Текст книги "Самбор"

В ярости призраки еще сильней навалились на меня и начали кричать так громко, что из ушей потекла черная кровь. Перед глазами замелькали лезвия.

Вот оно. Вот оно настоящее отчаянье, которое так долго охотилось за моими мыслями. Все эти души озлобленны и неугомонны, они отчаянно жаждут от меня решений, о которых понятия не имею.

– Каэлин, – слышу глухой голос вдалеке.

Открываю глаза и сквозь темные тела призраков вижу светлый образ богини Беррианы, которая с осуждением смотрит на все происходящее. Ее платье слегка колышется на ветру, а волосы мокрые и длинные липнут к острым плечам. Как забавно, что богиня пустыни переполнена водой.

– Этого ты хотела? – произносит Берриана, подходя ближе и игнорируя призраков, которые еще чуть-чуть и вгонят меня полностью под землю. – Ради этого оставила земную и услужливую жизнь? Нравится?

Я хотела ответить ей, но пришлось лишь молча и недовольно буровить взглядом. Он говорил о том, что это худшее из происходящего со мной. Но разве это правда? Сейчас меня на протяжении долгого времени пытаются разорвать на части те, кто блуждал и был потерян, кто мечтал о том, чтобы высвободить свою злость. Нет моей вины в том, что они погибли и они это знают. Именно от этого их ярость так болезненна и сильна. Сложно назвать происходящее плохим событием. Это лишь то, что рано или поздно случилось бы. Со мной то уж точно.

– Это вес, который тебе предстоит нести на себе, если все-таки справишься, – произносит тихо Берриана и присаживается на землю прямо перед моим лицом. – Каждый умерший человек поблизости, теперь будет блуждать с тобой и постоянно нашептывать о своем отчаянье. Таковы обязанности смерти. Как и жизни. Еще совсем недавно мы думали, что будет война, в которой сойдутся все боги, но оказывается все зависит от тех, кого выбрала та или иная сторона. Ты необычное оружие, Каэлин. И тебя готовили к этому. С обеих сторон появились те, кто являются воплощением самих жизни и смерти. Оба мученики, оба идут своей дорогой, оба ненавидят друг друга. Но знаешь, у меня нет ненависти к тебе. Я любила твою мать как собственное дитя, и она в какой-то степени им являлась. Ты отняла ее у меня. Твоя жизнь с самого рождения связанна со смертью и так будет всегда. Приятно видеть, что ты ее истинное воплощение. Даже сейчас ты ни капли не сожалеешь и никого не жалуешь. Тебе будет легко жить эту жизнь.

– Помоги мне, – тяжело срывается с губ.

Берриана мгновенно изменяется в лице. Ее глаза округляются и наполняются слезами, а брови изгибаются в жалостливой эмоции. Она прикрывает лицо полупрозрачной ладонью.

– Тебе нужно отправиться в Навь, дитя. Если хватит сил, то это твоя последняя возможность спастись и стать тем, кем всегда хотела. Запомни, Каэлин, никогда не сомневайся в себе и своих поступках. Хоть мы с тобой и враги, но я вижу истину в тебе и твоем сердце. Без смерти не может быть жизни.

– Дитя, – перебиваю богиню, что не может остановить слезы. – Девочка из предсказания. Ты знаешь ее?

Берриана тяжело вздыхает и оглядывается, рассматривая раскидистые дубы позади. Лес шумит и что-то нашептывает богине, они ведут диалог в тайне от меня. Это видно по шевелящимся губам женщины.

– Девочка, – вздыхает богиня пустынь и мудрости, снова поворачивается ко мне лицом. – Ребенок, рожденный на границе двух миров. Я помню ее лицо, но вот имя… Не могу вспомнить.

Женщина издевательски смеется и поднимается, оставляя после себя влагу на лице. Подол легкого платья следует за ней и скрывает тяжелые следы на зеленом мхе, который еще не скоро оправится от тяжелого божественного шага.

***

Строчки из книги

Элдор.

Первый город на континенте, который никак не связан с простыми людьми и избегает сближения с ними. В точности как Праустейн и Лакриум. Город бога солнечного затмения живет по своим собственным законам отдельно от человеческого мира. Высокие стены построены не с целью защиты, а для того, чтобы ни один любопытный нос не проник в город божественного народа.

Невзирая на суровость к внешнему миру, элдорцы очень вежливы и добры. Они были самыми продвинутыми из всех стран и очень боялись потерять свое положение, ведь кроме острого ума у них еще и острый язык. Умение говорить правду и преподносить ее как нечто оскорбительное, у них было в крови. И дело далеко не в принципах и воспитании, а в том, как именно каждый из них видит этот бескрайний мир. Рождаясь и умирая, элдорцы оставались преданными сами себе, даже не допуская мысли о вранье или сокрытии правды.

Из-за более продвинутых технологий в Элдоре при Рамосе третьем уже существовали ровные дороги и нарядные одежды из тончайшего шелка. Люди никуда не торопились, работали мало и любили важничать, сидя на открытых террасах винных заведениях. Воздух в городе всегда был свежим и петляющим от одного дерева к другому, от лошади к лошади, от подола платья к подолу платья, которые развивались на легком ветру, словно больные в горящем бреду. Всегда можно уловить аромат алкоголя и табака, много, где люди просто стояли и обсуждали городские дела, не позволяя себе срываться на крик или спорить. Мужчины учтиво кланялись женщинам, а те в свою очередь грациозно протягивали ладони в тонких перчатках каждому встречному. Можно, конечно, обвинить их в легкомысленности, но не когда все так достойно ведут себя по отношению к другим.

Несмотря на продвинутость, элдорцы ценили старину и предметы из прошлого, которые хранили в себе историю предков. Элдор стал первой страной, в которой появились музеи и выставки, на которых день за днем демонстрировались откопанные или найденные предметы быта и украшения. Самым ценными являлись древние книги на обаканском языке, которые в городе бога небес знал каждый и считал своим долгом передать дальнейшим поколениям.

Элдор был богат на цветущие сады и считал охоту или рыбалку скорее развлечение, чем добычей необходимой еды. Здесь к этому относились намного проще, ведь еда – это не только мясо, но и все что дает природа. Овощи, фрукты, травы и корни, из всего этого элдорцы умудрялись готовить очень вкусно и сытно, предпочитая кушать мясо несколько раз в месяц. Только поэтому в городе так часто можно встретить заведения, где из мяса делают странные деликатесные блюда в виде крошечных закусок или вовсе в виде настоек. Может показаться, что это что-то несвежее и противное, но пригубив пару раз подобный напиток, понимаешь, что остановиться уже сложно. Насыщенный, бульонный вкус растекается по языку и так безжалостно исчезает буквально через несколько секунд.

Удивительным образом Элдор существовал самостоятельно, совершенно не нуждаясь ни в дополнительных землях, ни в союзниках. Все необходимое для жизни было внутри стен и не заставляло слишком сильно напрягаться для своей добычи. В семьях принято с уважением относиться к предкам и потомству, рассчитывать заранее имеющиеся силы. Лишь поэтому зачастую на одну семью приходился один ребенок, который рос на протяжении всей жизни в любви и ласке, которая позже возвращалась родителям в виде пожизненной благодарности.

Тень падающей звезды

Деревня Пуринт.

Владения короля Праустейна.

Настоящее.

Санна У-Танг.

Сложно сказать, о чем я думала в тот момент, когда покинула Уругн. Меня никто не остановил, но и никто не прогонял. Не описать эти чувства. Облегчение с нотками горечи. Так странно было наблюдать за тем, как мои же люди провожают томным и смиренным взглядом своего командира. Казалось, будто все вокруг знают что-то, но не говорят. Или я действительно многим надоела своим нытьем. Все они остались в родном для меня месте, но неожиданно оно перестало им быть. Больше не было уверенности в том, что там мне рады, что все будет как раньше. За час мы с братом разругались настолько сильно, от чего сложно придумать причину примирения. Выходит, у меня больше нет дома.

Я запрыгнула на своего волоня и умчалась прочь, подальше от этого места. От всех тех, кто продолжает молчать и смиренно кивать. Никто не захотел уйти со мной, и солдаты снова и снова виновато опускали взгляд в пол. Надеюсь, у них были на то причины. Я остановилась на мгновение у ворот, где с надеждой в глазах меня встретил Азог. Мы обменялись кивками и, кажется, попрощались. Уверенна, что он не даст в обиду наших товарищей и прекрасно справится с обязанностями главнокомандующего.

В первые я подумала о том, что зря не интересовалась географией континента. Мне ведь уже не пять лет, чтобы слепо идти за кем-то и наивно предполагать, что чужие решения верные, правильные. Все это время я просто отдыхала, наслаждалась бездействием и злилась, когда что-то идет не так. Но имею ли право на это? Совсем нет. Говен прав. Ничего не сделав, я виню кого-то другого в происходящем. Это не оправдывает брата, это заставляет здраво смотреть на вещи.

Пришлось остановиться и оглянуться.

Было бы что-то иначе, видь я тоже прошлое? Могла бы остаться, зная все прошлое нашего рода? Не знаю. И не хочу знать.

Мои волосы развивал стремительный, морской воздух. На губах чувствую соль. Здесь мне спокойно. Потому что одна. Впервые. Отдаляясь от Урунга, я оставила позади сожаление и думы о прошлом. Это больше не мои дела. Не мой народ. Не моя судьба.

Бредя меж скал и тянув за собой волоня, который капризно натягивал поводья и рычал, мне часто казалось, что я единственная в этом мире. По крайней мере единственная кто кажется правильной, умной. Нормально ли? Не знаю. Просто подобное успокаивает. Правда. Мне сложно было все это время понимать поступки брата, когда он молчит и не пытается донести до меня суть. Естественно, тогда я начала додумывать самостоятельно и, кажется, мои мысли оказались отчасти правильными, правдивыми. Идя долгое время по темному коридору, на пути не открылась ни одна дверь и свет проник в него только тогда, когда я открыла свою собственную и вышла. Так мне удалось освободиться из губительного плена постоянных сомнений и страха.

– Идем! – бурчу на глупое и упрямое животное. – Хотя бы ты не веди себя как идиот!

Куда я иду? Здравая ли это мысль? Могу ли вернуться? Это позор, слабость. Найду тихий городок, деревню и начну новую жизнь, вдалеке от всего этого бесконечного хаоса. Наконец перестану думать о неизвестности, о том, что от меня что-то скрывают. Подобные мысли меня успокаивали и заставляли меньше ощущать одиночество, которым неожиданно наполнился мир. Конечно, я не могла вернуться и прекрасно это понимала.

Спустя три дня пути, вдалеке я заметила пару домиков за низеньким, каменным заборчиком. Рядом паслись худенькие кони и овцы, жуя горбатую сухую траву и ковыряя носами пыльные камни. Сторожевой пес, увидев меня резко поднял голову и встал на тонкие лапы. Когда мы начали приближаться, он тихо зарычал и сорвался с места, бросившись в атаку на чужака. Волонь громко зарычал и опустился на передние ноги. Чувствую, как все его тело напряглось. Крошка пес кружился вокруг и громко лаял, отчаянно пытался спугнуть, отогнать от сонного овечьего стада незнакомцев.

– Прекрати! – прикрикнула я на животное и похлопала волоня по согнутой шее.

Он не послушался и еще громче зарычал. Такая упрямая зверюга, что иногда хочется бросить и забыть. Оставить его одного или отругать словно ребенка за подобное поведение.

Слышу, как открывается скрипучая дверь одного из домиков на окраине, и седой старик спешит в нашу сторону с кривой тростью. Как наивно. Он старается идти быстро, но уставшие ноги подводят и тормозят его каждые несколько шагов, заставляя сбиваться с темпа и чуть ли не падать.

– А ну-ка замолчи! – кричит старик и замахивается на пса тростью. Животное отступает и убегает к стаду, утягивая за собой коней.

Волонь выпрямляется и горделиво трусит серой гривой, слюни летят в разные стороны. Он всем своим видом показывает, что победа за ним, что это и вовсе не заслуга старика, а исключительно его и только.

Человек не решается приблизиться слишком близко и молча смотрит на меня из-за забора. Он одет в старые, но аккуратно заштопанные вещи, на голове соломенная, рыжая шляпа. Было что-то в его взгляде, что заставило меня задуматься. Кажется, редко можно встретить тех, кто с таким же бесстрашием и неинтересном встречал меня впервые. Старик словно и не видел во мне угрозы или превосходства, он смотрел как на равного себе. Давно не ощущала подобного.

Я киваю ему.

– Что это за место? – спрашиваю, выпрямляя спину.

Старик недоверчиво осматривается и хмурится. Смотрит на сухую землю. Складывается впечатление, что смотреть на меня ему больше не интересно, так же, как и говорить. Не хотелось думать, что это банальное высокомерие, поэтому я улыбнулась, наклоняя голову в бок.

– Эй, – зову его. – Я не желаю вам зла. Просто ищу место для ночлега. У меня нет денег, но я хороший охотник…

– Ви с горы?

Я хмурюсь и внимательно смотрю на старика. Неужели Урунг внушает страх и волнение всем остальным на континенте? Не хотелось так думать, но тем не менее старик задал именно этот вопрос. Я не была уверенна в том, что стоит соврать, ведь, таким образом, делала из этого старика себя. Начиная новую жизнь, не хочу начинать ее с вранья.

– Да, – отвечаю, тихо сглатывая комок. – Это проблема?

– Не знати, – хрипит. – Ти скажити.

Понимаю и одновременно нет. Он уже сделал обо мне какие-то выводы, подумал о том, как будет себя вести. Могу ли я винить его в незнании? В страхе? Я бы тоже боялась.

– Я же сказала, что не желаю зла.

– Не моги знати, – говорит слегка неуверенно. – Не понимати.

Ах, да. Наши языки ведь отличаются. В деревнях люди часто говорят на старых языках, которые передают с гордостью потомкам. Мы по большей части понимаем друг друга, но нужно время, чтобы логически связать предложение. Мне было проще. В Серийи я учила старый язык, и он не сильно то и отличался от нового. Только лишь поэтому, я даже не сразу поняла, что старик говорит на другом языке и не может понять часть моих мыслей. Удивительно, но, чтобы два таких человека начали понимать друг друга идеально, достаточно всего нескольких дней разговоров один на один. Мой учитель в Серийи…

Подождите. Почему я забыла его? Если бы мне не пришлось размышлять об этом, я и не вспомнила. Кто учил меня старому языку? Такое странное чувство на секунду разлилось по всему телу. Холод вперемешку с чувством потери и скорби, которые заставляют проситься наружу слезы. Я не помню своего учителя. Совсем.

Я аккуратно слезаю с волоня и снимаю с себя лук. Старик осторожно отступает. С серьезным лицом и уверенным шагом быстро подхожу к нему и протягиваю руку. Старик слегка испуган, но дрожащей, старой ладонью пожимает мою. Холодная и слегка дрожит. Беру его под локоть. Я ведь видела, как тяжело он бежал, как кривился от быстрой ходьбы. Мне хотелось помочь.

– Здесь есть место, где я могу поспать? – говорю не спеша, чтобы он привык к моему произношению. Вся суть была именно в нем.

Многие старики знают и старый и новый язык, но все зависит от подачи и стиля. Язык в нашем мире построен так, что каждый говорит на нем по-своему. А узнавая других людей, ты, можно сказать, учишь новый язык, другую версию уже тебе знакомого. А старый язык был одним и никак не изменялся. Все на нем говорили одинаково, в связи с этим некоторым привычней и проще говорить именно на нем. С большим количеством людей, которые говорят на старом языке, я встретилась именно на этом континенте. Даже не знаю с чем это связанно.

Старик хмуро и осторожно смотрит на мою руку, которой я его придерживаю. Даже не представляю, как не умер по дороге, когда бежал до забора. Кажется, что старик доживал последние годы. Кожа его обвисла и стала как древесное желе, буграми свисала на худом лице и шее. Пятна и морщины, которые накладывались друг на друга и стягивали кожу сетью, словно пытались удержать на черепе лицо.

Ослабляю хватку и пытаюсь улыбнуться.

– Элдор? – спрашивает, смотря на меня из-под шляпы.

– Нет, я с горы, – повторяю медленно.

– С горы? – чешет сухой подбородок.

О боже. Сколько же нужно терпения и уважения к старому человеку, чтобы не сорваться. Он либо не очень хорошо слышит, либо совсем плохо понимает меня. В любом случае я сохраняла спокойствии и многие слова повторяла, стараясь быть понятной.

Старик трясется и медленно передвигается. Боюсь, он не поймет меня, если я возьму его на руки и отнесу в дом, поэтому, вздыхая, продолжаю медленно двигаться в сторону его дома.

– Да, с горы, – повторяю за ним.

– К нами никто не приходили с горы! У нас нети места для спати.

Устало осматриваюсь и понимаю, что большинство домов очень обветшали, а часть покосилась и почти касалась крышами земли. Дорога ухабистая, по ней давно никто не передвигался. Вокруг мало деревьев и почти нет птиц. Тишина съедает любой звук и совсем не рождает эхо. Так странно. Эта деревня кажется неживой и больше похожа на развалины старого города, в котором когда-то давно кипела жизнь. В воздухе совсем нет влаги, а под ногами скрипит сухая и рыхлая земля. Это место уже непригодно для жизни.

– Я могу работать, – произношу медленно. – Мой волонь очень быстрый и сильный, он может вспахать землю или тянуть тяжелые повозки. Мне достаточно лавки под крышей и немного еды.

– У нас мало еды. Наши поля не даюти много зерна и дичи почти нет. Тебе нужно найти другои место! – кряхтел старик, передвигая ноги.

– Если я принесу дичь, вы пустите меня переночевать?

Я так старалась. И все потому, что ощущала одиночество. Всего несколько дней в дороге, но уже схожу с ума. Вокруг постоянно пустынные и безлюдные земли, покрытые сухими растениями. Во мне не было голода, просто привыкла к нему. Сон тоже не сбивал меня с ног. Чем ближе я становилась к людям, тем больше начинала быть похожа на них. Ничего плохого в этом нет, но их беды начали отражаться и на мне. Я стала чаще чувствовать слабость и усталость, начала поддаваться отчаянью, мерила на себе их маски и не понимала, почему не выходит быть такой же. Ответ очень прост. Я не человек. Мое одиночество связано лишь с тем, что постоянно теперь была одна, без кого-то рядом. Хотя совсем недавно говорила о том, что все вокруг душат.

– Послушайте, – останавливаюсь, не переставая поддерживать. – Я могу помочь.

Старик смотрит на меня с тем же непониманием и сомнением. Замечаю на его подбородке уродливую бородавку и слегка сдвигаю брови к носу. Он не вызывал во мне жалость или отвращение. Я настолько привыкла служить, что просто-напросто не могу перестать предлагать помощь. И кажется, этот человек первый за столько времени, кто действительно нуждается в ней. Все те свершения и цели, наполненные алчностью, желанием достичь величия, не сравнятся с простым желанием жить. Как у этого человека. Есть вещи и важнее слепой войны.

– Зачем вы пришли? – говорит хрипло старик, касаясь рукой закрытой двери.

Если бы я только могла рассказать, то с этого и начала бы. Мне приходилось часто думать о том, как отвечать на вопросы людей о прошлом. Конечно, я понимала, что им будет интересно и при знакомстве придется говорить. Но сколько бы ни готовилась – все никак не могу придумать ответы. Мне не стыдно и не страшно. Просто хочется, чтобы в будущем этому не было места. Воспоминания будут тянуть меня назад. К брату.

– Я пришла без нужды, – говорю, устремляя взгляд за широкое поле жухлой пшеницы. – И мне некуда пойти. Могу соврать и придумать историю, которая вам понравится, но нет желания этого делать. Если говорить коротко, то та моя жизнь, которая была три дня назад, меня не устроила, и я решила уйти. В этом вся суть.

Спустя несколько минут молчания старик неожиданно забрал свою руку и обнял меня утыкаясь потным носом в плечо. У него слабый пульс и влажная одежда, от которой несет потом и прокисшими травами. Он обнимал меня одной рукой, а второй опирался на трость. Может показаться, что это лишь свершение, как и многие, но было в этом мгновении что-то очень долгожданное. Меня приняли и ничего не попросили взамен. Вслед не последовало осуждения.

По телу будто пробежал шустрый огонек. В голове роились мысли о том, что меня жалеют и это неприятно. Но спустя какое-то время просто поддаюсь его объятиям и позволяю себе громко вздохнуть. Мы встретились всего несколько минут назад, но уже обменялись теплыми чувствами. И все было очень просто. Старик жалел меня как дитя, как того, кто глуп и слеп, как человека, который совершил много странных вещей и был понятен ему, как он сам.

Я вдалеке от дома. Вдалеке от своей семьи. Возможности вернуться назад точно так же далеки. Мне приходилось уходить в спешке, пока эмоции могли это позволить. И никто не захотел схватить меня за руку, расплакаться и попросить остаться. Осталась бы я тогда? Скорее всего. Возможно, что даже надеялась на это. Но меня отпустили и даже не посмотрели в след. Я была рада злости, ведь именно она вывела меня из города и проложила путь в будущее отдельно от Говена.

Между нами была напряженность и недоверие. Старик еще немного рассказал о положении их деревни и нехотя поделился пресной лепешкой, которая еле проходила в горле. Вместо чая он предложил мне в деревянном стакане холодной воды и сладкую палочку, которую делали из засохшего теста и сахара. Жители этой деревни готовили их к зиме. Они покупали сахар у торговца, который приезжал несколько раз в год. Даже не представляю, что народ этой деревни мог предложить взамен.

Внутри дом старика выглядел еще хуже, чем снаружи. Щели между каменными блоками забиты соломой, а под крышей трухлявые балки подперты такими же трухлявыми бревнами. В воздухе витала сырость и холод. Дом плохо отапливался, и из комнаты в комнату метался ветер. От сквозняка шатались на окнах потрепанные занавески и сухие веники трав, подвешенные к балкам на потолке. Никакого уюта или тепла здесь не было. Грустно наблюдать подобную картину, особенно когда понимаешь, что старик очень добр и заботлив.

– Вы живете один? – спрашиваю, делая глоток воды.

– Мои дети умерли от болезни, а жена от старости. Я живу один уже давно. Скотину пасти стало тяжело, вот она и доживает последние месяцы. Возможно, это моя последняя зима, а за ней крепкий сон и общество семьи в Навь.

– У вас много лошадей и овец. Они все, конечно, худые и мелкие, но их можно откормить. От вас даже пес не уходит в поисках еды, – пытаюсь его подбодрить.

Старик сидит у каменной печи и медленно постукивает пальцами по кривой трости. Соломенную шляпу он оставил на полке у входа. Огня в печи не было, как и углей. Рядом я не нашла хворост или дров, поэтому уже мысленно думала о том, в какой стороне от деревни быстрее их найти.

– Я уже стар, – произносит тихо. – Скотина кормится сама, как и пес. Скоро они умрут от голода или жажды. Будет много мяса, можно будет поделиться с соседями. Хоть что-то полезное перед смертью успею сделать.

– Могу я узнать ваше имя? – спрашиваю осторожно, похрустывая сахарной палочкой, запивая ее водой.

– Меня мало кто зовет по имени. Но если тебе хочется знать, то меня зовут Трогот Гёртлер. Еще в молодости я решил стать врачом и по сей день многие зовут меня доктор. Я был одним из богатых жителей села, но сейчас многие дома опустели, рынок закрылся. Мой дом один из самых богатых, поэтому ты можешь понять, насколько плохо обстоят дела в Пуринте. Хотя уже все и забыли, как зовется наше поселение. Лихорадка унесла жизни многих и в итоге задушила само село.

– Вы говорите обо всем этом с таким сожалением, – грустно хмурюсь. – Вы заботились о других и лечили болезни. Разве не гордитесь собой? Не считаете, что жизнь прожита не зря?

– С сожалением? А как иначе-то? – хохочет старик и смотрит в мутное окно. – Я не смог вылечить своих детей. Не попытался продлить жизнь жены. Разве думал, что придется умирать вот так? Словно в мире больше никого не осталось, а власти на нас плевать.

– Власти? У этих земель все же есть правитель? – хмурюсь, напрягая воспоминания.

– Конечно. Только вот он давно нас оставил. Раньше мы считались землями принадлежащими Праустейну, но народ из столицы отличается холодом по отношению к провинциям. Вот мы и постепенно стали ненужными. Большинство сел не справились в одиночку и сейчас представляют собой пустые безлюдные памятники бывшим населенным местам. Мы не далеко ушли. Скоро и Пуринт превратиться в кладбище. Как будто люди, не могут больше жить самостоятельно.

– Праустейн, – бормочу задумчиво. – Это ведь страна гор. Что за вера существует в Праустейне?

– Вера? – удивился старик и задумался, продолжая смотреть в окно. – Как и везде. Вера в богов, в создателей и их благосклонность. Разве в других странах что-то иначе? Я плохо знаком с миром за пределами той страны, в которой вырос.

– Иначе? – улыбаюсь, предаваясь воспоминания, которые сейчас не причиняют боль. – Можно и так сказать. За морем люди верят в разных богов и все они отличаются. Я еще ни единого раза не встречала народ, который поклонялся тому же богу, что и другие. Например, в Бронде никому не поклонялись, но старики в тайне шептались о боге песчаных берегов, который подарил людям плодородные земли. В Серийи открыто поклоняются и чтят бога пустыни и истины, который обрушил на землю песок и жар. Благодаря им страна оказалась под защитой обширной пустыни. Есть так же страна, в которой особое место в истории занимает бог лесов. Он посеял большое количество деревьев вокруг Лагмы, пустил туда различных зверей и птиц. Можно перечислять бесконечно разные веры и разных людей, но кажется, что каждая из них оправдана.

После того как мы покинули Бронду с братом, я стала о многом узнавать. От людей из разных стран и их библиотек. Мир оказался больше, чем кажется и намного интересней. Оказывается, что вера в мире так много значит и от нее многое зависит. Мне хотелось верить, что однажды и я найду свою и приму в сердце бога. Но пока у меня нет идей по этому поводу и привязанность к небесам для меня являлась пленом. От веры тянутся кровавые якоря в виде оружия, которое создал каждый бог, желая мира. И мира ли?

– Праустейн никому из тех богов, которых ты озвучила, не поклоняется, – хохочет Трогот. – Праустейн верит в Рамдира. В бога заснеженных гор. Но, к сожалению, наша вера в него иссякла. Люди перестали помнить своего бога и думаю это заслуженно. У нас есть проблемы по важнее, чем память к тем, кто нас покинул. Мы на грани вымирания. Это куда значительнее каких-то там молитв и походов в храм. Да, раньше было все иначе.

Смотрю на старика, который уже задумчиво плывет в своих мыслях.

– Вы ничего не знаете? – произношу тихо с еле скрываемым удивлением. – О том, как на самом деле устроен этот мир. Вы просто люди…

Он больше ничего не сказал. Лишь криво улыбнулся и продолжил смотреть в окно. Скорее всего, как и до моего прихода. Такое ощущение, словно Трогот смиренно ждал смерти, о которой тайно стал мечтать.

Эти люди в корне отличаются от божественных народов. Страны, которые должны были их защищать, отреклись от них и заставили справляться самим.

Я ведь этого и хотела. Такого исхода хотела для всех стран, в которых существует божественный народ. Мы обязаны оставить людей и дать им возможность жить так, как хочется. Но что произошло? Люди не умеют жить самостоятельно. Город за городом пустеет, земли высыхают и покрываются трещинами, в которых погибает исхудавшая жизнь.

Я где-то ошиблась или не совсем четко понимала природу людей? Мечтая о свободе, не подумала о том, что станет с людьми, когда боги от них отвернутся. Находясь в рабстве у богов, они были сыты и здоровы, хоть и ограничены в своих мечтах. Такой ли жизни я желала людям? Для себя? Мы были созданы прислуживать богам, а те в свою очередь править. Что в этой цепочке неверно? Чего не хватает? Сейчас люди исчезают, умирают уступая свои места божественным жителям городов. Почему? Скоро земли, принадлежащие людям, перестанут являться таковыми. Человечество вымрет и не останется никого, кроме горделивых богов и их детей.

Старик разрешил мне остаться, но промолчал, когда я спросила его насколько. Понимаю. В каждом можно найти выгоду или родную душу, но не сразу. Не на следующий день. В итоге мне оставалось лишь благодарить его и не разочаровывать.