Текст книги "Глубина в небе"

– Да, – сказал Силипан, – немногие из нас подотчетны непосредственно вахтмастеру. А я тебе тогда вот что расскажу про Киви Лин Лизолет. – Он оглянулся: кто еще их слышит? – Ты знаешь, я командую неотвязниками у Рейнольт… короче, мы поддержку ищейкам Ритсера Брюгеля обеспечиваем. Я с ребятами там наверху говорил. Наша малышка Лизолет у них в списке подозрительных. Она в стольких аферах замешана, что тебе и не снилось. – Он обвел рукой обстановку бара. – Откуда, по-твоему, весь этот пластик? Теперь, заняв прежнее место Фама, все время на скалах внизу торчит. И переправляет продукцию людям вроде Бенни.

Один из собутыльников Силипана поболтал перед ним грушей с «Алмазами и льдом».

– Ты вроде как не прочь, Трад.

– Ты знаешь, что не в этом дело. Ты подумай: они ведь с такими, как Бенни Вэнь, общественные ресурсы расхищают. – За столом значительно покивали. – Какую бы случайную пользу это ни приносило, а все равно – кража из общего котла. – Глаза его стали жесткими. – В Чумные Годы мало было проступков более тяжких.

– Ну да, но вахтмастера в курсе. Особого вреда от этого нет.

Силипан кивнул:

– И это правда. Они пока что терпят. – Усмешка его сделалась лисьей. – Может, пока она спит с вахтмастером Нау. – Ходил и такой слух.

– Послушай, Фам. Ты из Чжэн Хэ. Но по натуре ты военный. Это почетная профессия, она тебя высоко ставит, независимо от происхождения. Видишь ли, в обществе существуют моральные уровни. – Силипан явно читал лекцию с чужих слов. – На самом верху – вахтмастера, вы их, кажется, называете «государственные деятели». Чуть ниже – военачальники, потом – штабные аналитики, техники и оружейники. Еще ниже – паразиты разных типов: падшие члены полезных категорий, люди, у которых еще есть шансы снова вписаться в систему. Еще ниже – рабочие и крестьяне. А на самом дне, сочетая худшие качества всей этой черни, шныряют коробейники. – Силипан улыбнулся Фаму. Очевидно, он полагал, что льстит ему, раз поместил Фама Тринли среди урожденной аристократии. – Торговцы – пожиратели падали и раненых, слишком трусливые, чтобы взять свое силой.

Даже личность прикрытия – Тринли – должна бы поперхнуться от таких выкладок. Фам гаркнул:

– Да будет тебе известно, что Чжэн Хэ в своей нынешней форме существует уже тысячи лет, Силипан. Это едва ли можно считать признаком провала.

Силипан усмехнулся с чистосердечной симпатией:

– Понимаю, Тринли, тебе тяжело это признать. Ты хороший человек, и верность своим – твое право. Но думаю, что ты начинаешь понимать. Коробейники всегда будут среди нас, и не важно, продают они контрабандную жратву в переулке или шныряют среди звезд. Те, кто летает в космосе, величают себя цивилизацией, но на самом деле они всего-навсего сброд, что болтается на задворках истинных цивилизаций.

Фам фыркнул:

– Не думаю, что мне прежде хоть раз умудрялись сделать такой оскорбительный комплимент.

Все засмеялись, и Трад Силипан, кажется, счел, что лекция его каким-то образом подбодрила Тринли. Фам закончил рассказ без дальнейших отступлений. Разговор перешел на пауков Арахны. Обычно Фам бы впитывал такие истории с тщательно скрываемым интересом. Сегодня невнимательность подделывать не пришлось. Взгляд его сместился к барной стойке. Бенни с Киви все еще крутились там, полускрытые от его взора, обсуждая какую-то сделку. Трад Силипан, хоть и был гнилой авральник, кое-что просек верно. За последнюю пару лет здесь расцвела подпольная торговля. Не активная подрывная деятельность вроде заговора Джимми Дьема, нет. Участники их Чжэн Хэ вообще не воспринимали свою деятельность как заговор – просто бизнес. Бенни с отцом и десятки других в рутинном порядке обходили и даже нарушали законы, установленные вахтмастером. Пока что Нау не противился, и пока что подпольная торговля Чжэн Хэ улучшала ситуацию почти для всех. Фам разок-другой уже наблюдал нечто подобное: когда Чжэн Хэ не могут торговать, как нормальные люди, но не могут также ни сбежать, ни дать сдачи.

Малышка Киви Лин Лизолет занимала во всем этом круговороте центральное место. Взгляд Фама в задумчивости остановился на ней. На миг он забыл, что должен бы на нее обижаться. Киви так много потеряла. По некоторым моральным кодексам – продала честь. Но вот же, бодрствует вахту за вахтой, и в том положении, чтобы всеми сделками рулить. Фам прикусил губы, готовые сложиться в симпатизирующую усмешку, и нахмурился. Если Трад Силипан или Чжау Синь сейчас бы узнали, какие у него на самом деле чувства к Киви Лизолет, подумали бы, что он спятил. А если бы об этом узнал кто-нибудь поумнее, вроде Томаса Нау, он бы сложил два и два – и Фама Тринли бы не стало.

Когда Фам смотрел на Киви Лин Лизолет, он видел – яснее, чем когда бы то ни было в своей жизни, – самого себя. Ну да, Киви женского пола, а сексизм был одной из тех странностей Тринли, которые подделывать не приходилось. Но сходство между ними было намного глубже. Киви было – сколько, восемь лет? – в начале экспедиции. Она почти половину детства провела во тьме меж звезд, в одиночестве, если не считать вахтенных техников. А теперь ее зашвырнуло в абсолютно другую культуру. И она выжила, она встречает каждую новую трудность с открытым забралом. И побеждает.

Разум Фама обратился внутрь. Он больше не слушал своих собутыльников. Он даже за Киви Лин Лизолет перестал следить. Он вспоминал времена более чем трехтысячелетней давности, трехсотлетней – если мерить по активной жизни.

Канберра. Фаму тринадцать, он – младший сын Трана Нювена, короля и владыки всех Северных Земель. Фам вырос среди мечей, яда и интриг в каменных замках у холодного-холодного моря. Если бы жизнь продолжалась своим средневековым чередом, его бы наверняка убили, а может, стал бы он королем всей планеты. Но когда Фаму сровнялось тринадцать, мир перевернулся. На планету, где о воздушном транспорте и радио только легенды ходили, высадились межзвездные торговцы из Чжэн Хэ. Фам еще помнил, как их десантные боты прожгли трясину Великого Болота к югу от замка. За год феодальная политика Канберры перевернулась вверх тормашками.

Чжэн Хэ инвестировала в канберранскую экспедицию три корабля. Они серьезно просчитались, думая, что местные ко времени их прибытия окажутся на куда более высоком уровне технологического развития. Ресурсов всего королевства Трана Нювена не хватило бы даже подзаправиться. Два корабля остались на планете. Маленького Фама увезли на третьем в рамках безумной сделки с заложником, в которой, как считал его отец, звездных людей удалось перехитрить.

Последний день Фама на Канберре выдался дождливым и туманным. Поход от стен замка к болоту отнял большую часть утра. Ему впервые показали величественные корабли пришельцев, и маленький Фам Нювен был вне себя от радости. Возможно, никогда больше не выпадал в жизни Фама момент, когда он столько всего понял наоборот и неправильно: корабли, выступавшие из тумана, оказались всего-навсего посадочными ботами. Высокий, странного телосложения капитан, приветствовавший отца Фама, в действительности был старшим помощником. А в трех шагах за ним, как полагается подчиненным, шагала девушка, лицо которой то и дело дергалось от едва скрываемой тревоги. Наложница? Горничная? Как выяснилось, она и была настоящим капитаном.

Король, отец Фама, сделал знак. Наставник мальчика и суровые слуги провели принца через грязь к звездным людям. Его крепко держали за плечи, но Фам не обращал внимания. Он смотрел вверх и диву давался, глаза его жадно рыскали по этим «звездолетам», пытаясь проследить во всю высоту изящные закругленные контуры из сверкающего материала – металла, что ли? Он такое совершенство видел на древней картине и на одном медальоне, но сейчас мечта стала явью.

Вероятно, его бы успели погрузить на борт, не возбудив подозрений, но вмешалась Синди. Синди Дукань, младшая дочь Транова кузена. Семья ее была достаточно влиятельна, чтобы жить при дворе, но недостаточно значима, чтобы на что-то воздействовать в дворцовой политике. Синди было пятнадцать: самая странная и диковатая личность, которую Фам знал в своей жизни, такая странная, что и слова нужного не подберешь, хотя подругой ее, пожалуй, можно было бы назвать.

Внезапно она оказалась между ним и звездными людьми.

– Нет! Это неправильно. Так нечестно. Не…

Она вскинула руки, словно пытаясь их остановить. Фам услышал, как поодаль вскрикнула женщина. Это мать Синди испугалась за дочку.

Дурацкий, бесполезный, отчаянный жест. Те, кто вел Фама, даже не замедлили шага. Наставник ударил Синди дубинкой по ногам. Она упала.

Фам развернулся, попытался броситься к ней, но сильные руки схватили его и подняли в воздух. Он в последний раз увидел Синди: вот она встает из грязи, все еще глядя на него, не замечая бегущих к ней стражников. Фам Нювен так и не узнал, во что обошлась попытка его защитить единственному человеку, который посмел это сделать. Много веков спустя он вернулся на Канберру достаточно богатым, чтобы купить всю планету даже в ее новоцивилизованном состоянии. Он обшарил старые библиотеки, фрагментированные цифровые записи о тех Чжэн Хэ, кто остался там. О последствиях поступка Синди никаких сведений не нашлось, ничего определенного не было и в записях рождений в семье Синди после того времени. Она, ее поступок и его цена для нее – все это для времени просто не имело никакого значения.

Фама схватили и быстро перенесли вперед. На миг мелькнули братья и сестры, молодые мужчины и женщины с холодными суровыми лицами. Сегодня устранялась одна незначительная угроза. Слуги на миг замерли перед королем, отцом Фама. Старик – в действительности ему было сорок лет – задержал на нем взгляд. Тран всегда был для Фама далекой силой природы, своевольной, заслоненной рядами наставников, соперничающих наследников и придворных. Губы его стянулись в тонкую нить. На секунду в жестких глазах мелькнуло подобие сочувствия. Он тронул Фама за плечо:

– Крепись, мальчик. Ты носишь мое имя.

Тран повернулся и сказал звездному человеку пару слов на пиджине. И Фама отдали чужим.

Как и Киви Лин Лизолет, Фам Нювен был брошен в Великую Тьму. Как и Киви, Фам оказался там в одиночестве.

Эти первые годы он помнил отчетливей, чем любое другое время в своей жизни. Без сомнения, команда сперва намеревалась запихать его в гибернатор и высадить на следующей остановке. А что делать с пацаном, которому известен только один мир, и к тому же плоский, с мальчишкой, который всю свою жизнь упражнялся махать мечом?

Но у Фама Нювена были свои планы. Капсулы холодного сна его до смерти пугали. Не успела «Реприза» сняться с орбиты Канберры, как маленький Фам исчез из отведенной ему каюты. Он всегда был мал ростом для своего возраста и уже знал, что такое системы дистанционного слежения. Команда «Репризы» с ног сбилась, потратив четыре дня на его поиски. В конце концов, конечно, Фам игру в прятки проиграл, и кто-то из Чжэн Хэ в крайнем гневе приволок его пред ясны очи капитана.

К этому моменту Фам понял, что «горничная», которую он видел на болоте, и есть капитан. И даже сейчас ему было трудно в это поверить. Слабая женщина – командир звездолета и экипажа в тысячу человек (хотя вскоре они в большинстве своем ушли с вахты и умерли в холодном сне). Хм. Может, она когда-то была наложницей капитана, но отравила его и заняла его место? Вполне вероятный сценарий, и если так, женщина чрезвычайно опасна. На самом деле Сура прежде была младшим помощником капитана, лидером фракции, голосовавшей за отбытие с Канберры. Те, кто остался, обзывали их трусливыми предателями. Теперь фракция Суры направлялась домой – с перспективой верного банкротства.

Фам помнил, как она на него посмотрела, когда мальчишку наконец поймали и приволокли на мостик. Она хмуро воззрилась сверху вниз на маленького принца, все еще облаченного в бархат канберранской знати.

– Вы задержали вахту, молодой человек.

Фам едва понимал ее язык. Отринув панику и одиночество, он смело полыхнул на нее ответным взглядом.

– Мадам! Я ваш заложник, но не раб и не жертва!

– Черт подери, что это он несет? – Сура Винь оглядела лейтенантов. – Сынок, послушай. Полет рассчитан на шестьдесят лет. Надо тебя уложить.

Последняя реплика пробила языковый барьер, но прозвучала очень сходно с присказкой королевского конюшего, приказывающего зарезать негодную лошадку.

– Нет! В гроб вы меня не уложите!

Теперь Сура Винь поняла.

Кто-то из присутствующих резко сказал капитану Винь нечто вроде «не важно, что он хочет, мэм».

Фам напрягся и снова приготовился к бесплодной схватке. Но Сура лишь посмотрела на него еще секунду и жестом выгнала всех из рубки. Двое несколько килосекунд болтали на пиджине. Фам много знал про дворовые интриги и стратегию, но здесь эти познания оказались неприменимы. Прежде чем разговор окончился, мальчик уже плакал навзрыд, а Сура обнимала его за плечи.

– Пройдут годы, – говорила она. – Ты это понимаешь?

– Д-да.

– Ты прилетишь старцем, если не позволишь нам уложить тебя в холодный сон. – Последние слова она опять выбрала неверно.

– Нет, нет, нет! Я лучше умру. – Фама Нювена логика не брала.

Сура мгновение молчала. Много лет спустя она рассказала Фаму, как выглядел тот разговор с ее стороны:

– Да, я могла бы запихнуть тебя в морозилку. Это было бы этично и благоразумно, а заодно избавило бы меня от множества проблем. Никогда мне не понять, за каким хреном Дэнов флотский комитет тебя мне впарил; они были мелочны и обидчивы, но это уж чересчур… И вот смотрю я на тебя, мальчика, проданного собственным отцом. И думаю: будь я проклята, если обойдусь с тобой так же, как твой папаша и комитетчики. Кроме того, проведя годы полета во льду, ты бы остался полным нулем к моменту прибытия на Намчем. Ты бы оказался беспомощен, неприспособлен к технологической цивилизации. Так почему бы не оставить тебя на вахте и не попытаться тебя хоть чему-то научить? Я думала, до тебя быстро дойдет, как долго тянутся годы на корабле меж звезд. Через несколько лет гробы гибернаторов перестанут тебя так пугать.

Не так-то просто это было. Корабельные системы безопасности пришлось перепрограммировать с учетом присутствия безответственного новичка. Больше не позволялось безлюдных межвахтий. Но перепрограммирование осуществили, и несколько вахтенных вызвались добровольцами – продлить пребывание вне капсул.

«Реприза» вышла на крейсерскую таранную скорость, 0,3c, и двинулась в межзвездную пустоту.

И все время вселенной оказалось в распоряжении Фама Нювена. Несколько членов экипажа, среди которых первые несколько вахт была и Сура, как могли его обучали. Сперва ему мало что давалось… но время шло, он выучил язык Суры. Ему преподали общие сведения о Чжэн Хэ.

– Мы занимаемся межзвездной торговлей, – сказала Сура. Двое сидели в одиночестве на мостике таранника. В окнах отображалась символическая карта пяти звездных систем, связанных сетью торговли Чжэн Хэ.

– Чжэн Хэ – империя, – сказал мальчик, глядя на звезды и пытаясь соотнести эти территории с отцовским королевством.

Сура рассмеялась:

– Нет, какое там. Не существует правительства, способного функционировать через световые годы. Блин, да большинство правительств и нескольких веков продержаться не могут. Политики приходят и уходят, а торговля пребывает вовеки.

Маленький Фам Нювен нахмурился. Даже сейчас слова Суры иногда представлялись ему чухней.

– Нет. Это должна быть империя.

Сура не стала спорить. А несколькими днями позже ушла с вахты, умерла в одном из странных холодных гробов. Фам чуть не на коленях умолял ее не убивать себя; следующие мегасекунды он горевал от душевной боли, которой ранее и представить себе не мог. Он снова оказался среди незнакомцев, и бесконечные дни потянулись в молчании. В конце концов он выучился читать по-незейски.

Через два года Сура вернулась из мертвых. Мальчик все еще отказывался уходить с вахты, но с этого момента приветствовал все, чему его желали обучить. Он понял, что на корабле заключена власть, немыслимо превосходящая любую канберранскую, и догадывался, что способен стать ее обладателем. За два года он выучил столько, сколько цивилизованный ребенок – за пять. Он в совершенстве овладел математикой; он умел теперь пользоваться программными интерфейсами Чжэн Хэ верхнего и следующего уровней.

Сура выглядела почти так же, как и до ухода в холодный сон, но почему-то моложе. Однажды он поймал на себе ее взгляд.

– В чем дело? – спросил Фам.

Сура усмехнулась:

– Я ни разу не видела в полете ребенка. Тебе сейчас сколько, пятнадцать по канберранскому счету? Брет говорит, ты многому научился.

– Да. Я хочу стать одним из Чжэн Хэ.

– Гм. – Она улыбнулась, но не той покровительственной, исполненной сочувствия улыбкой, какую помнил Фам. Она была искренне польщена и, казалось, поверила ему. – Тебе чертовски много придется выучить.

– У меня для этого чертовски много времени.

В этот раз Сура Винь оставалась на вахте четыре года подряд. Брет Тринли остался на первый из них, продлив собственную вахту. Трое облазили каждый доступный кубометр «Репризы»: лазарет и отсек гибернаторов, контрольную рубку и топливные баки. «Реприза» сожгла почти два миллиона тонн водорода, разгоняясь до крейсерской скорости. Фактически превратилась в огромный пустотелый сосуд.

– А без дозаправки и обслуживания на том конце этому кораблю больше никогда не летать.

– Дозаправиться-то не проблема, были бы хоть газовые гиганты, на худой конец. Это даже я смогу сделать.

– Угу, и мы так поступили на Канберре. Но без капитального ремонта мы далеко не улетим и не сможем сделать рывок от места дозаправки… – Сура прервалась, чтобы чертыхнуться сквозь зубы. – Гребаные идиоты. Ну какого черта они там остались? – Суру раздирали презрение к капитанам, оставшимся завоевывать Канберру, и вина за то, что бросила их там.

Брет Тринли прервал молчание:

– Не надо их так костерить. Они рискуют, но, если добьются своего, там появятся клиенты, которых мы изначально и ожидали найти.

– Знаю. А вот мы к Намчему прилетим с пустыми руками, это уж точно. Бьюсь об заклад, нам «Репризу» придется продать. – Она тряхнула головой, словно пытаясь отогнать наседавшие с момента отлета кошмары. – Ладно, а пока постараемся обзавестись еще одним подготовленным членом экипажа. – Она нарочито сердито зыркнула на Фама. – Какая специальность у нас в дефиците, Брет?

Тринли закатил глаза:

– В смысле, какая принесет больше всего дохода? Разумеется, археопрограммист.

Вопрос: сумеет ли первобытный дикарь вроде Фама Нювена ее освоить? К этому моменту мальчишка уже разобрался со стандартными интерфейсами. Он даже воображал себя программистом, а в перспективе – капитаном корабля. Располагая стандартными интерфейсами, он мог бы управлять «Репризой», вклиниваться на планетные орбиты, отслеживать состояние капсул холодного сна…

– …а пойди что не так, ты покойник, покойник, покойник! – так закончила Сура сводку достижений Фама. – Мальчик, тебе нужно кое-чему научиться. Даже дети цивилизации тут поначалу путаются. От зарождения цивилизации, еще до космических полетов, существовали компьютеры и программы. Но они делают ровно столько, сколько способны; они не в состоянии выпутаться из неожиданной передряги или изобрести что-нибудь новенькое.

– Но… это же неправда. Я играю с машинами. Когда ставлю высокий уровень, ни за что не выиграть.

– Это потому, что компьютеры умеют делать простые вещи очень быстро. Вот поэтому они так важны. Они содержат тысячелетний багаж программного обеспечения и большую часть его способны выполнить. В каком-то смысле они помнят каждый хитрый фокус, изобретенный Человечеством.

Брет Тринли фыркнул:

– И любую белиберду.

Сура пожала плечами:

– Конечно. Взгляни. Сколько у нас экипажа, когда мы в системе и все на вахте?

– Тысяча двадцать три человека, – сказал Фам. К этому моменту он уже давно выучил все технические параметры «Репризы» и все, что касалось путешествия.

– Хорошо. Теперь представь, что ты в световых годах от цивилизации…

Тринли:

– Чего там представлять, это чистая правда.

– …и что-нибудь портится. Чтобы построить корабль, нужен труд, вероятно, десяти тысяч разных специалистов, причем они вынуждены опираться на колоссальный базис тяжелой промышленности. Не может экипаж знать всего, что нужно для анализа звездных спектров, для разработки вакцины на случай неожиданностей в бактериальной яме или какой-то болезни обмена…

– Да! – воскликнул Фам. – Вот для чего нам нужны программы и компьютеры.

– Поэтому без них нам не выжить. За тысячи лет машинная память заполнилась программами, которые могут нам помочь. Но, как говорит Брет, многие из них – полная белиберда, все не без багов, и лишь интерфейсы верхнего уровня точно приспособлены под наши нужды. – Она сделала паузу и со значением глянула на Фама. – Нужен умный и высокопрофессиональный человек, который бы определял, что из этого представляет ценность, выбирал и модифицировал нужные программы, а затем правильно интерпретировал результаты.

Фам мгновение молчал, вспоминая все те случаи, когда машины делали не то, что он от них требовал. Не всегда по вине Фама. Программы автоперевода с канберранского на незейский работали ужасно.

– Значит… вы хотите, чтобы я написал программы получше.

Сура улыбнулась, а Брет с трудом удержался от ухмылки.

– Нас устроит, если ты станешь хорошим программистом и научишься использовать уже доступное обеспечение.

Фам Нювен годы истратил, обучаясь программировать и исследовать. Программирование восходило к началу времен. Оно немного напоминало навозную кучу за отцовским замком. Когда ее размыло ручьем на десять метров в глубину, там обнажились проржавевшие корпуса машин – как говорили крестьяне, летающих машин, еще с тех славных дней колонизации Канберры. Навозная куча за отцовским замком могла показаться чистой и благовонной по сравнению с тем, что громоздилось в локальной сети «Репризы». Были там программы, написанные пять с лишним тысяч лет назад, когда человечество еще не покинуло Землю. И самое удивительное (самое ужасное, по мнению Суры) было в том, что, в отличие от бесполезных обломков канберранского прошлого, эти программы все еще работали! Через миллион миллионов перекрестных нитей многие древние программы в недрах систем Чжэн Хэ продолжали работать. Взять хотя бы систему времяисчисления, принятую у торговцев. Астрономические поправки вносились неимоверно сложным образом, но глубоко внизу, на дне этой махины, маленькая программа гоняла счетчик. Секунду за секундой Чжэн Хэ отсчитывала время с момента, когда нога человека впервые ступила на луну Старой Земли. Но если присмотреться еще внимательней, оказывалось, что исходный момент еще на сотню миллионов секунд позже: то была нулевая секунда одной из первых компьютерных операционных систем Человечества.

Под интерфейсами верхнего уровня скрывались слои унаследованного кода. Какая-то часть этих программ проектировалась в расчете на совершенно иные ситуации. Очень часто несоответствия приводили к роковым несчастным случаям. Что бы там ни болтали про романтику космических полетов, а чаще всего такие катастрофы вызывались случайными сбоями: древние заброшенные программы брали реванш.

– Надо это все переписать, – сказал Фам.

– Это уже сделано, – ответила Сура, не глядя на него. Она готовилась сдать вахту и последние четыре дня ковырялась в автоматике капсул, пытаясь локализовать возникшую проблему.

– Это пытались сделать, – уточнил Брет, вылезая из морозильника. – Но объем кода даже на верхних уровнях флотских систем колоссален. Посадить тебя и тысячу твоих друзей на столетие за эту работу – тогда, быть может, вы бы его и воспроизвели. – Тринли зловеще усмехнулся. – И знаешь что? Даже если бы вам это удалось, к моменту, когда вы закончили бы работу, проявились бы новые нестыковки. И все равно вы бы не добились совместимости со всеми приложениями, какие нам могут понадобиться.

Сура на миг отвлеклась от дебаггинга.

– Для этой ситуации есть специальный термин: «зрелая среда программирования». В общем, когда производительность аппаратного обеспечения выходит на предел, а программисты пишут код уже столетиями, достигается момент, когда значимого кода больше, чем кто бы то ни было способен осмыслить. Лучшее, что можно сделать в этой ситуации, – изучить общую иерархическую структуру и понять, как найти нужные инструменты, когда они понадобятся. Вот возьмем нашу текущую проблему. – Она указала на диаграмму зависимостей, с которой работала. – У нас нехватка хладагента для гробов. Как и миллиона других товаров, на старой доброй Канберре его было не купить. Ну, очевидное решение – переместить гробы на корму, пускай себе охлаждаются прямым теплоизлучением. У нас для этого нет подходящего оборудования – поэтому не так давно я сама занялась археологией. Такое впечатление, что лет пятьсот назад сходное происшествие имело место во время внутрисистемной войны на Торме. Они тогда сбацали пакет температурного контроля: такой-то нам и нужен.

– Почти такой. – Брет снова усмехнулся. – С незначительными изменениями.

– Да, и я почти закончила их вносить. – Она покосилась на Фама, заметив выражение его лица. – Ага! Я-то думала, ты скорей умрешь, чем в гроб ляжешь.

Фам застенчиво улыбнулся, вспомнив себя мальчишкой шестилетней давности:

– Нет, я однажды в него лягу. Когда-нибудь.

Этот день настал еще через пять лет жизни Фама. Годы эти пролетели в хлопотах. Брет и Сура ушли с вахты, а Фам так и не сблизился с теми, кто их заменял. Те четверо играли на музыкальных инструментах – вручную, как менестрели при дворе! Они этим килосекунды напролет могли заниматься, и создавалось впечатление, что в игре они достигают какого-то духовного или социального единства. Фама музыка не слишком трогала, но эти люди очень тяжело работали во имя самых обычных результатов. У Фама не хватило бы терпения даже начать движение по этому пути. Он смылся. Одиночеству он был обучен в совершенстве. Оставалось выучить еще очень много всего.

Чем дальше, тем больше он узнавал о том, что имела в виду Сура Винь, говоря про зрелые среды программирования. По сравнению с другими членами экипажа Фама можно было уже считать великолепным программистом. «Пламенный гений» – так однажды охарактеризовала его Сура, думая, что он не слышит. Он мог написать любой код – но жизнь коротка, а самые важные программные системы огромны. Поэтому Фам научился хакингу этих древних левиафанов. Он умел обращаться к интерфейсам оружейных программ Элдрича Фэйри через пропатченные конические планировщики времен, предшествующих завоеванию космоса. И, что не менее важно, он узнал, как и где искать потенциально пригодные приложения в корабельной сети.

…И он научился тому, что Сура, говоря о зрелых средах программирования, никогда не озвучивала. Когда системы зависят от систем предыдущего уровня, а те – от еще более древних… становится невозможно изучить работу всех систем в совершенстве. Глубоко в недрах интерфейсов флотской автоматики могли – должны были! – таиться ловушки. Большинство авторов уже тысячи лет как мертвы, а скрытые пути доступа, вероятно, утрачены навеки. Другие ловушки расставлены корпорациями или правительствами, надеявшимися переправиться через пропасть времени. Сура, Брет и, может, еще несколько человек о системах «Репризы» знали кое-что, наделявшее их особой властью.

Средневековый принц Фам Нювен был зачарован открывшейся возможностью. Если стать единоличным автором кода базового уровня для какой-нибудь повсеместно распространенной системы… О, если этот новый кодовый слой обретет повсеместное распространение, человек, расставивший ловушки, станет королем на веки веков и вся вселенная будет ему принадлежать.

Одиннадцать лет минуло с той поры, как одного перепуганного тринадцатилетнего мальчишку увезли с Канберры.

Сура только что вышла из гибернатора. Этого возвращения Фам ждал со всевозрастающим желанием… с того момента, как она ушла. Он столько всего хотел ей рассказать, о стольких вещах спросить, столько показать. Но когда миг настал, он не нашел в себе мужества остаться у капсулы и приветствовать ее.

Она нашла его в техотсеке у кормы, в крохотной рубке с настоящим окном на звезды. Это место Фам облюбовал несколькими годами ранее.

По легкой пластиковой перегородке постучали. Он отодвинул ее.

– Приветик, Фам. – Сура улыбалась странной улыбкой. Она сама выглядела странно. Такая молодая. Впрочем, она просто не стала старше ни на день. А вот Фам Нювен прожил уже двадцать четыре года. Он жестом пригласил ее войти. Она проплыла мимо него и развернулась. Глаза ее на улыбающемся лице оставались серьезными.

– Ты вырос, дружок.

Фам качнул было головой.

– Да. Но ты… ты по-прежнему меня обгоняешь.

– Возможно. Кое в чем. Но как прогер ты уже вдвое лучше меня. Я видела, какие решения ты забацал для Сэна на крайней вахте.

Они уселись, поговорили немного о проблемах Сэна и найденных Фамом решениях. Бойкие речи и бравада, которые он планировал последний год, вылетели из головы, он мялся и запинался, чувствуя себя ужасно. Сура, кажется, не замечала. Проклятье. Как должен мужчина Чжэн Хэ брать женщину? На Канберре его растили в наставлениях о рыцарственности и готовности к самопожертвованию. Потом он постепенно понял, что настоящий метод несколько отличается от преподанного: рыцарь просто хапает то, что хочет, если более могущественный рыцарь не хапнул это первым. Личный опыт Фама был скуден и, безусловно, нетипичен: это Синди его хапнула. В начале крайней вахты он попытался применить проверенный метод Канберры к одной из женщин экипажа. Сина Рао сломала ему запястье и подала официальную жалобу. Сура рано или поздно узнает.

Мысль эта совсем сбила Фама с толку, и он потерял нить беседы. В неловком молчании уставился на Суру, потом вдруг выпалил то, что берег в секрете до особого момента.

– Я… я собираюсь уйти с вахты, Сура. Уснуть наконец холодным сном.

Она серьезно покивала, словно никогда об этом не догадывалась.

– Ты знаешь, что меня к этому склонило, Сура? Какая соломинка сломала спину? Три года назад. Ты была вне вахты… – «И я понял, как долго еще тебя не увижу». – Я пытался что-то сделать с программами небесной механики второго уровня. Для этого в математику надо как следует врубиться, и я застрял на некоторое время. Ну и вот, поднялся я сюда и стал смотреть на небо. Я уже это делал раньше. С каждым годом мое солнце тускнеет. Это страшно.

– А то! – сказала Сура. – Но я не знала, что его видно прямо за кормой, отсюда. – Она скользнула к сорокасантиметровому окошку и притушила свет.