Текст книги "Огненный город"

23
Боуда

– Сверхъестественное сходство, – сказал Файерс, поставив на стол пластиковый стакан кофе навынос и раскладывая перед наследницей Боудой фотографии.

Боуда просмотрела снимки. На безликую статую короля была надета маска, очень похожая на Уиттема. Конечно, имелись некоторые преувеличения: слишком розовая кожа, ярко-оранжевые волосы, поросячьи глаза. Но тем не менее Уиттем был мгновенно узнаваем.

К тому времени, когда секьюрити обнаружили маску с лицом Уиттема, фото статуи успело обойти весь мир. Первым человеком, который увидел преображенную статую, был американец, отправившийся в парк на пробежку. Он разместил фото в социальных сетях, где его заметил предприимчивый фотограф-фрилансер – еще одно иностранное вмешательство – и тут же бросился снимать статую со всех сторон. В объектив попал и баннер:

«Sic semper tyrannis».

Беспорядки захватили Маунтфорд-стрит, сровняли с землей Часовню королевы.

Граффити на стене дома напротив Часовни гласило: «РАБОВ – НА ЯРМАРКУ» – протест против предстоящей Кровавой ярмарки, очевидная связь с беспорядками в Боре. Запутанный клубок связей.

– Два вопроса, – произнесла Боуда, глядя на Файерса, который разбудил ее звонком в пять утра, чтобы сообщить новость. – Как ответим на вызов? И как будем искать тех, кто несет за это ответственность? Твоя мать просит разрешения на встречу с двенадцатью заключенными. Она тоже причастна ко всем этим событиям?

– На первый вопрос уже ответили, – сказал простолюдин, вытаскивая из-под мышки две газеты. – Я взял на себя смелость предложить эксклюзивы двум сочувствующим редакторам: фотографии и блицинтервью в обмен на правильные заголовки.

Файерс положил газеты на стол. В таблоиде с названием, набранным красными буквами, была фотография горящей Маунтфорд-стрит и заголовок «Дебилы-поджигатели». И подзаголовок: «Отморозки из молодежной банды устроили пожар в элитном районе». В статье осуждался удар, нанесенный туристической индустрии Лондона. «Вандалы» – гласил заголовок второй газеты, фотография Часовни королевы, возвышенно-элегантная в свете зажженных свечей, а рядом дымящиеся развалины – все, что от нее осталось. Подзаголовок внизу вкупе с печальными лицами леди Талии и Дженнера, запечатленными во время гражданского поминовения Эвтерпы Парвы, – «Разве их скорбь не заслуживает уважения?».

К счастью, статуя в маске нигде не фигурировала.

– Иностранные СМИ, к сожалению, вне нашей досягаемости, – продолжал Файерс. – В этом случае применим проверенную тактику – будем снижать градус негатива. Сделаем акцент: период неопределенности, естественным образом возникают незначительные беспорядки, такое происходит в любом месте после смены власти. Мы можем снова начать муссировать идею канцлера Джардина о сильном руководстве, отвергающую технократический подход Зелстона, ну и так далее.

Боуда уставилась на Файерса, не скрывая удивления. Он, казалось, вел себя слишком хорошо – ее новый советник.

Слишком хорошо, чтобы быть правдой?

– Я что-то не так сказал? – с тревогой спросил Файерс.

– Ты отлично знаешь, как работает эта машина, – сказала Боуда. – Таких знатоков немного. Но почему ты здесь, в моем кабинете, Джон Файерс? И я задала тебе вопрос о твоей матери. Она спикер парламентских наблюдателей. Была спикером. А твой отец – как нам стало известно из той маленькой сенсационной сцены в моем офисе – был Равным, который бросил вас обоих. Разве ты не должен быть на той стороне баррикад вместе с протестующими, а не здесь, помогая мне справиться с ними? Могу ли я доверять тебе?

Гнев блеснул в глазах юноши, которые были синее безоблачного неба над Грендельшамом. Насколько они ясны и как не похожи на мутные, налитые кровью глаза Гавара.

– Моя мать лицемерка! – ответил Файерс. – Она рассуждает о правах простолюдинов, но воспитывала своего ребенка в городе рабов, чтобы не доставлять неудобств Равному, в которого была влюблена. И мой отец не лучше. Он воображал, что раздача денег правозащитным организациям и разжигание беспорядков среди простого народа искупят его неблаговидный поступок. Я бы сказал – преступление.

– Значит, у тебя личные мотивы?

– Вы знаете, каковы мои мотивы. Вспомните мои слова в Грендельшаме во время вторых дебатов.

Легкая улыбка коснулась его губ, и события той ночи ярко вспыхнули в памяти Боуды. Вульгарные объятия Уиттема, вмешательство Файерса и его приглашение подышать свежим воздухом. Как он выдыхал струйки сигаретного дыма, когда говорил ей, что давно заметил: она любит короткие вечерние прогулки среди скал перед каждыми вторыми дебатами.

– Я уверен, что существует естественный порядок вещей, – продолжал Файерс. – И простые люди не только не могут бороться с ним – они не должны. Но я также считаю, что этой страной можно управлять значительно лучше. В городах рабов неэффективно используется потенциал людей. И за границей слабые канцлеры всегда извиняются за то, как мы себя ведем, но при этом в стране ничего не меняют. Наш международный престиж падает. И вы, и мы пренебрегаем тем Даром, которым вы владеете. Большинство простых людей понятия не имеют, на что вы способны. А вы лично способны на многое.

Боуда сама видела, как Гавар спрыгнул с балкона и побежал со сверхчеловеческой скоростью за мужчиной, которого вычислить в толпе не мог ни один нормальный человек. Она вспомнила Сильюна Джардина в центре вихря осколков разрушенного Восточного крыла, у всех на глазах по его воле возрождавшегося из руин. Она вспомнила, что чувствовала в Боре – восхитительно и необыкновенно! – когда ее Дар перешел в воду и вздыбил поток, и она знала, что это произошло по ее команде.

Файерс прав. Боуда на собственном опыте убедилась в потрясающей силе Дара, которую очень немногие Равные используют, а иные даже не подозревают о ее существовании. Но какое дело Файерсу до Дара Равных?

– Что тебе нужно, Джон Файерс?

Молодой человек положил обе руки на стол и наклонился, так что его лицо оказалось прямо перед ней. И когда он заговорил, казалось, она чувствует вкус его слов, как в ту ночь в Грендельшаме вдыхала дым его сигареты.

– То же, что и вам, наследница Боуда, – быть более могущественными и процветающими, чем мы есть.

– Мы?

– Британия. Я. Вы. Вы хотите стать первой женщиной-канцлером. Ваши амбиции, как яркое излучение, бьют в глаза. Не может быть, чтобы кто-то из Равных не замечал этого. И все же вы гарцуете рядом с Джардином, как цирковой пони на поводке, в надежде, что однажды он снимет поводья и позволит вам бежать самостоятельно. Никогда этого не будет. Вы должны знать, что́ он думает о женщинах. Вы – исполнительный союзник, эффективно собираете сторонников, готовых проголосовать в его пользу, породистая кобыла для его сына. По крайней мере, я полагаю, для его сына, и только.

Боуда вскочила, униженная и разгневанная. Что видели эти красивые глаза? После их первого разговора в Грендельшаме она нашла для Файерса верное определение – наглый. А сейчас бы добавила – преступно наглый.

Ее Дар возбудился и шипел в кончиках пальцев. Он хочет знать, на что способен Дар? Не мешало бы ему показать.

– Канцлер Джардин делает все, чтобы привести к той цели, о которой ты говоришь! – Боуда высоко вскинула голову. – Он утверждает правление Равных и укрепляет положение страны.

– Джардин разрушит Британию, и вы это отлично понимаете.

Боуда подняла руку, чтобы ударить его, но Файерс схватил ее за запястье и крепко держал. И черт побери этого наглеца! Она была сильнее любого простолюдина, стоило только захотеть и позволить своей силе течь.

– Государственная измена, – прошипела Боуда.

Она окинула взглядом комнату, словно искала невидимых до сих пор свидетелей, спрятанных в укромных местах, но, конечно же, их не было. Потом вперилась взглядом в Файерса и смотрела так, пока он ее не отпустил.

– Так ты хочешь, чтобы я его остановила? – спросила Боуда, опуская руку, на которой остались красные следы от его пальцев.

– Напротив. Позвольте ему дойти до конца в своем разрушении, а потом на развалинах вы потребуете канцлерства и построите новую страну, сделаете ее могущественной и процветающей.

Именно к этому Боуда всегда стремилась, это была ее заветная цель. И только этим она могла объяснить то, что сделала после слов Файерса, – подалась вперед и поцеловала его.

Он схватил ее – губы ненасытно-страстные, руки сильные и властные. От его напора у Боуды перехватило дыхание. Она сдавалась вульгарным объятиям лорда Джардина и увертюрам своего мужа, который в душе был заблудившимся ребенком. А сейчас она сдалась под натиском простолюдина – хуже, незаконнорожденного, – он не только осмелился положить на нее руку, но и пробуждал ощущения, доселе ей неведомые. Боуда впилась ногтями в короткостриженый затылок юноши и услышала его стон.

Файерс отстранился и приподнял ее подбородок.

– Правь строго, но стяжай славу, – сказал он и наклонился, чтобы продолжить поцелуй. – Сделай Великобританию страной, которой будут восхищаться и которую будут бояться во всем мире. И позволь мне быть рядом, твоим доверенным советником от народа. Я верю в тебя, Боуда.

Это было безумие. Чистейшее безумие. Но Боуда не могла – не хотела – оттолкнуть его, остановиться. Она потянулась к новому поцелую.

И, только услышав, как открылась входная дверь в ее офис, она оттолкнула Файерса. Тот опустил глаза в пол, поправил одежду и вытер рот.

– Садись за стол, – прошептал он.

Она послушно села, взяла пластиковый стакан с давно остывшим кофе и прижалась губами к отверстию на крышке.

– Боуда?

Астрид Хафдан. В дверь кабинета постучали и открыли ее, не дожидаясь приглашения войти, – на правах старой университетской дружбы. Но те времена давно прошли.

«То, что три года назад случилось с младшей сестрой университетской подруги, – подумала Боуда, – изменило Астрид почти так же сильно, как и саму Аталию».

И теперь не было предела глубокой ненависти этой женщины к простолюдинам. Кровавая ярмарка должна была стать возмездием, с одной стороны, а с другой – публичным доказательством того, что насилие в природе простолюдинов. И если лондонцы будут топтаться на месте, не решаясь начать кровавую вакханалию, Астрид с радостью покажет им, как это делается.

– А, вы уже слышали, что произошло. – Астрид кивнула на газеты, лежавшие на столе.

– И слышали, и приняли меры, – ответила Боуда. – Мистер Файерс проявил оперативность. Спасибо, Файерс, вы можете идти.

Когда тот направился к двери, Боуда жаждала получить на прощание страстный взгляд, но Файерс не был дураком. Он закрыл дверь с почтительным: «наследница Боуда», чем порадовал ее.

– Что-нибудь срочное, Трид? – спросила Боуда. – День сегодня обещает быть напряженным…

Она кивнула на газеты и фотографии, но на самом деле ей нужно было время и уединение, чтобы обдумать то, что произошло с Файерсом. Какой абсурд! Как неприлично запятнать себя прикосновением незаконнорожденного, более того – внебрачного ребенка собственного крестного отца. Только этого ей не хватало в сложившейся обстановке.

Но все же его мечты были ее мечтами. И он верит в нее. Дорогой папочка никогда не понимал ее стремлений, а Диди политика и вовсе не интересовала. Боуда знала, что ее сторонники восхищались не столько ее политическими взглядами, сколько тем, как она выглядит. А та характеристика, что Файерс дал Уиттему? Если быть честной, совершенно справедливая.

– Извини, – сказала Боуда, потирая виски, – почти не спала сегодня, да и дел с утра навалилось.

В темных глазах Астрид – ее мать происходила из японской дворянской семьи и с ее отцом познакомилась в Киото, где он учился, – не отразилось ни сострадания, ни извинения.

– Я думала, ты захочешь услышать это как можно скорее. Прошлой ночью я занималась подозреваемым номер девять и кое-что интересное нашла в его мозгах: Мидсаммер Зелстон.

– Мидсаммер? Что ты имеешь в виду?

– Имею в виду, что она связана с Двенадцатью из Бора. Не просто связана, а практически координирует их действия.

Еще один государственный изменник!

Боуда откинулась на спинку кресла с чувством отвращения. Сначала Мейлир Треско. Затем шокирующее откровение: ее собственный крестный отец, лорд Рикс, не только симпатизировал простолюдинам, но и был любовником спикера Ребекки Доусон. «И прекрати думать о Файерсе!» А теперь еще и Мидсаммер. Юная Зелстон связана с Двенадцатью из Бора.

Все это Боуда могла и должна была предугадать, ее ослепляла вера в то, что Равные не могут таким образом предавать свой класс. Мидсаммер встречалась с простолюдинкой. Может быть, все дело в этом. Люди совершают странные поступки, когда от любви им сносит голову. «Хватит уже думать о Файерсе!»

Где сейчас Мидсаммер – в Линдуме или здесь, в Лондоне? Возможно, она связана и с теми, кто прошлой ночью совершил все эти безобразия? Если за спиной этих простолюдинов стоит Равный подстрекатель или защитник, то это объясняет их смелость.

– Нам нужно разыскать ее, – сказала Боуда. – Но давай сделаем это без лишнего шума, сначала выясним, кто видел ее в последний раз. Я также попрошу ребят определить местонахождение ее телефона.

С этого момента день для Боуды начался всерьез. Астрид удалилась в свой подвал, в то время как один из подчиненных супервайзера сопроводил Боуду в их маленькую телестудию. На сегодня Файерс запланировал несколько интервью с иностранными СМИ. С китайцами все прошло гладко – Боуда бегло говорила по-китайски, так как с детства постоянно сопровождала отца в его деловых поездках. С японским у нее были трудности, и она минут пятнадцать нервничала, пытаясь вспомнить формы глаголов, используемые только Равными.

Вернувшись в офис, она обнаружила, что атмосфера еще более накалилась. На нее сразу же набросилась супервайзер.

– Наследница Боуда, – сказала она, – ситуация усугубляется.

Команда техников перед картиной Хогарта устанавливала огромный экран. Рядом на больших размерах мониторе отображалась карта не Лондона и даже не Бора, как можно было ожидать, – Риверхеда и Ньюкасла.

Перед монитором с хмурым лицом стоял Уиттем. Сбоку молча застыли Кеслер и Файерс.

– Риверхед? Доложите подробности, – потребовала Боуда.

– В шесть пятнадцать утра, – привычно монотонным голосом начала супервайзер, – поступил звонок от менеджера склада запасных частей. Смена там начинается в шесть, рабочий день на судостроительных верфях – в семь. Но на рабочем месте так никто и не появился. Проверка показала, что автобусы, которые должны были перевозить рабочих, не вышли из автопарка. По факту весь транспорт стоит.

Боуда кивнула. Сухие доки были разбросаны по берегам реки Тайн, поэтому рабочих доставляли к ним из города рабов на автобусах. Очевидно, что автопарк стал стратегической целью. Останови автопарк, и вот тебе всеобщая забастовка без особых усилий. Так что на масштабный протест это не тянет.

Но супервайзер не замедлила разрушить эту надежду: в течение последующих двух часов на работу в Риверхеде никто не вышел. Остановилась работа хозяйственной инфраструктуры города рабов: водопровод и канализация, уборка мусора и ремонт. Не открылись магазины и столовые.

Риверхед охватывает большую территорию: Ньюкасл, Сандерленд и Норт-Тайнсайд. Это более ста тысяч человек. Охрана не в состоянии ворваться в общежития, поднять всех с кроватей и затолкать в автобусы.

Тогда неповиновение должно быть урегулировано штрафами.

Посовещавшись недолго с Уиттемом, Боуда потребовала соединить ее с супервайзером Риверхеда. Пока технические службы проверяли связь, Боуда, тяжело вздохнув, подумала, что из всех городов рабов только Риверхед может создать большую проблему для страны.

Ее мать Ангелика была единственной дочерью эксцентричного лорда Тайнсайда. И в детстве, когда Боуда и Диди отправлялись за покупками в Ньюкасл, им на головы надевались шляпки, чтобы спрятать очень приметные белые волосы и сделать девочек неузнаваемыми. Их дед по материнской линии, лорд Блай, владел обширным прибрежным поместьем к северу от города и питал слабость к строительству маяков.

Боуда теперь редко с ним виделась, а Дина регулярно его навещала. Все изменилось после того, как их мать погибла в результате диверсии, когда они с отцом поехали на один из заводов «ББ» в Портсбери. Боуде тогда было тринадцать. А Бодине только одиннадцать.

В тот момент Боуда ясно осознала, что к классу Равных, и к ней в частности, народ не испытывает безусловной любви, как ей представлялось до тех пор. Их боялись, а некоторые даже ненавидели. И с тех пор она всегда это помнила.

Риверхед нуждается в особом внимании. И в особых мерах усмирения.

На экране монитора появилось нечеткое изображение лица супервайзера Риверхеда. Худой, взволнованный мужчина, но по мере того, как картинка делалась более четкой, Боуда смогла посмотреть ему в глаза и встретилась с суровым, твердым взглядом. Его заверения, что зачинщики беспорядков будут найдены в кратчайшие сроки, прозвучало убедительно. Им принимаются жесткие меры.

Жаль, что слишком поздно.

– За каждую пропущенную смену – еще один год к отработке, – ледяным тоном произнесла Боуда. – Вы меня поняли? Обычный штраф – всего месяц. Но за это вопиющее массовое неповиновение ставки выше, и они должны это осознать.

– Я оповещу немедленно, – сказал мужчина, поджав тонкие губы. – Но это примут в штыки. Могу я попросить подкрепление? Подразделения охраны нам бы не помешали.

– Это не обсуждается. Но если нам придется вмешаться, это будет означать, что власти Риверхеда не оправдали доверия. Вы не оправдали. Вы меня понимаете?

Если супервайзер запросит поддержки, его карьере конец. Как правило, такой угрозы было достаточно, чтобы заставить робких консолидировать усилия. А некомпетентным, разумеется, придется изрядно попотеть, чтобы не потерять работу.

Пока супервайзер Риверхеда говорил, звук то прерывался, то тонул в треске. Боуда раздраженно огляделась в поисках технического сотрудника. Никто не делает свою работу должным образом.

И вдруг в комнате раздался голос. Удивительно, но он звучал из всех колонок, находившихся в офисе.

– Я тот, кого вы ищете.

Сидевшая в кресле Боуда застыла. Это был женский голос. Низкий и негромкий. И какой-то знакомый. Акцент. Свойственный жителям Ньюкасла. Она его помнила с детства. Так говорили рабы в поместье ее дедушки. Его легкий оттенок был у ее матери, но он звучал по-аристократически изысканно.

Это, должно быть, та женщина, на которую все это время охотилась ее команда. Та, что подпольно контролировала железную дорогу Риверхеда.

Сука!

– Кто ты?! – зловеще спросила Боуда.

Вместо женщины на экране был супервайзер Риверхеда, но голос звучал ее, и супервайзер явно слышал то, что она говорила.

– Кто я?

Пауза.

– Можешь называть меня Ангелом Севера.

Кто-то испуганно вскрикнул, когда все мониторы в офисе одновременно треснули от удара ярости Боуды. И это не было спонтанным проявлением Дара. Не будь его, Боуда схватила бы и разбила все мониторы о пол. Как смеет эта сучка?! Как смеет?

Ангел Севера, гигантская крылатая скульптура, хранительница Риверхеда, была заказана убитым горем папой и дедушкой и названа так в честь погибшей матери Боуды, милой Ангелики Блай.

Боуда была бы рада получить голову этой простолюдинки в холщовой сумке, как голову Рагнара Вернея, брошенную каким-то простолюдином к ногам Дженнера.

– Встретимся вечером, – продолжал голос. – В десять часов на Тайн-бридж, в центре моста. Только ты и я. Оставь своих людей на берегу со стороны Ньюкасла, я оставлю своих со стороны Риверхеда. Никакого оружия. Никаких секьюрити. Никакого наблюдения. У тебя есть Дар, тебе нечего бояться. Посмотрим, сможем ли мы все урегулировать. Не только в Риверхеде. Во всех городах.

И снова треск, связь оборвалась.

Боуда и супервайзер Риверхеда уставились друг на друга.

– Никому не говорить об этом! – отчеканила Боуда. – Действуйте в соответствии с инструкциями. Ваши результаты обсудим позже.

Боуда отключила связь. Выдохнула. Чтобы немного успокоиться, провела рукой по своему конскому хвосту, лежавшему на груди.

– Мы уберем ее, – сказал Уиттем. – Для этого есть снайперы. Без проблем.

Стоявший рядом с ним Кеслер кивнул.

Как небрежно они говорят об убийстве человека. Но разве можно построить мощную процветающую Британию на трупах? Это имел в виду Файерс, когда сказал, что Джардин разрушит Британию?

И за эту мысль она позволила слуге то, что позволила?

Ну, один поцелуй не сделает ее зависимой от Файерса, как брак с Гаваром не поставил ее перед ним на колени. Она свободна в своих решениях.

– Никаких снайперов! – отрезала Боуда. – У этой женщины за спиной целый город рабов. Я сама могу разорвать ее голыми руками за то, что она оскорбила мою мать, но убить ее на мосту будет большой ошибкой. Во-первых, это маленькое восстание должно потерпеть неудачу. А во-вторых, ее сдадут сотоварищи по борьбе.

Она посмотрела на Уиттема, желая увидеть, как он отреагирует на то, что она перебила его предложение. Уиттем просто хмыкнул. Файерс кивнул.

Боуда резко встала и потребовала подготовить вертолеты к полету на север.

Много лет прошло с тех пор, как она в последний раз видела Тайн-бридж ночью. Боуда забыла, как высоко мост поднимается над рекой. Как далеко видны окрестности и город рабов.

У нее за спиной Ньюкасл горел яркими разноцветными огнями. Ночная жизнь в самом разгаре. Беззаботные молодые люди – для них безвозмездная отработка маячила тенью где-то в отдаленном будущем – шли по дорожке вдоль берега, смеялись, разговаривали, потягивая вино из бутылки. На противоположном берегу реки город рабов горел тревожным желтым светом. Его малоэтажные жилые дома стояли рядами на склоне холма.

На вершине холма – силуэт Ангела Севера.

Внизу, мерцая серебром, текла река, черная и широкая. А высоко над головой дугой выгнулась ажурная конструкция моста. Это было одно из немногих действительно впечатляющих сооружений в Британии, построенное руками рабов, а не Даром Равных. Боуда была уверена, что женщина, с которой она должна встретиться, выбрала это место специально.

Боуда взглянула на часы – пять минут до назначенной встречи. Она кивнула стоявшей за ее спиной свите, в которую входили Файерс, супервайзер и Кеслер. Ей нечего было бояться. Ответом на любую агрессию в ее сторону будет уничтожение мятежников города рабов. Она не думала, что они настолько глупы, чтобы так рисковать.

Когда Боуда начала движение к центру моста, она увидела фигуру, отделившуюся от его дальнего края, – женщина, высокая и стройная, в черной шляпе, чтобы оставаться неузнанной.

Освещение на мосту было тусклым, но Равные обладали отличным зрением, острым даже в темноте. Когда Боуда увидела, кто идет ей навстречу, она остановилась, ее охватил ужас.

Диди!

Как она попала к ним в руки? Она здесь в роли заложницы? Почему она не воспользовалась Даром, чтобы вырваться на свободу?

«Возможно, – Боуда содрогнулась при этой мысли, – они каким-то образом промыли ей мозги и заставили им помогать. Воспользовались ее уязвимостью после смерти Мейлира и послали ее ходатайствовать за них».

Боуда не думала, что может ненавидеть лидера мятежников, этого Ангела Севера, больше, чем она уже ненавидела. Кровавая ярмарка – меньшее наказание из всех, что эта женщина заслуживала.

Боуда ускорила шаг. Она хотела как можно скорее обнять сестру, заверить, что не имеет значения, как и почему она здесь, никто не будет сердиться на нее. Боуда винила себя. Она знала, что сестра страдает и тяжело переживает смерть Мейлира. И она должна была присматривать за ней, уделять ей больше времени. Но на нее так много всего навалилось: свадьба, чистки в городах рабов, Двенадцать из Бора, теперь вот Риверхед.

Никогда больше она не позволит делам быть превыше семьи и ее дорогой сестры.

Они почти одновременно подошли к середине моста. Дина остановилась. Боуда тоже, метрах в пяти.

– Что ты здесь делаешь, Диди? – спросила Боуда. – Они заставили тебя сюда прийти? Как ты попала к ним в руки?

– Мы столько раз пытались донести до вас, – проговорила Дина, – но никто не слушал. Ни тогда, когда Мейлир выступил на суде и поплатился за это своим Даром. Ни на твоей свадьбе, когда я пыталась объяснить всем вам, что так не может больше продолжаться. Что не жестокость, а любовь нужно взять за основу.

Боуда дрожала.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она. – Простолюдины бросают нам вызов, подрывают наш авторитет. Дестабилизируют положение в стране.

– О Боуда, не говори так! Они просто хотят справедливости.

– Справедливости? Они террористы. Кто забил твою голову всем этим мусором? Женщина Риверхеда – этот Ангел Севера?

– Ты действительно не понимаешь?

На лице Диди появилось искреннее сострадание, и Боуда осознала – она все понимает, только не может и не хочет в это верить.

Когда Бодина снова заговорила, ее голос странно изменился, появился сильный акцент жителя Ньюкасла. Так говорили рабы в их детстве. И их мать.

– Я – Ангел Севера.

Боуда уставилась на нее, потеряв дар речи.

– Ты можешь все изменить, – торопливо продолжала Дина. – Ты для Джардина важнее, чем думаешь. Его большинство держится на твоих сторонниках. Ты – прекрасное лицо его безобразного режима. Если ты придешь к нему и скажешь: «Хватит!» – он вынужден будет тебя послушать.

– Прекрати, дорогая, – замотала головой Боуда.

Ей хотелось протянуть руки и обнять сестру и так стоять и качать ее, как она это делала в детстве, когда после похорон матери Диди мучили кошмары и та в течение нескольких месяцев плакала и не могла уснуть. Никто тогда не мог ее успокоить, кроме Боуды. Она ложилась с ней рядом в постель, обнимала младшую сестру и так держала, пока Диди не успокаивалась.

– Еще не поздно. Никто не знает, что ты в этом замешана. Возвращайся со мной сейчас же. Я скажу, что ты была у них заложницей. Ты называешь себя их лидером, но без тебя этот протест провалится, и тогда отпадет необходимость в репрессиях. Никто не пострадает, никто не умрет.

– Ты только послушай, что ты говоришь! – В глазах у Дины заблестели слезы, но голос звучал твердо. – Люди страдают каждый день. Люди каждый день умирают в результате жестокости нашего режима. И я больше не хочу быть к этому причастна. Больше не могу. Когда новости о том, что происходит здесь, в Риверхеде, разнесутся по всему миру, они услышат не голос Ангела Севера, а голос Дины Матраверс – Равной, члена первой семьи Британии. Я так тебя люблю, Боуда, но я больше не могу молчать.

Когда Бодина упала, потребовалась секунда, чтобы звук убившей ее пули достиг ушей Боуды.

Он раздался хлопком, похожим на разрыв сердца.