Текст книги "Огненный город"

5
Гавар

В тот вечер Гавар сидел в баре для членов парламента и уже потерял счет выпитому. Он опрокинул остатки шотландского скотча в рот и махнул бармену:

– Еще один.

– Два, – раздался у него за спиной мужской голос.

Не будь Гавар так пьян, он по дыму сигары сразу бы узнал, кто это. Но, только оглянувшись, он понял, что это лорд Рикс. К этому времени в баре не осталось ни одного посетителя. Уже глубокая ночь?

– Не против, если я составлю тебе компанию? Завтра большое событие, и я что-то немного нервничаю.

Гавар ничего не знал ни о каком большом событии. И он был в таком состоянии, что, танцуй лорд Рикс голым на столе, он едва ли обратил бы на это внимание. Гавар хмыкнул в знак согласия.

– Дайте нам бутылку, – велел лорд Рикс бармену. – И закрывайтесь. Все уже по горло сыты тем приемом, что оказал нам лорд Уиттем в Кайнестоне.

– Не хочу даже слышать это имя, – с отвращением пробормотал Гавар заплетающимся языком. – Не хочу.

Его отец. Вечно и повсюду его отец. И вот он снова у руля власти. И с чего он начал свое правление? Разумеется, с унижения собственного сына. Отнял у него самое дорогое, что было в его жизни, – его, Гавара, дочь. Объявил на всю страну, что она Бездарная. Незаконнорожденное ничтожество.

Лорд Рикс кивнул в сторону двух кресел с высокими спинками, что стояли у камина. Гавар пожал плечами и последовал за ним. В конце концов, у Рикса в руках целая бутылка «Джура», почему бы и нет.

– Волнует спорный законопроект о правопреемстве? – спросил лорд Рикс, наполняя бокал Гавара и наливая себе.

Что в голове у этого болвана? Он что, думает, Гавар без причины напивается каждый вечер?

Или…

– Твой отец не будет править Британией вечно. Во-первых, это временная администрация. Во-вторых, законопроект могут не одобрить.

– Одобрят. Я слышал, о чем говорили за столом во время ужина в Кайнестоне. Много лет бо́льшая часть парламента тайком стонет, желая вернуться к тому, как было раньше. И он позволяет им выразить свои желания публично. Лишает незаконнорожденного ребенка права носить фамилию рода. Требует, чтобы они признали это справедливым. И что дальше? Незаконнорожденного будут сажать в мешок, туго завязывать и бросать в реку?

Гавар откинулся на спинку кресла, ярость клокотала в нем, как огонь в камине. Лорд Рикс внимательно наблюдал за ним. Гавар уже готов был послать Рикса ко всем чертям, когда тот заговорил:

– У меня тоже был ребенок. Как и у тебя – незаконнорожденный. Мальчик. Много лет благодаря твоему отцу я не знал о его существовании.

Гавар вытаращил глаза и выпрямился в кресле.

– А мать ребенка? – спросил он. – Она была…

– Да, она была простолюдинкой. Это было четверть века назад. Я приехал в Оксфорд делать доклад, а потом за Высоким столом[1]1
  «Высокий стол» действительно является таковым: он возвышается над залом; во время торжественных обедов за ним допускается совместное поглощение пищи преподавателями, гостями и особо отличившимися студентами колледжа. – Здесь и далее прим. перев.


[Закрыть] мы оказались рядом. Она была прекрасна. К тому же училась превосходно, занималась сравнительным анализом законодательных структур стран, управляемых Равными и Бездарными. Мы мило беседовали, и нам было так хорошо, что не хотелось, чтобы вечер заканчивался. И он не закончился. Так продолжалось несколько месяцев. Они были самыми счастливыми в моей жизни.

– А потом она забеременела и тебе ничего не сказала?

– Забеременела и сказала мне. А я поставил в известность своего отца. Сообщил, что хочу жениться на ней, что готов уступить право преемственности поместья Фар-Карр моему кузену.

Гавар на эту тему никогда не говорил с отцом. Смелости не хватало. И если быть до конца честным, как бы он ни любил Лию, он не готов был ради нее пожертвовать Кайнестоном. Он надеялся сохранить и Лию, и Кайнестон, а Боуда должна была смириться с этим.

А что, если ему бы все-таки пришлось встать перед выбором?

Что теперь рассуждать? Уже все сделано. Гавар осушил бокал и молча налил новую порцию.

– Отец принял твое решение в штыки? – спросил он.

Вопрос риторический. Лорд Рикс-старший был выдающимся государственным деятелем и имел такое влияние на канцлера, что сплетничали: в кресле канцлера сидят двое. Также он был известен вспыльчивым характером, им больше восхищались, нежели любили.

– Мы чуть не подрались. Он кричал, что лишит меня наследства. Но это только дало бы мне свободу, в полном смысле этого слова. Я стал бы хозяином своей жизни. И вдруг девушка исчезла.

– Исчезла?

– Она отправилась на безвозмездную отработку. Написала мне, что не хочет быть причиной раздора в нашей семье, не хочет, чтобы из-за нее меня лишали наследства. Значительно позже я узнал, что все это организовал твой отец, а мой его за это отблагодарил – местом председателя в Совете юстиции. Уиттем всегда был хитрым интриганом. Он подослал к моей девушке человека с большой суммой денег, будто я хочу от нее откупиться и предлагаю ей сделать аборт. Она, конечно же, отказалась. Тогда надавили на ее порядочность, посоветовали начать безвозмездную отработку и тем самым спасти меня от скандала. Обещали отправить ее в Арден – образцовый город рабов в окрестностях Стратфорда-на-Эйвоне, куда возят туристов. Но и это было ложью. Отправили в Портсбери под Бристолем. Ужасное место! Просто чудо, что она не потеряла ребенка. Но мальчик родился и вырос в городе рабов. И хотя она никогда плохо не отзывалась обо мне, мальчик вырос с полной уверенностью, что я бросил его мать и хотел избавиться от него самого.

Рассказ настолько поразил Гавара своей жестокостью, что он забыл о виски. И только когда лорд Рикс замолчал, он выпил горячительную жидкость залпом. Гавар вспомнил свою трагедию, и горестные чувства нахлынули и придавили.

– Лия хотела убежать, – вдруг услышал он свой собственный голос. – Я обожал ее, но она все время со мной спорила. Я хотел, чтобы отец признал Либби, нашу дочь. Лия говорила, что ей и девочке нужна тихая жизнь, так они будут чувствовать себя в безопасности. Она была такой сильной, но боялась моего отца. Думаю, она и меня боялась и потому решила бежать. Хотела избавиться от нас обоих.

Голова Гавара поникла. Он никогда и никому не рассказывал о своих мучениях, об угрызениях совести. Ему не верилось, что сейчас он делится ими с Риксом, человеком, с которым всегда было легко общаться и который сейчас тронул его сердце своей историей о потерянном ребенке.

– И ты убил ее? Ведь так?

– Я… я… – Гавар весь съежился и вжался в спинку кресла. Сказать: «не хотел», прозвучит смешно и нелепо. Сказать: «плохо соображал, что делаю», прозвучит абсурдно.

Когда Гавар узнал, что Лия сбежала, он пришел в ярость, погнался за ней вдогонку, но не для того, чтобы убить, а чтобы вернуть.

Все произошло у ворот. При виде их сияния в голове у Гавара словно что-то переклинило. После этого он плохо соображал, что делает. Очнулся только тогда, когда услышал плач дочери, которая лежала на земле, а он стоял с пистолетом в руке у распростертой на земле Лии.

Нет. Он не может говорить об этом. Он не признается в том, что потом могут повернуть против него. И снова он почувствовал прилив гнева. Он злился на Рикса с его вопросами. На родных братьев, которые были там, у ворот, и не застрелили его на месте. На отца за его презрение к маленькой девочке, которая была для Гавара всем. Но больше всего – и как всегда – он злился на себя самого.

– С меня хватит на сегодня. – Он поставил стакан и неуверенно поднялся на ноги. – Больше никаких вопросов.

– Подожди. – Рикс схватил Гавара за руку, когда тот пытался пройти мимо его кресла. – Гавар, ты не должен жить в тени своего отца, послушно выполняя его приказы. Этот человек лишил счастья меня, тебя, теперь он ломает жизнь твоей дочери. Он и страну таким образом разрушит.

– Отпусти меня. – Гавар стряхнул руку Рикса. И уже рявкнул: – Мне нечего тебе сказать!

Слава богу, он знал дорогу из бара, как отлично знал, как не заблудиться в коридорах Кайнестона, потому что глаза ему застилали слезы.

Утром Гавар проснулся, чувствуя бодрость и свежесть в теле, но не в душе и проклиная отличный метаболизм Равных. Но когда раб принес завтрак, он так и оставил заказанную им «Кровавую Мэри» на подносе. Он хотел быть в боевой готовности к началу парламентского заседания и новому режиму, который отец утверждал в Британии.

В Дом Света Гавар явился в последний момент. Всю ночь Лия не выходила у него из головы, и ему совершенно не хотелось притащиться заранее и общаться с Боудой. Особенно сейчас, когда была назначена новая дата их свадьбы. И он не хотел видеть Мейлира Треско, если тому хватит сил выбраться из своего Хайвителя, не хотел видеть, в каком состоянии тот пребывает.

Пару минут спустя призывно взвыли трубы. Отец, может быть, и был временным канцлером, но он не собирался отказываться от атрибутов власти. Обычно в мае, на первой сессии нового парламентского года, проходило одобрение парламентом впервые представленных лордов и наследников. Отец сдвинул сроки вперед, обернув свой переворот в бархат и горностаевую мантию традиций.

Гавар отвел взгляд в сторону, когда была объявлена первая пара: его страстная ночная ученица, наследница Равенна, и ее отец лорд Тремантон. Коленопреклоненно они приняли из рук его отца свои горностаевые мантии, прежде чем отправиться к своим местам, затерянным в дальних рядах.

Вторая пара невольно привлекла его внимание, впрочем, как и всех парламентариев. Отвратительный всхрап раздался у него прямо за спиной, это, очевидно, Боуда толкнула в бок своего пышнотелого отца, заставляя его проснуться.

– Линдум, Линкольншир, – старчески дребезжащим голосом провозгласил Хенгист, старейшина Дома. – Леди Зелстон и наследница Мидсаммер.

Младшая сестра покойного канцлера пережила всю свою семью. Она была школьницей, когда ее старший брат и родители разбились на легком самолете, который пилотировал ее отец. Средний брат всего неделю назад был застрелен простолюдином, и именно он, Гавар, вытащил того из Милмура.

Гавар знал, в зале были те, кто мечтал, чтобы какой-нибудь катаклизм поглотил эту семью и навсегда стер линию преемственности. Но темнокожее лицо леди Зелстон было искажено неподдельным горем, она была не из их числа.

Рядом с ней стояла наследница Мидсаммер.

Старший ребенок леди Флоры была аспиранткой в университете, но не в Оксфорде или Кембридже, а в Брайтоне, что, несомненно, объясняло ее смешную полубритую прическу и усыпанное пирсингом ухо. Вызывающе вскинув подбородок, девушка обвела взглядом зал. Она не была похожа на наследницу угасающего рода, а выглядела как девушка-авария.

Ни она, ни ее мать не присутствовали на торопливо организованном суде над милмурским мальчишкой, которого без особых разбирательств объявили про́клятым и сослали в замок Крована. Что им сказали о смерти канцлера? Они поверили официальной версии событий: канцлера убил террорист-одиночка, радикализованный во время беспорядков в городе рабов и по несчастному недоразумению привезенный в Кайнестон?

Когда наследница Мидсаммер и ее мать преклонили колени у кресла канцлера, девушка обернулась и через плечо посмотрела прямо на Гавара. Ее карие глаза пылали ненавистью. Она полагала, что встала на колени между отцом и сыном, которые ради власти содействовали убийству ее дяди?

Гавар смотрел в глаза наследницы, чувствуя, как от злости мурашки побежали у него по затылку. Пусть думает что хочет. Зелстоны не были в числе великих семей. Ее дядя получил должность канцлера окольными путями, пришлось поваляться в грязи, и без него они вернутся на исходные позиции, станут тем, кем были, – провинциальным ничтожеством.

Отрадно, Мидсаммер первой отвела взгляд, склонила голову, чтобы пробубнить клятву верности. Гавар видел, как ее плечи нервно съежились, когда отец накинул на нее мантию.

Последовали еще две сцены, мысли Гавара бесцельно бродили. И вдруг старый Хенгист провозгласил имена последней пары, что заставило его вздрогнуть и выпрямиться.

Вероятно, он ослышался?

Но не могли же ослышаться четыре сотни Равных, сидевшие в зале? Поднялся такой шум, – казалось, крышу Дома Света снесет. С трудом справляясь с шумом, Хенгист повторил имена.

В повторении смысла не было: когда большие двери распахнулись, Гавар увидел его. Для такого случая он приобрел новую куртку, но волосы, как всегда, были спутаны и падали на лицо. Но со своего места Гавар отчетливо видел хорошо знакомые темно-карие, почти черные глаза, смотревшие на всех со злобной насмешкой.

Отец, не веря своим ушам, привстал в кресле канцлера, когда Хенгист в третий раз озвучил имена.

– Лорд Рикс из Фар-Карра и его возможный наследник Сильюн.

Возможный наследник. Поскольку Сильюн не являлся кровным родственником лорда Рикса, для передачи права наследования требовалась демонстрация Дара.

О чем Рикс думает? Гавар вспомнил, как вчера вечером Рикс сказал ему: «Завтра большое событие, и я что-то немного нервничаю». Неудивительно.

Шум постепенно стих, когда пара подошла и остановилась у кресла канцлера.

– Представьте объяснения! – потребовал отец.

– Подобный прецедент хорошо известен, – сказал лорд Рикс. – Ваш собственный предок Кадмус был взят из рода Парва, чтобы стать наследником рода Джардинов.

– Кадмус был кровным родственником первой линии, так происходят все усыновления, насколько мы все помним. Но Сильюн не является вам кровным родственником.

– Все верно. Это усыновление по принятию заслуг.

– Заслуг?

Сильюн, который до этого момента сохранял непроницаемый вид, позволил себе едва заметную усмешку. Гавару захотелось ударить его кулаком в лицо, чтобы стереть эту усмешку.

– А разве, лорд-канцлер, недавние подвиги вашего младшего сына не являются исключительными заслугами? Воскрешение Эвтерпы Парвы и не менее поразительное восстановление разрушенного Кайнестона.

– Зачем вам усыновлять кого-то и делать его наследником? – продолжал допрашивать лорд Джардин. – Вы легко можете жениться и передать поместье представителям вашего рода.

– Жениться такому старому холостяку, как я? – Лорд Рикс театрально продемонстрировал свою персону, чем вызвал смех в зале. – Думаю, слишком поздно.

У себя за спиной Гавар услышал, как острый каблук Боуды со скрипом проехал по полу. Лорд Рикс был крестным отцом Боуды и Бодины. Вероятно, они рассчитывали, что в один прекрасный день Фар-Карр перейдет к ним.

– Мне нужно было найти достойного наследника, – продолжал лорд Рикс. – И сейчас, когда вашему сыну исполнилось восемнадцать, о лучшем наследнике нечего и мечтать.

Фар-Карр был тоскливым местом: сотня квадратных километров в Суффолке, почти безлюдных, в основном лес, тростниковые заросли и дикое побережье. А само поместье – средневековые развалины. Они примут Сильюна с распростертыми объятиями, если только он их получит, потому что в эту минуту отец свое внимание обратил на него:

– Быть членом Семьи основателей тебе недостаточно, ты, как кукушка, летишь в чужое гнездо?

Сильюн обвел взглядом золотые тени, которые непрерывно мерцали на стеклянных стенах Дома Света, а затем повернулся к своему отцу:

– Милорд, вы, как никто другой, отлично знаете, что я жажду знаний, а не статуса. Какой смысл для меня сидеть в этом священном Доме Света. Как я мог отказаться от щедрого предложения лорда Рикса?

Лицо Сильюна засияло детским восторгом, на мгновение Гавар вернулся в далекое прошлое, когда Сильюн был малышом с пышной шевелюрой, который только что научился ходить и, пошатываясь, спотыкаясь, осваивал просторы сада, и спонтанное проявление его Дара творило невинный хаос повсюду, где он появлялся. Как старший брат, Гавар тогда присматривал за ним.

Но сейчас не было ничего невинного в таланте его младшего брата ставить всех на уши и переворачивать все с ног на голову. Вначале Сильюн подбил Зелстона сделать Предложение об отмене безвозмездной отработки. И к чему это привело? К сокрушительному поражению: Зелстон мертв, отец занял кресло канцлера.

Гавар застыл на месте.

Если кого и стоит отцу благодарить за возвращение в это кресло, так это Сильюна.

Должно быть, это совпадение.

Никак не иначе.

Ну конечно же совпадение. Они с отцом сильно удивились, когда Сильюн рассказал им, как в течение нескольких месяцев он манипулировал Зелстоном, подводя его к решению сделать шокирующее Предложение. И сейчас отец немало удивлен появлением Сила в роли возможного наследника Фар-Карра.

Удивлен ли?

Гавар прищурился. Что, если происходящее – хорошо разыгранная сцена? Что, если все это время отец и Сильюн были в сговоре и готовили возвращение отца во власть? И «возможный наследник» – это заслуженная Сильюном награда?

Или за всем этим стоит нечто большее? Это лорд Джардин разыграл сложную партию, чтобы ввести своего младшего сына в парламент? А потом продвигать его все выше и выше, пока он не сядет в кресло канцлера?

И поэтому Гавар не удивился, когда отец провозгласил, что он удовлетворен представленными объяснениями и процесс усыновления будет инициирован.

Когда отец в соответствии с ритуалом встал между Силом и лордом Риксом, Гавар фыркнул. Боуда вынудила его посетить несколько свадебных репетиций, и происходившее у него перед глазами тоже напоминало какую-то репетицию, пока Сильюн не вытащил нож.

Он провел пальцем по лезвию. От его прикосновения лезвие засияло золотом и производило впечатление достаточно острого, чтобы убить.

Гавар наблюдал, как его младший брат вытянул правую руку ладонью вверх, поставил кончик ножа на подушечку большого пальца и сильно надавил. Лезвие глубоко вошло в плоть.

– Я буду защищать ваши стены.

Медленно Сильюн повел лезвием вдоль пальца, располосовал холм Венеры и остановился в центре ладони. Потекла кровь. Гавар почувствовал ее запах.

– Я буду держать вашу крышу.

Сильюн повел нож к кончику указательного пальца, надавил им. Потянул лезвие вниз, рассекая дорожку для красной струйки.

– Ваша земля – моя земля.

Еще раз надавил.

– Ваш род – мой род.

Рассек плоть.

– Ваша честь – моя честь. – Еще рассек. – Я прошу вас быть моим господином. – Сильюн поднял ладонь – кровавый цветок с пятью лепестками.

Непроизвольно Гавар весь подался вперед, созерцая ужасное зрелище. Сильюн растопырил пальцы, порезы раскрылись шире, и кровь потекла на пол.

С мертвенной бледностью на аристократическом лице лорд Рикс вытянул руку и прижал свою ладонь к ладони Сильюна. Их пальцы сплелись в сочащийся кровью замо́к. Выглядело это отвратительно до тошноты, но, похоже, лорда Рикса это нисколько не смущало.

Сильюн взял нож за лезвие и рукояткой протянул лорду Риксу. И Гавар понял.

– Я открываю тебе свои ворота. Я открываю тебе свою дверь, – произнес лорд Рикс, поднимая нож над их сцепленными руками. – Моя земля – твоя земля. Мой род – твой род. Моя честь – твоя честь. Я принимаю тебя как своего наследника.

Его рука на мгновение дрогнула, прежде чем лезвие блеснуло и опустилось вниз. Гавар слышал, как Сильюн тихо охнул от боли, у лорда Рикса вырвался стон, когда лезвие пронзило их сцепленные руки.

Окровавленный кусок мяса, насаженный на шампур. Отец жадно смотрел. Возможно, вид крови возбуждал его. А возможно, чужая боль. Настоящий псих.

Лорд Джардин положил пальцы на рукоятку ножа.

– Кровь смешалась с кровью! – провозгласил он. – Кровная связь закреплена.

Отец вытащил нож. На нем не было ни капли крови.

Лорд Рикс с удивлением посмотрел на свою руку, рана на глазах затянулась. Сильюн даже не взглянул на свою исполосованную ножом руку. На его лице блуждала отстраненная улыбка, словно он вознесся высоко на волне своего Дара.

Свет в зале странно перемещался.

Дом Света озарялся сиянием высших сфер, из запредельного, вызывающего ужас пространства, о котором Гавар, как и большинство Равных, старались не думать. Не думать о нем было легко, но только не сейчас. Там, высоко, за пределами стеклянных стен, что-то происходило.

И это заметил не только Гавар. Равные заерзали. По залу пробежал тревожный ропот.

Стало темнее? Или светлее? Как такое может быть, что нельзя сказать определенно?

Никто не знал, что ожило и задвигалось в потустороннем мире. Это было похоже на плывущие по небу облака или тени на земле от колышущегося ветром дерева. За ними можно было только наблюдать – Гавар старался никогда этого не делать, – чтобы понять, какой смысл стоит за этими движениями.

Сейчас тени плыли к стенам. Они увеличивались в размерах и делались ярче, группировались плотнее.

Несколько человек вскрикнули, когда золотой сгусток вспыхнул за стеклянной стеной и упал лучом на троицу, стоявшую у кресла канцлера. Лорд Рикс вскрикнул и отшатнулся. Лорд Джардин поднял руку, закрывая лицо.

А Сильюн?

Сил, запрокинув голову, смотрел вверх, он широко распростер руки и учащенно дышал. Что-то в нем было такое, от чего Гавару сделалось не по себе. Он ясно понимал происходящее. Ему захотелось, чтобы младший брат навсегда остался малышом, пусть бы он гулял на нетвердых ножках в саду, превращал черных дроздов в оранжевых и заставлял кошку экономки лаять.

Что делали лорд Рикс и канцлер Джардин?

Свет как неожиданно вспыхнул, так же неожиданно и погас, ничего не повредив в зале. Парламентарии с облегчением вздохнули, и зал накрыла волна радостно-возбужденных голосов.

Лорд Джардин вышел вперед и поднял руку, требуя тишины. Зал стих.

– Ну что ж, – сказал он достаточно громко, чтобы его услышали на самом верхнем ярусе, – теперь вы понимаете, почему большинство из нас предпочитают получать наследников так, как задумано природой.

Гавар услышал, как лорд Литчетт хрюкнул, сдерживая смех. Россыпью по залу пробежал смешок, снимая напряжение, и канцлер Джардин сделал жест, повелевая лорду Риксу и его новому наследнику преклонить колени для принятия их нового статуса.

Место, закрепленное за поместьем Фар-Карр, находилось сзади, на четвертом ярусе, – лестный средний статус в социальной иерархии. И когда лорд Рикс отправился на свое место, Сильюн остался стоять. Что еще им сегодня уготовано?

– Поскольку моему сыну исполнилось восемнадцать лет только две недели назад, – сказал лорд Джардин, – он нарекается: Дитя Дома Света. Наследник Броган, вы можете вернуться на свое место. Пожалуйста, передайте мантию наследнику Сильюну.

Наследник Броган оставил свое место сбоку от деревянного кресла канцлера, сунул ком бархата в руки Силу и поспешил на свой ярус, где ждала его мать. Он удалился молнией, Гавар не помнил, чтобы кто-то так быстро бегал в Доме Света.

Лорд Джардин уселся в кресло. Он сидел с прямой спиной, пальцами впившись в подлокотники, – вид человека, привыкшего повелевать. Сильюн стоял подле него.

Великолепно. Теперь Гавар мог лицезреть их обоих.

– На прошлой неделе вы избрали меня канцлером, чтобы справиться с чрезвычайной ситуацией, – произнес лорд Джардин, как лев, поворачивая голову и окидывая суровым взглядом зал. – События последних месяцев показали, что простолюдины Великобритании вынашивают злонамеренные замыслы. Возник заговор, и он оказался столь масштабным, что вовлек в свои сети одного из нас; это имело трагические последствия. Он сегодня присутствует в зале, и я рад видеть наследника Мейлира с нами, хотя, к сожалению, его пришлось подвергнуть необходимому наказанию. Но еще не были наказаны главные зачинщики – смутьяны и подстрекатели из среды простолюдинов. В ближайшие недели я представлю предварительный проект законов, регулирующих статус простолюдинов, в том числе и незаконнорожденных детей. Но моя первая обязанность как канцлера – защищать мир. Поэтому я немедленно принимаю следующие меры. Во-первых, я приостанавливаю деятельность парламентских наблюдателей. До тех пор, пока не будет абсолютной лояльности со стороны простолюдинов, их представители лишаются права присутствовать в парламенте и находиться в этом зале вместе с нами. Во-вторых, эта задача еще более значительная. Я доверяю ее двум молодым парламентариям, которые доказали свою эффективность и которые являются членами Совета юстиции.

Гавар сидел под устремленным на него взглядом отца, как под дулом пистолета. Взгляд был устремлен и на девушку за его спиной.

– Мы должны провести чистку городов рабов. Где возможно – силой правосудия. Где необходимо – радикальными мерами. Руководство этим мероприятием я возлагаю на Боуду, наследницу «Эплдарема», и – как доказательство того, насколько серьезно я воспринимаю нависшую над нами угрозу, – моему сыну и наследнику, Гавару.

Это было сказано в тот момент, когда Гавар думал, что его положение хуже некуда. Но оказалось, что даже такое положение можно еще больше усугубить.