Текст книги "«Порог толерантности». Идеология и практика нового расизма"

Существенно, что Новые правые подчеркивают примат культуры над экономикой и политикой. Поэтому они и отстаивают незыблемость европейской культуры и идентичности, защищая их от посягательств извне[712]712
  Torigian M. The philosophical foundations… P. 12–13.


[Закрыть]. Ближайшее будущее народов мира они связывают с многополярной ситуацией, основанной на сосуществовании нескольких цивилизаций. Эти цивилизации выделяются достаточно произвольно – некоторые из них отождествляются с отдельными народами и государствами (например, японская), другие охватывают целые континенты (европейская, североамериканская, южноамериканская и др.) или религиозные ареалы (арабо-мусульманская). Утверждается, что «в глобализованном мире будущее принадлежит крупным культурам и цивилизациям, способным сохранять свою автономию и достаточно сильным для сопротивления внешнему вмешательству». В этих условиях Европа должна стать федеральным государством, уважающим автономию входящих в нее наций и регионов. При этом говорится не о культурах вообще, а об «исторических [т. е. коренных] культурах», имеющих местные корни. Следовательно, о каких-либо правах иммигрантских общин речи не идет[713]713
  Benoist A. de, Champetier Ch. The French New Right… P. 131–132, 138. Нельзя не отметить близость всех этих рассуждений к евразийской концепции, развивавшейся некоторыми русскими эмигрантами в 1920–1930-х гг. Об этом см.: Шнирельман В. А. Евразийская идея и теория культуры // Этнографическое обозрение. 1996. № 4. С. 3–16; Он же. Евразийство и национальный вопрос // Этнографическое обозрение. № 2. С. 112–125; Он же. Русские, нерусские и евразийский федерализм: евразийцы и их оппоненты в 1920-е годы // Славяноведение. 2002. № 4. С. 3–20.


[Закрыть].

Сложность обсуждения и оценки нового «дифференциального расизма» состоит в том, что такие его наиболее осторожные пропагандисты, как Бенуа, вообще отрицают его какую-либо связь с расизмом. Напротив, они представляют его справедливой борьбой за право людей сохранять свои культурные особенности[714]714
  Benoist A. de. Three interviews with Alain de Benoist. По словам А. де Бенуа, «ни одна серьезная расовая теория не может основываться на культуре, а не на биологии». См.: Ibid. P. 195. Это, правда, значительно отличается от того, во что верил молодой А. де Бенуа в 1960-х – начале 1970-х гг., когда он был поклонником «биологического реализма», т. е. расизма, и писал о том, что «сегодня вся политика предполагает биополитику». Об этом см.: Sheehan Th. Paris: Moses and Polytheism. P. 349; Taguieff P.-A. Origins and metamorphoses of the New Right. P. 164–165; Idem. From race to culture… P. 102.


[Закрыть], тогда как их критики иной раз видят в «дифференциальном расизме» крайнюю форму расизма, прямо ведущую к геноциду[715]715
  Policar A. Racism and its mirror image // Telos. Spring 1990. № 83. P. 102.


[Закрыть]. Наиболее авторитетные французские журналисты неизменно ассоциируют антилиберальных Новых правых с псевдонацизмом или прямо с неонацизмом[716]716
  Gottfried P. Alain de Benoist’s anti-Americanism. P. 128; Wegierski M. The New Right in Europe. P. 64, note 23. Мало того, известны прямые факты сотрудничества А. де Бенуа и Новых правых в целом с расистами и неонацистами. См.: Sheehan Th. Paris: Moses and Polytheism. P. 350–351; Johnson D. The New Right in France. P. 236; Droit R.-P. The words and the facts // Telos. Winter 1993 – spring 1994. № 98/99. P. 145–149.


[Закрыть]. Впрочем, некоторые левые критики отмечают ошибочность отождествления Новых правых с «неофашистами»[717]717
  Adler F. Left vigilance in France; Wegierski M. The New Right in Europe. P. 69. О небесспорности такого рода определений и об особенностях критики Новых правых как справа, так и слева и, напротив, о поддержке их некоторыми европейскими интеллектуалами см.: Sunic T. Against democracy and equality: the European New Right. New York: Peter Lang, 1990. P. 4, 20–28.


[Закрыть]. Риторика рассмотренного выше «культурного расизма» такова, что ее порой нелегко отличить от вполне приемлемых рассуждений антропологов об этничности. Мало того, по словам ряда авторов, «культурный расизм» сегодня сознательно маскируется под этничность[718]718
  Werbner P. Essentialising essentialism, essentialising silence: ambivalence and multiplicity in the construction of racism and ethnicity // Werbner P., Modood T. (eds.). Debating cultural hybridity. Multi-cultural identities and the politics of anti-racism. London: Zed Books, 1997. P. 247; Tissberger M. The project(ions) of ‘civilization’ and the counter-transferences of Whiteness: Freud, Psychoanalysis, ‘Gender’ and ‘Race’ // Tissberger M., Dietze G., Hrzan D., Husmann-Kastein J. (Hrsg.). Weiss – Weissein – Whiteness. Kritische Studien zu Gender und Rassismus. Frankfurt am Main: Peter Lang, 2006. P. 92–93.


[Закрыть]. Правда, ему свойствен крайний релятивизм[719]719
  См., напр.: Benoist A. de. What is racism? P. 30.


[Закрыть], но последний считается уместным даже у признанных этнологов типа Леви-Стросса[720]720
  Lévi-Strauss C. The view from afar. P. 3–24. Об этом см.: Todorov T. On human diversity. P. 60–89.


[Закрыть]. Не случайно идейные вожди французского Национального фронта ссылаются именно на его рассуждения о неизбежности и легитимности этноцентризма[721]721
  Об этом см.: Adler F. Left vigilance in France. P. 27.
  Глава 10. Иммигранты, глобализация и «культурный расизм»


[Закрыть].

Глава 10
Иммигранты, глобализация и «культурный расизм»

«Новый расизм» в Европе стал реакцией на массовую миграцию из стран третьего мира во второй половине XX в.[722]722
  Husbands Ch. T. The mainstream right and the politics of immigration in France… P. 170–198; MacMaster N. The ‘seuil de tolérance’: the uses of a ‘scientific’ racist concept // Silverman M. (ed.). Race, discourse and power in France. Aldershot: Avebury, 1991. P. 14–28; Lloyd C., Waters H. France: one culture, one people? // Race and Class. 1991. Vol. 32. № 3. P. 49–65; Martiniello M., Kazim P. Italy: two perspectives // Race and Class. 1991. Vol. 32. № 3. P. 79–84; Merckx F., Fekete L. Belgium: the racist cocktail // Race and Class. 1991. Vol. 32. № 3. P. 67–78; Räthzel N. Germany: one race, one nation? // Race and Class. 1991. Vol. 32. № 3. P. 31–48; Webber F. From ethnocentrism to Euro-racism // Race and Class. 1991. Vol. 32. № 3. P. 11–17; Anthias F., Yuval-Davis N. (in association with Cain H.). Racialized boundaries…; Wrench J., Solomos J. (eds.). Racism and migration in Western Europe. Oxford: Berg, 1993; Cole J. The new racism in Europe; Deland M. The cultural racism of Sweden; Piper N. Racism, nationalism and citizenship. Правда, в Италии для расизма имелись и внутренние причины, связанные с существенным экономическим отставанием земледельческого юга от промышленного севера. См.: Vasta E. Rights and racism in a new country of immigration: the Italian case // Wrench J., Solomos J. (eds.). Racism and migration in Western Europe. Oxford: Berg, 1993. P. 92–93; Cole J. The new racism in Europe. P. 16, 19–20. Но итальянские антирасисты отказываются связывать «проблему Юга» с расизмом и представляют его результатом недавней массовой иммиграции. См.: Lentin A. Racism and anti-racism in Europe. P. 165–168.


[Закрыть] В сущности, это является частным выражением глобализации, ведущей к резкой интенсификации контактов и взаимодействий между людьми разного этнического происхождения, что вызывает этнизацию групповых трений и конфликтов[723]723
  Balibar É. Es Gibt Keinen Staat in Europa. P. 13–14.


[Закрыть]. Все это порождает тревогу у западных мыслителей левого толка, и некоторые из них еще в конце 1980-х гг. подчеркивали, что «в традиционных или обновленных формах… расизм в современном мире не отступает, а наступает»[724]724
  Балибар Э., Валлерстайн И. Раса, нация, класс: двусмысленные идентичности. М.: Логос-Альтера, 2003. С. 19.


[Закрыть].

Одной из причин, вызывающих такую тенденцию, является демографическая стагнация, заставляющая ведущие европейские государства (в последние годы к ним в этом присоединилась и Япония) ввозить рабочую силу из зарубежья. Например, в Англии к 1970-м гг. уже сложились достаточно крупные диаспоры выходцев из Южной Азии и стран Карибского бассейна, подвергавшиеся дискриминации[725]725
  Anthias F., Yuval-Davis N. (in association with Cain H.). Racialized boundaries… P. 78–83.


[Закрыть]. Они селились компактно и выживали благодаря развитой взаимопомощи. Это сформировало у иммигрантов идеологию, настаивающую на естественности и предпочтительности жизни среди своих соплеменников, обладающих той же культурой. Такое стремление к определенной этнической замкнутости, вызванной потребностью выживания в новых социальных условиях, подготовило почву для появления у британского большинства «культурного расизма». Носители последнего были более всего озабочены угрозой, которую иммигранты якобы создавали для культурной гомогенности британской нации, и проявляли к ним враждебность как к носителям иной культуры, понимаемой как некое псевдобиологическое целое.

Правда, отношение к массовой иммиграции не всегда было негативным. В 1945–1973 гг., когда в Западной Европе наблюдался устойчивый экономический рост и она нуждалась в дополнительных рабочих руках, иммиграция из стран третьего мира в целом приветствовалась и поощрялась. В результате к 1980 г. там было уже около 16 млн иностранных рабочих, прибывших как из отдельных регионов Европы, так и извне. В основном это были молодые мужчины, бравшие на себя те виды тяжелой и непрестижной работы, которых чурались сами местные жители. Как правило, иммигранты были выходцами из сельских районов, не имели промышленного опыта и не испытывали классовой солидарности. Кроме того, они приезжали без семей. Все это давало возможность менеджерам использовать их в качестве штрейкбрехеров, платить им низкие зарплаты и ничего не стоило принимающему обществу, ибо мужчины-одиночки не претендовали на социальное вспомоществование. А в случае спада производства их было нетрудно репатриировать обратно в страны исхода. Однако на деле все оказалось значительно сложнее, ибо со временем иммигранты стали привозить с собой семьи и селиться компактно, образуя своеобразные гетто, создающие зоны ужасающей бедности, и вызывая негативные чувства у местного населения[726]726
  MacMaster N. Racism in Europe. P. 174–176.


[Закрыть].

Считается, что впервые лозунги «культурного расизма» были озвучены в Великобритании еще в конце 1960-х гг. английским консервативным политиком Эноком Пауэллом, едва ли не самым активным защитником антииммигрантского законодательства. Пугая англичан наплывом иммигрантов из стран третьего мира и перспективой стать «нацией кофейного цвета», он требовал в неукоснительном порядке высылать обратно всех тех, кто не удовлетворял канонам английского общества: «Мы должны обеспечить возвращение обратно тех, кто не вписывается или плохо вписывается в то, что называется… ‘страной приема’. Они должны вернуться в страну, к которой принадлежат»[727]727
  Foot P. The rise of Enoch Powell: an examination of Enoch Powell’s attitude to immigration and race. Harmondsworth: Penguin, 1969. P. 104.


[Закрыть]. Ему было ясно, что «выходцы из Вест-Индии или Индии, родившиеся в Англии, не становятся от этого англичанами. Закон делает их гражданами Великобритании по рождению, но фактически они остаются вестиндийцами или азиатами». Иными словами, иммигранты объявлялись неспособными изменить свою культуру, за чем просматривалась их «расовая сущность». Кроме того, Пауэлл озвучил страхи, связанные с представлениями о возможном этнодемографическом изменении британского общества в связи с высокой рождаемостью у иммигрантов. По сути, его риторика превращала иммигрантов во «внутреннего врага», сменившего в этом качестве евреев. Тем самым он придал респектабельность позиции, ранее занимавшейся только британскими неофашистами, которые с восторгом его поддержали как своего единомышленника[728]728
  Ibid. P. 119–120, 126–127; MacMaster N. Racism in Europe. P. 182; Королева А. П. Расизм в странах Западной Европы (50–70-е годы) // Бромлей Ю. В. (ред.). Расы и общество. М.: Наука, 1982. С. 267.


[Закрыть].

Одним из выразителей этих взглядов, предполагавших отсутствие у пришельцев приверженности ценностям демократии, была Маргарет Тэтчер[729]729
  Barker M. The New Racism. P. 21–22; Королева А. П. Расизм в странах Западной Европы. С. 267; Seidel G. The Holocaust denial: anti-Semitism, racism and the New Right. Leeds: Beyond the Pale Collection, 1986. P. 139; Gilroy P. ‘There ain’t no black in the Union Jack’. P. 47–48, 51–52, 60–64; Miles R. Racism. London and New York: Routledge, 1989. P. 8–9; Hall S. The question of cultural identity // Hall S., Held D., McGrew T. (eds.). Modernity and its futures. Cambridge: Polity Press in association with the Open University, 1992. P. 308; Malik K. The meaning of race. Race, history and culture in Western society. London, 1996. P. 210–216; Solomos J., Back L. Racism and society. London: MacMillan, 1996. P. 18, 24, 98–99; Rattansi A. Racism. P. 96–99.


[Закрыть], и в годы ее правления они были подхвачены группой антилиберально настроенных влиятельных интеллектуалов и широко озвучивались британской прессой[730]730
  Murrey N. Anti-racists and other demons: ideology in Thatcher’s Britain // Race and Class. 1986. Vol. 27. № 3. P. 1–19; Bonnett A. Radicalism, anti-racism and representation. London: Routledge, 1993. P. 23.


[Закрыть]. Фактически речь шла о том, что даже дети пришельцев, рожденные на британской земле, были якобы не способны интегрироваться в британское общество и стать британцами, ибо британская идентичность представлялась неразрывно связанной с белым цветом кожи. Иными словами, они исключались из британской нации по культурным соображениям, за которыми незримо скрывался биологический аргумент[731]731
  Но в то же время пресса превозносила чернокожих спортсменов и шоуменов, приносивших Великобритании успех. См.: Bonnett A. Radicalism, anti-racism and representation. P. 26.


[Закрыть].

Как подчеркивает Али Раттанси, такой подход опирался на следующие положения. Предполагалось, во-первых, что нация будто бы является естественной общностью, которую люди инстинктивно готовы защищать, во-вторых, что враждебность к иностранцам естественна, и, в-третьих, что иммигранты должны направляться только в те страны, к которым принадлежат «естественным образом». Из этого следовало, что «чернокожим» и «азиатам» не было места в Великобритании, ибо это противоречило «природе»[732]732
  Rattansi A. Racism. P. 103.


[Закрыть].

Высказываясь против расизма, британские политики в то же время постепенно перешли к политике расовой дискриминации. Вначале местные власти выразили желание принять более миллиона иностранных рабочих. Однако уже в 1949 г. было подчеркнуто, что предпочтение будет делаться для тех, «чья религия или раса не препятствует смешанным бракам и интеграции в принимающее общество». А в 1950-х гг. равным образом как лейбористы, так и консерваторы демонстрировали предпочтение «белым мигрантам» перед выходцами из стран Карибского бассейна или из Азии. Дело кончилось тем, что в 1962 и 1965 гг. были приняты расистские законы, призванные значительно сдержать иммиграцию из стран третьего мира. При этом как консерваторы, принявшие закон 1962 г., так и лейбористы, обратившиеся к еще более жестким антииммиграционным мерам в 1965 г., апеллировали к расистским общественным настроениям и больше заботились о своем успехе на выборах, чем о развитии экономики, настоятельно требовавшем приема новых иммигрантов. Однако, вместо того чтобы облегчить иммиграционное давление, принятие этих законов вызвало прямо противоположный эффект. Ведь если раньше иммигранты периодически возвращались на родину к своим семьям, то теперь, боясь, что их не пустят обратно, они стали привозить семьи с собой и оставались в Великобритании. А это значительно повысило социальные издержки, связанные с их приемом. Негативное отношение общества к иммигрантам резко возросло, о чем и возвестили речи Пауэлла в 1968 г.[733]733
  MacMaster N. Racism in Europe. P. 177, 180–182; Rattantsi A. The uses of racialization: the time-spaces and subject-objects of the raced body // Murji K., Solomos J. (eds.). Racialization: studies in theory and practice. Oxford: Oxford University Press, 2005. P. 276–281; Idem. Racism. P. 150–152. Правда, для некоторых авторов расистская мотивация британских чиновников неочевидна. См.: Hansen R. Citizenship and immigration in post-war Britain. Oxford: Oxford Univ. Press, 2000.


[Закрыть] И хотя законы 1976 и 1981 гг. должны были поставить предел расовой дискриминации, сама их формулировка, включавшая расовую риторику, и вызванная ими «индустрия расовых отношений» лишь усилили расиализацию социальных отношений[734]734
  Miles R. Explaining racism in contemporary Europe // Rattansi A., Westwood S. (eds.). Racism, modernity and identity: on the Western front. Cambridge, UK: Polity Press, 1994. P. 191; Lloyd C. Universalism and difference. P. 228–230.


[Закрыть]. Между тем к началу 1990-х гг. доля небелого населения достигла в Великобритании 5,5 %, а в Лондоне – 20,2 %[735]735
  Popple K. Understanding and tackling racism among young people in the United Kingdom // Hazekamp J. L., Popple K. (eds.). Racism in Europe: a challenge for youth policy and youth work. London: UCL Press, 1997. P. 16.


[Закрыть].

В 1950–1980-х гг. в Англии часто раздавались обвинения в адрес «патологической культуры» черных иммигрантов, якобы угрожавшей «британской культуре». В иммигрантах стали видеть «завоевателей», якобы отбиравших у местного населения работу, жилье и женщин. Вновь начался рост популярности ультраправых движений, и иммигранты стали подвергаться оскорблениям и нападениям[736]736
  Lawrence E. In the abundance of water the fool is thirsty: sociology and black ‘pathology’ // Centre for Contemporary Cultural Studies (eds.). The empire strikes back: race and racism in 70s Britain. London: Hutchinson, 1982. P. 97–100; MacMaster N. Racism in Europe. P. 178.


[Закрыть]. Некоторые журналисты предлагали проводить тщательный отбор среди иммигрантов, принимая лишь тех из них, кто относился к среднему классу, умел усердно работать, был приверженцем Римско-католической церкви и пылал любовью ко всему британскому, а также отличался консервативными взглядами. Послание правых журналистов к черным иммигрантам звучало вполне однозначно: ассимилируйтесь, пока у белого большинства не закончилось терпение. От иммигрантов требовали «соблюдать принятые нормы»; в противном случае предлагалось депортировать их на родину[737]737
  Murrey N. Anti-racists and other demons. P. 6, 14.


[Закрыть].

При этом адаптивность к местной культуре и способность к интеграции парадоксальным образом расходились. В 1980-х гг. стало очевидно, что выходцы из Южной Азии лучше вписываются в британское общество, чем афрокарибцы. Например, в отличие от последних, среди выходцев из Южной Азии было значительно больше специалистов, получавших престижную работу[738]738
  Cross M. ‘Race’, class formation and political interests: a comparison of Amsterdam and London // Hargreaves A. G., Leaman J. (eds.). Racism, ethnicity and politics in contemporary Europe. Aldershot: Edward Elgar, 1995. P. 59–60.


[Закрыть]. И это при том, что выходцы из Южной Азии сохраняли свои языки и религии, тогда как афрокарибцы были англоязычны и являлись христианами. В общественном мнении афрокарибцы не могли нормально интегрироваться именно потому, что не обладали своей самобытной культурой[739]739
  О прямо противоположной интерпретации способностей афрокарибцев и «азиатов» к интеграции см.: Alexander C. Beyond black: re-thinking the colour/culture divide // Ethnic and racial studies. 2002. Vol. 25. № 4. P. 563–564.


[Закрыть]. Стало очевидно, что эффективность интеграции связана отнюдь не с культурой. В отличие от Франции, где общественность озабочена «неспособностью иммигрантов к интеграции», британское общество всячески сопротивляется предоставлению им равных возможностей и с подозрением относится к их стремлению иметь двойную идентичность[740]740
  Bonnett A. Radicalism, anti-racism and representation. P. 26; Lentin A. Racism and anti-racism in Europe. P. 134.


[Закрыть].

Поэтому введение в 1950–1960-х гг. монокультурного образования с целью обучить иммигрантов местной культуре и ее ценностям с тем, чтобы облегчить им интеграцию в местное общество, не оправдало ожиданий. Это нисколько не улучшило жизнь иммигрантов и не уберегало их от дискриминации и расистских нападений. Тогда в 1970-х гг. акцент в образовательной политике был перенесен на мультикультурный подход, призванный выработать у доминирующего большинства уважительное и толерантное отношение к меньшинствам. Однако и этот подход вызвал критику за эссенциализацию и «экзотизацию» мигрантских культур, что лишь усиливало стереотипы в отношении «чужаков». Кроме того, такая образовательная стратегия тщательно обходила структурные и институциональные основы расизма. В итоге, по мнению критиков, в такой обстановке расизм лишь усиливался. Поэтому во второй половине 1980-х гг. некоторые преподаватели стали разрабатывать новый «антирасистский подход», включавший уже не только вопросы культуры, но и анализ самых основ современного общественного неравенства[741]741
  Popple K. Understanding and tackling racism… P. 26–32.


[Закрыть].

Тем не менее расизм остается больной проблемой современного британского общества. Но при этом нередко считается, что «проблему» создают не власти, отказывающиеся помогать иммигрантам успешно интегрироваться и улучшать их жизненные условия, и не принимающее общество, дискриминирующее иммигрантов, а сами иммигранты[742]742
  MacMaster N. Racism in Europe. P. 179.


[Закрыть]. Однако в действительности дело обстоит иначе. Многолетняя политика консерваторов привела в 1990-х гг. к снижению уровня жизни значительной части населения, увеличению пропасти между богатством и бедностью и росту безработицы. При этом более всего от бедности и безработицы страдают выходцы из Пакистана, Бангладеш, Гвианы, а среди них – особенно представители молодого поколения, причем подростки встречаются с расизмом еще в школе[743]743
  Popple K. Understanding and tackling racism… P. 14–15; Rattantsi A. Racism. P. 153–158.


[Закрыть].

Между тем Великобритания была в этом отнюдь не одинокой. Попытки ограничить иммиграцию со ссылкой на якобы несоответствие приезжих местному образу жизни и «нежелательные культурные особенности» делались в США и Канаде еще в 1950-х гг.[744]744
  Фурсова Л. Н. Расизм в иммиграционной политике Канады // Ефимов А. В. и др. (ред.). Народы против расизма. М.: Наука, 1970. С. 194.


[Закрыть] Но если в 1970-х гг. Канада резко изменила свою политику и сделала акцент на мультикультурализм, то в Великобритании, напротив, победу одержали консервативные установки. За ними скрывалось расовое видение мира, требовавшее сохранения «расового характера» англичан и культурной гомогенности британской нации, которым якобы угрожали чернокожие. Существенно, что именно эти взгляды господствовали в основных британских СМИ[745]745
  Bonnett A., Carrington B. Constructions of anti-racist education in Britain and Canada // Comparative education. 1996. Vol. 32. Issue 3. P. 271–288.


[Закрыть].

Такие убеждения привели к тому, что в 1990 г. в канун объединения Германии британский Кабинет министров устроил закрытое заседание, где обсуждался «немецкий национальный характер» как некая прирожденная неизменная особенность немцев. Иными словами, немцы рассматривались как псевдобиологическая общность. Когда сведения об этом заседании просочились в печать, это вызвало скандал, ибо журналисты не без основания усмотрели там расовый дискурс, несовместимый с понятиями современной либеральной демократии[746]746
  Miles R. Racism after «race relations». London; New York: Routledge, 1993. P. 98–100.


[Закрыть]. Между тем в 1990-х гг. некоторые ведущие английские газеты рисовали негативный образ якобы вечно агрессивной Германии, пытающейся всеми силами доминировать в Европейском союзе[747]747
  Mautner G. «Deutschland über alles – and we are part of ‘alles’» // Reisigl M., Wodak R. (eds.). The semiotics of racism: approaches in critical discourse analysis. Vienna: Passagen Verlag, 2000. P. 223–236.


[Закрыть].

В 1980-х гг. английские Новые правые часто писали о «британской культуре» как о закрытой целостности, противостоящей чужакам. Их в особенности раздражали те иммигранты, которые стремились сохранить свою идентичность и культурные ценности. Некоторые авторы-консерваторы требовали репатриации «черных» на родину и присвоения оставшимся особого статуса «пришлых рабочих» по германскому образцу. Они выражали беспокойство тем, что иноземное влияние якобы размывает культуру коренного населения. При этом в их устах «культура» поразительно напоминала «расу». В практическом плане такие авторы выступали против совместного обучения британских детей с детьми иммигрантов[748]748
  Seidel G. The Holocaust denial… P. 139–142.


[Закрыть]. В те же годы лидеры неонацистского британского Национального фронта выступили защитниками лозунга «единство в многообразии», понимаемого как пространственное разделение рас и культур во избежание их «вредоносного» смешения. Иными словами, речь шла о введении политики сегрегации[749]749
  Gardell M. In the name of Elijah Muhammad: Louis Farrakhan and the Nation of Islam. Durham, N. C.: Duke Univ. Press, 1996. P. 275–276.


[Закрыть].

Сходную с Великобританией траекторию описала и Франция в своей политике в отношении иммигрантов. В 1945 г. там подсчитали, что для восстановления страны из разрухи ей понадобится до 5 млн иммигрантов. Но во Франции долго не видели опасности от иммигрантов, и их проблемами занимались не политики, а чиновники разного уровня. Лишь в 1972–1982 гг. иммиграция стала занимать важное место в общественном дискурсе. Это произошло после того, как нерегулируемая иммиграция привела к 1970 г. к появлению около 400 городков, плотно заселенных пришельцами. К этому времени начались организованные выступления иммигрантов, требовавших равной оплаты труда. Кроме того, негативное отношение общества к иммигрантам, происходившим главным образом из Алжира, питалось имперской ностальгией по утраченным землям и возмущением по поводу того, что арабы не только одержали победу в Алжире, но пытаются заселить и метрополию. К этому добавлялись реваншистские и расистские настроения у 2 млн бывших военных, служивших в Алжире, и миллиона «черноногих», вынужденных бежать оттуда в 1962 г. Вместе с тем, несмотря на деятельность ультраправых, иммигранты превратились в «общественную проблему» лишь в 1973–1974 гг., когда они сформировали крупную диаспору и привлекли внимание ведущих политиков. И подобно тому, что наблюдалось в Великобритании, в беспорядках и негативных процессах были обвинены иммигранты, а не расистски настроенная публика. Аналогичным образом, принятие антииммигрантского закона 1974 г. не остановило иммиграцию, а напротив, привело к воссоединению семей и оседанию их на территории Франции.

Это, в свою очередь, обострило проблему и привело к резкому росту антииммигрантских настроений, которые, наряду с консерваторами, разделяли многие коммунисты. При этом последними двигала забота о положении местных рабочих, благосостоянию которых якобы угрожали иммигранты. В этих условиях принципы интернационализма утратили свою ценность, и мэры-коммунисты пытались препятствовать вселению иммигрантов в подконтрольные им коммуны. Во Франции заговорили о «пороге толерантности», устанавливая его на уровне 15 %, – якобы при его превышении обществу грозили серьезные потрясения. В 1978–1981 гг. в погоне за голосами избирателей коммунистические лидеры неоднократно обращались к антииммигрантской риторике. Придя к власти в 1981 г., социалисты поначалу пытались проводить либеральную политику в отношении иммигрантов, но, когда в 1983 г. их экономическая политика потерпела фиаско, они тоже сдвинулись вправо. В этой обстановке неожиданную популярность в 1983–1984 гг. получил Национальный фронт, ранее прозябавший на задворках большой политики. В итоге, идя на выборы 1984 г., все ведущие французские политические партии пытались апеллировать к расистским антииммигрантским настроениям избирателей[750]750
  MacMaster N. Racism in Europe. P. 183–188.


[Закрыть]. Именно в контексте этого дискурса определенную популярность получила идея «защиты французской идентичности», типичная, как мы видели, для «нового расизма»[751]751
  Wieviorka M. Is it difficult to be an anti-racist? P. 142.


[Закрыть]. Именно расизм, демонстрируемый французами в отношении выходцев из Магриба, затрудняет их интеграцию во французское общество[752]752
  Деминцева Е. Б. Быть арабом во Франции. М.: НЛО, 2008. С. 77–78, 130–145.


[Закрыть].

В Нидерландах к 1990-м гг. 10 % населения имели иммигрантское происхождение, причем самые крупные небелые меньшинства были представлены суринамцами (смешанной группой, состоявшей из афрокарибцев, индийцев, китайцев и яванцев), турками и марокканцами. Безработица среди этих меньшинств была значительно выше (17–60 %), чем среди коренных голландцев (7 %). При этом самая тяжелая и грязная работа доставалась туркам и марокканцам, тогда как социально-экономический статус суринамцев и антильцев был несколько выше. Зато у всех них доходы были значительно ниже, чем у белых. Их жилищные условия тоже отличались в худшую сторону, и многие из них жили скученно в особых городских районах, напоминавших гетто. Иммигранты были заняты преимущественно в промышленности, тогда как в бизнесе, сфере управления и интеллектуальном труде безраздельно господствовали белые[753]753
  Cross M. ‘Race’, class formation and political interests: a comparison of Amsterdam and London // Hargreaves A. G., Leaman J. (eds.). Racism, ethnicity and politics in contemporary Europe. Aldershot: Edward Elgar, 1995. P. 55; Leeman Y., Saharso S. Racism in the Netherlands: the challenge for youth policy and youth work // Hazekamp J. L., Popple K. (eds.). Racism in Europe: a challenge for youth policy and youth work. London: UCL Press, 1997. P. 40–45.


[Закрыть].

Славившиеся когда-то своей толерантностью, Нидерланды к началу 1980-х гг. пережили быстрый рост расовой нетерпимости. При этом биологический детерминизм сменился культурным, и если прежде «черных» воспринимали как «нецивилизованных варваров», то теперь их обвиняют в лени и отказе принимать голландскую культуру, а также в том, что они якобы злоупотребляют жизнью на пособие. Их собственной культуре приписывают патологические черты, заведомо подозревая всех чернокожих мужчин в преступных наклонностях. При этом представление об иерархии сохраняется, но теперь речь уже идет не о биологической, а о культурной иерархии. Иными словами, в Нидерландах, подобно ряду других западных стран, произошел сдвиг от биологического расизма к культурному, что характеризуется некоторыми авторами как «этницизм»[754]754
  Van Dijk T. A. Communicating racism… P. 27–28; Essed Ph. Understanding everyday racism. An interdisciplinary theory. Newbury Park: Sage, 1991. P. 15–17, 20–21, 288; Leeman Y., Saharso S. Racism in the Netherlands… P. 46–48.


[Закрыть].

То же самое отмечается в Германии, где с начала XX в. большое значение придавалось различению «политической» и «культурной» наций. На этом и был основан закон 1913 г., признававший немцами только тех, кто имел немецких родителей (jus sanguinis). Это положение сохранялось в неизменности до 2000 г. В послевоенные десятилетия нация там по-прежнему представлялась этнической общностью, имеющей биологическую основу, и «арийская символика» вместе с присущей ей эстетикой сохраняла свое влияние на общественное мнение[755]755
  Linke U. German bodies: race and representation after Hitler. New York: Routledge, 1999; Idem. Blood and nation. The European aesthetics of race. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1999. P. 120–123.


[Закрыть]. В этих условиях «нежелательные иностранцы» рассматривались как угроза немецкой идентичности, а их приезд нередко описывался политиками, в особенности во время избирательных кампаний, как «наплыв», «прорыв дамбы», «переполнение корабля» и пр.[756]756
  Wilpert C. Ideological and institutional foundations of racism in the Federal Republic of Germany // Wrench J., Solomos J. (eds.). Racism and migration in Western Europe. Oxford: Berg, 1993. P. 78–79; Leiprecht R., Inowlocki L., Marvakism A., Novak J. Racism in the new Germany: examining the causes, looking for answers // Hazekamp J. L., Popple K. (eds.). Racism in Europe: a challenge for youth policy and youth work. London: UCL Press, 1997. P. 99; Linke U. Blood and nation. P. VIII–IX.


[Закрыть]

В Западной Германии трудовых мигрантов начали привлекать вскоре после войны. В начале 1970-х гг. там уже на постоянной основе жили 4 млн иммигрантов, т. е. в восемь раз больше, чем в 1960 г. Но в связи с нефтяным кризисом 1973 г. там был принят жесткий антииммигрантский закон, дававший немцам преимущественное право на работу перед иммигрантами. В 1992–1994 гг. к нему были добавлены законы против предоставления иммигрантам как двойного гражданства, так и избирательных прав (в Норвегии, Швеции, Дании и Нидерландах избирательное право даруется иммигрантам, прожившим в стране не менее трех лет). Вопреки ожиданиям, закон 1973 г. привел к обратному эффекту. Если раньше в силу ротации приезжие трудовые мигранты уезжали назад к своим семьям, чтобы в дальнейшем вновь вернуться, то после принятия этого закона многие решили не уезжать, опасаясь, что не смогут приехать обратно. Напротив, теперь они стали привозить с собой свои семьи. В результате в 1980-х гг. в Германию прибыл 1 млн иностранцев, а в 1990-х гг. – вдвое больше. И к 2000 г. в стране насчитывалось уже 7,3 млн людей со статусом иностранца, а в 2004 г. их все еще было 6717 тыс.[757]757
  Takle M. German policy on immigration – from ethnos to demos? Frankfurt am Main: Peter Lang, 2007. P. 89–90, 135–138, 171.


[Закрыть] Сегодня в Германии обитают 3,2 млн мусульман.

К началу XXI в. немецкие политики осознали настоятельную потребность в иммигрантах, во-первых, для обеспечения демографической стабильности, а во-вторых, для нормального развития ряда специальных производств, требовавших профессионального мастерства. В то же время в последние десятилетия потребность в рабочих низкой квалификации прогрессивно падала, и многие иммигранты остались не у дел. Сегодня для иммигрантов типичен высокий уровень безработицы, а для их детей – низкий уровень образования. При этом их дискриминация сочетается с высоким уровнем ксенофобии у местного населения[758]758
  Ibid. P. 147, 231, 240.


[Закрыть].

По мнению немецких аналитиков, одной из причин оживления праворадикальных и неонацистских идей в Германии было нежелание проводить серьезные исследования нацизма и, напротив, стремление некоторых респектабельных немецких историков произвести «нормализацию» национальной истории, представив нацизм исторической случайностью. Это помогло праворадикальным лидерам оттачивать аргументы, отрицающие Холокост и, напротив, изображавшие немцев жертвами войны. Такая интерпретация прошлого облегчала изображение иммигрантов «нежелательными гостями» и «завоевателями». Мало того, объединение Германии требовало привлекательных общих символов и апелляции к защите от общей угрозы. В качестве последней многие политики и журналисты выбрали иммигрантов, хотя одновременно немецкие власти призывали положить конец нападениям на иностранцев. Однако власти вели себя непоследовательно и демонстрировали бессилие, и это лишь вдохновляло правых радикалов[759]759
  Leiprecht R., Inowlocki L., Marvakism A., Novak J. Racism in the new Germany… P. 97–105.


[Закрыть].

В результате на рубеже 1980–1990-х гг. в Германии наблюдался резкий рост расистских настроений и участились нападения на иммигрантов и беженцев. Об этом говорит полицейская статистика: если в 1987–1990 гг. было зафиксировано 250 преступлений расистского характера, то только в 1991 г. эта цифра достигла 2427, а в 1992–1993 гг. подскочила до соответственно 6336 и 6721 (в Германии к такой категории преступлений относят нападения на самих иммигрантов и их жилища, повреждение собственности, угрозы, оскорбления и расовую пропаганду). В целом в 1991–2000 гг. в Германии было зафиксировано 35 148 случаев преступлений против иностранцев. При этом по абсолютному числу преступлений лидировала Западная Германия, но при учете соотношения между их числом и численностью населения пальма первенства доставалась Восточной Германии. Кроме того, 75 % таких преступлений было совершено людьми моложе 20 лет, что ставило вопрос о молодежном характере расизма в новой Германии. Если в середине 1980-х гг. люди демонстрировали правую ориентацию лишь по мере взросления, то десять лет спустя ксенофобия резко помолодела[760]760
  Ibid. P. 91–92, 106. См. также: Watts M. W. Xenophobia in united Germany: generations, modernization, and ideology. New York: St. Martin’s Press, 1997.


[Закрыть]. Это встревожило немецкое общество, и если прежде наличие расизма властями отрицалось и праворадикальные движения учеными почти не изучались, то на рубеже 1980–1990-х гг. в Германии начали происходить существенные изменения. В частности, с этого времени полиция начала обращать более пристальное внимание на деятельность ультраправых[761]761
  MacMaster N. Racism in Europe. P. 190–191; Takle M. German policy on immigration… P. 240.


[Закрыть] (рис. 8).

Осенью 2000 г. в Германии разразился скандал в связи с тем, что лидеры влиятельных Христианско-социального союза и Христианско-демократического союза предложили иммигрантам и их потомкам, десятилетиями требовавшим предоставления немецкого гражданства, отказаться от своей культуры в пользу «ведущей [немецкой] культуры». Тогда подчеркивалось, что турки якобы не могут вписаться в христианский мир в силу слишком большого разрыва в ценностях[762]762
  Об этом скандале см.: Finn P. Germans weigh idea of a ‘leading culture’ // The Japan Times. 2000. 28 November. P. 16; Merkel backs Merz on culture // Frankfurter Allgemeine Zeitung. 2000. 30 October (№ 174). S. 2; Бьюкенен П. Дж. Смерть Запада. М.: АСТ, 2003. С. 144; Takle M. German policy on immigration… P. 249–250.


[Закрыть] (рис. 9, 10). Пикантность ситуации придавало то, что, как мы знаем, долгие годы немецкое гражданство предоставлялось не по месту рождения, а по этническому происхождению[763]763
  Wilpert C. Ideological and institutional foundations of racism… P. 71–74; Takle M. German policy on immigration… P. 19–20.


[Закрыть]. Лишь в 2000 г. дети иммигрантов, родившиеся на территории Германии, также получили право на него. А закон 2004 г. ввел для такой категории населения особые социальные программы, помогающие интегрироваться в общество (рис. 11). Для иммигрантов и их детей были организованы языковые курсы, их также стали обучать особенностям немецкой культуры и истории[764]764
  Takle M. German policy on immigration… P. 22–23, 97, 242–243. Любопытно, что именно в эти годы, когда в Германии происходил решительный переход от этнического к гражданскому пониманию «нации», в России была сделана попытка провести законопроект «О русском народе», разработчики которого исходили из этнического понимания «нации» и ссылались при этом на германский опыт. См.: О проекте федерального закона «О русском народе»: материалы парламентских слушаний 25 мая 2001 года. М.: Издание Государственной Думы, 2002. С. 46–47, 60–61.


[Закрыть].

Между тем местное население и ныне не склонно считать их немцами, что вызывает протест у иммигрантов и, в особенности, у их потомков. Проведя опрос нескольких студентов в Германии в 2003 г., Надо Эйвелинг убедилась в том, что они не признавали граждан Германии турецкого происхождения немцами. Правда, при этом они апеллировали к культурным различиям, а не к цвету кожи[765]765
  Aveling N. More than just skin color: reading whiteness across different locations // Tissberger M., Dietze G., Hrzan D., Husmann-Kastein J. (Hrsg.) Weiss – Weissein – Whiteness. Kritische Studien zu Gender und Rassismus. Frankfurt am Main: Peter Lang, 2006. P. 35.


[Закрыть]. Немецкий психолог Мартина Тисбергер замечает, что, хотя рассуждения о «белой расе» в современной Германии фактически табуированы, в скрытом виде такие коннотации проступают в дискурсах по поводу «турок», «арабов» и «черных»[766]766
  Tissberger M. The project(ions) of ‘civilization’ and the counter-transferences of Whiteness: Freud, Psychoanalysis, ‘Gender’ and ‘Race’ // Tissberger M., Dietze G., Hrzan D., Husmann-Kastein J. (Hrsg.). Weiss – Weissein – Whiteness. Kritische Studien zu Gender und Rassismus. Frankfurt am Main: Peter Lang, 2006. P. 87.


[Закрыть].

Антииммигрантские чувства обуревают и некоторых скандинавских политиков. Например, отстаивая введение более жесткого контроля за иммиграцией, ветеран шведской политики Шверкер Эстром потребовал в 1990 г., кроме всего прочего, тщательно изучать, не происходят ли претендующие на шведское гражданство иммигранты «из страны или культурной среды, обычаи и нравы которой настолько кардинально иные, что делают трудной или вовсе невозможной гармоничную адаптацию [к местной культурной среде]»[767]767
  Цит. по: Еlund A., Schierup C.-U. The thorny road in Europe: Swedish immigrant policy in transition // Wrench J., Solomos J. (eds.). Racism and migration in Western Europe. Oxford: Berg, 1993. P. 105.


[Закрыть].

В Дании пропагандистская кампания правых, направленная против иммигрантов, существенным образом сказывается на общественных настроениях. В итоге 22 ноября 2001 г. правые добились внушительной победы на парламентских выборах, когда третье место завоевала популистская Датская народная партия, выступающая под лозунгом «Спасем Данию от иммигрантов»[768]768
  Смирнов А. Дания испугалась омусульманивания // Новые известия. 2001. 22 ноября. С. 3. Поэтому «карикатурный скандал» зимы 2005/06 г. вовсе нельзя считать неожиданностью.


[Закрыть]. Новое датское правительство приняло жесткое антииммигрантское законодательство. А 21 октября 2007 г. правые популисты завоевали большинство в парламенте Швейцарии, где к тому времени недавние иммигранты составляли уже 20 % населения. В мае 2008 г. сразу же после прихода к власти в Италии правое правительство Берлускони тоже ужесточило иммигрантское законодательство.

Таким образом, резкий рост антииммигрантских настроений наблюдался в Западной Европе в начале 1970-х гг., что было вызвано глобальным спадом производства в 1973–1974 гг. и нефтяным кризисом. Отсюда и синхронное принятие антииммиграционных законов – в 1973 г. в Западной Германии и Дании, а вслед за ними в 1974 г. – во Франции, Бельгии, Нидерландах, Швеции и Австрии и, наконец, в 1975 г. в Норвегии. Расистский характер этих законов очевиден: во-первых, они были селективны и нисколько не препятствовали притоку «белых мигрантов», а во-вторых, правительственные чиновники и политические лидеры сознательно поддерживали расистский дискурс, обвиняя иммигрантов во всех смертных грехах и связывая «проблемы» именно с ними, а не со своими собственными политическими промахами или расистскими настроениями общественности[769]769
  MacMaster N. Racism in Europe. P. 188–189. Обсуждая установки норвежских властей, Унни Викан, по сути, поднимает важные вопросы, имеющие фундаментальное значение для европейской политики в отношении иммигрантов. Ее критика сводится к трем положениям. Во-первых, власти слепо повторяли, что местное население должно проявлять уважение к иммигрантам и их культуре. Однако на практике чиновники делали очень мало для реальной интеграции иммигрантов в общество и в основном ограничивались выдачей социальных пособий. Поэтому многие иммигранты просто не могли реализовать свои знания и способности, чтобы заслужить общественное признание и повысить самоуважение. Во-вторых, чиновники полагали, что выдача пособий сама по себе заставит иммигрантов испытывать благодарность к Норвегии и норвежскому народу. На деле же, оставаясь безработными, иммигранты ощущали свою ненужность и отчужденность от местного общества, и это порождало у них горькие чувства вплоть до ненависти к окружающим. В-третьих, распространенное эссенциалистское отношение к «культуре» порождало культурный фундаментализм, злоупотребление этим понятием для манипуляции людьми и в конечном счете нарушение прав человека на индивидуальный выбор жизненной стратегии. В этих условиях иммигранты становились социальными маргиналами и были обречены на жалкое существование на обочине общества. См.: Wikan U. Generous betrayal: politics of culture in the New Europe. Chicago: The University of Chicago Press, 2002. P. 61–66, 72–73. О том же во Франции см.: Деминцева Е. Б. Быть арабом во Франции.


[Закрыть].

При этом расизм понимается защитниками таких взглядов как иррациональное чувство неприятия «Другого», тогда как негативные реакции, получающие рациональное обоснование, таковыми не считаются[770]770
  См., напр.: D’Souza D. The end of racism. P. 259–287. Об этом см.: McConahay J. B. Modern racism, ambivalence, and the modern racism scale // Dovidio J. F., Gaertner S. L. (eds.). Prejudice, discrimination and racism. Orlando: Academic Press, 1986. P. 91–126; Wetherell M., Potter J. Mapping the language of racism: discourse and the legitimation of exploitation. New York: Columbia Univ. Press, 1992. P. 195; Ansell A. E. New Right, New racism. New York: New York University Press, 1997. P. 62.


[Закрыть]. Похоже, эту позицию разделяют даже некоторые видные американские журналисты. Один из них настаивает на том, что трудности, которые переживают современные африканские страны, имеют под собой якобы имманентно присущие им культурные причины, а вовсе не наследие колониального прошлого[771]771
  Pfaff W. In the end, culture trumps // The Japan Times. 2001. 22 February.


[Закрыть], и это перекликается с взглядами современных американских консерваторов[772]772
  См., напр.: D’Souza D. The end of racism. P. 12, 391.


[Закрыть]. Имея в виду такого рода риторику, голландская исследовательница суринамского происхождения выступает против использования культурного детерминизма для оправдания угнетения и дискриминации чернокожих и иммигрантов[773]773
  Essed Ph. Everyday racism: reports from women of two cultures. Claremont, CA: Hunter House Inc., 1990. P. 32–33; Idem. Understanding everyday racism. P. 13–14.


[Закрыть].

Любопытно, что подобную риторику в наши дни иной раз подхватывают даже левые идеологи. Опираясь на концепцию Тойнби, они пишут о столкновении цивилизаций и оправдывают сопротивление консервативных сил модернизации тем, что те стремятся защитить свою идентичность от «экспансии Запада»[774]774
  См., напр.: Pellicani L. The cultural war between East and West // Telos. Fall 1991. № 89. P. 127–132.


[Закрыть]. Они даже утверждают, что «проект восстановления и нового изобретения органических общностей является не романтическим призывом к возврату к идеализированному прошлому, а парадигматическим постмодернистским проектом, не противостоящим современным капиталистическим усилиям по рационализации, экономической интеграции и технологическим инновациям, а лежащим в их русле»[775]775
  Piccone P. Beyond pseudo-culture? Reconstituting fundamental political concepts // Telos. Spring 1993. № 95. P. 12.


[Закрыть].