Текст книги "Иероним"

– Расслабься, – повторил Адольф.

Да куда там. Поддался… упустил момент и… превратился в чудовище.

Я отключил обостренные чувства.

Потухающей лампочкой сгущались краски окружающего мира. Поток звуков и запахов иссяк. Обстановка, потеряв краски, предстала в новом свете, портьерой обрушив черноту звездной ночи. Луна хитро спряталась за тучи, погрузив берег ручья в непроглядную тьму.

Резкая боль, пронзившая тело, кинула меня расплющенной мухой на землю. Тело трансформировалось!

Взявшись руками за рога, я ощущал, как наросты исчезают, погружаясь в голову. На спине с шумом и хрустом ломающихся костей сложились крылья и начали сворачиваться. Боль и судороги пронзали меня с ног до головы, заставляя скрежетать зубами. Рога погрузились в череп, и боль в голове прошла. Складывающиеся крылья продолжали мучить. Адольф, закончив вылизываться, внимательно наблюдал за происходящим. Отголоски ярости и злости уступали место вселенской усталости и нечеловеческому голоду. Хруст сгибающихся за спиной крыльев и скрежет пластин просачивался сквозь волны накатывающей боли. Когти на пальцах исчезали. Сросшаяся с доспехами чешуя превращалась в нормальный кожный покров. Крылья погружались в спину. Ребра трещали, разворачивая грудную клетку и освобождая для них пространство. Я продолжал биться в судорогах и конвульсиях. Панцирь, скрежеща раздвигающимися пластинами, увеличивался. Доспехи становились второй кожей, самостоятельно наращивая дополнительное железо. Чешуя превращалась в кольчужную рубашку, носимую под латами. Сдвинулся, закрыв спину, слившись в один сплошной кусок железа панцирь, спрятав под надежной броней перепончатые крылья.

Прошло несколько томительных секунд, и мое тело приняло нормальный человеческий вид, правда, торс стал шире – крылья, спрятавшись в спине, требовали места. Последними трансформировались клыки, вызвав самую противную, ноющую зубную боль и укрупнив и так массивный подбородок.

С внутренним страхом я подошел к ручью и взглянул на отражение. Луна услужливо осветила блестящую гладь. Из воды смотрела привычная, может, ставшая чуть шире, физиономия с укрупненными чертами. Услышав шорох гальки, я обернулся и увидел, как, по-кошачьи выгнув спину, увеличивается на глазах и так покрупневший Адольф.

– Вот это да! – вырвалось непроизвольно.

– Ты смог вернуть облик… – пересиливая боль, выговорил вампал.

Я чуть не завопил от радости.

– В следующий раз держи себя в руках и сдерживай желания, а то не ясно, во что может превратиться твое тело, потакая им.

Я такой же, как всегда! Правда, немножко покрупневший, но не страшно! Мечта о возвращении воспарила с новой силой.

– Что за тварь? Случайно не знаешь? – задал я мучивший меня вопрос.

– Обычный демон-прислужник… если бы не клинки Кер, то путь наш был бы закончен, – ответил, перестав корчиться, Адольф.

– Откуда эта скотина взялась?

– Откуда-откуда! Конечно, хозяин послал. Надеюсь, тоже… издох.

– Почему?

– Почему? Я же рассказывал… демон обычно привязан к предмету или к человеку. Прислужники – к предметам. Благодаря кинжалам он перестал существовать, и тот предмет попросту сломался, выпустив скопившуюся энергию. Если амулет на шее – то оторвал голову владельцу, а кольцо, естественно, руку. В нашем случае лучше голову, могущественные враги нам ни к чему, – пояснил Адольф.

«Что со мной сделали? А самое главное – зачем? И кто я сейчас?» – роем закружились в голове вопросы.

Непонятно откуда взявшийся голод скрутил желудок. Сгоревший в адреналине алкоголь вызвал легкое похмелье, наполнив голову гулом. Ноги сгибались под тяжестью навалившейся усталости. С доспехов стекала тонкими струйками ледяная вода ручья, и холод промокшей одежды проникал внутрь, пустив по телу целую армию мурашек.

– Пошли согреемся… а то от голода и холода потеряю сознание. – Я, не включая улучшенные чувства, побрел через кустарник на шум пьяных голосов, горланивших песню.

Адольф плелся сзади и рассуждал об убийстве собрата-демона. Это был его первый бой, и, естественно, вампал испытывал чувства, слегка напоминающие шок. Я же едва переставлял ноги, с каждым шагом преодолевая усталость, упавшую на плечи тяжестью целого мира. Голод легкими коликами подгонял идти быстрее, а холод намокшей одежды вызывал озноб, и зубы выбивали слабую дробь.

Пировавшие воины не заметили моего отсутствия, а застолье было столь шумным, что они не слышали даже друг друга, не то что звуки происходившей у ручья битвы.

Мне показалось, прошла целая вечность, когда я бился с демоном, а в реальности все заняло совсем немного времени.

Сев на место, я опустошил кубок и принялся утолять голод, жадно поглощая жареное мясо. Тепло большого костра нахлынуло волнами, согревая доспехи, а потом и одежду.

Адольф исчез куда-то, наверное, перебрался поближе к подружке. В желудке бушевал реактор, сжигая попадавшую пищу. Тело, израсходовав запасы энергии на трансформацию, теперь яростно пополняло потраченное.

Хорошо, что воины веселятся, не замечая обжирающегося герцога, будто сбежавшего с голодного края.

Проглотив очередной кусок, я отметил, что не вижу Эльзы, но тут же все мои мысли вновь сосредоточились на еде. Тело постепенно наполнялось силой, и, наконец насытившись, я с удовлетворением откинулся на спинку стула. Однако блаженствовал я недолго – в поле моего зрения попала Эльза. Побелевшими, трясущимися руками она сжимала кубок, о край которого ее зубы выбивали дробь, а вино, поглощаемое большими глотками, заставляло ходуном ходить горло. Мой взгляд парализовал девчонку, и вино тонкой темной струйкой потекло по изящному подбородку.

– Эльза, присядь поближе, – сказал я, и в голове мелькнула нехорошая догадка.

Слова вывели девчонку из ступора, и она будто сомнамбула направилась ко мне. В голубых глазах застыла обреченность, а в каждом движении сквозил дикий страх.

Подойдя вплотную, Эльза замерла как статуя. Пальцы, державшие кубок, дрожали.

«Точно видела», – понял я.

Необходимо срочно привести ее в чувство, пока никто ничего не заметил.

Ничего лучше не придумав, я не стесняясь крепко обнял девчонку за талию, притянул, силой усаживая к себе на колени, и поцеловал. Горячие губы Эльзы безвольно приоткрылись, тело обмякло. Страх растворялся в долгом поцелуе. Тонкие руки робко обвили мои плечи.

Пора заканчивать.

– Что тебя тревожит? – невинно спросил я.

– Мой лорд, я все видела. Простите… – затравленно пискнула девчонка, не предпринимая попыток вырваться, красивые глаза наполнила обреченность и уверенность в скорой смерти.

– Что именно?

– Мой лорд, я знаю, вы настоящий Черный герцог, вырвавшийся из глубины пещер, – с трудом расслышал тихий от страха голос.

– И что тебя удивило? Ты же сама всем рассказывала, что это я?

– Мой лорд, я буду молчать и вечно служить вам… – прошептали губы, а глаза молили о пощаде.

– Я знаю… Не бойся, ты мне не безразлична, а то, что видела, это проделки выпитого вина. Забудь как страшный сон.

– Клянусь, никому не скажу… – Она осеклась, не набравшись смелости продолжить.

– Не бойся, я люблю тебя. – Я нежно коснулся мягких губ долгим и сладким поцелуем.

А что еще сказать, утешая женщину?

Эльза робко ответила на поцелуй и, крепче прижавшись, чуть слышно произнесла:

– Мой лорд, вы так добры к бедной девушке… Я никому не расскажу, что видела.

– Ты спишь… это всего лишь сон… – Я снова поцеловал ее.

Других способов вывести девушку из шока я не знал. Не убивать же за то, что подсмотрела?

Эльза, успокоившись, взяла кубок и, залпом опорожнив, осоловело уставилась на меня.

Хорошая идея! До беспамятства напиться и, проснувшись с головной болью, увидеть привычный мир!

Но я точно знал – этого не произойдет. Проснусь с похмельем здесь. Мечта неосуществима.

– Мой лорд, сыграйте для вашей гвардии, – попросил Трувор и протянул мне здешний струнный инструмент.

Эльза поняв, что на нас смотрят, залилась краской, слезла с моих колен и уселась рядом, приняв гордый и независимый вид. Мои пальцы пробежали по струнам. Игравший в крови алкоголь утопил остатки переживаний и страхи, правда не подняв настроения.

Неторопливо подбирая аккорды, я искал в памяти подходящую песню. Собравшись с мыслями, ударил по струнам и запел. Старый добрый рок в красках рассказывал про безысходность жизни демона. Музыка лилась над столом, простые и понятные слова проникали в душу. Краем глаза я видел – Эльза плачет, давая выход накопившимся эмоциям, наверное, думает, что песня – рассказ о моей жизни. К ней подсела Каталина и стала что-то негромко говорить, видимо пытаясь утешить.

Последний аккорд замер на струнах, тишина легким невидимым покрывалом повисла в воздухе, пригасив веселье.

– Не порть праздник, – прозвучал в голове голос Адольфа.

Я вновь ударил по струнам и запел ставшую у воинов хитом «Звезду по имени Солнце». Сидящие за столом с удовольствием подпевали, отбивая ритм кружками. Песня восстановила настроение воинов до нормы, и пир полетел стремительной птицей. Передав инструмент юному барду, я опустошил кубок и, вставая из-за стола, приказал Трувору:

– Проследи, чтобы праздник не мешал службе.

Опьяневшая Эльза, взяв меня за руку, прошептала, едва шевеля губами:

– Мой лорд, я провожу вас.

– Помоги, – бросил я Каталине.

Зеленоглазая помогла мне поднять Эльзу, и неуверенной походкой мы направились в шатер. Услужливо поднял полог слегка пьяный часовой, стрельнув из-под шлема красивыми серыми глазками. Тина. Передав ей Эльзу, я буркнул:

– Уложите, я сейчас, – и удалился в темноту кустов по неотложному делу.

Когда вернулся, часового на месте не было. Не придав этому значения, откинул полог и, пошатываясь, шагнул в темноту. Встав перед ложем, принялся снимать доспехи и влажную одежду. Тьма зашевелилась, чьи-то руки принялись расстегивать латы. Горячее дыхание обожгло сразу оба уха.

– Мой лорд, не гоните нас, Эльза сегодня не сможет согреть ложе… – прошептали два нежных голоса. Один принадлежал Каталине, другой Тине.

– Оставайтесь… – великодушно ответил я по наущению затуманенного алкоголем разума и, раздетый, упал на постель.

Тело ныло от усталости, а голова молила о спокойствии. Бой и трансформация дались нелегко, хотелось скорее забыться в спасительном сне. Я закрыл глаза, погружаясь в объятия Морфея, но не тут-то было – под шкуру, заменявшую одеяло, скользнули два горячих женских тела.

– Мой лорд… – Нежный шепот прозвучал приговором вожделенному спокойствию.

31

Империя Карла Великого

В конном переходе от Северной обители пастырей

10, параскеви Ав 334 года от прихода Основателя

Бывший послушник летописца Большой Книги Времен Алфений

Лист четвертый (написанный на материи,

вырезанной из рубища), продолжение

Неустанно благодарю Основателя за постепенное возвращение сил. Тело крепчает, но зрение еще подводит меня. Темная повязка продолжает скрывать очи, слезящиеся от режущего света, но это неважно, ибо прозрел я знанием, и пусть лучше останусь незрячим, чем стану слепо верующим. Накануне, опосля короткого продвижения вдоль Текущего Провидения подальше от обители я так окреп, что обратил внимание на болезненное тело мое, иссушенное и изъеденное заточением. Набравшись сил и выбрав отмель, скинув ветхое рубище, зашел и лег я в Текущее Провидение омыть чресла. Холод воды коснулся многочисленных язв, отозвавшихся нестерпимой болью. Темная кожа разбухала, отваливаясь струпьями, и слезы бессилия текли по щекам моим, ибо не было сил потереть чресла пучком травы.

И явил Основатель чудо.

Приплыли рыбы, маленькие и большие, и принялись щипать раны мои, очищая. И лежал я в Текущем Провидении, благоговейно взирая на созданий ЕГО, моля и вознося хвалу Основателю. Бессилие и сон затуманили разум, и, проснувшись, увидел я – рыбы почистили тело и язвы мои. Возблагодарив Основателя, покинул Текущее Провидение, принявшись за труд, с содроганием вспоминая тьму и холод заточения.

Терзания души и разума заглушили голод, и, вслушиваясь в стенания несчастных жертв, я пытался понять смысл пятого изречения Основателя, гласившего: «Идущего цель есть вера, верующего цель есть путь». Мой разум метался, ища смысл, а находил лишь ПРАВДУ. В алтарной комнате слышал я шум ветра, дыхание архипастыря и скрип пера по пергаменту, хлопанье крыльев и скрежет когтей. И научился я различать звуки и отсеял ложь от ПРАВДЫ. Не проникало солнце в келью, но четко различал я день и ночь по звукам, и горькую ПРАВДУ, выбивающую слезы. Архипастырь днем отправлял голубей, а ночью воронов, и знал об этом отец настоятель, ибо слышал я речи его крамольные и дыхание. Страх и ненависть сжигала их души, и искали они в миру ПРИШЕДШЕГО на хвосте кометы.

ПРАВДА душила – ересь проникла в ряды братии, ведь отныне верил я слуху и разуму своему. Сидя во тьме, я стал невольным свидетелем, познавшим истинное лицо прогнившей веры, ибо слышал я. В бессилии и обреченности, окутанный каменными стенами, стал невольным свидетелем творившегося зла, которое до сих пор не поддается осмыслению, ибо непостижимо и ужасно. И хуже познания безысходности и обреченности терзало разум пятое изречение Основателя, висевшее огненными буквами перед глазами, и не находил я смысл, впадая в пронзенное сыростью небытие. Просыпаясь от холодных судорог, болью пронзавших тело мое, я направлял разум на познание изречения, укрепляя веру, ибо не мог Основатель допустить безнаказанности.

Голодные мысли грызли железную скорлупу слов, пытаясь добраться до сути, ибо душой чувствовал я – в ней спасение мое от слепцов, наполнивших обитель. Познанными истинами вооружив веру свою, переставив местами слова, постиг я смысл, и разверзлись глубины, и понял я ПРАВДУ – слепцы извратили изречение, спрятав смысл великих слов, ибо гласило оно: «ВЕРА – есть цель идущего, ПУТЬ – есть цель верующего». Познание сего глубоко затронуло душу, и увидел я ПУТЬ мой, ибо веры достиг я. Путь мой нелегкий – выбраться и донести до душ заблудших и запутанных истинный свет ПРАВДЫ и веры.

Вооружив разум слухом, я искал во тьме и сырости избавление, слыша лишь стенания жертв невинных и творящиеся в алтарной комнате злодеяния непостижимые. И слышал ритуал страшный, проводимый голосом архипастыря, и скрежет когтей демонских, и удар грома, и крик дикий с предсмертными воплями. Возрадовался я, и вера моя укрепилась, ибо Основатель поразил архипастыря. Слышал я отходные песнопения и треск костра погребального. Стенания жертв невинных терзали меня, но больше терзала слепота их, ибо не познали они мудрость Основателя, уповая на милость слепцов. Тьма и голод истязали тело мое, и ежедневный сухарь и плошка воды поддерживали жизнь. Но не боялся я смерти, боялся не донести познанное, и светлая мечта о прозрении слепцов согревала душу. И научился я различать кашель и хрип предсмертный, и познал я звук смерти, опосля которого отец храмовник выпускал несчастных последний раз увидеть свет дневной, и выбрал я тяжелый путь избавления. Пронзенный холодом и тьмой, познавший тайну пяти изречений Основателя, копировал я звук смерти, обманув врагов, но, покинув келью, испугался я, ибо слишком ослаб телом.

Сейчас же, когда отошел от обители и ощущаю возвращение сил, душа моя пылает от ПРАВДЫ, а разум терзается, пытаясь понять смысл шестого изречения Основателя, ибо не знаю, куда дальше направить стопы мои и как донести сокровенное знание до душ людских. Спутник в изгнании рыжий кот сопровождает и кормит меня, и, прячась от хищников, мы ночь проводим на деревьях.

Основатель, помоги мне и просвети, страшная ПРАВДА грызет душу мою опечаленную, и не могу я написать ее, ибо боюсь доверить полотну рубища, заменившему пергамент. Знаю, будут искать меня, вот и иду вдоль Текущего Провидения по тропам звериным, вдали от людского жилья.

Преисполненный надежды Алфений.

32

Проснулся в одиночестве – ночные нимфы исчезли, оставив нежный запах весенних цветов. Легкий сумрак пронзали редкие солнечные лучи. В ногах лежал вампал и делал вид, что крепко спит.

– Ну и когда это прекратится? – буркнул Адольф.

– Что именно? – переспросил я.

– Когда ты остановишься? Может, хватит заниматься гаремом, пора и делам время уделить?

– Так ты об этом… – Я невольно вернулся мыслями к событиям минувшей ночи.

– Как можно об этом еще и думать? – фыркнул рыжий.

– Ладно, не приставай. Могу я хоть немного отвлечься от проблем? – примирительно сказал я, потрепав вампала за ухом. – Иногда надо испытать поистине хорошее, а не всякую гадость, которую приходится терпеть почти каждый день.

– Вставай. Давно за полдень… – Зверь потянулся и вышел из шатра.

Проспал до обеда!

«А что такого страшного? Сегодня мы отдыхаем, так что лорд имеет полное право поспать», – успокоил я себя, вставая с мягких шкур.

Немного повозившись с одеванием, блестя доспехами и позвякивая шпорами, явил себя миру. Солнце сиротливо проглядывало сквозь тяжелые дождевые тучи. Мелкие птички хаотично носились за насекомыми, оглашая округу звонким чириканьем. Часовой возле шатра в приветствии вскинул правую руку к шлему. Опешив, я уставился на девчонку неверящими глазами, чем явно смутил ее.

– Ваша светлость, я правильно сделала? – спросила Гета.

– Да, правильно. Кто научил?

– Вы. – Она неуверенно опустила руку, и ее пухленькие щечки побелели.

Ох!.. Вчера же, когда пьяный и голый вышел на улицу, пожурил часового, почему не приветствует командира, и объяснил, как это делается!!! О стыд…

– Правильно, молодец! – похвалил, спешно удаляясь от шатра, пока лицо не залила краска и я не загнал себя в более неловкое положение.

Однако ускользнуть к ручью не удалось – навстречу мне шла Эльза.

– Мой лорд, вам помочь умыться? – вежливо спросила девчонка.

Они что, совсем не страдают похмельем?!

– Прекрасный день, Эльза. Помоги, – непринужденно сказал я.

В льдинках глаз лукаво заиграли лучики света, красивое лицо тронула легкая улыбка.

Холодная, можно сказать, ледяная вода быстро привела мысли в порядок. Стараясь подольше подержать голову под струей и избавляясь от остатков хмеля, я принимал утренние процедуры. Изрядно продрогнув, прекратил мучения и, отфыркиваясь, вытерся чистой тряпицей, напоминающей грубое казарменное полотенце. Мир заиграл новыми красками. Здравый смысл, настаивавший не придавать значения случившемуся, поборол совесть, и в сопровождении Эльзы я направился к наспех накрытому в шатре столу.

Завтрак прошел в сдержанной беседе. После вчерашних потрясений я впал в апатию. Ничего не хотелось делать и тем более никого видеть.

Поставив Эльзе задачу напомнить всем, что завтра выдвигаемся, я выпроводил девчонку из шатра. Мне срочно требовалось немного побыть одному, ничего не делая и по возможности ни о чем не думая, чтобы дать отдых психике, серьезно подорванной всякими нереальными происшествиями. Но мучившие меня вопросы стаей голодных собак набросились на страдающий от похмелья мозг, не оставив шанса на отдых.

Кто я сейчас? Зачем все это? Почему именно со мной?

Поиски ответа были тщетными. Липкие щупальца непонимания обволакивали мысли, в воображении маячили уютная палата и строгие морды санитаров. В реальности происшедшего ночью сомнений не было. И вопрос «Кто я такой?» приговором висел в воздухе.

– Ты неправильно задаешь вопросы, – отозвался голос вампала. – Спроси себя: «Кем я стану, если буду поддаваться гневу?»

– И кем?

– Не кем, а чем – перестанешь существовать…

– Хватит копаться у меня в голове, там и так бардак и полный хаос! – обиделся я.

– Как хочешь, хозяин… Но запомни: ничего не изменить… Прими все как есть и считай, что тебе повезло.

– Да, везет как утопленнику… но за совет спасибо, – поставил я точку в мысленном разговоре.

И то верно! Зачем пробовать понять непонятное и пытаться объять необъятное? Пусть будет что будет…

Порыв ветра качнул шатер, ударяя по ткани первыми тяжелыми каплями дождя. Мозг расслаблялся, осознавая и оценивая случившееся, свыкаясь с неразрешимыми вопросами. Грянул гром, и шум ливня заполнил пространство. Мысли уложились в сознании по полочкам. Монотонное стучание капель принесло умиротворение. Запах свежести и озона проникал в шатер, и я погрузился в дрему.

Вампал не появлялся, и остаток дня я провел в полном безделье и затворничестве. Ночь принесла прохладу и спокойный сон.

Следующий день начался с раннего подъема. Порывы ветра разметали обрывки туч. Суета в лагере нарастала, воины запрягали коней и грузили имущество на телеги. Я отправился к ручью умыться и сделать като – вчера из-за лени изменил своей привычке. Промокшая земля чавкала под ногами, прилипая к сапогам. Озорное солнце щурилось из-за горизонта, ощупывая тяжелую от капель листву деревьев.

Когда я вернулся, шатры уже погрузили на телеги. Роган запряг и одел в доспехи лошадей и верным псом ждал меня.

Удивляла способность гиганта оставаться невидимым. Тенью был рядом, но как-то ненавязчиво. Никогда не заговорит первым, где отдыхает ночью и отдыхает ли вообще – я не знал.

Может, молчаливость служит своеобразной маскировкой? Вроде бы человек всегда рядом, а ты не замечаешь – как бездушную мебель.

– Роган, как тебе удается быть незаметным? – прошипел я, садясь на лошадь.

– Сахиб, воины пустыни знают честь в служении вождю… – туманно ответил пустынник.

– И в чем честь?

– Честь в том, что, если сахиб не замечает верного воина, значит, тот преданно исполняет долг!

И правда – доспехи всегда почищены, конь ухожен, в шатре порядок! Философия настоящего верного слуги – пусть ничто не отвлекает вождя.

– Каждый член племени делает свое дело, сахиб удостоил меня чести быть телохранителем, а не путаться под ногами, – добавил воин.

– Роган, я рад, что не ошибся в тебе, и ценю твою службу, – кивнул я, оруженосец, гордый похвалой, поклонился в ответ и вскочил в седло.

Вереница телег вытягивалась в караван. Скрипящие колеса оставляли в жирной грязи четкий продавленный след. Чинно и важно, закованные в броню, подъехали Трувор и Тюрик, приветствуя меня, они приложили правую руку к шлему. Быстро в отряде распространяются обычаи и ритуалы, и я знал, кого за это благодарить.

Рыжие волосы мелькнули на первой телеге, куда, смешно вскидывая лапы, стараясь не замочить росой, поскакал вампал. Хитрый Адольф старался занять местечко помягче.

– Мой лорд, воины готовы, – доложил Трувор.

– Тогда в путь. – Я, слегка дернув уздечку, поехал впереди отряда.

Рядом следовал Роган, остальные, чуть отставая, вытягивались в блестящую железом колонну. Солнце вышло из-за горизонта и теплыми лучами подняло пену тумана с промокшей земли. Не знаю почему, но молчать сегодня не хотелось, и первым я подозвал Эрика. Немного пришлось подождать, пока воины выкрикивали и передавали по цепочке команду. Не прошло и нескольких минут, как Эрик осадил рядом со мной храпящую лошадь и, поприветствовав до боли знакомым жестом, доложил:

– Мой лорд, по вашему повелению прибыл.

Интересовало меня многое. За день безделья развился информационный голод. Мы долго беседовали о количестве запасов оружия, стрел, продовольствия и многого другого. Эрик рассказал, что за время отдыха проверили лошадей, у некоторых пришлось сменить подковы, произведен мелкий ремонт кожаных ремней на броне воинов, и так далее – неинтересная, рутинная суета воинского лагеря. Сделав вывод – в обеспечении все нормально, воины живы и здоровы, – я отпустил Эрика, переключаясь на других сержантов.

– Кто-нибудь раньше бывал в этих землях? – спросил я.

– Нет, лорд, не приходилось. Все как-то в другой стороне герцогства, но, судя по такой высокой и сочной траве, крестьяне здесь не бедствуют и успевают до зимы собрать неплохой урожай, – ответил Тюрик.

– Интересно, куда на зиму прячутся разбойники и беглые рабы из Дикого леса?

– Известно куда. Разбойники уходят в вольный город Ширган и платят ярлу Тумару дань за зимовку, а рабы, говорят, прячутся в пещерах или под землей. Правда, точно никто не знает, не встречались люди из Дикого леса.

– А аристократы не могут договориться с ярлом, чтобы тот не пускал зимовать разбойников?

– Может, и пробовали, но Тумару так выгоднее. Степняков разбойники не грабят – попробуй потом спрятаться в поле от конницы ярла. Страдают деревни ближе к сопкам, лесу и горам, тем более добычу сбывают там же – на вольном рынке, да и за зимовку платят чистым золотом.

– Почему тогда виконты и графы не объединят усилия и не защитят земли?

– А зачем? Те сами под шумок грабят соседей, списывая на беглых рабов или на разбойников. Деревни привыкли защищаться сами, кто как умеет. Конечно, во время сбора урожая господа выделяют воинов для охраны, чтоб самим с голода не помереть. Когда служил у графа, тоже участвовал в так делах, – поддержал разговор Трувор.

– Каждый старается за лето побольше скопить добра, тогда зима пройдет не так скучно, – добавил Тюрик.

– А как проходит зима?

– Выпадает первый снег, люди запираются в городах и проводят праздник урожая, потом наступают холода. Солнце не греет землю, приходится постоянно топить печи, чтоб не замерзнуть, да иногда, когда потеплее, можно и немного поохотиться за стенами города. Правда, не все отваживаются на такой поступок, слишком опасны встречи с дикими зверями севера. Зимой готовятся к лету, шьют одежду, делают упряжь и всякую мелочь. У хорошего хозяина работы хватает. Так и проходят холода, а за ними наступает весна, время работать не покладая рук, запасаясь на следующий период, – продолжил Тюрик.

– Те, кто не хочет так жить, уходят на земли империи, но, говорят, там не слаще. Хоть холодов и нет, зато налоги и армия императора. Закон. Здесь свободней, что для знати, что для простого люда, – закончил Трувор.

Солнце нещадно поливало землю лучами, высушив траву и подняв в небо отогревшихся бабочек и мошек. Дорога неторопливо петляла по полям, тщательно огибая сопки и клочки леса, в которых могли прятаться наши враги. Разговор затих.

Воины, пригретые солнцем, дремали в седлах, сержантов тоже одолело расслабление. Я расстегнул плащ, подставив слабому ветерку панцирь доспехов, и, трясясь в седле, наслаждался природой. Здесь, подальше от гор, лето почти вошло в свои права. Лошади интенсивно отгоняли мошек, помахивая хвостами, люди же обходились небольшой веточкой. Жара потихоньку проникала под доспехи, накаляя железо. Чем выше вставало солнце, тем мучительнее и неинтереснее казался путь. Струйки пота сбегали по спине, заставляя мокнуть рубаху. Кольчуга, подбитая мягкой кожей и надетая под доспех, абсолютно надежно укрывала тело, но и плотно перекрывала доступ свежего воздуха.

– Как железнобокие могут такое выносить? В пустыне давно бы сварились, – прошипел Роган.

Я достал из кармана карту. До отмеченного места отдыха оставалось несколько часов пути. Солнце еще не вошло в зенит, давая понять, какое пекло ожидает дальше. Воины, безмолвно и монотонно качаясь в седлах, начинали изнывать от жары.

Наконец смилостивившаяся дорога вильнула под прохладную тень небольшого леска, петляя между огромными деревьями. Палящий круг солнца затерялся в густой листве, и по каравану прокатился вздох облегчения. Кони, страдавшие от веса седоков и тяжести брони, пошли веселее, вдыхая свежий прохладный воздух. Так, скучно и спокойно, мы одолели остаток намеченного на сегодня пути.

Спасительный лесок давно остался позади, и не успели мы еще раз почувствовать жар солнца, как впереди показалась небольшая заросшая деревьями сопка, подножие которой огибал ручей. Все заранее выбранные мною места стоянки находились вблизи воды. Живительная прохлада необходима людям и животным. До места отдыха оставалось совсем немного, караван собирался свернуть с дороги, когда Роган показал рукой вдаль и доложил:

– Сахиб, впереди идет человек.

Я привстал в седле, стараясь получше рассмотреть приближающуюся фигуру. Наш отряд нагонял одиноко идущего странника.

– Мой лорд, это же пастырь! Какая удача! – воскликнул Тюрик.

– Кто? – переспросил я.

– Ваша светлость, пастырь! Никто не знает, откуда они приходят, но каждое лето появляются вновь.

– И что делает пастырь?

– Приходит в деревню, и если устроит цена, то учит и лечит людей, животных. Иногда остается на зиму.

– Как же он один путешествует?

– А кто его тронет? Разбойники и кочевники боятся. Говорят, был такой случай: попытались ограбить пастыря, так он так глянул – грабители навсегда дара речи лишились! – продолжал объяснять Тюрик.

– Под сопкой начинайте разбивать лагерь. – Я показал рукой на место стоянки. – Поеду поговорю с ним. – И, слегка ударив шпорами, пустив коня в галоп. Верный Роган последовал за мной.

Надежда о возвращении расправила крылья. Обладатели тайных знаний – вот кто мне нужен!

Фигура странника приближалась, приобретая четкость и обрастая подробностями. Одет не по здешней моде – в хламиду серого пыльного цвета, напоминающую или тогу, или сутану, подпоясанную грубой пеньковой веревкой. Через плечо перекинут ремень тяжелой сумы.

Классический вид монаха.

В котомке угадывались квадратные очертания книг!

Длинные седые волосы спадали до пояса. Опираясь на деревянный сучковатый посох, пастырь брел по высохшей пыльной дороге, не повернувшись на стук копыт. Слегка осадив лошадь и перейдя на шаг, я поравнялся с ним, едва не задев стременем его плечо.

– Добрый день, уважаемый. Куда путь держите? – спросил я.

Путник остановился, слегка отпрянув в сторону и поставив перед собой посох. Из-под кустистых седых бровей блеснули синие глаза.

– Свысока глядеть – не значит лучше видеть, – с мягким упреком ответил пастырь.

Я ловко спрыгнул на землю, странник предусмотрительно отодвинулся, освобождая мне место. Конь от внезапного облегчения принялся слегка приплясывать. От поднявшейся пыли защекотало в носу. Крепко держа в руке поводья, я, прикрыв свободной ладонью рот, чихнул и повторил:

– Добрый день, уважаемый. Куда путь держите?

– Уже пришел, – ответил монах, внимательно сверля меня глазами и давая возможность его рассмотреть.

Вблизи оказалось – он совсем не старик. Меня ввели в заблуждение его худоба, сутулость, густые заросли бороды и волос. Живые и пытливые глаза не вписывались в общую картину, давая понять – пастырю около сорока лет.

– Посланником к тебе с последними словами.

– От кого? – спросил я, ощутив, как в душу пробирается легкий холодок.

– Не твоего прихода ждали мы века, пытаясь обратить мир к свету. В себе несешь ты разрушение и погибель того, что так упорно, по крупицам собирали. – Странник гневно блеснул глазами.

Его пальцы, сжимающие посох, побелели от усилия. Казалось, еще немного – и дерево под ними рассыплется трухой. Странным образом воздух вокруг нас терял прозрачность, превращаясь в легкое покачивающееся марево. Чувство опасности било в набат, заставляя тело сжиматься пружиной, готовясь к схватке.