Текст книги "Глубина в небе"

– Да, видно, – подтвердил Фам, – как только глаза привыкнут. – В каюте стало темно, хоть глаз выколи. Это было настоящее окно, а не дисплей с наложенным обзором. Он придвинулся к Суре. – Видишь? Четыре яркие звезды Копьеносца. Солнце Канберры чуть удлиняет его копье, на один тун. – Глупо. Она же не знала канберранских созвездий. Но он продолжал нести всякую чепуху, заговаривая ей зубы: – Но даже не это меня так зацепило; мое солнце – просто звезда среди звезд, что с того? Я созвездия увидел: Копьеносца, Дикого Гуся, Плуг. Я пока еще узнаю их, но даже форма их поменялась. Я знаю, этого и следовало ожидать. Я просчитывал куда более сложные штуки. Но… меня как обухом по голове. За одиннадцать лет мы так далеко улетели, что небо поменялось. Меня охватило тошнотное чувство: как же далеко мы улетели, а сколько еще надо пролететь…

Он жестикулировал в темноте, и ладонь его чуть заметно коснулась ее гладкой выпуклой ягодицы. Голос Фама упал до писка, и на ощутимое мгновение рука его застыла в неподвижности на ее штанах, а пальцы коснулись обнаженной кожи сразу над талией. Он раньше не заметил, что у нее даже блузка не застегнута. Рука его скользнула вокруг талии и пошла вверх по гладкой кривизне живота, пока не уперлась в груди. Получился хапок, неловкий и существенно переиначенный, но тем не менее очевидный хапок.

Сура отреагировала так же резко, как в свое время Сина Рао. Она выкрутилась в его руках, подставив грудь его ладони. Прежде чем Фам успел убрать руку, она уже обвила его за шею и припала… долгим крепким поцелуем. Его точно электрическими разрядами пробивало там, где их губы соприкасались, где покоилась его рука, где ее нога просунулась между его ног.

Она выдирала его рубашку из штанов, сливая тела в едином долгом соприкосновении. Оторвавшись от его губ, едва слышно засмеялась:

– Господи! Я тебя мечтала заполучить еще с твоих пятнадцати.

«Тогда почему ты сама не взяла меня? Я же был в твоей власти». И после этого на некоторое время связные мысли оставили его. Появились новые, более интересные вопросы. Как перенести упор, как соединить гладкие окончания мягкого и твердого. Они метались от стенки к стенке, и бедняге Фаму ни за что бы не найти дорогу к цели, если бы не помощь партнерши.

Потом она зажгла свет и показала, как это делается в спальном гамаке. И снова при выключенном освещении. Через неопределимо долгое время они воспарили, истощенные, во мраке. Мир и радость вокруг, а его руки наполнены ощущением Суры. Волшебный звездный свет, такой тусклый, казалось, разгорелся. Стал достаточно ярким, чтобы отражаться в глазах Суры, проявлять белизну ее зубов. Она улыбалась.

– Прав ты был насчет звезд, – сказала она. – Видеть движение звезд и знать, как мы малы в сравнении с ними, несколько обескураживает.

Фам крепко прижал ее к себе, но в этот миг был так счастлив, что толком не соображал, что ему говорят.

– Да, страшновато. Но в то же время выглядываю и понимаю, что с кораблями и гибернаторами мы над ними властны. Мы можем перекроить вселенную как захотим.

Сура улыбнулась еще шире:

– Ах, Фам, ты, получается, не изменился. Помню я тебя мальчуганом в первые дни, когда ты едва пару слов мог связать. Ты настаивал, что Чжэн Хэ – империя, а я тебе говорила, что мы обычные торговцы и никогда не станем ничем бóльшим.

– Помню, но все же не понимаю. Сколько существует Чжэн Хэ?

– В смысле, как торговый флот? Около двух тысяч лет.

– Дольше многих империй.

– Ну да, и это в основном потому, что мы империей не являемся. Наша функция и придает нам кажущееся бессмертие. Чжэн Хэ двухтысячелетней давности говорила на ином языке, культура ее не имела общих черт с нашей нынешней. Уверена, что в Людском Космосе полно таких организаций. Мы – процесс, а не правительство.

– Всего-навсего стайка людей, занятых похожими делами?

– Ага, типа того.

Фам помолчал. Она просто не понимает.

– Ну ладно. Так дела обстоят сейчас. Но ты разве не видишь, какую власть это вам дает? Вы храните высокие технологии тысячелетиями, переносите их за сотни световых лет в пространстве.

– Нет. С тем же успехом можно сказать, что прибой правит миром: он везде, он могуч и кажется скоординированным.

– Можно создать сеть, вроде флотской сети, которой вы пользовались на Канберре.

– Скорость света, Фам, ты забыл? Нет ничего быстрее света. Понятия не имею, чем заняты торговцы на другом конце Людского Космоса, и лучшая из доступной нам информации уже устарела на столетия. Ты видел лишь бортовую сеть «Репризы», ты изучал работу малой флотской сети. Не думаю, что ты способен себе представить сеть развитой планетарной цивилизации. На Намчеме увидишь, как это работает. Каждый раз в таких местах мы теряем часть команды. Жизнь в планетарной сети, где можно взаимодействовать с миллионами людей при задержках в считаные миллисекунды: ты такого еще не видел. Наверняка на Намчеме ты тоже нас покинешь.

– Я никогда…

Но Сура уже изворачивалась в его объятиях, скользила грудями по его груди, тянулась рукой вниз по его животу, к цели. Возражения Фама смела электрическая реакция его тела.

После этого Фам перебрался к Суре в ее относительно роскошную каюту. Они столько времени проводили вместе, что другие вахтенные в шутку обвиняли Фама в «похищении капитана». Сура Винь стала для Фама источником бесконечной радости, но дело было не только в утоленном вожделении. Они говорили и говорили, спорили и спорили… задавая курс на всю оставшуюся жизнь.

Временами ему вспоминалась Синди. Они с Сурой обе его взяли, открыв новым ощущениям. Они обе его учили новым вещам, спорили с ним и сбивали с толку. Но отличались они друг от друга так же резко, как лето от зимы, как пруд от океана. Синди рисковала жизнью, вступаясь за него, одна встала против всей королевской рати. В самых смелых мечтах не мог Фам предположить, чтобы Сура Винь так рискнула ради него. Нет, Сура предельно рассудительна и осторожна. Это она проанализировала риски, сопряженные с возможностью остаться на Канберре, и сочла успех миссии маловероятным, а потом убедила в этом достаточно людей, чтобы урвать у флотского комитета один корабль и удрать с Канберры. Сура Винь планировала на долгие сроки, видела проблемы, недоступные другим. Она избегала рисков – и действовала, собрав превосходящую силу. В смятенном моральном пантеоне Фама она стояла куда ниже Синди… и много выше.

Сура никогда не воспринимала всерьез его мечту о звездном королевстве Чжэн Хэ. Но она не ограничивалась простыми отрицаниями; она завалила его книгами по экономике и истории, которых ему хватило бы на десятилетия. Разумный человек принял бы ее точку зрения; столько было очевидных для «здравого смысла» вещей, где Фам Нювен уже дал маху. Но Фам оставался упрямцем. Или Сура – зашоренной.

– Можем построить межзвездную сеть. Она просто будет… медленной.

– Да уж! – рассмеялась Сура. – «Медленной» – не то слово. Трехсторонняя конференция отнимет тысячелетие!

– Очевидно, протоколы придется изменить. И способ доступа тоже. Но суть не в этом: торговля наудачу сменится чем-то, э-э, гораздо более прибыльным. – Он не сказал могущественным: его бы высмеяли за «средневековый склад ума». – Можно создать постоянно обновляемую базу данных по клиентам.

– Устаревшую на срок от десятилетия до тысячелетий, – покачала головой Сура.

– Можно создать общечеловеческие языковые стандарты. Стандарты программирования для нашей сети переживут любое клиентское правительство. Наша торговая культура пребудет вовеки.

– Но Чжэн Хэ – просто рыба в случайном море торговцев… А! – Фам увидел, что до нее наконец доходит. – «Культура» нашего вещания даст участникам торговое преимущество. И эффект станет самоподдерживающимся.

– Да, да! Вещание можно разделить шифрами разных уровней сложности, чтобы защититься от нежелательной соседской конкуренции. – Фам хитро улыбнулся. Дальше он собирался изложить такое, что в голову бы не пришло ни малышу Фаму, ни, вероятно, отцу Фама, королю Северных Земель. – Фактически некоторые передачи и должны быть открыты. Для языковой стандартизации, ну и кое-что простенькое из наших технических библиотек. Я читал истории клиентов. До самой Старой Земли воспроизводится один и тот же сценарий: зарождение, расцвет, падение и зачастую локальное самоуничтожение человечества. Маслобойка истории. Передачи Чжэн Хэ с течением времени могут демпфировать эти колебания.

Сура кивала, в глазах ее виделось отражение далеких перспектив.

– Да. Если все сделать правильно, в конце концов клиенты заговорят на нашем языке, приспособятся к нашим торговым нуждам и станут использовать нашу среду программирования… – Взгляд ее уперся в его лицо. – А у тебя все еще империя на уме, гм?

Фам лишь улыбнулся.

У Суры нашелся миллион возражений, но она ухватила суть великой идеи, переформатировала своим опытом, и теперь ее воображение работало в пандан с воображением Фама. Шли дни, возражения превращались в советы, а споры – в совместные сеансы планирования.

– Ты спятил, Фам, но это не важно. Может, только чокнутый средневековый варвар и способен до такого додуматься. Это как… как будто кроить цивилизацию по своим лекалам. Собственные мифы, собственные установления. Мы заложим базовый уровень всего этого.

– И переживем всех конкурентов.

– Господи, – тихо произнесла Сура. (Через некоторое время они изобретут «Бога всея торговли» и пантеон божеств помельче.) – Знаешь, а Намчем – отличная стартовая площадка. Они достигли почти предельного уровня развития, но отличаются склонностью к цинизму и декадансу. Их пропагандисты – лучшие в истории Человечества. Твое предложение покажется им странным, но в сравнении с рекламными кампаниями в планетарной сети – тривиальным. Если мои кузены еще в системе Намчема, я у них наверняка стартовый капитал выбью. – Она рассмеялась почти детским смехом, и Фам понял, как отягчали ее все это время страхи банкротства и позора. – Черт, да мы даже прибыль еще можем получить!

Остаток вахты прошел в неостановимой оргии воображения, изобретательности и сладострастия. Фам разработал схему лучевого и широкополосного межзвездного радио, набросал графики вековой синхронизации флотов и семей. Сура приняла его протокол почти без замечаний, в глазах ее сияли восхищение и восторг. Что же до работы с людьми, то здесь план Фама сочетал уроки наследственной аристократии и военачальников: Сура со смеху покатывалась, и Фам не оспаривал ее суждений. В конце концов, по части работы с людьми он и вправду недалеко ушел от тринадцатилетнего средневекового мальчишки.

В целом же отношение к нему Суры Винь стало больше восхищенным, чем покровительственным. Фаму запомнился их последний разговор перед первым его погружением в капсулу холодного сна. Сура калибровала лучевые охладители, проверяла гипотермические препараты.

– Мы выйдем почти одновременно, Фам: я за сто килосекунд до тебя. Я тебе помогу. – Она улыбнулась, и он ощутил на себе ее ласковый и пытливый взгляд. – Не беспокойся.

Фам отпустил какую-то небрежную реплику, но она, конечно, видела, как он напряжен. Она перевела разговор на другие темы, укладывая его в гроб: заговорила о планах и мечтах, о том, как все будет, когда они наконец доберутся до Намчема. А потом настал момент, и она застыла в нерешительности. Склонилась над ним и легким поцелуем приникла к губам. Улыбка ее показалась ему дразнящей, но она и себя передразнивала не меньше, чем его.

– Доброй ночи, милый принц.

Потом она ушла; лекарства начали действовать. Холода он не ощутил. Последние мысли, как ни странно, заметались по прошлому. По детству на Канберре, когда отец казался таким далеким. Тогда от братьев исходила смертельная угроза. Синди… он потерял Синди, не успев осознать подлинного ее значения. Но Сура Винь… он к ней испытывал чувства ребенка к любящему родителю, мужчины к любимой женщине, человека к дорогому другу.

В определенном фундаментальном смысле Сура Винь была всеми ими. На бóльшую часть его жизни Сура Винь стала его другом. И хотя в конце концов она его предала… тогда, в самом начале, Сура Винь повела себя достойно и честно.

Кто-то осторожно тряс его за плечи, махал рукой перед глазами.

– Эй, Тринли! Фам! Ты еще с нами?

Это оказался Чжау Синь, и вид у него был неподдельно встревоженный.

– А? А, да-да. Я в порядке.

– Ты уверен? – Синь посмотрел на него еще несколько секунд и вернулся на свое место. – У меня дядя был, у него часто глаза так стекленели, как у тебя сейчас. Потом его удар хватил, и…

– Ну да, все в порядке. Лучше и не бывает. – Фам снова добавил в голос хвастовства. – Я просто размышлял о многих вещах.

Это заявление спровоцировало дружный смех.

– Размышлял? Дурная привычка, старина Фам!

Спустя несколько мгновений тревога оставила их. Фам теперь слушал внимательно, вставляя в нужных местах громогласные реплики.

Фактически его с самой Канберры одолевала эта привычка грезить с открытыми глазами. Воспоминания или планы накрывали его с головой, он терялся в них, как другие – в видео полного погружения. Он по крайней мере одну крупную сделку из-за этого провалил. Краем глаза он отметил, что Киви ушла. Да, детство у девчонки было почти как у него самого, и, возможно, потому она теперь так изобретательна и целеустремленна. На самом деле он иногда задумывался, не зиждется ли стрентманнианская традиция воспитания девочек на преданиях о первых годах Фама на «Репризе». По крайней мере, когда они прибыли к цели, дела пошли на лад. Бедняжка Киви нашла у цели лишь смерть и обман. Но она держится…

– У нас теперь хорошие переводы. – Трад Силипан снова заговорил о пауках. – Я возглавляю группу переводчиков-неотвязников Рейнольт. – Трад был скорее техник, чем менеджер, но его никто не поправил. – Я вам говорю, в любой момент может пойти реальная информация о том, на что в действительности похожа исходная цивилизация пауков.

– Не зна‑а‑аю, Трад. Все говорят, что это бывшая колония, впавшая в невежество. Но если пауки водятся в космосе, почему мы их радио не слышим?

Фам:

– Ну, блин, мы ж это уже проходили. Арахна должна быть колонией. Система слишком враждебна жизни, чтоб она тут возникла естественным путем.

И еще кто-то:

– Может, у этих чудиков просто нет Чжэн Хэ.

За столом хихикнули.

– Нет, все равно должно быть много радиошума. Мы бы их услышали.

– Может, они реально далеко, ну, помните, тот бубнеж из Рукава Персея…

– А может, достигли такого уровня, что радио забросили. Мы этих ребят только потому заметили, что здесь им приходится все начинать заново. – Старый-престарый спор, восходящий к загадке Века Несбыточных Грез[9]9
  Имеется в виду парадокс Ферми.


[Закрыть]. Им в большей мере, чем какими-либо иными причинами, была продиктована человеческая экспедиция к Арахне. Он же привлек и Фама.

И действительно, здесь Фам уже нашел нечто новое, нечто столь мощное, что даже загадка происхождения расы пауков отступила на второй план. Фам нашел фокус. Располагая фокусом, авральники превращали способных людей в целеустремленные мыслящие машины. Дуралей вроде Трада Силипана получал эффективный перевод нажатием кнопки. Монстр вроде Томаса Нау обретал недреманное око. Фокус дал авральникам власть неслыханную, небывалую, эффективнее любой машины и дотошней любого человека. То была одна из Несбыточных Грез – но они ее осуществили.

Слушая, как распинается Силипан, Фам понял, что наконец настало время перейти к следующему этапу плана. Авральники низкого ранга приняли Фама Тринли в свою компашку. Нау его терпел, даже потакал, считая, что Фам в дурости своей, сам того не зная, выдаст ему какие-нибудь тайны военного искусства Чжэн Хэ. Пора узнать больше о фокусе. Узнать от Силипана и Рейнольт… и когда-нибудь разобраться в технической стороне дела.

Фам пытался построить истинную цивилизацию, объемлющую весь Людской Космос. Несколько кратких веков казалось, что успех близок. В итоге его предали. Но Фам уже давно понял, что предательство – просто симптом. То, что Сура и ее присные сотворили с ним у Провала Брисго, было неизбежно. Межзвездная империя так широка, так растянута во времени. Справедливость и доброта для нее недостаточны. Нужно обрести преимущество.

Фам Нювен поднял к губам питьевую грушу с «Алмазами и льдом» в незаметном для остальных тосте. За уроки прошлого и перспективы грядущего. На этот раз он все сделает правильно.

18

Первые два года жизни после атаки для Эзра Виня оказались размазаны по восьми годам объективного времени. Томас Нау, совсем как хороший капитан Чжэн Хэ, распределял время загрузки работников согласно темпам локального развития. Киви и ее сотрудники бодрствовали чаще остальных, но в конце концов даже они стали замедляться.

Анне Рейнольт и астрофизикам нашла работу. В(ы)ключенная продолжала остывать по кривой светимости, в точности идентичной графикам прошлых веков; ленивому наблюдателю она теперь показалась бы почти нормальной звездой: сжигает водород, покрывается солнечными пятнами. Сперва Анне держала остальных ученых на низкой загрузке, ожидая возобновления активности пауков.

Первые военные радиопередачи полетели с Арахны менее чем через сутки после Поджига, когда на поверхности планеты еще бушевали паровые бури. Очевидно, Выключение прервало какую-то местную войну. За год-другой десятки радиоточек активировались на двух материках. Каждые два века этим созданиям приходилось заново отстраивать свои дома с фундаментов, но в этом они, очевидно, были весьма искусны. Когда в облачном покрове появились прорехи, космонавты увидели новые дороги и реставрированные города.

К четвертому году радиоточек насчитывалось уже две тысячи, и действовали они по классической схеме фиксированной радиостанции. Теперь Триксию Бонсол и остальных лингвистов загрузили работой по-настоящему. Впервые им предстояло проанализировать непрерывный звуковой поток.

Когда вахты пересекались, а такое теперь случалось частенько, Эзр Винь старался ежедневно наведываться к Триксии Бонсол. Сперва Триксия держалась отчужденно. Она вроде бы не слышала его, и рабочую клетушку ее заполняли звуки речи пауков. Писклявые и визгливые, они менялись день ото дня, пока Триксия и лингвисты определяли местонахождение паучьих языков в акустическом спектре и разрабатывали как аудиальные, так и визуальные способы ее представления. Наконец Триксии удалось получить приемлемую картину данных.

И вот начались настоящие сеансы перевода. Фокусированные переводчики Рейнольт хватали все, до чего могли дотянуться, продуцируя полуосмысленные тексты объемами несколько тысяч слов ежедневно. Триксия была лучшей из них, это стало ясно сразу же. Именно ее работа над учебниками физики обеспечила первоначальный прорыв, именно она сумела соотнести письменность со звуками языка, которым пользовались две трети широкополосных радиостанций. Даже среди лингвистов Чжэн Хэ Триксия Бонсол не знала себе равных; как бы она радовалась и гордилась собой, если бы отдавала себе отчет в собственных достижениях.

– Она бесценна, – сухо, с типичной для себя бесстрастностью заключила Рейнольт. Без похвалы, без садистских ноток, но просто констатируя факт. Триксию Бонсол расфокусируют не скоро, как и Хуньдэ Вэня.

Винь пытался читать все тексты, поставляемые переводчиками. Поначалу – типичный продукт полевой работы лингвистов, где каждое предложение снабжалось десятками указателей на альтернативные значения и способы парсинга. Через несколько мегасекунд переводы стали почти понятны. Там, на Арахне, обитали живые существа, а тут оживали их слова.

Некоторые из фокусированных лингвистов так и не продвинулись дальше семантического эквивалента машинных переводов. Они застряли на нижних уровнях толкования и отбивались от любых попыток постичь способ мышления чужаков. Может, этого и довольно. По крайней мере, им сразу удалось установить, что знаний о предшествующей цивилизации у пауков нет вообще.

– Никаких упоминаний о золотом веке технологии не наблюдается.

Нау скептически глянул на Рейнольт:

– Это само по себе подозрительно. Даже на Старой Земле были хотя бы мифы об утерянном прошлом.

А если вообще существовала первоначальная планета, то это была Старая Земля.

Рейнольт пожала плечами:

– Я вам говорю: любые сведения о прошлой высокотехнологичной цивилизации ниже уровня достоверности. Например, сколь мы можем судить, археология считается второстепенной академической дисциплиной, а не лихорадочной всепоглощающей деятельностью, что обычно для пришедшей в упадок колонии.

– Ах ты ж Чума его побери, – вырвалось у Ритсера Брюгеля. – Если этим ребятам нечего раскапывать, мы в награду получаем шиш.

«Жаль, что вы об этом не подумали, прежде чем сюда приперлись», – сказал себе Эзр.

У Нау вид был грустный и удивленный, но он не согласился с Брюгелем:

– У нас остаются результаты доктора Ли. – Взгляд его скользнул по бывшим Чжэн Хэ в конце стола, и Эзру показалось, что в мозгу авральника оформилась еще одна мысль: «А еще у нас есть флотская библиотека Чжэн Хэ и коробейники, которые для нас ее вскроют».

Триксия теперь позволяла Эзру касаться ее, временами – гладить по волосам, потрепать по плечу. Может, он столько времени провел в ее клетушке, что Триксия привыкла воспринимать его предметом обстановки, безопасным, как любой автомат с голосовым управлением. Триксия обычно работала с наголовным дисплеем; иногда это создавало успокаивающую иллюзию, будто она в действительности на него смотрит. Она даже порой отвечала на его вопросы, пока те оставались в пределах ее фокуса и не мешали взаимодействию с оборудованием или остальными переводчиками.

Большую часть времени Триксия сидела в полумраке, слушая оригинал и синхронно наговаривая перевод. Некоторые переводчики тоже умели работать в таком режиме, но получалось у них немногим лучше, чем у машин. Триксия, как Виню нравилось думать, действовала иначе: как и прочие, она анализировала и повторяла анализ, но не затем, чтобы вставить десяток дополнительных интерпретаций под каждой синтаксической единицей. Переводы Триксии проникали в смысл фразы, какой рождался в уме говорящего существа, для которого мир пауков был привычным, знакомым местом. Переводы Триксии Бонсол были… искусством.

Но в произведениях искусства Триксия Бонсол не нуждалась. Сперва она жаловалась только по мелочам. Переводчики выбрали для представления результатов альтернативную орфографию, где x*- и q*-глифы изображались диграфами. Это придавало переводам очень экстравагантный и архаичный вид. К счастью, Триксия не первая выбрала эту странную схему. К несчастью, она ввела в обиход слишком много сомнительных новшеств.

В один ужасный день Рейнольт пригрозила отлучить Эзра от Триксии, закрыв ему доступ на ее рабочее место – и в ее жизнь.

– Что бы вы там с ней ни делали, Винь, это ее сбивает с толку. Она дает мне метафорические переводы. Вы посмотрите на эти имена: «Шерканер Андерхилл», «Джейберт Лэндерс». Она отвергает все усложняющие условности, на которых раньше сошлись переводчики. А в других местах вставляет бессмысленные слоги.

– Она делает свою работу так, как должна, Рейнольт. Вы слишком долго общались с автоматами.

Было у Рейнольт одно качество: как ни груба она казалась даже по меркам авральников, ей абсолютно не была свойственна злопамятность. С ней даже удавалось поспорить. Но если она запретит ему навещать Триксию…

Рейнолт мгновение смотрела на него.

– Вы не лингвист.

– Я из Чжэн Хэ. Следуя нашему пути, мы научились языкам тысяч человеческих культур и пары нечеловеческих. Вы же копошитесь в одном уголке Людского Космоса, где все языки основаны на наших же радиопередачах. А бывают наречия, немыслимо далекие от них.

– Да. Поэтому ее гротескные упрощения недопустимы.

– Нет! Вам требуются люди, по-настоящему проникшие в образ мышления чужаков, те, кто сумеет нам показать все важные отличия этой расы от нашей. Триксия дает паукам глуповатые имена? Но ведь эта группа, Аккорд, молодая культура. Их имена еще не утратили смысла в повседневном языке.

– Не все из них, и точно не личные имена. Фактически в повседневной речи пауки объединяют имена и фамилии, ловко интерфонируя их.

– Я вам говорю: Триксия справляется хорошо. Готов поклясться, личные имена пришли из древних и родственных языков. Заметьте, что некоторые из них почти осмысленны.

– Да, и вот это хуже всего. Попадаются имена, очень похожие на ладильские или аминезские. Вот эти ладильские единицы – часы, дюймы, минуты… это же совершенно невозможно читать.

Эзр испытывал проблемы с дурацкой ладильской системой мер, но перед Рейнольт он не собирался их признавать.

– Я уверен, что Триксия видит то, что относится к основному тексту перевода, как аминезские и ладильские слова – к незейским, словам языка, которым пользуемся мы с вами.

Рейнольт долго молчала, пустым взглядом уставясь в пространство. Иногда это означало, что разговор окончен, а она просто не потрудилась его отпустить. Иногда же это выдавало напряженную умственную работу.

– Так, значит, вы хотите сказать, что она достигает более высокого уровня перевода, даруя нам озарение через игры с нашим самосознанием.

Типичный для Рейнольт результат анализа, неуклюжий и точный.

– Да! Именно это я и хочу сказать. Вы по-прежнему стремитесь к переводам со всеми указателями, исключениями и предостережениями, потому что ваше понимание продолжает углубляться. Но ключевой момент удачной торговой операции – постичь нутром, чего хочет и к чему стремится партнер.

На это объяснение Рейнольт купилась. Во всяком случае, Нау введенные Триксией упрощения понравились, и даже чудные ладильские единицы. Остальные переводчики мало-помалу воспринимали обозначения Триксии. Эзр сомневался, что кто-нибудь из несфокусированных авральников обладает достаточной подготовкой, чтобы судить об уровне переводов. Вопреки собственным бодрым заявлениям, Эзр тревожился все сильнее: метапереводы паучьей речи, выполненные Триксией, уж слишком сильно напоминали историю Рассветной Эпохи, которой он ее заинтересовал как раз незадолго до атаки. Нау, Брюгель и Рейнольт не увидят сходства, но Эзр по Рассветной Эпохе специализировался и замечал подозрительно точные совпадения.

Триксия последовательно игнорировала физическую природу пауков. Возможно, это и к лучшему, учитывая, какое отвращение многие люди испытывают к обычным паукам. Но существа эти и вправду нечеловеческой природы, по облику и жизненному циклу они отстоят от человечества дальше, чем все известные разумные формы жизни. Некоторые конечности у них выполняли те же функции, что у людей – челюсти, зато у пауков не было ничего похожего на руки и пальцы: взамен они пользовались для манипуляций с предметами обширным набором лап. Эти различия в переводах Триксии практически исчезли. Попадались спорадические упоминания об «указательной руке» (вероятно, вон та передняя конечность в форме стилета, которая умеет складываться несколько раз), о средних или передних руках – и это было все. В школе Эзр видел столь же гладкие переводы, но выполненные экспертами, располагавшими опытом нескольких десятилетий работы лицом к лицу с клиентами.

Детские познавательные радиопередачи – по крайней мере, Триксия их так называла – в мире пауков уже были известны. Она перевела название передачи как «Детский час науки», и пока что эта передача оставалась наилучшим источником сведений о пауках. Радиошоу идеально сочетало научный жаргон, в котором люди преуспели больше всего, и повседневный, обыденный язык культуры. Никто не знал, обучают ли детей в этой программе или просто развлекают. Правдоподобное предположение заключалось в том, что передача была посвящена корректирующему обучению детей военнослужащих. Но перевод названия от Триксии схватывал ее суть, придавая всему невинную и симпатичную окраску. Арахна Триксии Бонсол напоминала сказку Рассветной Эпохи. Иногда, проведя в обществе Триксии целый день (она могла ему за это время и слова не сказать, если фокус ее сужался настолько, что из него выпадало все человеческое), Эзр задумывался, не исходят ли эти переводы от прежней Триксии, захваченной самым эффективным рабством всех времен и народов, но все еще не оставившей надежды вырваться на волю. Мир пауков – единственное окошко в темнице ее фокуса. Может, она искажала то, что слышала, создавая для себя счастливую сказку там, где достичь подлинного счастья не представлялось возможным.

19

Стояла Срединная Фаза, и Принстон восстановил большую часть былой красоты. В более прохладные годы строительство пойдет дальше: появятся открытые театры, Дворец Лет Увядания и университетский дендрарий. Но к шестьдесят-девятнадцать уличная паутина предыдущих поколений была уже полностью восстановлена, закончилось воссоздание центрального делового района, а в университете круглый год шли занятия.

В других отношениях год шестьдесят-девятнадцать сильно отличался от пятьдесят девять-девятнадцать, а тем более, скажем, от десятого года всех предшествующих поколений. Мир вступал в Эру Науки. В заречных низинах, где некогда сеяли рис, появился аэропорт. На высочайших городских холмах взметнулись радиомачты, и ночью их дальнекрасные ориентировочные огни были заметны за много миль.

К шестьдесят-девятнадцать сходные перемены претерпели большинство городов Аккорда, а равно крупнейшие города Тифштадта и Клана. Города более бедных государств изменились меньше. Но даже по меркам новой эры Принстон был особенным местечком. То, что там происходило, на видимом глазам ландшафте пока не отражалось, но семена еще более великой революции уже созревали.

Хранкнер Аннерби прилетел в Принстон весенним дождливым утром. Такси везло его из аэропорта у реки через центр города. Аннерби вырос в Принстоне, и старый офис его строительной фирмы размещался тут. Он прибыл, когда большая часть магазинов еще была закрыта; там и сям возле стоянки такси суетились уличные уборщики. В холодном дожде лавки и деревья сверкали тысячецветными радугами. Хранкнер любил исторический центр, где многие каменные фундаменты пережили больше трех-четырех поколений и даже новые верхние этажи из бетона и кирпича следовали архитектурным веяниям более древним, чем кто-либо из живущих.

Выехав из центра, они стали подниматься на холмы к новым районам. Некогда тут простирались королевские земли, но правительство их продало для возмещения расходов на Великую Войну, конфликт, который новое поколение уже называло попросту «войной с тиферами». Некоторые участки нового города были застроены трущобными времянками; другие, те, что повыше, – элегантными особняками. Такси петляло по дороге, медленно приближаясь к самой высокой точке нового тракта. Ее закрывали мокрые папоротники, но там и сям проглядывали постройки. Неслышно раздвинулись ворота, но слуги не появились. Гм. Там же наверху настоящий дворец.