Текст книги "Глубина в небе"

Барабанный дуэт окончательно выбился из синхрона и стих.

– Так что да, мистер Андерхилл, случается и внефазной молоди дожить до взрослых лет. Их иногда легко перепутать с пауками нынешнего поколения. В известном смысле – следующее поколение паразитов. Через пару лет им придется несладко. Как и ленивых фей, этих типчиков конкретно приморозит. Лишь немногим повезет забраться в приходскую глубину. Остальные вынуждены будут укрываться в холмах. Там повсюду пещеры, немногим лучше глубин для животных. Там прячется от Тьмы голь перекатная из фермеров. Вот для них эти внефазные паразиты по-настоящему опасны.

Старушка заметила его взгляд и кривовато усмехнулась:

– Очень сомневаюсь, что увижу следующий Рассвет. Ну и не страшно: мои дети унаследуют эту землю. Отсюда открывается чудесный вид; может быть, гостиницу построят. Но если мне повезет пережить Тьму, построю тут маленький бельведер и поставлю большой указатель: здесь-де живет самая старая паучиха во всем приходе… И взгляну на долину. Надеюсь, она очистится. Если же паразиты вернутся, это будет означать, что они, скорее всего, замучили семейство какого-то бедного фермера и отобрали их глубину.

Позднее леди Энклерр перевела разговор на иные темы, расспросила о жизни в Принстоне и детстве самого Шерка. Она сказала, что теперь, коль уж ему открылись мрачные тайны прихода, пускай рассказывает, с какой стати поперся на машине в Ставку.

– Ну, я думал завербоваться на службу.

На самом деле Шерканер хотел, чтобы Ставка послужила его планам, а не наоборот. От такого отношения университетская профессура Принстона просто на кончики лап вставала.

– Хм. Дальняя дорога, если можно в Принстоне записаться, в минуте ходьбы. Я у твоей машины багажник видела – там не меньше чем в фермерский фургон влезает. – Она с любопытством повела пищевыми руками.

Шерканер лишь улыбнулся в ответ:

– Друзья посоветовали мне захватить побольше запчастей, коль скоро я собрался прокатиться по Гордости Аккорда на автомобиле.

– Угу, это точно. – Она не без труда поднялась, опираясь на ноги и средние руки. – Ну, старушке надо поспать, хотя летний вечер выдался прекрасный, да еще в такой компании. Завтрак на восходе.

Она отвела его в комнату, настояла, что поднимется по лестнице – показать, как открываются окна и раскладывается спальный насест. Комната была уютная, хорошо проветренная, но обои шелушились от времени. Когда-то, вероятно, здесь обитали ее дети.

– …а нужник снаружи, за домом. Городской роскоши вам тут не дождаться, мистер Андерхилл.

– И так хорошо, миледи.

– Тогда спокойной ночи.

Она уже спускалась по лестнице, когда он вспомнил, что собирался задать еще один вопрос. Всегда что-нибудь такое упускаешь. Он высунулся из двери спальни:

– У вас теперь так много книг, леди Энклерр. Приход наконец купил вам остальные?

Она прервала осторожный спуск и тихо рассмеялась:

– Да, много лет спустя. Это отдельная история. Новый приходской священник настоял, хотя и не признается, хитрый жук. Наверняка истратил собственные деньги, но так или иначе, а однажды мне к дверям доставили посылку прямо из принстонского издательства: новые экземпляры учебников для каждого класса. – Она махнула рукой. – Глупыш. Но эти книги я заберу с собой в глубину. Прослежу, чтобы следующее поколение приходских детишек по ним училось, не важно у кого. – И она возобновила спуск.

Шерканер взобрался на спальный насест, размяв его так, чтоб шишковатое лежбище ощущалось относительно комфортным. Он очень устал, но сон к нему не шел. Небольшие окна выходили на долину. Шерканер видел, как отражается от тонкой струйки дыма звездный свет, принимая оттенок обожженного дерева. Окрас у дыма свой, дальнекрасный, но искорок живого пламени там нет. Небось даже извращенцы дрыхнут.

Со всех окрестных деревьев стрекотали лесные феи: крошечные твари спаривались и дрались. Шерканер пожалел, что не увлекся в свое время энтомологией. Стрекот то становился громче, то опадал. Ребенком Шерк слышал сказку про ленивых лесных фей, но теперь ему вспоминались и глупые стишки об этом стрекоте. Высоко и глубоко, мир познать нам нелегко. Идиотская песенка на диво удачно пряталась в стрекоте фей.

Под несмолкаемую песню и навязчивый мотивчик он наконец уснул.

5

Шерканер убил на дорогу до Ставки еще два дня. Мог бы и больше, но своевременно переставил приводной ремень машины, и теперь езда по крутым спускам стала безопасней. Мог и меньше, но трижды останавливался для починки, в том числе один раз, чтобы отремонтировать лопнувший цилиндр. То, что он сказал леди Энклерр по поводу запчастей в багаже, было скорее уклончиво, нежели откровенно лживо. На самом деле он и впрямь захватил с собой кое-какие запчасти, прикинув, что изготовить их самому в кузнице где-нибудь у черта на куличках будет затруднительно.

Он миновал последний поворот и бросил первый взгляд на длинное ущелье, где располагалась Ставка. День клонился к вечеру. Дорога на мили врезалась в горы, и отроги долины местами были так высоки, что на дне уже клубились сумерки. Дальний край отливал голубоватой дымкой; там с неспешным величием скатывались с горных пиков Королевские Водопады. Дальше туристам, пожалуй, путь уже был заказан. Королевское семейство крепко держалось за эти земли и глубину под горами, ибо владело ими еще в те времена, когда представляло собою ничем не примечательный герцогский род, сорок Затемнений тому назад.

Шерканер как следует поел в последней харчевне перед Ставкой, заправил бак и устремился в королевскую резервацию. Письмо кузена позволило ему без приключений пробраться за внешние блокпосты: поднялись шлагбаумы, и скучающие солдаты в униформе цвета хаки махнули – проезжай, мол, не мельтеши тут. Но Ставка далека была от обычного военного учреждения. В ранние дни Аккорда она выполняла роль игровой площадки королевской семьи. Затем, от поколения к поколению, государственные дела становились все более рациональными, мелочными, скучными в своей повседневности. Ставка теперь полностью оправдывала свое имя, превратясь в убежище для высших чиновников Аккорда. И наконец стала чем-то гораздо большим: местом, где располагались передовые военные лаборатории государства.

Именно этот аспект работы Ставки интересовал Шерканера Андерхилла больше всего. Он не сбрасывал скорость, чтобы поглазеть по сторонам: дежурные выразительно намекнули ему, чтоб ехал прямо в назначенное место, никуда не сворачивая. Но смотреть во все стороны ему никто не помешал бы; так он и поступал, медленно поворачиваясь на водительском насесте. Различить корпуса можно было лишь по маленьким табличкам с номерами, но предназначение некоторых от Шерканера не укрылось. Вот беспроволочный телеграф: длинные бараки, ветвящиеся радиомачтами всех форм и размеров. Хе-хе, если тут все сделано по уму, то казарма рядом – не что иное, как академия шифровальщиков. На противоположной стороне дороги простиралось заасфальтированное поле, более гладкое и ровное, чем любая проезжая дорога. Он без удивления заметил на дальнем конце асфальтовой полосы два низкокрылых моноплана. Шерканер многое бы отдал за возможность проехать рядом с ними и заглянуть под брезентуху. Еще дальше крупный копатель торчал прямо из центра лужайки перед казармами. Немыслимый угол изгиба его морды навевал мысли о жестокой и стремительной мощи, хотя сама по себе эта машинка – самый медленный способ добраться из точки A в точку B.

Он приближался к дальнему концу ущелья. Над головой шумели Королевские Водопады. Тысячецветные радуги играли в брызгах. Андерхилл проехал сооружение, принятое им за библиотеку, и вырулил на парковочный круг королевских цветов, украшенный непременными статуями на тему Сложения Аккорда. Каменные здания вокруг парковки были предметом особой гордости Ставки. Некая игра тени и способов прикрытия позволяла им переживать любое Новое Солнце без особого ущерба; даже внутри мало что выгорало.

ЗДАНИЕ № 5007, сообщал указатель. Если верить инструкциям, полученным на блокпосту, это лаборатория материаловедения. Добрый знак – она в центре всего комплекса. Шерк припарковался между двумя другими приткнувшимися к тротуару автомобилями. Лучше не вызывать подозрений.

Поднимаясь по ступенькам, он увидел, что солнце садится почти точно над той дорогой, по которой он приехал. Оно уже опустилось за вершины скал. Из центра парковочного круга статуи создателей Аккорда отбрасывали на лужайку длинные тени. Ему подумалось, что обычная военная база вряд ли удостоилась бы таких украшений.

Сержант с видимым отвращением принял у Шерканера рекомендательное письмо.

– И что этот капитан Андерхилл?..

– О, отношения к делу это не имеет, сержант. Он всего лишь…

– И почему он воображает, что мы по первому его писку должны делиться с ним своей норой?

– О, если вы оставите фразеологию и немного углубитесь в письмо, то увидите, что он служит адъютантом у полковника О. Г. Каслворта, квартирмейстера Королевского Насеста.

Сержант пробормотал что-то очень похожее на «чертовы раззявы у ворот». Он перегруппировал свою могучую тушу, приняв вид паучары, смирившегося с неизбежностью.

– Ну что ж, мистер Андерхилл, и какой вклад вы желаете внести в победу над врагом?

Он был весь какой-то перекошенный. Тут Шерканер заметил, что на всех левых лапах сержанта лубки. Настоящий боевой ветеран. Трудно с ним придется.

Даже дружелюбно настроенной аудитории Шерканер явил бы не слишком вдохновляющее зрелище: молодой, слишком худой, чтобы считаться красивым, эдакий застенчивый всезнайка. Он только надеялся, что ему повезет добраться до инженера.

– Э-э, сержант, по меньшей мере три поколения вы, военные, накапливаете определенный опыт боевых действий во Тьме. Сперва удавалось продержаться не больше пары сотен суток: достаточно, чтобы провести дополнительные фортификационные работы или заложить мины в непредсказуемых местах. Потом год, два: достаточно долго, чтобы подготовить крупные армейские соединения к боевым действиям сразу же после Нового Солнца.

Сержант (если верить нашивке с именем, его звали Хранкнер Аннерби) молча смотрел на Шерканера.

– Общеизвестно, что по обе стороны Восточного фронта продолжаются массивные земляные работы, и ожидается, что активные боевые действия затянутся вплоть до конца первого десятилетия грядущей Тьмы.

Аннерби пришла счастливая мысль, и от этого он стал еще суровей.

– Если ваши идеи направлены в эту сторону, вам следует обратиться в отдел земляных работ. У нас тут лаборатория материаловедения, мистер Андерхилл.

– Это я знаю. Но без материаловедения нет шансов продержаться в самый холод. Кроме того, мои планы не имеют ничего общего с земляными работами. – Он начинал торопиться.

– Да? А с чем имеют?

– Я… я бы предложил, чтобы мы выбрали наиболее подходящие цели в лагере тиферов, пробудили себя самой Глубокой Тьмой, пробрались туда по поверхности и уничтожили их. – Он ухитрился соединить все свои самые безумные идеи в одной фразе. Поднял передние руки упреждающим гнев собеседника жестом. – Я продумал все проблемы, сержант. У меня есть решение для каждой из них, как минимум наметки такового…

Аннерби перебил его почти ласково:

– Самой Глубокой Тьмой, вы сказали? А вы правда исследователь Королевской школы в Принстоне? – (Так утверждалось в письме, составленном кузеном Шерканера.)

– Да, математик и…

– Заткнись! Ты хоть себе представляешь, сколько миллионов Корона тратит на военные исследовательские учреждения вроде Королевской школы? Ты хоть соображаешь, как пристально мы наблюдаем за всеми серьезными исследованиями? Господи, как же я вас ненавижу, сопляков-западенцев! Вам только и нужно думать что о подготовке ко Тьме, а вы даже на это толком не способны. Был бы твой панцирь крепок, ты бы уже давно записался добровольцем. На востоке солдаты гибнут прямо сейчас, пока мы с тобой тут болтаем, паучара! Тысячи умрут, не успев подготовиться к Сошествию Тьмы, еще больше – погибнет в туннелях, и того больше – при Новом Солнце, когда будет нечего есть. А ты тут сидишь и лепечешь черт-те что.

Аннерби сделал паузу, с видимым усилием умерив пыл.

– Гм, но прежде, чем вышвырнуть тебя обратно в Принстон и начистить панцирь как следует, я тебе расскажу одну прикольную историю. Видишь ли, я немножко неуравновешен. – Он махнул в воздухе левыми ногами. – Я повздорил со шредером, так-то. Пока не поправлюсь, помогаю обрабатывать безумные идеи, понатасканные к нам в нору чуваками вроде тебя. Благодарение Господу, их в основном по почте присылают. Примерно раз в десятидневку какой-нибудь паучара предупреждает нас о низкотемпературном аллотропном переходе олова…

«Ой, ничего себе, так, может, я как раз с инженером и говорю!»

– …и что из-за этого олово непригодно к использованию в припоях. Ну они хотя бы представляют себе суть дела: время у нас отнимают, но не более. Но ведь находятся и такие, кто, начитавшись про радий, воображает, как его можно применить в головках суперкопателей. У нас тут небольшой конкурс – кому попадется самый безбашенный идиот. Что ж, мистер Андерхилл, думаю, вы принесли мне победу в этом конкурсе. Вы тут предлагаете проснуться в самой Тьме и переползти по земле в стан врага при температурах более низких, чем достигнуты в коммерческих лабораториях, в вакууме более высоком, чем даже мы способны создать…

Аннерби осекся – выболтал секретную информацию, что ли? Потом Шерканер увидел, что сержант смотрит на кого-то или что-то в слепом пятне Андерхилла.

– Лейтенант Смит! Добрый вечер, мэм. – Сержант принял позу полного внимания.

– Добрый вечер, Хранкнер. – Говоривший вышел в поле зрения Шерканера. Это был… была красивая паучиха. Ноги тонкие, жесткие, изящно выгнутые, в каждом движении сквозит сознательно притушенная грация. Униформа – чернильно-черная; Шерканер не распознал род войск. Знаков различия нет, разве что темно-красные точки воинского ранга и нашивка с именем. Виктория Смит. Выглядит невероятно молодой. Рождена вне фазы? Возможно. И может быть, преувеличенное уважение этого дуболома – своеобразная издевка.

Лейтенант Смит переключилась на Шерканера. Поза ее выражала едва заметное, словно удивленное дружелюбие.

– Итак, мистер Андерхилл, вы исследователь факультета математики Королевской школы.

– Гм, ну, скорее, дипломник… – (Она молча глядела на него, словно побуждая к откровенности.) – Гм, ну, математика – лишь официальная моя специализация. Я много работал в медицинском колледже и на факультете машиностроения. – Он ожидал едкой реплики от Аннерби, но сержант вдруг притих.

– В таком случае вы понимаете проблемы, связанные с Глубокой Тьмой, сверхнизкими температурами и сверхвысоким вакуумом.

– Да, мэм. И я как следует поразмыслил над этими проблемами. – Без малого полгода убил, но об этом сейчас лучше помолчать. – У меня много идей, некоторые воплощены в прототипах. Некоторые решения имеют биологическую природу, и там я пока мало что могу вам продемонстрировать. Но я привез с собой прототипы, иллюстрирующие механические способы решения некоторых аспектов проблемы. Они в моем автомобиле.

– Ах да. Должна заметить, что вы его припарковали аккурат между машинами генералов Гринвала и Даунинга. Вероятно, стоит мне взглянуть на ваши прототипы, а заодно и машину в более безопасное местечко переставить.

До полной реализации оставались еще годы, но в тот миг Шерканер Андерхилл узрел первый луч надежды. Во всей Ставке, да что там, во всем широком мире ему было не найти более перспективного собеседника, чем лейтенант Виктория Смит.

6

В последние годы Увядающего Солнца бури часты, иногда свирепы. Но нет в них ничего похожего на взрывную, кипящую агонию штормов Нового Солнца. Ветра и метели наступающей Тьмы скорее напоминают судороги смертельно больного зверя: мир слабо дергается, умирая от кровопотери. Ибо тепло мира и есть его кровь; она утекает во Тьму, и у гибнущего мира остается все меньше сил протестовать.

Приходит время, когда в полуденном небе видно уже до сотни звезд. Затем до тысячи. Наконец солнце перестает тускнеть, и это значит, что Тьма вступила в свои права. Крупные растения давно уже умерли, разбросав глубоко под снегом пыльцу и споры. Низших животных постигла та же участь. Подветренная сторона сугробов укрыта пылью – тельцами крохотных мошек, и лишь случайные искорки мельтешат среди обнаженных скелетов: духи мертвых, по мнению исследователей классической древности; последние бактерии, спешащие пожрать что можно, как считают естествоиспытатели более поздних эпох. Но на планете еще остаются живые разумные существа. Некоторые обречены на гибель, ибо более сильные племена (или нации) мешают им укрыться в безопасной глубине. Другие застигнуты наводнениями или землетрясениями, уничтожившими предковые глубины. В старые времена существовал единственный способ узнать, что же на самом деле представляет собою Тьма: остаться на поверхности, попытаться достичь призрачного бессмертия, записав свои наблюдения в такой форме и в таком месте, чтобы пламень Нового Солнца пощадил их. Время от времени кому-то из этих смельчаков удавалось протянуть во Тьме год-другой, либо по исключительно счастливому стечению обстоятельств, либо благодаря искусному планированию в надежде узреть сердце Тьмы. Один философ прожил так долго, что нашедшие впоследствии его слова вырезанными в камне над глубиной сочли их метафорой или признаком безумия: и сухой воздух застывает инеем.

В одном пропагандисты Короны и Тифштадта соглашались между собой: эта Тьма будет непохожа на все остальные. Она станет первой, которую подвергнет прямой атаке наука – служанка войны. Пока миллионы гражданских укрывались в тихих гаванях тысяч глубин, армии обеих сторон продолжали сражаться. Зачастую битвы проходили в открытых трещинах, разогретых паром. Но решающие сражения разворачивались под землей, в туннелях, прорытых глубоко под линией фронта в обе стороны. Там, где они пересекались, начинался яростный поединок механического оружия и отравляющих газов. Там, где они не пересекались, возведение туннелей продолжалось ярд за ярдом, день за днем, в меловых скалах Восточного фронта, еще долго после того, как на поверхности отгремели все битвы.

Через пять лет после Сошествия Мрака кампанию на Востоке продолжали только представители технической элиты – у Короны их насчитывалось, быть может, тысяч десять. Даже в такой глубине температуры уже упали ниже точки замерзания. Свежий воздух циркулировал по туннелям, проходя через обогреваемые фораменами печи. Вскоре замерзнут последние воздушные колодцы.

– Мы уже почти десять дней не регистрируем никакой активности на стороне Тифштадта. Командование копателей не устает себя поздравлять.

Генерал Гринвал сунул в пасть ароматический шарик и громко хрустнул им. Начальник Аккорд-разведки никогда не слыл великим дипломатом, а за последние дни сделался совершенно несносен. Он был стар, и хотя условия в Ставке были самые благоприятные для жизни на всей планете, близость экстремальной фазы чувствовалась и тут. В бункерах рядом с Королевской Глубиной бодрствовали еще пятьдесят сотрудников. С каждым часом воздух становился еще более спертым. Гринвал избавился от своей внушительной библиотеки более года назад, и теперь его кабинет состоял из щели двадцать на десять на четыре фута в мертвой зоне над жилой секцией. Стены крохотной комнатки были увешаны картами, стол завален телетайпными лентами – донесениями сверху. Беспроволочный телеграф окончательно отказал семьдесят дней назад. В последний год радисты Короны активно экспериментировали со все более и более мощными передатчиками, надеясь, что сумеют обеспечить какую-никакую радиосвязь до самого конца; но нет, остались только телеграфная связь и радио в зоне видимости. Гринвал посмотрел на свою посетительницу: скорее всего, последнего визитера Ставки на следующие двести с хвостиком лет.

– Итак, полковник Смит, вы только что вернулись с Востока. Почему я не слышу ликующего жужжания? Мы пересидели врага, разве нет?

Внимание Виктории Смит привлек перископ генерала. Именно за этим Гринвал и забился в щель: в последний раз взглянуть на мир. Королевские Водопады застыли более двух лет назад. Вид открывался на все ущелье: темную землю, покрытую таинственным инеем, разницы между камнем и льдом не разглядишь. Двуокись углерода выпадала из атмосферы снежком. Но Шерканеру суждено увидеть еще более холодный мир.

– Полковник?

Смит отступила от перископа.

– Простите, сэр… я очень рада за копателей. – По крайней мере, за тех, кто в действительности выполняет эту работу. Смит бывала в полевых глубинах. – Но прошли дни с тех пор, как они могли бы достичь каких бы то ни было позиций врага. Меньше половины сохранят боеспособность после Тьмы. Я боюсь, что командование неверно определило точку погружения в глубину.

– Угу, – сварливо отозвался Гринвал. – Командование копателей установило мировой рекорд по продолжительности подземной операции, но тиферы выиграли, вовремя сойдя с дистанции. – Он вздохнул и добавил еще кое-что: в других обстоятельствах такая откровенность могла бы стоить ему лычки, но спустя пять лет после конца света мало кто вообще мог его слышать. – Знаете ли, полковник, тиферы сами по себе не такие уж плохие ребята. В долгосрочной перспективе нас ждут куда более серьезные проблемы, и некоторые из них проистекают от наших же собственных союзников: эти субчики только и ждут, чтоб Корона с Тифштадтом вцепились друг в друга и перемололи в кровавую кашу. Теперь пора составлять планы на момент, когда к нам полезут гады посерьезней. Мы выиграем эту войну, я так думаю, но если бы ее можно было выиграть силами саперов в туннелях, то, полагаю, мы бы еще годы после Нового Солнца там рубились.

Он резко прикусил ароматический шарик и ткнул в Смит передней лапой:

– Ваш проект – наш единственный шанс выиграть войну быстро и чисто.

Смит ответила резко:

– И вероятность его успеха была бы еще выше, позволь вы мне остаться с моим отрядом.

Гринвал проигнорировал колкость.

– Виктория, вы этим проектом уже семь лет занимаетесь. Вы и вправду уверены, что он сработает?

Может, в том был повинен спертый воздух, от которого всех мутило. Нерешительность – одно из качеств, дочиста выскобленных из публичного образа Страта Гринвала. Она знала его уже девять лет. Среди ближайших конфидентов Гринвал держался как паучара, открытый чужим советам, – вплоть до момента, когда требовалось принять окончательное решение. Тогда он действовал без колебаний, подавляя своей волей всех генералов и даже политиканов из окружения короля. Никогда прежде Виктории не доводилось слышать от него вопрос, заданный столь печальным, потерянным тоном. Ей явился дряхлый-предряхлый старик, которому осталось несколько часов до Тьмы – может, последней на его веку. Такое чувство, словно оперлась на знакомые подпорки, а они вдруг зашатались.

– С-сэр, мы тщательно выбрали цели для удара. Если они будут уничтожены, Тифштадт, скорее всего, почти сразу же капитулирует. Отряд Андерхилла в озере, менее чем в двух милях от целей. – Само по себе это уже могло считаться феноменальным достижением. Озеро располагалось вблизи важнейшего центра снабжения армии Тифштадта, за сотню миль вглубь тиферской территории. – Аннерби, Андерхиллу и остальным недалеко идти, сэр. Мы испытывали их скафандры и экзотермы в течение более длительных периодов, в условиях почти таких же…

Гринвал слабо улыбнулся:

– Знаю, знаю. Я сам частенько скармливал эти цифры начальству в Генштабе. Но теперь нам надо проделать фокус по-настоящему. Подумайте, что это может значить. В последние пару поколений мы, военные, чуть-чуть выползали за край Тьмы. Но отряд Аннерби увидит самое средоточие Глубинной Тьмы. Каково это? Да, нам кажется, что мы себе это представляем: замерзший воздух, вакуум. Но это ведь лишь догадки. Я не религиозен, полковник Смит, но я… мне любопытно, что они там обнаружат.

Религиозен или нет, а в словах генерала слышалось эхо давних сказок о снежных троллях и ангелах земли. Даже самый рациональный ум восставал при мысли о Тьме столь плотной, что мир в некотором смысле перестает существовать. Виктория не без труда отрешилась от эмоционального всплеска, порожденного словами генерала:

– Да, сэр, сюрпризы неизбежны. Я бы оценивала этот план как имеющий все шансы на провал, если бы не… Шерканер Андерхилл.

– Наш домашний псих.

– Да, псих – в том смысле, что у него исключительно нетрадиционное мышление. Я его семь лет знаю, с того дня, как он приперся в Ставку с полным багажником сырых прототипов и головой, бурлящей безумными идеями. Нам всем очень повезло, что у меня выдался свободный вечерок. Нашлось время вслушаться и поразиться. Среднестатистический ученый выдает идей двадцать за жизнь от силы. Андерхилл – двадцать в час, это у него как нервный тик. Но я в разведшколе знавала людей почти столь же необычных. Отличие в том, что идеи Андерхилла примерно в одном проценте случаев осуществимы, и он с довольно неплохой точностью умеет отделять годные от негодных. Может, кто-то еще мог бы додуматься использовать болотный ил на корм экзотермам. И уж наверняка кто-то еще мог бы додуматься до скафандров. Но у него, помимо идей, есть талант сочетать их так, чтобы они работали. И это еще не все. Без Шерканера мы бы и близко не подошли к достижениям последних семи лет. У него волшебный дар привлекать к своим планам способный народ. – Она вспомнила, как вспылил тем первым вечером Хранкнер Аннерби и как всего за несколько дней инженерное воображение Хранкнера оказалось полностью захвачено идеями Шерканера. – Андерхиллу свойственно некоторое пренебрежение к деталям, но это не очень важно. Он окружает себя теми, кто к ним внимателен. Он попросту… исключителен.

В этих словах не было ничего нового; Гринвал сам спорил со своими боссами о Шерканере уже много лет, применяя почти те же фразы. Но Виктория не нашла ничего лучше, чтобы приободрить старого паучару. Гринвал улыбнулся и странно взглянул на нее:

– Так почему бы вам не выйти за него замуж, полковник?

Смит не думала, что разговор вырулит сюда, но, в конце-то концов, они остались одни в конце света.

– Я собираюсь, сэр. Но у нас война, и как вы знаете… я не слишком верна традициям. После Тьмы поженимся.

У Виктории Смит ушел один вечер, чтобы понять: удивительнее Андерхилла она еще никого в жизни своей не встречала. И еще дня два, чтобы увидеть в нем гения, динамо-машину, способную перевернуть ход войны. Через пятьдесят дней в этом же удалось убедить Страта Гринвала, и тогда Андерхиллу выделили собственную лабораторию, а вокруг нее стали разрастаться вспомогательные постройки проекта. Между своими миссиями Виктория строила планы, как бы заполучить феномен Андерхилла (так она теперь о нем думала, и такого же мнения придерживался шеф разведки)… гм… в постоянное пользование. Очевидным решением виделось бракосочетание. Традиционный брак в Годы Увядания – логичный этап карьерного пути. Все бы ничего, да вот сам Шерканер Андерхилл… У Шерка были свои планы. В конце концов он стал ее лучшим другом, с которым можно строить планы, в том числе и о том, как строить планы. Шерк строил планы на время после Тьмы – их Виктория никому не пересказывала. Немногочисленные друзья, даже Хранкнер Аннерби, любили ее, несмотря на внефазность. А Шерканеру Андерхиллу идея обзавестись внефазными детьми даже нравилась. Впервые за всю свою жизнь Виктория столкнулась с чем-то большим, нежели обычная толерантность. Так что – сейчас война, и если оба они выживут, им откроется новый мир, для планов и совместной жизни после Тьмы.

Страт Гринвал был достаточно умен, чтоб о многом из этого догадаться. Внезапно она воззрилась на босса:

– Вы ведь поняли, не так ли? Вот почему вы не разрешили мне остаться с отрядом. Вы сочли эту миссию самоубийственной, а мое суждение – пристрастным… Да, вылазка опасна, но вы не понимаете Шерканера Андерхилла: самопожертвование не в его стиле. По нашим меркам он скорее трус. Его не слишком занимает многое из того, за что мы с вами готовы сложить головы. Он рискует жизнью из чистого любопытства – но очень, очень осторожен в том, что касается его собственной безопасности. Думаю, отряд справится с заданием и выживет. А шансы на успех только увеличились бы, позволь вы мне остаться с ними! Сэр.

Последние слова ее драматически подчеркнуло затухание единственной лампочки.

– Ха, – заметил Гринвал, – а у нас горючее уже двенадцать часов как кончилось, вы в курсе, полковник? Свинцово-кислотные аккумуляторы тоже выдыхаются. Через пару минут капитан Диредр явится с последним словом техподдержки: «Нижайше просим нас извинить, сэр, но вот-вот замерзнут последние пруды. Инженеры умоляют вас спуститься к ним и отключить все системы». – Он мастерски передразнил высокий визгливый голос адъютанта.

Потом Гринвал встал и распластался по столу. Сомнения его снова исчезли, старый хрыч опять был готов к бою.

– А меж тем хотелось бы кое-что прояснить насчет полученных вами приказов и вашего будущего. Да, я приказал вам остаться, потому что не хотел рисковать вами в этой миссии. Мы с вашим сержантом Аннерби долго перетирали. У нас было девять лет, чтобы проверить вас в ситуациях почти неограниченного риска и оценить, как работает у вас разум, когда на вашем попечении тысячи жизней. Пора отозвать вас с фронта спецопераций. Вы одна из наиболее молодых полковников нашего времени; после Тьмы вы будете моложе всех генералов.

– Лишь при условии, что Андерхилл справится.

– Не перебивайте меня. Независимо от результатов миссии Андерхилла королевские советники знают, на что вы способны. Переживу я эту Тьму или нет, вы в любом случае займете мой насест уже в первые годы Нового Солнца, и после этого вам уже нельзя будет рисковать собой. Если ваш мистер Андерхилл выживет тоже, выходите за него замуж, плодитесь и размножайтесь, мне без разницы. Но никогда больше не смейте подвергать себя риску. – Он ткнул в ее сторону остроконечной башкой: тщательно рассчитанная притворная угроза. – А не то я вернусь из могилы и пробью твой твердолобый панцирь, слышала?

В узком коридорчике прозвучали шаги, по тяжелой шторе, служившей кабинетику дверью, царапнули руки. Это был капитан Диредр.

– Извините, генерал, но инженеры категорически настаивают, сэр. У нас снаружи электричества на тридцать минут осталось. Они умоляют вас, сэр.

Гринвал выплюнул шарик в грязную плевательницу.

– Отлично, капитан. Мы немедленно спускаемся.

Он бочком обошел полковника и откинул штору. Когда Смит застеснялась проходить вперед него, Гринвал решительно указал ей на дверной проем.