, я случайно воткнул иглу под ноготь, когда сшивал подкладку для маминых сумок. Думал умру там от ужаса.

– Поверь, есть занозы и покрупнее этой, – все еще холодно произносит Горея, спускаясь на пару ступеней вниз. – Уж я-то от одной такой избавиться уже давно не могу.

Усмехаюсь ее словам и сжимаю ладонь с занозой в кулак, чтобы ощутить боль. Это помогает протрезветь и хоть немного взять в руки пьяное сознание.

– Иди куда шла, раз такая умная, – вздыхаю, выпрямляясь и опять поднимаясь по лестнице. – Делать мне нечего, как выслушивать очередные гадости от тебя. Можешь поболтать об этом с моим отцом, эту тему он любит как никто другой.

– Как скажешь, – равнодушно отвечает девушка и проходит мимо, пряча веер за спиной в сомкнутых руках. – Пойду поищу его в порту.

Какой бы раздражающей она не была и сколько бы раз мы вот так не сталкивались, я не мог просто пройти мимо. Мы с ней никогда не общались, никогда не знакомились официально и не гуляли как друзья или просто знакомые. Все что у меня в воспоминаниях было, это прикосновения. Вот так грубо и бестактно наши взаимоотношения жили уже много лет. То пощечину мне влепит, то между ног заедет. Ну а я все тот же нахал, но которого не пускают дальше положенного.

– Достань ее! – воскликнул я раздраженно, от чего Горея остановилась и постучала носком дорогой туфли о землю. – Пожалуйста…

Девушка пол минуты продолжала смотреть вперед, а потом все же со вздохом повернулась ко мне лицом и неспеша поднялась по лестнице снова вверх. Злобно она приподняла край платья и рухнула на ступень раздражено, кладя веер на сведенные вместе колени. Она даже смотреть на меня не хотела, не то, что говорить. Молча указала на свободное место рядом с собой и закатила глаза.

– Садись, – бормочет, снимая с рук ажурные перчатки. – Или будешь ждать, когда сюда придет кто-нибудь?

– Худшее уже и так со мной произошло, – хмурюсь, садясь рядом на холодную и грязную ступень. Я сразу подумал о том, что платье Гореи наверняка испачкалось из-за этого. – И я говорю не про занозу.

Девушка зло стреляет в меня металлическим взглядом и глубоко вздыхает. На протянутую ей ладонь я кладу свою и кривлюсь, снова осознавая, что под кожей кусок дерева. Меня всего передернуло от этой мысли.

– Не дергайся ты, – рычит девушка, зло ковыряя занозу длинным ногтем. – Иначе еще глубже войдет.

– Куда уж глубже, – простонал я, напрягаясь всем телом.